Текст книги "Визит"

Автор книги: Петер Ярош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

– Надо собак пустить, пока след горячий…

9

Горячий ужин благоухал под носом у Ярнача. Мать принесла хлеб и остановилась рядом с сыном.

– Ты, говорят, в луну стрелял, разбойник эдакий, – сказала мать сыну.

– А кто это вам сказал?

– Кто сказал, тот сказал, – ответила мать. – Но ты мне поверь, добром не кончится, если будешь таким своевольным, как отец!

Ярнач отложил ложку, хотя есть еще не кончил. И выбежал в сени. Всей тяжестью он оперся о косяк и всхлипнул.

И первый раз в жизни ему по-настоящему полегчало.

Он вернулся на кухню, сел за стол, взял ложку и стал есть. И когда сделал первый глоток, то снова почувствовал себя счастливым.

Мать подошла к окну, посмотрела на луну и вздрогнула. Она стала торопливо опускать штору.

– Надо закрыть окно, – сказала мать. – А то она сюда смотрит.

Из книги «Трижды улыбающийся любимчик»

«TROJÚSMEVOVÝ MILÁČIK», 1973

ТРЕТЬЯ ОХОТА, ИЛИ ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ МАЛИНЦА?

В сентябре, когда так легко вдыхать прохладный горный воздух и таким близким кажется желание осуществить свои надежды, солнце заходит около шести.

После целого дня работы на картофельном поле и на строительстве нового дома шурин зашел за Марако.

– Ну что, пойдем? – спросил он.

– Куда?

– Как куда? – Шурин развел недоуменно руками. – В лес, конечно, на охоту.

Марако глубоко вдохнул воздух, наслаждаясь запахом розмарина.

– Пойдем, – согласился он. – Вдвоем, что ли?

– И кум придет, – сказал шурин. – Одевайся тепло, спать будем в сторожке или в сенном сарае. Сейчас пять часов, – взглянул он на часы, – в полседьмого я тебя кликну.

Марако сперва напился молока прямо из подойника, потом перерыл весь хлам в дедовском доме. Он нашел и теплые сапоги, и длинные отцовские подштанники, и старый свитер, и подбитую мехом куртку. Он оделся, обулся; в потертый, когда-то синий рюкзак он положил кусок сала, две буханки хлеба, головку чесноку и соду, потому что знал: после вечерних посиделок, если он немножко выпьет, у него может начаться изжога. Он положил еще в рюкзак длинный, остро отточенный нож и электрический фонарик. Потом остановился посреди кухни, подумал: в таком наряде не то, что на охоту, а и прямо в рай можно отправляться. Отец, который до той поры молча наблюдал за ним, вышел. Однако сразу же вернулся улыбаясь.

– Возьми эту палку, – сказал он, подавая палку Марако, – она из грушевого дерева с металлическим заостренным наконечником. Будет тебе обо что опереться. Ну, смотри, не потеряй. Она у меня уже больше двадцати лет. И шапку возьми, чтобы сено в голову не набилось…

Марако взял старую, тяжелую, засаленную шапку, пахнущую коровником, нахлобучил ее на голову и стал рассматривать палку. Это была прекрасная палка, отшлифованная временем, легкая и крепкая. Она прямо сама в руку просилась. А на набалдашнике Марако заметил инициалы: В. Ф.

– Говоришь, она у тебя больше двадцати лет? – спросил он.

– Конечно.

– А что, тебе ее кто-нибудь подарил?

– Ну, зачем же? – спросил отец.

– А вот тут, – показал Марако, – буквы В. Ф. Ведь это не твои инициалы.

Отец засмеялся.

– Твоя правда, – сказал он. – Это не моя палка, хотя она у меня и давно… Когда я еще работал на железной дороге, я нашел ее на станции… Она там валялась полдня, наверное, ее кто-нибудь забыл… – Он еще хотел что-то добавить, но тут уже появились в дверях шурин с кумом. Во дворе, у них за спиной, подвывали в унисон их собаки, словацкие гончие.

– Ну, готов? – спросил шурин и, когда оглядел как следует Марако, не удержался от усмешки.

– Ну да, – сказал Марако.

Еще раньше, чем выйти, и он оглядел этих двоих. Охотничий костюм на них сидел неуклюже, на шее висели патронташи и полевые бинокли.

– Ну, пошли.

И они двинулись. Уже стемнело. Ночью, стоит только потерять дорогу, идти плохо, и нет никакой уверенности в том, что идешь куда надо. Не видать ни травы, по которой шагаешь, ни муравейника, на который натыкаешься, ни рыжиков и шампиньонов, на которые наступаешь; и понятия не имеешь о рытвинах и ямах, которые подстерегают тебя, и очень плохие помощники твои пять чувств. Приглушенные звуки издалека чаще, чем всегда, нарушают тишину.

Внезапно показалась луна. Они едва не испугались. Лес перед ними еще больше потемнел. Кто, кроме зверя, может привыкнуть к лунному свету? Но они трое через некоторое время приноровились, и свет стал помогать им, и они пошли быстрее.

Впереди черным провалом простирался лес.

Они к нему приближались.

Нужно было ступать осторожно и стараться затаить дыхание, а главное – слушать. Первые деревья протянули свою хвою над их головами.

Они не прошли еще и полкилометра, как услышали трубный звук. Это трубил олень-самец, и их точно приморозило к месту. Собаки тихонько заскулили и в страхе прижались к их ногам. В лесу бесновался гон.

Шурин достал рожок и затрубил. Собаки стали кусать поводки, но сразу же замолчали. Олень ответил. Скоро в зарослях послышался топот копыт, который затих в ельнике. Это олениха.

– А, черт! – облегчил душу шурин.

Лесная тропинка встретилась им метров через сто. Они все трое долго шли по ней; они ступали осторожно, точно кошки, по росистой земле, в которую столетиями впитывался пот преследуемых зверей. Неожиданно открылась небольшая полянка, в центре ее чернела сторожка. Они открыли ее и вошли. Шурин зажег три свечки, достал из рюкзака хлеб и сало, рядом поставил поллитровку джина.

– Ну, дай нам бог удачи, – сказал он, налив стаканчики.

Они съели жареную колбасу, стали нарезать уже сало, когда услышали, как собаки, которые остались снаружи, бешено залаяли. Еще раньше, чем они успели открыть двери и выбежать, лай сменился воем. На поляне, освещенной светом луны, они увидели грызущихся собак; распознать, кто кого грызет, было невозможно, потому что собаки катались по траве. В тот момент, когда более слабый пес умолк, сильный перестал кусать его за горло, отпустил и с ворчанием вцепился ему под хвост. И рванул.. Несчастный пес взвизгнул, завертелся волчком и бессильно вытянулся на траве. Трое мужчин подбежали к нему. Еще минуту он щелкал зубами, подергивал задними ногами и хватал воздух, но скоро умолк. Он уже кончался…

– Господи, это же мой! – крикнул кум. Он стал рядом с псом на колени и гладил и гладил его, а, когда поднялся, руки его были в крови.

– Похороним утром, – сказал шурин и подошел к своему псу, который сидел в отдалении, все его тело била крупная дрожь.

– Жалко собаку, – жаловался кум.

– Вам бы их привязать, – сказал Марако.

– Конечно. Теперь чего уж, – ответил шурин, и в его голосе Марако услышал злость и стыд за свою собаку.

– Тут уж нам нет смысла оставаться, – сказал кум, – этой собачьей драки звери на километр вокруг разбежались.

– Поднимемся выше, на Стрмо, – сказал шурин, – там есть сенной сарай, и в нем мы переночуем.

– Да ты что, – удивился кум, – там появляется Ма́линец…

– Малинец? – удивился на этот раз Марако.

– А ты что, не знаешь?

– Первый раз слышу.

– Ну, конечно, ты ж ведь в городе живешь, ничего не знаешь, что тут у нас случилось.

– И что ж, он правда появляется? И именно там, на Стрмо? – продолжал удивляться Марако.

– Именно там. Так и старики говорят, – отвечал кум. – Когда он взбесился от самогона, он взбежал на Стрмо и там убил себя… Нашли его лесорубы, он уже мертвый лежал на траве. Они прикрыли его ветками, чтобы птицы не выклевали глаза, и спустились в деревню за подводой. А когда вернулись на Стрмо, чтобы везти его вниз, его там уже не было. Точно сквозь землю провалился. И до сих пор его не нашли…

– Болтовня, – засомневался Марако.

– Наверное, – присоединился к нему шурин. – Пошли туда, и все.

– Да мне чего, – согласился и кум, – мне только очень жалко собаку…

– Что поделаешь, – стал успокаивать его шурин, – ведь не воротишь… Достану я тебе пса, еще лучше, сильнее!

Снова вошли они в сторожку. Кум свистнул, задул одну свечу и грустно провозгласил:

– Мучит меня жажда – напился бы, мучит меня голод – наелся бы…

Он схватил литровую бутылку чистой воды и чуть не опрокинул ее всю себе в глотку. Казалось, он выпьет ее одним махом. Однако шурин бутылку у него отнял.

– Стой, а то все вылакаешь, – накинулся он на кума. – Утром помрем от жажды.

– Смотри-ка на него, – обратился кум к Марако. – Водой не разживешься…

Но они уже собрались: рюкзаки за спины, ружья на плечи и загасили две остававшиеся свечи. Вышли на полянку, закрыли за собой сторожку и направились вместе с собакой туда, где, они предполагали, был Стрмо.

Перед тем как войти в темный лес, Марако оглянулся… На полянке за их спиной в темной траве чернела остывшая собака. Марако передернуло. Он едва не вскрикнул, но сдержался и прибавил шагу, потому что и так отстал от остальных.

Дорога была трудная; она круто поднималась между редких деревьев. Кое-где попадались большие валуны, на которых росли молодые сосны. Они поднимали к небу свои голые ветки и раздирали камень корнями. После пятнадцати минут быстрой ходьбы они дошли до перевала и там остановились, очень удивленные. Со всех сторон: и снизу, и сверху, и с боков – трубили олени. Они прямо онемели, будто напуганные ревом оленей-самцов.

– Утром мы тут устроим засаду, – решил кум.

Они пошли дальше рядом. Поднимались почти полчаса, пока, задыхаясь, забрались на Стрмо. Это была полянка прямоугольной формы длиной метров двести. Внизу стояла сторожка, сложенная из корья, с очагом, а повыше был большой крытый сенной сарай.

Сначала они остановились у сторожки.

– Холодно, надо бы огонь развести, – сказал кум и вошел внутрь.

– Ой, мужики, там кто-то лежит! – воскликнул он.

Марако с шурином побежали к дверям и стали глядеть из-за широкой спины кума. Под косой кровлей при слабом свете лампы они увидели, что на полатях лежит человек.

– Ну, входи, посмотрим, – подтолкнул Марако кума. Они подошли к полатям и при свете фонарика стали смотреть на того, кто лежал перед ними.

– Да ведь это деревянная фигура, – сказал Марако. – Кто-то вырезал человека из бревна и оставил его здесь.

– Ну и дела, – облегченно вздохнул шурин.

Кум наклонился над фигурой и почти в упор стал рассматривать лицо. Потом он выпрямился, затем опять нагнулся и вновь выпрямился.

– Ей-богу, – выдавил он из себя, – ведь это же Малинец… Кто-то вырезал из дерева Малинца.

– Да ну, – не поверил шурин. Но когда он присмотрелся, то побледнел. – Точно, это Малинец, – сказал он шепотом.

– Ну и ну, – проговорил кум. – Не говорил разве я вам, что тут на Стрмо является Малинец? Я тут спать не буду!

– Ну-ка, посвети, – сказал шурин куму.

Деревянная фигура в человеческий рост была сделана великолепно: ноги были босые, на каждом пальце чернела большая бородавка; живот был вздут; в одной руке держал он головку девочки, а другой, правой, вонзал нож в собственное сердце.

Все трое смотрели молча, пораженные. Слышно было только их дыхание и подвывание пса перед избушкой. Через минуту шурин уже закрывал двери и повел пса прочь.

Они пошли в другой конец поляны, разговаривая по дороге. Голоса звучали приглушенно, будто их сразу же заглатывал лес.

Они подошли к сенному сараю. Здесь сильно пахло сеном, скошенным в августе. Светила луна.

Шурин поднял пса, бросил его в сено и сам быстро взобрался наверх. За ним кум. Последним залез Марако.

– Ночью будет холодно, – сказал кум и стал зарываться глубоко в сено. Шурин привязал собаку на длинный ремень и повесил винтовку рядом с винтовкой кума, так, чтобы ее легко было достать. Марако посмотрел вниз на полянку, на избушку, поднял глаза к звездному небу, а потом опять посмотрел на избушку.

– Ну-ка, ребята, поглядите, – сказал он.

– Что случилось? – испугался кум, хватаясь за ружье.

– Ну-ка, посмотри на избушку.

– Ей-богу, там ведь кто-то есть, – отозвался шурин. – Кто-то раскладывает огонь.

– Ну да, в самом деле? – Кум стал вылезать из сена и заохал рядом с шурином и Марако. Сквозь щели избушки поблескивал огонь. А над крышей стлался густой черный дым; запах его чувствовался даже здесь, на сеновале.

– Пойдем, что ли, посмотрим? – спросил шурин.

– Еще чего! – закричал кум. – Нечего без нужды черта дразнить.

– А что, если это Малинец? – шепотом спросил Марако.

– Вот дурак! Не болтай, от Малинца уж ничего не осталось, – остановил его шурин. – Давайте ложитесь, утро вечера мудренее…

Они зарылись в сено, только носы торчали. Пес еще немного повозился, пока устроился, но и он вскоре затих.

Утром Марако проснулся от крика.

Он задрожал и выскочил из сена; рядом с ним, кашляя, вылезал кум. Шурин внизу кричал и стонал.

– Вот беда какая!

– Что случилось? – спросил кум.

– Идите сюда, поглядите, – звал шурин. Оба соскочили вниз. То, что они увидели, заставило их остановиться и замолчать. Пес шурина неподвижно висел на ремне с высунутым языком. Он удавился.

– Ах, Боби, Боби, что же ты натворил? – стонал шурин.

– Сам себя казнил, – сурово сказал кум.

– Ну как это могло произойти?

– Очень просто, – сказал кум. – Ночью он что-то почуял, хотел бежать на звук, соскочить с сена, но так как он был привязан, то остался висеть, – с некоторым облегчением проговорил кум. И, помолчав, добавил: – Вот мы с тобой и остались без собак.

Шурин уже снова забрался на сено, освободил шею собаки от ремня, осторожно опустил собаку на траву и сам сел рядом.

* * *

– Сколько времени, что так рассвело? – спросил кум.

– Пять, – ответил Марако.

– Вот и кончилась наша охота, – констатировал кум. Поели они быстро и молча. Грустные и сонные стали спускаться вниз по поляне к избушке. Когда подошли к избушке, они как-то испуганно остановились. Посмотрели друг на друга; шурин подошел к дверям и громко постучал.

– Есть кто-нибудь? – крикнул шурин. Никакого ответа. Шурин оглянулся на них и быстрым движением отворил дверь.

– Ну, дела! – сказал он. Кум и Марако вошли за ним. Избушка была пуста, никого не было на полатях, только в очаге догорала деревянная фигура Малинца.

– Но кто тут мог быть? – с удивлением проговорил кум.

Шурин вышел и хлопнул дверью.

– А, черт побери все, не буду себе ломать голову над всякими глупостями.

Рассерженный, он стал спускаться вниз, кум и Марако шли следом.

Они вернулись домой и пообедали, потом Марако улегся на диван и заснул. Снилась ему ночь, которую он пережил, и почему-то он думал во сне: «Такой ночи не забудешь».

И заснул еще крепче…