Текст книги "История русской армии. Том третий"
Автор книги: Петр Ниве
Соавторы: Анатолий Шеманский,Дмитрий Логофет,Андрей Зайончковский,Константин Дружинин,Владимир Никольский
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 39 страниц)
Материал написан В.П. Никольским
[Закрыть]
Несмотря на то что война застала нас в самый неблагоприятный момент крупных реформ в армии, далеко еще не законченных, несмотря на то что русское огнестрельное оружие значительно уступало оружию противника, несмотря на то что в отношении тактической подготовки наша армия не усвоила современные требования, наконец, несмотря на то что турецкий солдат того времени мало уступал по своим личным качествам русскому солдату, Россия блестяще выиграла кампанию и внесла в историю военного искусства целый ряд положительных образцов, вызвавших удивление даже теоретика Мольтке и явившихся предметом тщательного изучения не только европейских армий, но и японцев.
Невольно вспоминаются незабвенные слова приказа Гурко, отданного им 25 декабря в Софии: «Пройдут годы, и потомки наши, посетив эти дикие горы, с гордостью и торжеством скажут: здесь прошли русские войска и воскресили славу суворовских и румянцевских чудо-богатырей!» И слава эта была создана старшими военачальниками, умело подвигнувшими неподражаемого русского солдата на новые подвиги.
Великий князь Николай Николаевич Старший
Главнокомандующий армией, великий князь Николай Николаевич Старший, являлся главным деятелем этой войны и смело может быть назван душой всех побед. На эту должность он явился достаточно подготовленным предшествовавшими должностями генерал-инспектора кавалерии и особенно главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа [92]92
Великий князь Николай Николаевич родился в 1831 г.; за участие в Инкерманском сражении 24 октября 1854 г. (в Севастополе) был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени.
[Закрыть]. Здесь уже он обнаружил острый и широкий ум, способный охватить сложную обстановку в полном объеме и сделать из нее правильный вывод. К тому же это был чисто русский человек, беззаветно любивший Россию, знавший ее историю; он прекрасно понимал задачи России, скорбел о тех громадных жертвах, которые понесла уже Россия в деле освобождения балканских славян, и в этом отношении вряд ли кто-нибудь иной лучше него понимал ту историческую миссию, которая выпадала на долю главнокомандующего армией в войне 1877–1878 гг. На эту войну он смотрел как на святое дело, начатое Александром II.
Блестящий кавалерийский начальник, он обладал чрезвычайно энергичным и смелым характером, любил рисковать, особенно если видел поддержку в некоторых своих подчиненных и отваживался на такие стратегические операции, которые другим полководцам казались несбыточными. Он отличался порывистостью и подчас нетерпеливостью, поэтому, ценя мнение людей, особенно опытных и старше себя, не подчинялся им всецело. Его кипучая натура требовала действий решительных и стремительных, а вместе с тем не исключала известной выдержки, так как неудачи не обескураживали его, а наоборот побуждали все к новым и новым попыткам добиться раз намеченной цели.
В этом отношении нельзя не отметить его настойчивости при взятии Плевны; ему всецело принадлежит честь незамедлительного перехода через Балканы; ему же следует приписать стремление дойти до самого Константинополя, и если он не вошел в Царьград, то это можно объяснить лишь особым его уважением и почтением к Александру II, находившемуся в этом вопросе под влиянием канцлера князя Горчакова. Он умел ценить выдающихся своих сподвижников, ненавидел интриги и глубоко любил русского офицера и солдата; Плевненское сидение и особенно неудачные штурмы доставили много мучений его восприимчивой душе; еще больше страдал он как русский человек от тех дипломатических унижений, на которые были мы обречены под стенами Константинополя.
Необходимо отметить его способность предоставлять полную инициативу своим подчиненным, к ошибкам которых он относился чрезвычайно снисходительно. Это даже давало повод некоторым обвинять его в слабости характера, особенно при сравнении с такими железными натурами, как Скобелев и Гурко.
Трудно обрисовать его личность в кратких словах, но несомненно, что это был полководец крупный, смелый, самобытный, с широким кругозором и верой в себя и своих подчиненных.
Генерал-адъютант А. А. Непокойчицкий
Начальник штаба Действующей армии, генерал от инфантерии, генерал-адъютант Артур Адамович Непокойчицкий на войну пошел, имея от роду 63 года, с должности председателя Военно-кодификационного комитета. Прослужив восемь лет на Кавказе (1840–1848 гг.), он показал себя выдающимся офицером Генерального штаба во время Венгерского похода; затем участвовал в Восточной войне и отличился опять при осаде Силистрии. С наступлением реформ в военном ведомстве он, как один из самых выдающихся деятелей того времени (1857 г.), был назначен председателем Комитета по сокращению штатов и делопроизводства в военном ведомстве, а затем и Военно-кодификационного комитета. Здесь он выказал себя чрезвычайно спокойным и уравновешенным, умевшим согласовывать различные мнения и притом пользовавшимся большим авторитетом. Этим он заслужил особое уважение Д. А. Милютина и императора. Назначение его начальником штаба к великому князю можно объяснить, с одной стороны, желанием уравновесить его спокойствием кипучую натуру главнокомандующего; с другой стороны, его опытность, приобретенный авторитет и независимое служебное положение давали ему возможность управлять штабом главнокомандующего, набранным преимущественно из Петербурга; к сожалению, тяготы и лишения войны сделали его там апатичным и недостаточно авторитетным; однако его советы во всех трудных случаях отличались глубоким осознанием сложившейся ситуации и принимались во внимание. Великий князь, доверяя ему и ценя его уравновешенность, посылал обыкновенно Непокойчицкого в особо важные места (Шипка) и затем уж полагался всецело на его мнение, основанное на личном знакомстве с тем или иным вопросом. Нельзя также не отметить, что своим невозмутимым спокойствием он нередко заражал и великого князя.
Наследник цесаревич Александр Александрович был на этой войне в роли начальника маловидного, но чрезвычайно ответственного Рущукского отряда. Этому отряду приходилось прикрывать единственную переправу через Дунай, обеспечивать Плевненский отряд и тыл отряда Радецкого, действуя все время против значительно превосходящих сил противника, и притом наиболее соорганизованных и опирающихся на сильные крепости.
Наследник цесаревич Александр Александрович
Сначала, действуя оборонительно, Рущукский отряд остановил все наступательные порывы турок. Начальник отряда, всегда спокойный и сосредоточенный, являлся обыкновенно в наиболее важные места; его появление, его вид уже внушали войскам уверенность в успехе дела; они дрались как львы. Он поставил в своем отряде на должную высоту разведку кавалерии; выяснив какое-нибудь серьезное изменение в положении противника, наследник цесаревич немедленно принимал быстрейшие меры для противодействия противнику, с особым искусством производя сосредоточение войск к угрожаемым пунктам; весь отряд всегда верил в силу и целесообразность предпринимаемых им мер. Редкий начальник пользовался таким авторитетом, как цесаревич в своем отряде, и редкому начальнику верили так слепо его войска, как наследнику. Всегда спокойный, уравновешенный, упорный, он эти качества перелил и своим подчиненным, и тяжелая работа делалась в Рущукском отряде без горячки, суетливости, но спокойно и уверенно.
Когда обстановка для отряда сложилась более благоприятно, он перешел в решительное наступление и в сентябрьских боях нанес врагу сильное поражение. Победа цесаревича выручила русскую армию, поставленную в тяжелое положение под Плевной и на Шипке. Новое поражение турок в ноябре навсегда отбило у них желание предпринимать какие-либо серьезные активные действия. На Ломе стало спокойно. Мощный русский витязь крепко стоял на страже и надежно обеспечил с этой стороны свободу русских действий – своими мощными ударами он безжалостно разрушил все розовые мечты турок о победе.
Военный министр генерал-адъютант Дмитрий Алексеевич Милютин принимал горячее и непосредственное участие в войне, сопровождая на театр военных действий государя.
Генерал-адъютант Д. А. Милютин
Несмотря на то что война застала военное ведомство с далеко еще не законченными реформами, первая мобилизация русской армии прошла без особых трений главным образом благодаря мерам, своевременно принятым Милютиным. В этом отношении особую деятельность проявил Дмитрий Алексеевич в деле усиления обороноспособности берегов Черного моря; им же особое внимание было уделено организации обозов армии и интендантской части; к сожалению, интендантство не проявило должной энергии и потому продовольственная часть, по настоянию Непокойчицкого, была передана товариществу Грегера, Горвица и Когана, что следует признать безусловно неудачной мерой.
Будучи на театре военных действий, Дмитрий Алексеевич являлся постоянным и самым близким советчиком государя; мнения его принимались к сведению даже главнокомандующим. Но нельзя при этом не отметить, что в то же время Милютин зачастую подвергал критике многие операции главнокомандующего, и эта критика была особенно чувствительна уже потому, что Дмитрий Алексеевич по своему характеру всегда стоял за действия методические, осторожные, тогда как главнокомандующий являлся ярым сторонником решительной стратегии. Кроме того, он иногда через государя стремился помимо желания главнокомандующего назначать генералов, деятельность которых, по его мнению, была особенно ценна для пользы военных действий (Обручева), а в критические минуты предлагал и собственные планы; этим он зачастую причинял великому князю огорчения. Однако во все продолжение войны он прилагал все свои усилия к тому, чтобы последующие мобилизации шли как можно лучше и чтобы Действующая армия не терпела ни в чем лишений.
Имя генерала Эдуарда Ивановича Тотлебена было популярно во всей русской армии. Деятельность его в войне 1877–1878 гг. достаточно ярко описана ранее. Здесь лишь необходимо отметить, что вызван он был из России, чтобы поправить дела под Плевной, после того как там все, за исключением, кажется, одного М. Д. Скобелева, отчаялись в успешности операций. В душу воюющих стало закрадываться сомнение в успехе войны, утрачивалась вера в себя. Тотлебен водворил порядок под Плевной и сумел всем подчиненным внушить веру в свои силы, в его искусство, а главное, в его авторитет. Даже Гурко, плохо переносивший чью-либо власть над собой, говорил, что никогда еще такого авторитетного и опытного начальника не видал [93]93
Газенкампф М. Мой дневник 1877–1878 гг. СПб., 1908. С. 159.
[Закрыть].
Генерал Э. И. Тотлебен
Дав каждому из подчиненных ему начальников определенную задачу, он не вмешивался в исполнение, но строго требовал точного выполнения своего поручения; отступления в этом отношении не допускал, что и было поводом к столкновениям с М. Д. Скобелевым. Он не допускал также вмешательства в его распоряжения или отдачи распоряжений подчиненным помимо него; это повело также к серьезным размолвкам между ним и главнокомандующим [94]94
Там же.
[Закрыть]. Это был человек, отличающийся удивительной систематизацией в работе и строгостью в оценке.
Однако, несмотря на строгость, Тотлебена все очень ценили и чрезвычайно уважали, а войска смотрели на него с благоговением.
Имя Ф. Ф. Радецкого тесно связано со славной переправой через Дунай и тяжелым шипкинским сидением. В этих противоположных по характеру операциях он проявил одинаковую распорядительность и удивительную храбрость, но все это Радецкий выказывал с такой скромностью и простотой, как будто делал самое обыденное дело, оставаясь все время в тени, выдвигая своих помощников, но подавая собой пример. Всегда ровный, спокойный и доброжелательный, Радецкий представлял собой тип чисто русского героя; этим он был особенно близок и дорог русскому солдату. А между тем Шипка держалась наполовину обаянием его личности. Страшные условия службы там казались издали спокойными («На Шипке все спокойно!») в освещении Ф. Ф. Радецкого, считавшего службу царскую всюду одинаковой.
Генерал-лейтенант Ф. Ф. Радецкий
Он обладал в высшей мере непреклонной решимостью в достижении раз поставленной цели, бесстрашием и равнодушием к опасности. В критические минуты он становился перед войсками и лично водил их в штыки (на Шипке 12 августа). Его скромность не знала предела. Когда государь за переправу через Дунай вручил Радецкому Св. Георгия 3-й степени, тот сказал: «Ваше Величество, это не мне следует, а Драгомирову!» [95]95
Газенкампф М. Мой дневник 1877–1878 гг. С. 144.
[Закрыть]Точно так же, когда главнокомандующий, встретив его 31 декабря у подножия Балкан, снял с себя орден Св. Георгия 2-й степени и передал ему, то Радецкий так сконфузился, что сунул орден в карман [96]96
Там же. С. 311.
[Закрыть]. А между тем как гордились им солдаты Шипкинского отряда! Это был их шипкинский орел! Это был истинный герой.
Генерал-адъютант И. В. Гурко
Иосиф Владимирович Гурко прославил имя свое в Русско-турецкой войне на Балканах в первый раз как лихой кавалерийский начальник, второй раз – как командующий большим отрядом. Оба раза он проявил себя чрезвычайно решительным начальником, выказавшим изумительную неутомимость и энергию; в основу его характера была положена железная воля. Благодаря ей он добивался во всех своих действиях блестящих результатов, которые обыкновенно ошеломляли турок, трепетавших при его имени. Суровый, подчас резкий на словах, он отличался большой заботливостью о подчиненных, всегда верил в их силы и способности, так как выше всего ставил русского офицера и солдата, чем заслужил любовь солдат; русский же народ причислял его к немногим героям Русско-турецкой войны.
Генерал-лейтенант М. Д. Скобелев
Генерал-лейтенант Михаил Дмитриевич Скобелев 2-й, явившись на войну 1877–1878 гг. в числе многих генералов, жаждавших отличиться, вышел из нее в ореоле героя и кумира русского солдата и народа. Почти все важнейшие операции под Плевной, при переходе через Балканы и движении к Константинополю связаны с именем Скобелева. Во всех критических и самых тяжелых положениях обыкновенно обращались к нему; прибегая к нему, Скобелеву, далеко не всегда давали необходимые средства, но Михаил Дмитриевич и с малыми средствами обыкновенно делал большие дела. В сердце своем он носил «искру войны», и она зажигала не его одного, но и всех его окружавших. В этом он имел много сродного с Суворовым и, подобно ему, на войне больше всего обращал внимание на моральную подготовку успеха, развивая эту сторону виртуозно; стоит только вспомнить атаки Зеленых гор и события 30–31 августа.
Никто не умел водить войска на штурм так, как это делал М. Д. Скобелев. В этом умении уже видна печать гениальности. Его кипучая деятельность, безумная отвага, жесткая настойчивость в атаках в то же время сочетались с теплым, душевным чувством к офицерам и солдатам. «Дисциплина должна быть железной, – сказал он на войне одному из подчиненных ему командиров, ударившему солдата, – в этом нет никакого сомнения, но достигается это нравственным авторитетом, а не бойней… Я очень многим обязан здравому смыслу солдата. Нужно только прислушиваться к ним». И русский солдат это чувствовал, своей принадлежностью к отряду Скобелева он гордился необычайно. «Мы – Скобелевские!» – обыкновенно отвечали они на вопрос, какой они части или дивизии. С каждым днем войны его влияние на солдат и офицеров все более и более росло, и вскоре он стал для своих подчиненных полубогом, а для России – героем, гордостью страны.
Мы здесь не касаемся той удивительной заботливости, какую проявлял всегда Михаил Дмитриевич к своим подчиненным, – заботливостью, проявляемой и в виде стремления вооружить своих солдат более совершенным, лучшим оружием, отбитым у турок, и заказом вьючных седел для перехода через Балканы, когда никто еще необходимости в них не предвидел. Заботливость эта была исключительная. Его войска всегда были одеты, обуты и сыты при самой невозможной обстановке. Эти второстепенные заботы лишь подчеркивали в этой живой, кипучей натуре черты крупного, гениального полководца, основывавшего успех всех своих действий на идеальном знании души русского солдата и офицера, на умении управлять ими безгранично, исключительно на движении вперед, на нападении, на атаке и штурме. Других способов войны Михаил Дмитриевич не знал!
Берлинский конгресс [97]97Автор В. П. Никольский.
[Закрыть]
Сан-Стефанский мирный договор совершенно видоизменял территориальные границы на Балканском полуострове. За Турцией еще оставались Константинополь, Адрианополь, Салунь, Эпир, Фессалия, Албания, Босния и Герцеговина. Но вся Болгария, от Дуная до Эгейского моря, от Черного моря до Охридского озера, обращалась в самостоятельное княжество, с христианским управлением, с правом избрания князя. Порта признавала независимость Черногории, получавшей значительное земельное приращение от Албании и Герцеговины и кусок Адриатического побережья. Провозглашалась независимость Румынии и Сербии, расширявшей свои владения к югу. В Боснии и Герцеговине вводились преобразования, устранявшие возможность повторения турецких неистовств; облегчалось положение Эпира, Фессалии, Албании. Обещаны были реформы и армянам, а равно и ограждение их от неистовств курдов и черкесов.
К сожалению, этот договор был слишком поспешно обнародован и сообщен всем европейским кабинетам. В Берлине не возразили против него; Франция и Италия были слишком заняты своими внутренними делами и не интересовались войной, зато Англия давно уже была вне себя из-за полного крушения своих надежд; ее тайная и явная помощь Турции не могла исправить дела. Открытое выступление английского флота в Мраморном море едва не довело дело до войны между Россией и Англией. Россия принуждена была сдержать свое возмущение из-за выступления заодно с Англией и Австрией; последняя, ознакомившись только с «основаниями мира», подписанными 19 января в Адрианополе [98]98
Опять-таки сообщенными Горчаковым всем европейским кабинетам.
[Закрыть], предъявила резкий протест, находя, что эти основания представляют целую политическую программу, совершенно противоречащую видам и интересам Австро-Венгрии.
Сознавая, что осуществление этой программы навсегда закроет ей всякий доступ к Эгейскому морю и распространение по Адриатическому, Австро-Венгрия стала готовиться к противодействию, приступить с лихорадочной поспешностью к вооружениям.
А между тем положение русской армии у Царьграда, развитие сильной заболеваемости в рядах армии, не защищенной ни со стороны Дарданелл, ни со стороны Босфора, где силы турок не были еще окончательно сломлены, было тем особенно опасным, что России теперь грозила война с Австро-Венгрией. Остальные наши вооруженные силы, хотя постепенно и мобилизуемые ввиду австрийского шума, были далеко еще не готовы к войне. Наши политики считали, что Россия и так слишком истощена только что законченной войной и что наши финансы не выдержат новой войны.
Между тем отношения с Англией и Австро-Венгрией продолжали ухудшаться, и предводитель австро-мадьярской политики граф Андраши видел единственный выход из создавшегося положения в созыве общеевропейской конференции, о чем и поспешил оповестить великие державы, приглашая собраться в Вене. Однако вследствие отказа России местом конференции избрать Вену вопрос этот затянулся. Вот в этот-то период, именно 19 февраля 1878 г., турецкими и русскими уполномоченными и был подписан в Сан-Стефано предварительный мир между Россией и Турцией, немедленно ратифицированный султаном; эта ратификация не была признана ни Англией, ни Австрией.
Попытка Андраши организовать конференцию в Баден-Бадене опять не удалась. Тогда князь Горчаков обратился к канцлеру Германии князю Бисмарку с просьбой созвать в Берлине уже не конференцию, а конгресс из представителей великих держав, под личным председательством самого Бисмарка, выразив при этом надежду, что «германский канцлер будет руководить прениями в духе честных отношений к России» [99]99
Татищев С. Император Александр II. Его жизнь и царствование. СПб.; 1903. Т. II. С. 464.
[Закрыть]. После некоторых колебаний император Вильгельм и князь Бисмарк изъявили свое согласие.
Берлинский конгресс разрешал все недоразумения с Австро-Венгрией, а потому опасность войны с нею отпадала, но зато со стороны Великобритании возникли неожиданные препятствия. Английский кабинет в очень резкой форме объявил, что соглашается участвовать в Конгрессе лишь при условии, что рассмотрению на нем будут подлежать все без исключения вопросы, затронутые в заключенном уже в Сан-Стефано мирном договоре и что никакое изменение порядка, установленного прежними трактатами, не будет признано действительным иначе как с общего согласия великих держав. Князь Горчаков, вполне естественно, признал оскорбительным для достоинства России подобное заявление. Россия явилась бы на конгресс не в качестве даже равноправной участницы, а как бы в роли подсудимой. Горчаков, решительно отклонив притязание Англии, заявил, что «русский двор уже выразил согласие на обсуждение конгрессом вопросов, касающихся европейских интересов, и что дальше этого он пойти не может» [100]100
Татищев С. Император Александр II. Его жизнь и царствование. СПб.; 1903. Т. II. С. 466.
[Закрыть].
Дальнейшие дипломатические сношения повели к еще большему обострению. 20 мая лорд Биконсфильд издал королевский приказ о созыве резервов; возможность войны с Англией у нас сознавалась всеми. Новый министр иностранных дел лорд Салисбюри поспешил обнародовать циркуляр к дипломатическим представителям Англии, в котором все постановления Сан-Стефанского мира изображались в виде мер, направленных к распространению преобладания России на Востоке. В своем ответе Горчаков весьма умело разбил все доводы английского циркуляра.
Однако во время этой затянувшейся войны дипломатов и Австро-Венгрия предъявила свои решительные возражения против Сан-Стефанского договора. Она указала на следующие необходимые изменения, согласованные с интересами Габсбургской империи: 1) занятие Австро-Венгрией не только Боснии и Герцеговины, с включением и южных округов, отданных в Сан-Стефано Черногории, но и Ново-Базарского пашалыка, а также крепости Ада-Кале на острове Дуная; 2) отказ в согласии на дарование Черногории какого-либо порта на Адриатическом море; 3) изменение западной границы Сербского княжества, с уменьшением территории в пользу Боснии; 4) Исключение из состава Болгарии всей Македонии, а также проведение южной границы княжества в расстоянии менее близком от Адрианополя; 5) сокращение срока занятия Болгарии русскими войсками с двух лет до шести месяцев. В случае согласия России на эти перемены Австро-Венгрия обязывалась не вступать в сделку с Англией, поддержать требование России о возвращении ей Дунайского участка Бессарабии и вообще поддерживать на будущем конгрессе ее дипломатическую программу.
Не прерывая доверительных переговоров с Веной, у нас начали более деятельно готовиться к войне не только с Англией, но и с Австрией; в Главном штабе были составлены планы военных действий на случай объявления России войны Англией и Австрией. Решили собрать на австрийской границе армию из войск, не принимавших участия в Русско-Турецкой войне, с подкреплениями с Кавказа и даже из-за Дуная. Однако последнее можно было предпринять лишь при условии овладения берегами Босфора и заграждения этого пролива минами, дабы воспрепятствовать английскому флоту проникнуть туда. Для этого приходилось выяснить отношение к нам Турции. Обо всем этом был запрошен главнокомандующий великий князь Николай Николаевич. Из Сан-Стефано получили неутешительные вести – поведение Турции было более чем уклончивым. Великий князь писал государю, что овладеть Босфором – «вещь до крайности трудная». Письмо это заканчивалось так: «Да поможет нам бог окончить все запутанные дела миром! Если же суждено опять драться, то верь, что каждый из нас исполнит свой долг свято» [101]101
Татищев С. Император Александр II. Его жизнь и царствование. СПб.; 1903. Т. II. С. 479.
[Закрыть].
Между тем обстановка складывалась все более и более неблагоприятно для нас, Турция совершенно подчинилась влиянию английской и австрийской дипломатии; великий князь указывал на трудное положение нашей армии. 17 апреля он был по собственной просьбе ввиду расстроенного здоровья отозван в Петербург с производством в генерал-фельдмаршалы. На его место назначили генерал-адъютанта Тотлебена. Ознакомившись досконально с общим положением в армии, Тотлебен признал наилучшим в случае войны с Англией отступить с армией к Адрианополю; тогда он считал возможным отделить от дунайской армии два корпуса на поддержку армии, сосредотачиваемой против Австрии.
Ввиду такой неблагоприятной обстановки князь Горчаков продолжил переговоры с Австро-Венгрией, начав постепенно делать ей уступки (занятие Австрией Герцеговины, выделение Южной Болгарии в особое государство); однако эти уступки не удовлетворили графа Андраши.
Прошло уже два месяца со дня подписания Сан-Стефанского мирного договора, а вопрос о мире или войне ни на шаг не приблизился к развязке. Обе стороны усиленно вооружались, дипломатические переговоры тянулись вяло и бесплодно. Наконец нашему лондонскому послу, графу Петру Андреевичу Шувалову, удалось склонить министра иностранных дел лорда Салисбюри объясниться: какие из статей Сан-Стефанского мирного договора будут признаны правомочными, какие изменены и в каком смысле?
После некоторых колебаний и совещаний с лордом Беконсфильдом лорд Салисбюри согласился на предложенный обмен мнений, но при условии и сохранении строжайшей тайны. Князь Бисмарк все же был посвящен графом П.А. Шуваловым в тайну этих переговоров. «Вы хорошо сделали, что уговорились с Англией, – сказал он, – она и одна объявила бы вам войну, тогда как Австрия не двинется без союзников» [102]102
Татищев С. Император Александр II. Его жизнь и царствование. СПб.; 1903. Т. II. С. 486.
[Закрыть].
18 мая граф Шувалов подписал с лордом Салисбюри три тайные конвенции, главные условия которых были следующими: Болгария разделялась на две части; южная получала лишь широкую административную автономию; границы ее сокращались. Вообще права султана на эту часть значительно усиливаются. Обещанные Портой права и преимущества ее христианским подданным в европейских областях, а также армянам в Малой Азии будут поставлены под наблюдение всех великих держав. Англия не препятствует присоединению к России участка Бессарабии, Карса и Батуми, но зато Россия отказывается от Алашкертской долины с крепостью Баязет. В отношении контрибуции Россия удостоверила, что не посягнет на права Англии как кредитора Порты и ничто не изменит в положении, которое она занимала в этом отношении до войны.
22 мая германское правительство разослало всем державам – участницам Парижского трактата 1856 г. – приглашение собраться на конгресс в Берлин для обсуждения условий «прелиминарного» мирного договора, заключенного в Сан-Стефано между Россией и Турцией.
К 1 июня съехались в Берлин члены конгресса, представители великих держав; прибыли также и представители некоторых заинтересованных государств, хотя они не получили приглашения.
Уполномоченными были: от России – канцлер князь Горчаков (большую часть конгресса проболел), лондонский посол граф П. Шувалов, берлинский посол барон Убри; от Германии – канцлер князь Бисмарк, министр фон Бюлов, парижский посол князь Гогенлоэ-Шиллинсгсфюрст; от Австро-Венгрии – граф Андраши, граф Кайроли, барон Гаймерле; от Франции – министр Валдингтон, посол Сен-Валье; от Англии – лорд Биконсфильд, лорд Салисбюри, посол Одо Россель; от Италии – министр граф Корти, берлинский посол граф де Лоннэ; от Турции – Каратеодори-паша, Могаммед-Али-паша, берлинский посол Садулла-бей; от Греции – министр Дельянис; от Румынии – министры Братиано и Когальничано; от Сербии – министр Ристичь; от Черногории – Божко Петрович, а также армянские архипастыри и персидский посланник Малькольм-хан.
Важнейшие вопросы обсуждались и разрешались не в ходе заседаний конгресса, а большей частью в частных собраниях, им предшествовавших, между представителями России, Англии и Австро-Венгрии. Те из них, которые еще недавно служили предметом раздора между Россией и Англией, теперь уже были предрешены тайными конвенциями. Но зато на конгрессе пришлось согласовать враждебные интересы России и Австро-Венгрии. Благодаря искусному посредничеству князя Бисмарка все английские требования были признаны как английскими, так и русскими уполномоченными. С другой стороны, германский канцлер не раз вмешательством своим решал в пользу России пререкания, возникшие преимущественно по второстепенным вопросам и возбуждаемые обыкновенно великобританскими представителями. Так, когда уже в конце заседаний конгресса в одной из английских газет были опубликованы тайные конвенции Англии с Россией и напечатаны страстные нападки на лорда Биконсфильда якобы за чрезмерную уступчивость его по отношению к России, английские уполномоченные заявили, что Англии придется, по всей вероятности, взять обратно уже выраженное ею согласие на присоединение к России Батуми; однако резкое вмешательство князя Бисмарка [103]103
По просьбе графа П. А. Шувалова, находившегося в дружеских отношениях с Бисмарком.
[Закрыть], заявившего лорду Биконсфильду, что, отступив от своего обязательства перед Россией, Великобритания тем самым нарушила бы обязательства и перед Германией [104]104
Так как имперский канцлер решил созвать конгресс в Берлине лишь после предъявления ему тайного англо-русского соглашения.
[Закрыть], заставила Биконсфильда уступить России.
Первое заседание состоялось 1 июня. Оно было посвящено составлению бюро конгресса. Председателем избрали единогласно князя Бисмарка.
Канцлер открыл заседание речью, которую закончил словами: «Цель наша утвердить с общего согласия и на основании новых поручательств мир, в котором так нуждается Европа».
Прения на общих заседаниях носили иногда очень страстный характер, немало было и пикировок между дипломатами, и только дипломатическое искусство председателя, поступавшего иногда весьма властно, довели все эти заседания до конца. Наконец на последнем заседании конгресса, 1 июля, представители великих держав подписали трактат, состоявший из 64 статей. В этом трактате Сан-Стефанский «предварительный» договор был значительно видоизменен в пользу интересов западных держав и преимущественно Австро-Венгрии.
Сущность Берлинского трактата заключалась в следующем: Болгарии отошли лишь болгарские области к северу от Балкан. Болгария являлась хотя и вассальным, но вполне самостоятельным княжеством. До введения в нем нового государственного строя управление возлагалось на «императорского русского комиссара», с «целью контроля» при котором находились оттаманский комиссар и консулы великих держав. Временное управление продолжалось до девяти месяцев со дня ратификации Берлинского договора.
К югу от Балкан образовалась Восточная Румелия; она находилась под непосредственной властью султана, но пользовалась административной автономией. Границы ее были сужены. Во главе стоял генерал-губернатор из христиан, назначаемый Портой на пять лет с согласия великих держав. Организация Восточной Румелии поручалась Европейской комиссии (представители великих держав и Порты).
Русских войск на Балканском полуострове не должно быть больше 50 тысяч человек. Через девять месяцев они отзывались, а через 12 месяцев обязаны были отойти даже из Румынии. Вся территория к востоку от новых областей до границ Албании, отошедшая по Сан-Стефанскому договору Болгарии, была оставлена за Турцией, которая обязывалась ввести областное устройство, более свободное и гуманное. Австро-Венгрия получила право занять своими войсками и ввести свое управление в Боснии и Герцеговине, а также держать свои гарнизоны в Ново-Базарском пашалыке, оставленном, однако, за Портой [105]105
За это Австрия обязывалась проложить в занятых областях военные и транспортные дороги.
[Закрыть].
