Текст книги "История русской армии. Том третий"

Автор книги: Петр Ниве

Соавторы: Анатолий Шеманский,Дмитрий Логофет,Андрей Зайончковский,Константин Дружинин,Владимир Никольский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 39 страниц)

История русской армии
Том третий
1850–1900 гг.

Восточная война 1853–1856 гг.

Андрей Медардович Зайончковский, генерал-лейтенант

Император Николай I и политические отношения между Россией и Турцией

В событиях, ознаменовавших собой историю 1850-х гг., одну из главных руководящих сил представляет личность императора Николая Павловича. Непреклонная воля, рыцарский характер, твердость убеждений, любовь к своему государству и желание возвеличить Россию – инстинктивно давали каждому чувствовать, что государь не уклонится от избранного пути.

Император Николай I родился 25 июня 4 1796 г. и сначала был на попечении своей бабки, а после смерти императрицы Екатерины II воспитание Николая Павловича перешло в руки родителей. По смерти отца ребенка окружила сфера суровости, созданная строгостью императрицы Марии Федоровны и черствым характером воспитателя генерала Ламздорфа.

Заботы об обучении и образовании великого князя сосредоточивались в неумелых руках. Сделав все возможное, чтобы оттолкнуть его от учения, воспитатели и педагоги, повинуясь требованиям императрицы матери, прилагали все усилия с целью предостеречь великого князя от увлечения военным делом. Старание это успеха не имело и повлекло за собой то, что и в этой отрасли знаний образование Николая Павловича не получило правильного направления.

Серьезные занятия военными науками начались лишь с 1813 г., но, при отсутствии литературы по тактике и военной истории, в программу военного образования будущего генерал-инспектора по инженерной части не были включены предметы, имевшие целью ознакомить августейшего ученика с требованиями, которые можно предъявлять солдату, как физической и боевой единице, с техникой ведения боя и с прочими элементами войны.

В 1817 г. закончился цикл научных путешествий Николая Павловича и в этом же году он сочетался браком с прусской принцессой Шарлоттой.

Служебная деятельность великого князя до вступления на престол состояла в командовании Измайловским полком, 2-й бригадой 2-й Гвардейской пехотной дивизии (Измайловский и Егерский полки) и с лета 1825 г. этой дивизией, но служба эта вращалась главным образом около муштры солдата.

Будучи же с 1818 г. привлечен к исполнению обязанностей генерал-инспектора по инженерной части, он весь избыток присущей ему энергии посвящал делам Инженерного управления, то просиживая на лекциях офицерских и кондукторских классов и тем пополняя круг своего образования, то занимаясь строительными проектами, то увлекаясь постановкой дела в излюбленном своем детище – Главном инженерном училище.

Но, удаляемый от всего, что выходило за пределы его служебной деятельности, великий князь Николай Павлович не был ознакомлен с делами государственными, не мог принимать участия в правительственных совещаниях и, совершенно не посвещенный в вопросы высшей политики, не зная требований своего времени и внутреннего состояния государства, взошел на престол, будучи почти неизвестен, при общем против него предубеждении; лишь только многочисленные и злые анекдоты о строгости великого князя, распускаемые в обществе недовольными им гвардейскими офицерами, встретили первые шаги Николая Павловича на новом трудном пути. А между тем внутреннее положение России в это время находилось в самом критическом состоянии. И вновь воцарившемуся государю предстояло исправить неисчислимые беспорядки и злоупотребления.

^{Император Николай I, великий князь Михаил Павлович и цесаревич Александр Николаевич. Художник Крюгер}

Результатом либеральных тенденций начала царствования императора Александра I и Заграничного похода в революционную Францию явилось волнение в обществе и отчасти в армии; брожение в войсках вызвало к жизни ряд союзов. К тому же «первый урок на царство», 14 декабря 1825 г., когда картечные выстрелы на Исаакиевской площади прекратили бунт, лег тяжелым, неизгладимым отпечатком на всю жизнь и деятельность императора Николая I.

Любовь Николая Павловича к военному делу не уменьшилась после оцарения. Напротив того, по мере знакомства с жизнью, военная среда сделалась еще более ему симпатичной, так как ее духовная сущность вполне соответствовала нравственному мировоззрению государя.

«Здесь, между солдатами, – говорил он Шнейдеру, – и посреди этой деятельности я чувствую себя совершенно счастливым. Здесь порядок, строгая законность, нет умничанья и противоречия, здесь все одно с другим сходится в совершенном согласии. Никто не отдает приказаний, пока сам не выучится повиноваться; никто без права перед другим не возвышается, все подчинено определенной цели, все имеет свое значение, и тот самый человек, который сегодня сделал мне по команде на караул, завтра идет на смерть за меня. Только здесь нет никаких фраз, нет лжи, которую видишь всюду. Здесь не поможет никакое притворство, потому что всякий должен рано или поздно показать, чего он стоит в виду опасности и смерти. Оттого мне так хорошо между этими людьми, и оттого у меня военное знание всегда будет в почете. В нем повсюду служба, и самый главный командир тоже несет службу. Всю жизнь человеческую я считаю не чем иным, как службою: всякий человек служит».

Одиннадцатилетний мирный период, предшествовавший воцарению Николая Павловича, свел со сцены доблестных представителей освободительных войн и не дал случая выдвинуться молодым силам, получившим практическую подготовку в наполеоновских кампаниях.

В качестве главного советчика по военным делам первое место занял Дибич. Человек бесспорно талантливый, но более всего ловкий, Дибич своей деятельностью преследовал скорее личные интересы, чем пользу дела. Ему не удалось выказать ни твердости убеждений, ни смелости открытой поддержки перед государем своего мнения, если оно шло вразрез с первоначальными мыслями монарха, т. е. тех качеств, которые были столь необходимы сотруднику первых годов царствования Николая Павловича, особенно при отсутствии у последнего «необходимой опытности» и наличии «необходимой поспешности».

Мирное течение военной службы было нарушено в первые годы царствования войнами, сначала Персидской, а потом Турецкой и Польской. Наибольшее впечатление на государя должна была произвести Турецкая война, так как первый год кампании он лично находился при армии, имевшей, однако, особого главнокомандующего – фельдмаршала князя Витгенштейна.

Вскоре за Турецкой войной началась война против польских мятежников.

Прославившийся Забалканским походом Дибич снова стал во главе русской армии. Но ему не удалось поддержать своей славы полководца; неустойчивость в мыслях и нерешительность в действиях отличали Дибича в продолжении всей затянувшейся по его вине кампании.

Переписка государя с главнокомандующим во время этой продолжительной войны является яркой характеристикой военных взглядов императора Николая I. Предлагая Дибичу разные советы, государь настоятельно требовал, чтобы они исполнялись лишь по мере, соответствующей личным взглядам главнокомандующего, которому на месте лучше видны все обстоятельства дела. «Я не австрийский гофкрихсрат и за несколько сот верст не могу давать точных указаний, как действовать», – писал государь.

Война с польскими мятежниками дала возможность государю выказать свои обширные военные дарования и познания в собственноручной записке о плане военных действий, относящейся к началу апреля 1831 г. Граф Паскевич воспользовался почти в полном объеме планом государя.

После подавления Польского мятежа начался продолжительный мирный период, обхватывавший время вплоть до 1849 г., когда, уступая просьбе императора Франца-Иосифа, государь двинул войска для подавления Венгерского восстания.

Прерванное кампанией 1849 г. военное затишье продолжалось затем вновь до Восточной войны 1853–1856 гг. И военная деятельность Николая Павловича за этот период времени должна была сузиться до роли административной и воспитательной с присущей мирной обстановке односторонностью.

Бросая общий взгляд на наши отношения к турецкому Востоку со времени падения Константинополя и до воцарения императора Николая Павловича, невольно приходится прежде всего отметить ту нравственную связь, которая существовала между Россией и подвластными Турции христианскими народностями с первых дней утверждения Оттоманской империи в Европе.

Императрица Екатерина II заключением Кючук-Кайнарджийского мирного договора дала могущественнейший толчок к самостоятельной жизни большинства христианских народностей турецкого Востока. В то же время этот договор предоставил России фактическое право защиты христианских жителей некоторых турецких провинций и нравственное покровительство над всеми подвластными Порте христианами.

Одновременно с этим Россия благодаря успешным войнам императрицы Екатерины II достигла на юге естественных границ.

Величие, приобретенное ею за время царствования императрицы Екатерины II, а главное, обширные восточные проекты наших государственных людей конца XVIII столетия заставили несколько иначе смотреть на миссию России на Ближнем Востоке. И хотя с воцарением императора Александра Благословенного в основу русской политики, в корне подорвавшей доверие к нам христианских народностей, легло сохранение до последней возможности существования слабой Турции, но вышеуказанные проекты и двойственная относительно Порты политика императора Александра Павловича дали возможность созреть общему убеждению в исключительно завоевательных намерениях России относительно Порты Оттоманской.

Вся последующая политика Александра I, сводившаяся к поглощению русских интересов общеевропейскими, не уменьшила недоверия к России, но зато отодвинула ее в делах Востока на второстепенный план. Из числа иностранных дворов, наиболее заинтересованной в исторической миссии, выказала себя Австрия, отличие взглядов которой выяснилось еще с 1700 г., когда рознь между интересами московского и венского дворов обнаружилась вполне; образ ее действий во время наших столкновений с Портой оставался всегда одинаков. Почти в таком же положении находилась и Англия, которая только однажды, во время ее борьбы с Наполеоном, стала на сторону русских требований. К концу же рассматриваемого периода ее влияние не только в Турции, но и среди христианского населения южной части этой империи упрочилось за счет уменьшившегося влияния России. Что же касается Франции и Пруссии, то обе эти державы в русско-турецких делах находили лишь средство давления на Россию в видах тех или других своих интересов. Таково было политическое наследие по делам Востока, которое пришлось принять на себя императору Николаю I.

Первым своим дипломатическим актом Николай Павлович объявил, что в делах внешней политики он будет руководствоваться заветами предшествовавшего царствования и строго придерживаться начал, обеспечивающих мир Европы со времени Венского конгресса. Что же касается до запутанных в то время восточных дел, то государь различал в них две категории фактов, из которых одна представляла многочисленные нарушения Турцией заключенных трактатов и составляла в глазах государя наше частное дело с Портой Оттоманской, другая же касалась событий, в которых были затронуты интересы и прочих европейских государств.

Что касается первых, то государь, не питая никаких честолюбивых замыслов, желал только точного исполнения договоров и, в случае надобности, готов был прибегнуть и даже прибегал, как например в 1828 г., к силе оружия.

Действуя столь энергично и самостоятельно в делах, считавшихся императором частными русско-турецкими, Николай Павлович в греческом вопросе желал видеть Россию поставленной «на одну линию с другими державами-посредницами». И, несмотря на недоверие к политике России, он рядом коллективных представлений в защиту греков, как то было в 1826 г., и даже совместными боевыми действиями, как то было под Навариным, прилагал все усилия к разрешению недоразумений между Турцией и Грецией.

Неудачный исход кампании 1828–1829 гг. и падение влияния центральной государственной власти внутри страны затянули дело реформ в Турции; одну только армию кое-как удалось организовать в тактическом отношении, причем административная ее часть по-прежнему продолжала оставаться в хаотическом беспорядке.

Победы восставшего египетского паши Мехмед-Али в 1831–1832 гг. так подействовали на султана, что, несмотря на господствовавшую в то время политику недоверия к России, он решился обратиться за помощью к императору Николаю I. Однако появление русских знамен и флага у самых ворот Царьграда вызвало такое сильное возбуждение в Париже и Лондоне, что благодаря стараниям англо-французской дипломатии султан предпочел уступить требованиям Мехмед-Али. Дальнейшие дипломатические шаги привели Россию и Турцию к подписанию Ункяр-Искелесийского договора, имевшего целью «взаимную защиту против всякого покушения». При этом правительство обоих государств обещает согласоваться откровенно касательно всех предметов, которые относятся до их обоюдного спокойствия и безопасности, и в этом случае взаимно оказывать существенную помощь. Россия должна была представить Турции в случае надобности армию и флот, а Турция – закрыть проливы.

Договор этот был принят с нескрываемым неудовольствием в Париже и в Лондоне. Английский кабинет начал подыскивать себе союзников, но все его старания не увенчались успехом; Австрия и Пруссия признали Ункяр-Искелесийский договор без всяких оговорок; Швеция предупредила о своем строгом нейтралитете, если дело дойдет до англо-русского столкновения, а правительство Луи-Филиппа согласилось только на военную демонстрацию против России, но не считало возможным вступать с нами в действительную войну. И в Лондоне должны были смириться перед совершившимся фактом.

Однако в 1835 г. деятельность лондонского правительства вновь ознаменовалась целым рядом враждебных нам протестов и, не ограничиваясь пререканием с нашими представителями в Лондоне, министр иностранных дел Англии лорд Пальмерстон преследовал более существенную цель противодействия русскому влиянию в Константинополе, завершившуюся торговым договором Турции с Великобританией, послужившим могучим средством для упрочения в Константинополе влияния держав, которые имели наиболее значительные торговые обороты с Оттоманской империей.

Причины умаления нашего значения на берегах Босфора лежали в руководящих основах нашей политической программы относительно Турции, принятой после 1829 г. Адрианопольский мир ставил нашей целью иметь соседом Турцию слабую и неспособную к внутреннему и внешнему росту, а потому вполне естественно, что мы не могли поддерживать турецких реформ, направленных к укреплению и обновлению империи оттоманов. Напротив того, Великобритания, в лице лорда Пальмерстона, являлась убежденной защитницей живучести Турции и вместе с австрийским министром князем Метернихом считала единственным способом разрешения восточного вопроса установление общеевропейского покровительства над Турцией.

Новая распря Мехмед-Али с султаном давала случай для осуществления этой идеи. Боясь, что возможное поражение турецких войск может принудить султана искать помощи у императора Николая, державами было предложено России принять участие на совещании в Вене по восточному вопросу, на что наш кабинет ответил решительным отказом.

Между тем переговоры султана с Мехмед-Али к желательным результатам не приводили, и новый султан Абдул-Меджид обратился за содействием к представителям держав.

Соглашаясь теперь на свое участие в коллективной гарантии турецко-египетского соглашения, Россия ставила условием отказ морских держав от объявления неприкосновенности владений Турции и их согласие на закрытие проливов для военных судов всех наций.

В этом духе и была закончена конвенция 3 (15) июля 1840 г. между Россией, Австрией, Пруссией, Англией и Турцией. Успехи турок при содействии Англии и Австрии принудили Мехмед-Али принять предложенные ему условия, а симпатизировавшая ему Франция присоединилась к группе европейских государств. 1 июля 1841 г. между Россией, Англией, Австрией, Пруссией, Турцией и Францией была подписана новая конвенция, отличавшаяся от прежней тем, что закрытие проливов являлось обязательным для Турции, «пока Порта находится в мире». Эта оговорка сыграла роковую роль в 1854–1855 гг., когда англо-французский флот стал свободно бомбардировать русско-черноморское побережье.

Балканская наша политика сводилась в это время к руководству управлениями княжеств и к поддержке существующего порядка. Но «агенты русского правительства, – по словам современника, – своими гордыми приемами оскорбляли личность и достоинство князей, унижали чувства народности, делались гонителями всякого свободолюбивого человека, объявили неловкую войну Западу, преследовали того, кто их не раб, превращали дома свои в вертепы интриг и доводили всех благомыслящих людей княжеств до отчаяния; так что народы, любившие Россию, как мать, исполнились неприязнью к их благотворительности». Таковы, в общем, несколько односторонние, выводы современника. Неудивительно, что наше влияние на Турецком Востоке в 1830–1840-х гг. он признает влиянием мнимым. Оно таковым и было на самом деле.

Взамен же русского влияние Англии продолжало возрастать и укрепляться.

Места, связанные с воспоминаниями о важнейших событиях земной жизни Иисуса Христа, с древнейших времен особо почитались христианами.

Победы Миниха и Кючук-Кайнарджийский договор обратили взоры православных восточных христиан к могущественной России. Начатая борьба с франками за обладание Святыми местами с переменным успехом велась до половины XIX столетия, когда она и достигла высшего напряжения. Щекотливое положение Турции в этом споре держав и необходимость удовлетворить совершенно противоположные требования России и Франции принудило ее избрать среднее решение, предложив некоторые уступки католикам взамен за другие уступки в пользу греков.

Однако полумеры турецкого правительства не удовлетворили императора Николая, а все усилившееся влияние при дворе султана посла Франции Лавалета побудило государя принять энергичные меры для удовлетворения своих справедливых требований. После ряда новых настойчивых переговоров была признана необходимой посылка к султану чрезвычайного посольства с генерал-адъютантом князем Меншиковым во главе. Предназначенный в случае войны с Турцией в главнокомандующие, посол помимо чисто дипломатических поручений должен был ознакомиться и с современным состоянием Турции в военном отношении, выбрать удобные для высадки пункты и т. п.

Но всесильный в то время в Константинополе посол Англии лорд Редклиф, посвятивший всю свою продолжительную дипломатическую деятельность борьбе против усиления нашего влияния на Босфоре, объединил вокруг себя дипломатический корпус и заставил турок считаться с его взглядами. По его совету турки разделили наши требования на две категории. Первая касалась вопроса собственно о Святых местах и о правах Православной церкви, а ко второй категории были отнесены наши предложения, могущие, по мнению турок и их английского друга, создать в пользу России такое влияние на христианские народности подданных Порты, которое могло бы вызвать опасность или серьезные неудобства для осуществления верховных прав султана.

Идя навстречу первым нашим требованиям, касавшимся главным образом прав хранения ключей от Вифлеемского храма и права исправления купола на храме Гроба Господня, турки восставали против вторых, особенно возражая против установления между Турцией и Россией конвенции, гарантирующей точно status quo преимуществ православного вероисповедания и Святых мест, находящихся в его исключительном или совместном с другими исповеданиями владении, и представлявшей между прочим русским дипломатическим агентам в Константинополе право делать представления правительству Турции о нуждах греко-российской церкви и ее духовенства.

Затягивая переговоры, турки тем временем успели обеспечить себе заступничество со стороны держав запада. И в то время, когда, приводя в исполнение свою угрозу, князь Меншиков покинул Константинополь, англо-французская соединенная эскадра подошла к Дарданеллам, и турки почувствовали себя в полной безопасности.

Состояние русских войск перед началом войны

К началу Восточной войны военно-сухопутные силы империи состояли из регулярных и иррегулярных войск. Регулярная армия делилась на войска действующие (или линейные), резервные и запасные, местные и вспомогательные.

Действующая пехота разделялась на линейную и легкую (карабинерные и егерские полки и стрелковые батальоны), части, ничем, впрочем, существенно между собой не различавшиеся.

К 1853 г. пехота состояла из 110 полков (от трех до пяти батальонов, шестиротного состава каждый), 9 стрелковых и 84 линейных батальонов. Пехотные полки и часть линейных батальонов сводились в 30 дивизий (по 4 полка) и 6 отдельных бригад; стрелковые же батальоны были приданы непосредственно корпусам.

Кавалерия делилась на тяжелую (кирасирские, драгунские полки) и легкую (уланские и гусарские полки). Всех кавалерийских полков шести– и десятиэскадронных было 59, из которых 23 тяжелых и 36 легких. Полки эти сводились в 15 дивизий.

Полевая артиллерия состояла всего из 135 батарей (106 пеших и 29 конных, все двенадцатиорудийного состава), сведенных в большинстве в 28 пеших и 7 конных бригад. Почти все бригады сверх того сводились в 10 артиллерийских дивизий.

Для снабжения войск огнестрельными припасами имелись 4 летучих и 12 подвижных парков.

Инженерные войска состояли из десяти саперных батальонов четырехротного состава, сводившихся в 3 бригады, и двух конно-пионерных дивизионов, по два эскадрона, возивших с собой понтонные парки.

Высшими войсковыми соединениями являлись корпуса, которых всего имелось 14. Корпуса, в большинстве случаев, состояли из 3 пехотных, 1 кавалерийской и 1 артиллерийской дивизий и 1 саперного батальона. В трех резервных кавалерийских корпусах (из общего числа 14) имелось по 2–3 кавалерийских дивизии. Штаты войсковых частей (230 чел. в роте и 133 коня и 168 рядовых в эскадроне) в отличие от современного состояния этого вопроса не отличались от штатов военного времени и пополнялись в случае мобилизации лишь бессрочноотпускными, которых полагалось на роту 25 человек.

Резервные и запасные войска для пехоты составляли резервные и запасные батальоны, содержавшиеся в незначительных кадрах в составе 1 офицера и 22 нижних чинов каждый. В военное время предполагалось сформировать по 1 резервному и 1 запасному батальону на каждый действующий полк. В кавалерии на каждый полк в военное время формировались резервный и запасный эскадроны. Резервные и запасные части артиллерии составляли в военное время 8 резервных артиллерийских бригад шестибатарейного состава (3 резервных и 3 запасных батареи). Конная артиллерия формировала во время войны резервные и запасные части в составе 12 конно-артиллерийских батарей. Инженерные войска формировали 4 резервных, 2 запасных саперных батальона, 6 понтонных рот с понтонными парками, 1 запасную роту, резервный и запасный конно-пионерные эскадроны.

К войскам местного и вспомогательного назначения нужно отнести местные артиллерийские и осадные парки, гарнизонную артиллерию, осадные инженерные и полевой инженерный парки, корпус внутренней стражи и корпуса жандармов, учебных и образцовых войск. Кроме того, к началу Восточной войны имелось 25 округов поселения кавалерии и 10 округов пехотных солдат.

Помимо регулярных войск в ведении военного министерства находились войска, состоявшие из казаков и инородцев, в числе коих находился и Балаклавский греческий батальон.

Численность русской армии выражалась следующими цифрами: в регулярной армии состояло 27 745 генералов и офицеров и 1 123 583 нижних чина; в иррегулярных войсках числилось 3 647 генералов и офицеров и 242 203 нижних чина. Следовательно, общая численность войск достигала 31 392 генералов и офицеров и 1 365 786 нижних чинов.

Главнейшими особенностями организации армии были следующие:

1) армия состояла из двух, резко отличавшихся по своим качествам, частей – действующей и резервной. И в то время, когда по своему мирному составу почти не отличалась от боевого, кадры резервных и запасных войск не могли служить гарантией их надлежащей и скорой формировки;

2) процент небоевого элемента был слишком велик, составляя 17 % общей численности;

3) обращает на себя внимание разнообразие в составе тактических единиц;

4) существование системы военных поселений не оправдало возлагавшихся на них надежд и чисто военные качества не привились к воинам-пахарям.

Комплектование армии нижними чинами производилось по рекрутскому уставу 1831 г., обязывавшему нести личную повинность только лицам податного сословия. Благодаря этому вся тяжесть военной службы ложилась на беднейшие классы населения, а общинный характер повинности предоставлял армии малопригодный контингент рекрутов.

Сроки действительной службы были установлены от 22 до 25 лет. Прослужившие беспорочно 15 лет увольнялись в бессрочный отпуск, во время которого они ежегодно собирались на один месяц в учебные сборы.

Что касается казачьего населения, то отбывание военной службы было обязательно для всех казаков и срок службы считался 30 лет, причем служба неслась с перерывами, в которые казаки увольнялись на льготу.

Комплектование армии унтер-офицерами благодаря большим срокам службы не встречало затруднений и производилось производством поступивших добровольно и по набору рядовых, а некоторая часть пополнялась из числа кантонистов и окончивших курс учебных частей.

Комплектование армии офицерами производилось при помощи:

1) выпуска из военно-учебных заведений;

2) производства добровольно поступивших на службу;

3) производства нижних чинов, поступивших по набору.

Офицеры первой категории составляли лишь ¹/ ₃часть потребного для армии количества офицеров, да и эта треть поступала исключительно на укомплектование гвардии и специальных войск. Главный же контингент офицеров армейской пехоты и кавалерии пополнялся производством из дворян и вольноопределяющихся. Незначительный экзамен для поступления юнкером в армию и дальнейшее производство в офицеры лишь за небольшую выслугу лет делали весьма легким достижение офицерского чина. Нижние чины, поступившие на службу по набору, должны были по прослужении 10–18 лет в звании унтер-офицера сдать особый экзамен при штабе дивизии и отбыть один год испытания по службе.

Вооружение пехоты и кавалерии состояло из гладкоствольного заряжавшегося с дула кремневого ударного ружья семилинейного калибра, дававшего возможность стрелять до 600 шагов. Стрелковые батальоны были вооружены Лютихскими штуцерами (7-лин.) нарезными, заряжавшимися с дула и позволявшими стрелять до 1200 шагов. Медленность заряжания, плохие баллистические качества и плохое состояние оружия делало его малопригодным для употребления в бою.

Полевая артиллерия была вооружена медными, гладкоствольными, с дула заряжавшимися 6– и 12-фунтовыми пушками и ¼ и ½-пудовыми единорогами, укороченными пушками, приспособленными для стрельбы разрывными снарядами и для стрельбы навесной. Снарядами полевой артиллерии являлись картечь, ядра, картечные и обыкновенные (пустотелые) гранаты. Предельной дальностью при 15 % попадания считалось 500–600 сажен для гранаты и 200–300 сажен для картечного выстрела при 21 % попадания. При таких свойствах огонь этого рода войск не мог служить могущественным средством для подготовки атаки, но, однако, артиллерия наша, «по меткости своей стрельбы и по спокойствию прислуги, оказалась намного выше неприятельской».

В состав осадной артиллерии входили 24-, 18-фунтовые пушки, пудовые единороги, ½, 2– и 5-пудовые мортиры. Снарядами для пушек служили сплошные ядра, единорогам – гранаты, мортирам – бомбы.

Для обороны крепостей употреблялись все орудия как новейших, так и старых образцов, входившие в состав осадной и полевой артиллерии, и, кроме того, 36-фунтовые и 3-пудовые бомбовые пушки. Почти все эти орудия были чугунные, гладкоствольные, с дула заряжающиеся.

В Севастополе, преимущественно для сильного картечного огня, употреблялись во время Восточной войны еще каронады, т. е. 12-, 18-, 36– и 68-фунтовые пушки, применявшиеся также и для навесной стрельбы. Холодным оружием пехоты служил тесак, в коннице – сабля, а у улан, 9-х и 10-х эскадронов драгун, кирасир и казаков – и пики; кавказские казаки вместо пик имели кинжалы.

В обмундировании войск того времени совершенно забывалось главное назначение одежды для солдата: дать ему укрытие от непогоды, сохранить его силы и здоровье и дать возможность удобно передвигаться и удобно действовать оружием.

Ни одному из этих условий обмундирование наших войск не удовлетворяло. В формах одежды преследовалась только одна цель – грозный вид всего строя и воинственный и красивый вид каждого воина, взятого в отдельности. Поэтому войска наряжали в предметы, крайне неудобные, и по большей части не только бесполезные во время войны, но даже и вредные; материалы для обмундирования по большей части были малоудовлетворительные.

Головные уборы у большей части войск состояли из касок черной лакированной кожи, с двумя козырьками, подбородной чешуей, большим гербом и многими медными украшениями. Этот головной убор был настолько стеснителен, что в начале войны разрешено было на походе их бросить и ограничиться только фуражками, которые предназначались в обыкновенное время для домашнего обихода.

Общая же тяжесть всего носимого пехотным солдатом доходила до 77 фунтов, что в значительной степени превышало вес носимого солдатами иностранных армий.

Для продовольствия нижних чинов отпускались ржаная мука или печеный хлеб (3 фунта в день), гречневая крупа (¼ фунта в день) и мясо (7 фунтов в месяц), соль и винные порции.

Фуражное довольствие было установлено в размере ежедневного отпуска на каждую строевую и артиллерийскую лошадь от 4 до 3 гарнцев овса, от 15 до 10 фунтов сена и от 3 до 2 фунтов соломы.

Все виды довольствия войска получали из двух различных ведомств: провиантского, которое снабжало их провиантом и фуражом, и комиссариатского, снабжавшего войска деньгами, вещами, а также ведавшего хозяйственной частью военно-врачебных заведений и ремонтированием лошадей.

Войсковое хозяйство фактически всецело находилось в руках командиров частей, ближайшими помощниками которых являлись казначей и квартермейстер. Единственные ответчики за продовольствие и состояние имущества своей части, командиры полков являлись как бы комиссионерами, обязанными содержать вверенный их управлению полк за определенную, отпускаемую казной сумму. В каждой отдельной части войск имелась масса своих мастерских, отвлекавших рабочих из строя, как-то: швальня, сапожня, оружейная, слесарная, плотничья, столярная, басонная, лакировальная, кузнечная, а в гвардии и султанная.