Текст книги "На броненосце “Князь Суворов" (Десять лет из жизни русского моряка, погибшего в Цусимском бою)"

Автор книги: Петр Вырубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Часть III Обратный путь с Дальнего Востока в Балтийское море. Минные классы. Накануне войны с Японией. (1902-1904 гг)

XXXVI. Гон-конг. Крейсер I ранга “ДмитрийДонской”. 1 января 1902 г.

Пишу Вам уже из Г он-Конга, где мы стоим все праздники. Еще раз поздравляю Вас и всю семью с Новым годом и желаю вам всего лучшего. Теперь уход нашей эскадры уже совершившийся факт: мы неукоснительно следуем маршруту, который я вам телеграфировал. В портах стоим в среднем около 4-6 дней, т.е. во второй половине февраля будем в Средиземном море, а к 15 апреля адмирал хочет быть даже в Либаве.

2 января уходим в Сингапур, оттуда в Пуловей. Ушли мы из Артура 12 декабря. Погода там была мерзкая: мороз и беспрерывная снежная метель (пурга). Было настолько плохо, что я, сравнительно выносливый, и то простудился и поправился только недавно: перестал чихать и кашлять уже в тропиках. Насколько была холодна и неприветлива артурская погода, настолько же были теплы и сердечны устроенные Артуром проводы нашей эскадры. И не мудрено: уходили как раз те суда, которые заняли Артур и почти бессменно провели в нем три последние года. С первого декабря и до самого ухода вечера и прощальные обеды следовали один за другим.

Наша эскадра устроила бал в театре при матросской чайной; этот бал удался во всех отношениях, в Артуре его долго будут помнить. Артурский гарнизон ответил нам грандиозным обедом в гарнизонном собрании с такой выпивкой, которую мы, в свою очередь, будем долго помнить. Нашу эскадру ведет необыкновенно свирепый адмирал, бывший командир Владивостокского порта, контр-адмирал Чухнин. К счастью, “Дмитрий Донской” и “Владимир Мономах” составляют отдельный отряд, идущий самостоятельно под начальством командира “Донского” Ван-дер– Шкруфа, так что адмиральские неистовства ложатся целиком на “Сысой Великий”, его флагманский корабль, “Наварин”, “Адмирал Корнилов”; на нас-то он рычит только издалека. Адмиральский отряд стоит теперь в Маниле, и соединимся мы с ним только на несколько дней в Пуловере, а потом опять разойдемся до Средиземного моря.

Пуловей – маленький островок в северной части Малакского пролива, почти совершенно дикий. На нем имеется голландский угольный склад и живут человек 12 европейцев; последнее время он служил угольной станцией и для наших судов. Поговаривали даже одно время, что голландцы предлагали нам купить Пуловей, и это весьма возможно. Как бы то ни было, он избран для нашего отряда местом соединения для производства эскадренных учений: тут же нам, вероятно, придется испытать всевозможные мытарства; к счастью, потом мы опять разойдемся с адмиралом.

После наших однообразных стоянок в Артуре и Таку чувствуешь себя прямо наверху блаженства. Погода здесь чудная, температура в среднеем плюс 17°, природа почти тропическая, местность дивная, одним словом, прелесть. Мы усиленно накупаем разных курьезов и раритетов, так что, кажется, наступает финансовый крах: я уже начал жалеть, что не получил Вашего перевода. Уже теперь наша публика заполнила своими вещами целых три пустых каюты, а мы едва сделали одну седьмую часть пути.

Я ужасно доволен, что возвращаюсь на военном судне: не может быть никакого сравнения с переходом на “добровольце”. Впечатление такое, точно если бы вашу квартиру начали перемещать из порта в порт, не нарушая строя вашей жизни. Везде чувствуешь себя дома, везде прекрасно принимают, да и стоянки, хотя и небольшие, но все-таки не несколько часов, как на пассажирском пароходе. Мне бы очень хотелось повидаться с Вами в одном из портов Средиземного моря. Если заранее списаться, то нет ничего легче встретиться. Жаль только, что пока от нас держат в секрете вторую часть маршрута.

Пока можно сказать только: в Пирее мы будем наверное: королева Ольга об этом позаботится. Возможно, что мы поспешим в Неаполь и какой-нибудь из французских портов, а один отряд пойдет в Алжир; во всяком случае, сообщение между портами прекрасное, а уж маршрут я постараюсь достать. Правда, голубчик, папа, подумайте да и махните за границу, я уверен, что Вы хорошо проведете время. Получив мое письмо, пишите в Порт-Саид, в русское консульство для передачи на “Донской”. Я тогда как раз успею получить ваше письмо. Если бы Вы только знали, как мне хочется с Вами поскорее повидаться и какое это для меня будет счастье.

В Кронштадте у нас до июля-месяца из-за всевозможных смотров будет форменная каторга, ни минуты свободной, а за границей вы бы оказались у меня в гостях и видели бы нашу жизнь так, как она есть на самом деле. Кают-компания и судовое начальство очень милые, живем дружно, отношения самые сердечные. Странное стечение обстоятельств: на “Донском” плавают два воспитанника Поливановской гимназии: я и Северцов – исполняющий у нас обязанности старшего штурмана: он в гимназии был класса на три старше меня, пошел во флот из университета юнкером и теперь по спискам на год моложе меня.

Пишу это письмо, стоя “собаку” (ночная вахта от 12 до 4 утра) под самый новый год, успел только выпить в кают-компании бокал шампанского, а уже в 12 часов и 5 минут должен был вступить на вахту.

“Пишу Вам уже из Гон-Конга, где мы стоим все праздники. ”

XXXVII. Сингапур. “Дмитрий Донской ”. 13 января 1902 г.

Пишу Вам уже из Сингапура, куда мы добрались после довольно спокойного перехода 8 января утром, а уходим сегодня в 2 ч дня.

Здесь самая южная точка нашего пути, мы почти на экваторе, широта около 1 градуса 30 минут, но жара, слава Богу, нас не очень мучает, неприятна только сырость, от которой все плесневеет.

В Сингапуре меня ожидал сюрприз: пришла телеграмма из Артура от начальника штаба, что мне дан еще орден Анны 3-й степени с мечами и бантом “За мужество и храбрость при наводке моста с 29 на 30 июня 1900 г. на Лутайском канале”. Это было для меня совершенно неожиданно, так как, хотя меня представили за службу на Пей-хо еще в прошлом году, у меня уже было два ордена и шансов на получение третьего не было почти никаких.

Сингапур очень оригинальный и красивый город, но нездоровый климат и необыкновенные местные условия жизни делают пребывание в нем настолько тяжелым, что английские чиновники могут жить здесь подряд только 10 месяцев, после чего должны уезжать на год для поправки здоровья в Англию. Что здесь великолепно, это чудная растительность с громадным разнообразием видов как пальм, так и лиственных пород, но зато в лесах и даже в садах водится масса всякой мерзости, вроде громадных удавов и всяких ядовитых и не ядовитых гадин, а на материке, от которого Сингапур отделен узким проливом, пропасть хищного зверя.

На днях я обедал у нашего консула барона Кистера. Оригинально было видеть в экзотической обстановке типичную журфиксную даму, какой является наша консульша, и слышать от нее, как недавно у них в саду поймали удава длиною в 23 фута, а около дома или на улице изловили еще трех других. Вчера мы целый день большой компанией катались по окрестностям, а вечером были на музыке в ботаническом саду, где отличный оркестр, вероятно, по случаю нашего приезда, играл попури из русских мотивов и в заключение исполнил даже “Боже, Царя храни”.

Ботанический сад, один из лучших и живописнейших в мире, при лунном освещении представлял прямо волшебное зрелище. Очень интересна в Сингапуре лавка, где продаются дикие звери. Удивительно дешевы цены на хищников; великолепный тигр стоит 250 долларов, а черная пантера всего 150, макаки и попугаи нипочем: я купил за шесть рублей попугая, да еще с огромной клеткой. Жаль только, кажется, придется с ним расстаться: уж больно у него омерзительный характер, кусается и орет, как зарезанный, при малейшем к нему приближении.

Вчера продефилировал мимо нас адмирал Чухнин со своей эскадрой, успел на лету забросить нам кучу приказов, один другого ругательнее. Это не адмирал, а просто какой-то крокодил. Мы сегодня уходим как раз в Пуловей к нему на растерзание, где простоим, к счастью, недолго: тут-то нам и будет на орехи, безразлично, исправны мы или нет. В Коломбо пойдем опять самостоятельно.

XXXVIII. Александрия. “Дмитрий Донской”. 27 февраля 1902 г.

Ваше письмо, адресованное в Порт-Саид, получил; не отвечал Вам немедленно, так как ждал, пока выяснится наш маршрут. Письмо до Саида шло всего восемь суток. В Александрию мы пришли вчера и будем стоять до 7-го марта, когда уходим в Неаполь; приход в Неаполь 10-11 марта, уход в Алжир 15-го, уход из которого 24 марта; 27 приход в Кадикс, 30 уходим из Кадикса в Шербург, приходим туда 5 апреля, стоим неделю и уходим в Либаву, где должны быть не позже 18 апреля. Маршрут этот составлен адмиралом и может быть изменен из Петербурга. По всей вероятности, его менять не будут, так как адмирал обязан только простоять неделю в Шербурге и быть не позже 18 апреля в Либаве. В циркуляре штаба указаны точно дни ухода из каждого порта, дни же прихода я рассчитал по расстоянию.

Вы совершенно правы, заключив, что мне нельзя будет уехать в отпуск из Средиземного моря или Либавы до Царского смотра в начале мая, об этом и думать нечего. Офицеров у нас далеко не полный комплект, а с “Донского” еще только что перевели одного из лейтенантов на “Сысой Великий”, так что я теперь на нем старший вахтенный начальник. Мне будет стоить больших трудов получить отпуск на лето. В Порт-Саиде получил письмо от Лили и ее жениха, в котором они усиленно просят приехать на их свадьбу из Средиземного моря. Причем Лиля рассуждает совершенно по-детски, видимо, считая мое плавание парти-де-плезиром, организованным чуть не для моего удовольствия. К сожалению, это далеко не так, а наоборот, наше плавание, благодаря несуразному адмиралу, гораздо тяжелее, чем могло бы быть. До Суэца мы шли отдельным отрядом и соединились с адмиралом накануне прохода каналом, чтобы уже не расставаться до Либавы.

Живется у нас на “Донском” прекрасно, лучшего желать трудно. Переходы были очень спокойные, особенно 10-дневный через Индийский океан. Из Коломбо зашли в Джибути, самый неинтересный из всех, нами посещенных портов. К счастью, стояли всего два дня: погрузились углем и пошли в Суэц. До прихода адмирала произвели целый ряд учений, несмотря на которые, часть офицеров успела все-таки съездить в Каир.

В Порт-Саиде простояли всего одну ночь, но зато такую, какой не было за весь переход: мы должны были успеть погрузить 700 тонн кардифа, что и было выполнено черномазыми нагрузчиками блестяще, но зато на судне не было живого уголка, не пропитанного угольной пылью. Я думаю, за одним обедом мы съели добрую тонну угольной пыли. Мне еще сверх всего пришлось в это время стоять на вахте, и что из меня получилось, можете себе вообразить. Стоянка в Александрии не дурна, город прекрасный, есть итальянская опера, которую на этой неделе сменяет французская комедия. Вчера мы были большой компанией в театре, шло смешанное представление: 1 акт из “Аиды”, 2 акт “Тоска” и 1 акт “Самсона и Далилы”. Я уже больше трех лет не был в опере, и Вы не можете себе представить, как было приятно. Сегодня буду опять, идет “Тоска” уже в целом виде. Труппа очень не дурная, голоса прекрасные, и большинство, кроме того, не дурно играет. Нам разрешено съездить в Каир, но вряд ли этим придется воспользоваться: у нас двое офицеров больны, и одного переводят на “Сысоя”, просто некому стоять на вахте.

Вчера не успел дописать письма: вечером был опять в опере. Впечатление еще лучше, чем в первый раз: даже странно видеть, чтобы оперные певцы так хорошо играли. Сегодня первый спектакль французской комедии. Говорят, труппа очень хорошая: некоторые артисты были раньше на первых ролях в Михайловском театре в Петербурге. Для начала идет “Divorsons”. Если достану билет, пойду обязательно, тем более, что с завтрашнего дня подходит очередь вечерних вахт, и несколько дней придется сидеть дома. Странно думать, что это письмо Вы получите на девятый день. После двух месяцев этот срок до смешного мал. Надеюсь, что мы скоро увидимся с Вами. Всего в письме не напишешь, а переговорить нам с Вами есть о чем: ведь, три года жизни врозь не шутка.

“К счастью, стояли всего два дня: погрузились углем и пошли в Суэц. ”

XXXIX. Средиземное море. “Дмитрий Донской”. 26 марта 1902 г.

Все никак не мог собраться написать Вам подробнее, пришлось выбрать время на переходе из Алжира в Кадикс. Нашему “Донскому” сильно не везет: за это плавание у нас уже три офицера списано по болезни, тропики так дали себя знать очень изнурительной формой дизентерии. Нас и раньше было в обрез, а с уходом больных, да и во время их болезни, служить пришлось всего шести офицерам, считая тут ревизора и старших специалистов Благодаря этому, почти не было времени ездить на берег, да еще в таких интересных портах, как Неаполь и Алжир.

Мне все-таки удалось вырвать день свободы и съездить на Везувий. Поехали мы втроем по железной дороге. К сожалению, был четверг, когда вход в Помпею бесплатный, официальные гиды не работают, и все лучшие здания, где есть хоть немного мозаики или статуи, закрыты. Пришлось осмотреть пустые улицы, и то на скоро, т.к. мы торопились на Везувий. В гостинице мы за 13 франков с каждого получили билет на всю поездку, т.е. экипаж до полугоры, оттуда верховых лошадей, до станции канатной железной дороги, так называемой фуникулярной, и билет на эту дорогу.

Путешествие вышло очень занятное. Экипаж оказался удивительным произведением искусства: весь перевязанный по всем суставам бечевками, запряжена в него мизерная лошадка, которая проявила, впрочем, совершенно неожиданную прыть и мчала нас со скоростью, по меньшей мере, автомобиля, приблизительно версты за три от Помпеи до городка на склоне Везувия. Дальше нужно было ехать верхом. Пока нам привели трех ужаснейших кляч, мы должны были переждать в кабачке, где подверглись нападению целой толпы оборванцев, старавшихся насильно нам оказать разные услуги и клянчивших деньги. Они меня так извели, что я чуть не обломал об них палку.

Вообще, обирание путешественников здесь прямо невероятное. Эти нахальные попрошайки хоть кого выведут из себя. На своих удивительных росинанках нам пришлось подниматься еще верст восемь винтом по скату Везувия. Дорога шла сначала виноградниками, а потом совершенно бесплодной местностью с потоками застывших шлаков и лавы. Превратившийся в какое-то подобие тропинки путь был чрезвычайно утомительный. По железной дороге поднялись мы почти отвесно еще на 900 метров и оказались у самого подножия кратера: тут пришлось заплатить еще всевозможным типам за доставку нас к самому устью кратера, что составляет самую трудную часть пути, хотя и продолжается всего минут 15. Кратер Везувия находится на вершине конической кучи золы и шлаков, в которых нога вязнет по щиколотку.

Подъем очень утомительный, хотя вас тянет сперва и подталкивает сзади коллекция грабителей. Зато в конце концов мы были вполне вознаграждены, когда достигли вершины: не говоря уже про дивный вид на весь Неаполитанский залив. Сам кратер, действительно, штука замечательная по своей грандиозности. Последнее время Везувий усиленно дышит, так что мы сначала увидели край жерла, из которого валили клубы тяжелого белого дыма, с сильным запахом серы. Но когда налетевший порыв ветра разогнал дым, то мы увидели такую штуку, что просто становилось жутко. Для пущего эффекта в брюхе Везувия отчаянно журчало, и там точно черти стали громыхать железными листами. Потом мы спустись к молодому кратеру, но тот вовсе не интересен: просто дыры в склоне конуса, откуда идут настолько горячие серные пары, что вплотную к нему подойти нельзя. Обратно нам пришлось совершить тот же путь с тою разницей, что на поезд мы сели в Торре-Анунции, а не в Помпее. В Неаполь мы прибыли около десяти часов вечера, страшно усталые, но вполне довольные.

“27 марта с нами произошел неожиданный сюрприз: шли в Кадикс, а попали в Танжер."

Неаполь мне страшно понравился. Из всех посещенных до сих пор городов это, безусловно, лучший, хотя вид на него с моря ничего особенного не представляет. Неприятно только в нем огромное количество попрошаек, пристающих на каждом шагу. Классические лаццарони, по-моему, много бы выиграли, если бы ходили в своих национальных костюмах, а не носили невозможные пиджаки, в которых они ничем не отличаются от кронштадтских и киевских босяков. Музыкальность свою неаполитанцы проявили над нами вовсю. Целый день и чуть не всю ночь у борта бродячие музыканты распевали нам со шлюпок свои знаменитые песенки. Надо отдать им справедливость, исполняли они недурно, но так прожужжали нам уши, что долго еще потом в голове звенели их мотивы.

27 марта с нами произошел неожиданный сюрприз: шли в Кадикс, а попали в Танжер, да еще не просто, а в виде демонстрации, совместно с отрядом французских крейсеров. От нас все это держали в полном секрете, и мы были очень удивлены, когда встретили в шестом часу утра французский отряд крейсеров “Pothuau” под контр-адмиральским флагом “Chanzu” и “Latouche Treville”, обменялись с ними сигналами и пошли вместе, а в 9 ч. утра стали на якорь под Танжером. Что сей сон значит, вы, вероятно, знаете из газет лучше нашего, т.к. мы хотя делаем политику, но какую – не знаем. Кажется, производят на кого-то давление или, в переводе на обыкновенный язык, показывают из– за угла кулак Англии. Днем мы все были приглашены на garden partu к нашему поверенному в делах при Мароккском дворе. По пути мельком осмотрели город, довольно живописный, с занятным народонаселением. Как всегда на официальных приемах, было не особенно весело, но что удивительно – это присутствие множества хорошеньких дам в очень хорошеньких туалетах. Для такой трущобы это прямо неожиданное явление. Вечером был бал у французского поверенного, но я предпочел сменить на вахте одного из наших штатных танцоров, ибо после Джибути и Алжира не питаю доверия к представителям французского правительства.

Завтра в 10 часов утра уходим в Кадикс, где и отправлю это письмо. Рейд здесь, между прочим, отвратительный, приходится стоять на якоре как в открытых морях. Стоянка в Алжире пришлась нам солона: ежедневно по наряду пришлось торчать на всевозможных приемах и балах, где веселого было очень мало. После Неаполя Алжир кажется неважным городом. Делать в нем нечего, кабачки – и то второго сорта. В Алжире впервые пришлось встретиться с большим количеством автомобилей. Ужасное безобразие: шипит и воняет до неприличия: я до сих пор не могу забыть небольшой трехколесный мотор, пролетевший мимо нас быстрее молнии. С адским грохотом он скрылся в очень узкой улице. Как он не разбился о первую попавшуюся стену, одному Богу известно.

Посылаю фототипию “Донского” на почтовой бумаге работы Гейзера в Алжире. Замечательна быстрота, с которой он работает: “Донской” был снят утром при входе в гавань, а вечером уже были присланы пробные оттиски. Пишу письмо уже третий день урывками. Вчера вечер у французского посланника вышел очень удачным; наши, возвратясь, рассказывали, что так мило нигде не принимали за все наше плавание. Оказывается, в Танжере, несмотря на его глухое местоположение, последнее время стало съезжаться много иностранцев, привлеченных его хорошим климатом.

Сегодня 28-го в 10 ч утра мы снялись с якоря. Французские крейсера простились с нами сигналами и пошли в Средиземное море направо, а мы в Атлантический океан налево. Оказывается, мы действительно произвели демонстрацию против Англии – ужасно все это глупо. Сейчас мы выходим на Кадикский рейд, надо кончать письмо, того и гляди, вызовут всех наверх на якорь становиться. Если не поленитесь приехать в Либаву, то скоро, меньше чем через месяц, увидимся с Вами.

“Посылаю фототипию “Донского” на почтовой бумаге работы Гейзера в Алжире."

XL. Либава. “Дмитрий Донской”.

26 апреля 1902 г. Вчера проводил Гришу и Ганю в Москву, меня же, как я и ожидал, адмирал не отпустил. Мне было очень грустно, что болезнь помешала Вам приехать в Либаву. Одно утешительно, что Вы поправляетесь и серьезного ничего нет. Приезд братьев был для меня большой неожиданностью. Нас задержал в море туман, и мы пришли в Либаву только около 4– х часов дня 22-го апреля. Я на берег не поехал, и можете представить мое удивление, когда с первой же нашей шлюпкой приехал с берега Ганя. Он меня прямо поразил своими чудовищными размерами. За Гришей пришлось съездить в порт, где он дежурил на другой пристани, ожидая шлюпки. Вообще, мальчики распорядились очень умно, благодаря чему и попали ко мне на крейсер. Хотя они и взяли номер, но две ночи провели на “Донском” и, вообще, эти дни были прикомандированы к крейсеру, так что имели случай видеть нашу внутреннюю жизнь, как она есть.

Большое спасибо Нине Митрофановне и Володе за посылку. Масло и обе пасхи, а также и киевское варенье исчезли необыкновенно быстро, сало же подается только к столу, почему еще держится. К моему конфузу, Гриша оказался значительно выше меня, а Ганя, хотя и несколько меньше ростом, но значительно превосходит водоизмещением. Мне очень грустно, что я не попаду на Лилину свадьбу.

После завтра уходим в Кронштадт, где я надеюсь, скоро выяснится, можно ли рассчитывать на отпуск. Вы не можете себе представить, как бы мне хотелось иметь возможность провести хотя бы небольшую часть лета в Жердове.

Либавский порт мне ужасно не понравился. Порт-Артур куда лучше. Вообще, я не могу себе представить плавания в Балтийском море, да и порядки здесь неважные, судя по тому, что пришлось видеть и слышать.

Холодина здесь ужасная. В Финском заливе еще лед, и неизвестно, как мы доберемся до Кронштадта. Ходят слухи, что уже всех наших офицеров расписали на здешние корабли. Буду всеми силами стараться как– нибудь избавиться от этого удовольствия. Господи, что бы я дал за четыре месяца отпуска летом. Говорят, на Востоке опять осложнения: Алексеев экстренно уезжает в Артур. Пожалуй, не дадут ни повидаться с Вами, ни кончить классы, а угонят воевать с японцами. Перспективы все какие-то мрачные, ну да даст Бог, все устроится. Я ничего бы не имел против возвращения на Восток и даже войны с Японией, только бы дали побывать в отпуску и кончить классы.