Текст книги "На броненосце “Князь Суворов" (Десять лет из жизни русского моряка, погибшего в Цусимском бою)"

Автор книги: Петр Вырубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

II. Кронштад т. Учебное судно “Князь Пожарскй”. 23 июня 1895г.

В Ревеле мы простояли около недели, причем стоянка была одна из самых веселых. С нами на рейде стоял артиллерийский отряд под флагом контр-адмирала Гильдебранта, состоявший из броненосцев “Первенец”, “Кремль”, броненосца береговой обороны “Чародейка”, родной сестры несчастной “Русалки” и канонерки “Туча”. Отряд каждый день упражнялся в стрельбе. Особенно интересна была стрельба “Чародейки” 9-ти дюймовыми бомбами по мишеням, стоящим на песчаном островке.

Сам город Ревель мне очень понравился своей оригинальностью: он своими узкими улицами и старинными домами, крытыми черепицей, производит впечатление чего-то средневекового, но, впрочем, город довольно пыльный и вонючий, причем каждая улица имеет свой специфический запах. Впрочем, в городе мы пробыли недолго: только занесли на почту мое письмо, да я купил себе сирену, и мы отправились в Екатерининский парк, где первым долгом выкупались. Парк, действительно, чудный, и мы очень весело провели время. Возвратившись в Ревель, мы еще успели слазить на знаменитую Олай-Кирку, которая выше Исакиевского собора.

Дня через три после съезда на берег мы снялись с якоря и ушли: “Воин” в Ригу и Либаву, а мы в крейсерство. Однако крейсировали недолго: ветер стих, мы развели пары и на другой день были уже в Балтийском порту. Здесь мы простояли всего четыре дня. На берег нас не пустили, хотя и было воскресенье, так как поднялась настолько сильная волна, что сообщение с берегом еле-еле поддерживалось. На другой день волнение стихло, мы поставили паруса, отошли на более мелкое место и начали стрельбу минами. Преинтересная это штука. Мина выкидывается сжатым воздухом из аппарата, имеющего вид медной трубы, почти у стен борта падает в воду, где сейчас же начинает работать ее машина, и она со скоростью 25 узлов лупит под водою к цели.

Из Балтийского порта мы вышли под парусами уже вечером. К ночи погода разыгралась настолько сильно, что пришлось убирать большую часть парусов. Наконец дело дошло до того, что грот-марс-рей треснул, и когда стали брать рифы на фор-марселе, то его оторвало от марса, и с ним мы еле-еле справились. На другой день ветер стих, и марса-реи кое-как скрепили. Штормом нас снесло к самому Ревелю, так что все-таки пришлось развести пары. На другой день вечером мы стали на якорь в Роченсальме. Однако нам пришлось прийти в Кронштадт, чтобы взять новую рею, так как в Роченсальм ее прислать оказалось невозможно.

“Особенно интересна была стрельба “Чародейки” 9-ти дюймовыми бомбами по мишеням. стоящим на песчаном островке."

III. С.-Петербург. Морской корпус. 25 сентября 1895 г.

Извините меня, пожалуйста, что я вам до сих пор не писал. Времени до того мало, что просто не знаешь, что и делать. Судите сами; на приготовление уроков полагается всего два часа; от 7 до 9 вечера, да еще неофициального свободного времени наберется часа полтора, между тем, как на каждый день приходится по крайней мере три математических предмета. Кроме того, пришлось порядочно таки нагонять. Новых предметов количество довольно порядочное.

Навигация, астрономия, теоретическая механика,начертательная геометрия, аналитическая геометрия, дифференциальное и интегральное исчисления и сферическая тригонометрия. Мало того, теперь 6 и 7 считаются неудовлетворительным баллом, и за них приходится сидеть без отпуска, чему я, впрочем, отчасти рад, так как в свободное время я успел почти уже нагнать пропущенное, да после дальнего отпуска здешние отпуски не представляют ничего интересного.

Баллы у меня за это время довольно по нынешним временам, хорошие, а именно: по астрономии 9, аналитике 8, механике 7 и 21, истории 12, французский 10, русский тоже должно быть 10. Астрономию удостоился отвечать в присутствии самого директора, а так как мои предшественники получили один 4, а другой 0, а я отвечал довольно гладко, сам же он в астрономии понимает очень мало, то он от моего ответа остался в восторге и вообразил, что мне преподаватель поставил 12.

Вообще нам бедным теперь приходится туго: предметов все прибавляется, и требования все возрастают. Да и мне теперь, сидя вторым, неловко получить неудовлетворительные баллы: приходится поддерживать свое звание.

Николай Федорович Руднев действительно умер, и вместо него назначен командиром 5 роты наш бывший начальник отдела лейтенант Данчич.

Кстати, в 4 роту поступил какой-то Александр Вырубов (Александр Васильевич Вырубов, троюродный брат. В Цусимском бою спасен со “Светланы”. – Ред. изд. 1910 г.), кажется, нам родственник. Напишите, пожалуйста, как вы устроились, учатся ли ребята и вообще хорошо ли вам живется. Я понемногу втягиваюсь в корпусную жизнь и уже вошел в колею.

“Сам город Ревель мне очень понравился своей оригинальностью”

IV. С.-Петербург. Морской Корпус. 12 ноября 1895г.

За это время произошло столько всякой всячины, что просто не знаешь с чего начать. Эта неделя вышла у нас просто необыкновенная: ученье было только в пятницу и в субботу – остальные дни гуляли. В понедельник был наш корпусный праздник, 6 ноября. Хотя, вследствие болезни Государыни, бала и не было, но праздник очень удался, и было очень весело. На обеде присутствовал В.К. Алексей Александрович, который и приказал нас уволить до среды вечера. 5-го вечером мы должны были явиться в корпус на всенощную, после которой я с несколькими товарищами отправился в Александринский театр, где мы накануне взяли в складчину ложу. Шла глупейшая драма, которую мне когда-либо приходилось видеть: “Медовый месяц” и водевиль “Аз и Ферт”, тоже довольно глупый.

Играли, кроме Варламова и Потоцкой, довольно отвратительно, так что впечатление получилось самое гнусное. Из театра я отправился пешком в корпус, так как нужно было являться в 8 часов утра. Идти пришлось по набережной Невы, которая в это время поднялась до своего апогея, но, несмотря на это, и на сильное волнение, вода не достигла уровня мостовой. Говорят, в это время низменные части города были уже под водой.

На другой день парад был очень удачен, и Великий Князь остался очень доволен. Обед также очень удался. Меню было следующее: суп пюре “a la Reine” (попросту, овсянка), пирог с капустой, котлеты пожарские с гарниром, традиционный гусь с яблоками, пунш гранит и венские пироги. На десерт были фрукты, конфеты и кофе, сверх того, на стол полагалось по четыре бутылки кахетинского. Все это было очень хорошего качества, хотя котлеты были холодные. Музыка играла за обедом из опер “Рогнеда” и “Князь Игорь” и разные другие пьесы.

После обеда мы с одним товарищем хотели взять билеты в Александринку, но там, кроме лож, ничего не оставалось, и мы отправились в Малый театр (Суворина), где взяли места в амфитеатре во втором ряду. Давали там “Власть тьмы” Л.H. Толстого. После глупейшей пьесы и отвратительной игры, которую мы видели накануне, приятно было смотреть на такую образцовую пьесу и великолепную игру актеров литературноартистического кружка. Особенно хороши были: Стрепетова в роли Матрены, Михайлов – Аким, Красовский – Митрич, недурна также была Домашева, игравшая Анютку. Подгуляла только Холмская – Анисья: она все время была, как будто не в своей тарелке, видно она не привыкла играть деревенских баб. Но за то такой игры, как играет Стрепетова, мне еще не приходилось видеть. Обыкновенно в таких ролях актрисы с первого же действия изображают что-то зловещее, нечто “а ла киевская ведьма”, здесь же была самая простая деревенская старуха, которая совершенно без злобы, скорее даже из любви к сыну Никите, совершает целый ряд самых ужасных преступлений. Все остальные действующие лица тоже замечательно хороши. Сама пьеса, по моему, великолепна. Видно, что ее писал великий мастер.

““Верный”, замечательно красивое судно по обводам, скорей, похож на яхту и отделан, как игрушечка."

“Пока я писал это письмо, у нас успели сделать два аврала: подняли брам– рей, отдали паруса для просушки и начали готовиться к походу.”

В четверг спускали учебное судно “Верный”, и мы были в почетном карауле. “Верный”, замечательно красивое судно; по обводам, скорей, похож на яхту и отделан, как игрушечка. На нем устроены все самые новейшие приспособления: артиллерия вся скорострельная. Из орудий, четыре крупных системы Кане с броневыми щитами. Подача патронов к ним электрическая. Котлы на нем бельвилевские водотрубные, и вообще пропасть всяких новостей. Пошел на воду “Верный” необыкновенно плавно и красиво. На спуске присутствовал Государь. После спуска завод угостил нас чаем со всякой всячиной, и каждому кадету были выданы на память очень изящно отпечатанные подробные сведения о “Верном”. В корпусе нам дали завтракать, позволили спать до обеда и после обеда опять уволили в отпуск. Но мне здешние отпуски так надоели, что я не пошел, а ходил только опять до Николаевского вокзала и обратно.

“24-го на буксире того же парохода, который нас привел сюда, ушли в Котку, а 20-го переселились на “Воин””

V. Кронштадт. Учебное судно “Князь Пожарский”. 3 июня 1896г.

Доехал я сюда вполне благополучно. В Севастополе я до четырех часов никуда не ходил и проболтался все время около вокзала. Наш вагон был почти пуст, и я устроился очень удобно. В Москве поезд останавливался всего на четверть часа и затем катил прямо на Питер, куда и прибыл в час ночи 29 мая, так что в дороге я был всего около двух суток.

В Питере мне первую ночь пришлось провести в мебелированных комнатах, где меня чуть не съели клопы. Кое-как дождавшись утра, я отправился разыскивать новую квартиру Евтихия Константиновича. Он, как оказывается, поселился на Преображенской ул. № 42. Но покамест квартира еще занята и перевезена только канцелярия, для которой помещение нанято в том же доме. В том же помещении свезены и все вещи. Не знаю, как квартира, но помещение для полигона великолепное во всех отношениях. Евтихий Константинович оказался, как и следовало ожидать, в Красном Селе, и я с двенадцатичасовым поездом к нему отправился.

В генеральском виде он очень эффектен и, вообще, стоит на высоте своего призвания. В Красном Селе, по обыкновению, шла пальба, во время которой произошел довольно курьезный инцидент, едва не кончившийся трагически: стрельба велась по мишеням, изображавшим целую деревню со всевозможными постройками, между которыми, между прочим, была мельница. Саженях в двухстах левее мишени была расположена наблюдательная вышка с разными инструментами для наблюдения места разрыва снарядов, около которой толпилась кучка офицеров и солдат. Батарее, только что выехавшей на позицию, велено было стрелять между мельницей и одним из домиков. Наводчик первого орудия принял вышку за мельницу, но, к счастью, промахнулся и попал немного левее, прямо в стадо, где разрывом гранаты убило двух коров. От нас казалось, что снаряд попал прямо в толпу, и там поднялась какая-то возня, так что пока все не выяснилось, несколько минут было пренеприятных.

В тот же день вечером мы с Евтихием Константиновичем отправились в город, и я отправился в корпус. 30-го в корпусе нам устроили баню и медицинский осмотр и отпустили в отпуск до 10 часов вечера 31 мая, так что я имел возможность еще раз съездить в Красное Село, где на другой день была очень интересная стрельба по подвижным мишеням.

1-го июня мы наконец со всем подобающим сему случаю церемониалом направились в плавание. Директор с нами еще не прощался окончательно, но сказал нам очень удачную речь и при том сказал с искренним чувством, чего обыкновенно не случается, “Пожарский” остался тем же, за исключением некоторых мелких подробностей, но зато состав офицеров почти целиком переменился. Новый адмирал, как кажется, человек очень милый. Вчера он водил нас за свой собственный счет смотреть кинематограф Люмьера. Ужасно остроумная штука: иллюзия получается полная, жаль только что не в красках.

Вчера и третьего дня было ужасно тоскливо, чему, вероятно, способствовало полнейшее отсутствие дела, и я ужасно досадовал, что пошел в плавание. Также меня одолела тоска по родине, но сегодня уже пришлось стоять первую вахту. Досталась мне самая собачья должность при вахтенном начальнике и адмирале. Вахтенный начальник до того меня загонял разными поручениями и докладами, что куда и тоска девалась.

Днем мы с товарищами ходили на американский крейсер “Mineapolis”, где вследствие незнания английского языка были в очень комичном положении. Вообще, эти дни идет такая сутолока, что я пишу это письмо уже третий день.

“Стоянка в Кронштадте, несмотря на довольно частые прогулки по порту, нам порядочно надоела …"

VI. Котка. Учебное судно “Князь Пожарский”. 11 июня 1896 г.

Сегодня мы в два часа снимаемся с якоря и идем лавировать под парусами, конечная же цель пока не известна, вероятно, это будет Гельсингфорс. Последняя почта отправляется в 10, авралов предстоит масса, а потому спешу вам написать.

Стоянка в Кронштадте, несмотря на довольно частые прогулки по порту, нам порядочно надоела, и мы всё очень обрадовались, когда наконец 4 июня часов в 8 вечера мы окончательно ушли из Кронштадта. Первая вахта досталась как раз нашему отделению. Мне пришлось стоять сигнальщиком, но я решил, что гораздо будет интереснее заняться машинным телеграфом. Мы брали на буксир “Моряка”; ход машины постоянно меняли и останавливали, и вообще потрезвонить в телеграф мне пришлось всласть. Почти одновременно снялись “Воин” и “Верный”. Первый немного раньше, второй позже. “Верный” – это то самое учебное судно, которое строилось для нашего корпуса и про спуск которого в ноябре прошлого года я вам писал своевременно. Он, несомненно, лучший по современности и качествам из всего нашего отряда, да и притом, благодаря своим барбетам и трубе, имеет очень красивый боевой вид, напоминающий отчасти наши прежние корветы.

В Роченсальм (Котку) мы прибыли на другой день часов в 11 утра и, конечно, по обыкновению при входе два раза довольно сильно стукнулись о камень, впрочем, без вредных последствий. Эта история повторяется с нами хронически каждый год. Вчера даже посылали четвертое отделение нашей роты со штурманом делать промеры, но они ничего путного не нашли.

На берегу здесь пришлось побывать мельком два раза. Один раз мы вшестером поехали с офицерами па шестерке под парусами к царскому домику. Время провели очень весело и съели целый чан простокваши. Другой раз я с товарищем Ждановым был назначен на паровой катер “Птичку” ехать с флагманским кадетом на почту. Покамест мы втроем разгуливали по Котке, пришел дежурный паровой катер “Рыбка” и раньше срока отослал “Птичку” на “Пожарский”. Старшина “Птички” был так глуп что даже не сказавши офицеру и не давши свистка, удрал на “Пожарский”.

Можете вообразить наше удивление, когда мы увидели что “Птичка” превратилась в “Рыбку”, – удивление не из приятных, так как по правилам мы катера покидать не могли, разумеется, за исключением флагманского кадета, обязанность которого ходить за почтой. Впрочем, на наше счастье старший офицер был в духе, и потому дело ограничилось только легким нагоняем со стороны нашего корпусного офицера. Мы же, со своей стороны, основательно распекли старшину катера.

На днях мнё пришлось стоять первую “собаку”, т.е. вахту от 12 часов ночи до 4-х часов утра. Спать хотелось страшно, да и было порядочно прохладно, вдобавок стояло вахту только нас двое: я, да еще волонтер-лицеист, плавающий с нами. Мы целую вахту шлялись по мостику и ругались, впрочем, к концу вахты у меня соскочил весь сон, и я подменил товарища, стоявшего следующую вахту при отходящей шлюпке, и таким образом еще раз попал на берег.

Нельзя сказать, чтобы в этом году нас особенно морили авралами: в прошлом году мы работали гораздо больше. Живется вообще довольно весело, и если бы побольше работы да почаще на берег, то было бы совсем хорошо. Пока я писал это письмо, у нас успели сделать два аврала: подняли брам-рей, отдали паруса для просушки и начали готовиться к походу. Сейчас, того и гляди, опять вызовут на верх.

“Вчера вечером мы расстались с нашей баржей и перебрались на “Воин”, на котором послезавтра уходим в Либаву с заходом для нагрузки угля в Ревель."

VII. Роченсальм. Описная баржа № 10. 2 июня 1897г.

Мы продолжаем блаженствовать на нашей барже, время летит страшно быстро, пожалуй, не успеем оглянуться, как наступит роковое 23 июня, день нашего переселения на “Воин”.

В понедельник 15-го мы уходим в Ловизу на соединение с отдельной съемкой Балтийского моря, которой командует Юрий Константинович Иваницкий, тот самый, у которого я готовился в корпус. Наши работы просто кипят: мы уже покончили с триангуляцией и уже начали работать мензулой, снимая попутно отдельные острова компасом. Параллельно ведутся и астрономические работы, на которые мне почему-то особенно часто приходится попадать: мною уже представлено 9 задач, всего же предстоит подать около 40 штук за все это время.

Жаль, что погода нам не благоприятствует: почти все время облачно, солнце никак не поймаешь, довольно часто идет дождь и порядком холодно.

На работы с нами постоянно ездит баржевой пес, на вид ничего особенного не представляющий, он слегка смахивает на заньковского Волчка, только малость потоньше, но по своим внутренним качествам собака замечательная. Зовут его “Мальчик”. На барже он уже десять лет, но на съемку ездит всего второй год, и так полюбил это занятие, что не брать его с собой просто невозможно. Впрочем, нужно ему отдать полную справедливость, ведет он себя безукоризненно, никому не мешает и своим серьезным отношением к делу ужасно нас забавляет. Плавает этот пес удивительно: на днях он путешествовал с буфетчиками в город, там ему надоело, и он, долго не думая, переправлялся вплавь на остров Наблюдений, который отстоит от берега Котки сажень на 100.

VIII. Роченсальм. Учебное судно “Воин”. 27 июня 1897г.

Вчера вечером мы расстались с нашей баржей и перебрались на “Воин”, на котором послезавтра уходим в Либаву с заходом для нагрузки угля в Ревель.

Мы очень быстро обжились на новом месте. Если и были какие-то пустяковинные неудобства, то про них все скоро позабыли. С офицерами очень быстро установились самые дружественные отношения, и работа у нас закипела, даром что погода все время стояла отвратительная. В три дня покончили триангуляции и приступили к мензульной съемке. Так как снимать пришлось местность, изрезанную массой небольших, крайне извилистых заливов и усеянную мелкими островами, то работали преимущественно полярным способом. Триангуляционная сеть была раскинута очень удачно: ориентироваться было легко из каждой станции, и на всю работу пошло не больше недели. Кроме того, на отдельные острова посылались партии для компасной и инструментальной съемки.

Мне больше всего понравились последние два способа работ. Четырех человек снабжают 24 саженным линем, компасом или секстаном, высаживают на остров и предоставляют полную свободу, лишь бы к концу дня остров был готов. Понятно, кончают гораздо раньше. Мы, например, сняли остров Хир-Сари, длина которого по магистралям вышла в 4000 сажень, от 10 часов утра до 2-х часов дня. Завтраки на работы брали в виде бутербродов с сыром, чай варили тут же на привале в медном чайнике, кроме того, буфетчик обыкновенно отправлял с каждой партией несколько коробок сардинок и плиток шоколада, которые голодная публика раскупала нарасхват.

Не назначенные на съемку посылались на остров Наблюдений, где решали астрономические задачи, данные для которых получали тут же из наблюдений. К несчастью, было всего два ясных дня, уловить солнце было очень трудно, так что в результате на каждого пришлось по 33 задачи.

Такого скверного лета здесь не запомнят: в прежнее время бухта, в которой мы стояли, славилась своим спокойствием, а нынче мы едва остановились на двух якорях и верпе, да еще едва не пришлось бросить им в подмогу кошку.

14-го окончили все работы в Роченсальме, 16-го вечером ушли в Ловизу. За нами должен был прийти на “Зоркой” начальник съемки Ивановский, но его внезапно потребовали в Транзунд к погибшему “Гангуту”, и нам пришлось нанимать буксирный пароход. От Котки до Ловизы 32 мили шхерами. Буксир был плохой, так что, когда в 3 часа ночи я сменился с руля, нам еще оставалось пройти около 5 миль. В Ловизе мы застали только одну описную баржу № 2. Миноноска № 3 только что была уведена в Транзунд.

Приняли нас крайне любезно и для практики дали нам обследовать одну из балок, входящую в программу их промера. Работа ответственная, так как балка предполагалась на 24-футовом фарватере, где была нанесена только 30-футовая отличительная глубина. Для начала мы отправились на катере с командиром

№ 2 лейтенантом Деливроном за 15 миль на пустынную группу островов Хамн-Хольморкэ выставлять триангуляционный сигнал 3-го разряда. Поездка вышла очень веселая. Нас вел на буксире паровой катер, в 2 часа доставивший на место.

Сигнал нужно было поставить на месте бывшего когда-то здесь в тридцатых годах, от которого не сохранилось никаких следов, так что искать его пришлось по приметам, на манер Кинда. Знак ставили на совершенно голом гранитном острове, сосны пришлось рубить на соседнем лесистом, отделенном от него полувысохшим проливом. Пока любители рубили сосны, мы измерили весь остров, представляющий из себя целый хаос гранитных скал. Разыскали пропасть чайкиных и гагарных гнезд, наловили молодых чаек, а одному удалось поймать шапкой взрослую гагару. Однако за такое легкомыслие мы были наказаны. Рубившие сосны, кончив свою работу, сочли для себя самым выгодным благородно ретироваться, и нам пришлось волочить сосны за полверсты по таким дебрям, что и налегке еле пролезешь. Один из наших фотографов снял работу, когда мы уже установили сигнал и начали скреплять его досками.

На другой день шел дождь, и нас восьмерых отправили на № 2 сделать предварительно вычисления, построить на планшете меркаторскую сеть и нанести сигнал. На барже № 2 все офицеры, кроме командира, оказались мичманами, вышедшими из корпуса уже при мне. Свои вычисления мы кончили очень быстро, и все остальное время провели в кают-компании за мадерой с мичманами.

““Верный” – это то самое учебное судно, которое строилось для нашего корпуса и про спуск которого в ноябре прошлого года я вам писал своевременно. Он, несомненно, лучший по современности и качествами из всего нашего отряда."

19-го начали промер и к 23-му нашли на 24-футовом фарватере две каменные балки: одну 18-, а другую 17-футовую, одна из которых будет названа в честь нас – Гардемаринская. 24-го на буксире того же парохода, который нас привел сюда, ушли в Котку, а 20-го переселились на “Воин”. Расставание с офицерами на барже было самое сердечное: за этот месяц мы так привыкли друг к другу, что впечатление получилось вроде как при отъезде из дома.