Текст книги "Визит"

Автор книги: Петер Ярош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Пусть спит, нам больше останется, – засмеялся Пулла.

– И зачем только он ходит на охоту? – удивлялся Ярнач. – И правда, зачем? Ведь он еще ни разу не выстрелил, будто и ружья у него нет… Он, наверное, просто любит спать на свежем воздухе.

– Не в том дело, – возразил Пулла. – Нет в нем этого азарта. А уж у кого его нет, у того никогда и не будет. Это уж ты мне поверь.

– А я верю, – ответил Ярнач.

Они посмотрели друг на друга, поулыбались, а потом каждый молча сложил свои салфетки и остатки еды. Допили и вино. От лунного света их лица побледнели и пожелтели. Через некоторое время они удобно вытянулись на сене.

– Знаешь, когда я так смотрю на луну, – вдруг начал Ярнач, – мне кажется, что она сладкая. Как мед. Затвердевший кусок хорошего меда. Так и хочется откусить… Так и хочется…

Пулла поудобнее устроился в сене и засмеялся.

– Ну и дурачина же ты, – проговорил он сквозь смех. – Придумаешь. Меда ему захотелось…

– Да что ты понимаешь, – махнул рукой Ярнач. – Все тебе смешно… Так и живешь вслепую со своим глупым умом. И какой тебе от него прок…

– Да уж какой-никакой, да есть…

– Впрочем, это я так… – сказал Ярнач.

Они помолчали, прислушались, но звука, которого они ждали, слышно не было. Ярнач посмотрел на часы.

– Рано еще, – сказал он. – Раньше десяти они не спустятся…

– А черт их знает, когда они спустятся!

– Все равно, надо потише.

– Ладно, будем шепотом, – зашептал Пулла. – Луна сегодня большая, сильная, звук хорошо разносится…

Он немного помолчал, а потом снова заговорил.

– А нашего Ондрея, моего брата, помнишь еще?

– Как же не помнить, – отозвался Ярнач, помолчав.

– Сегодня как раз двадцать лет, как он погиб.

– А что это ты о нем вспомнил вдруг?

– Да не вдруг, я с утра о нем думаю…

– Эх, Яно, Яно, жаль парня, жаль вашего Ондрея, что он так погиб…

Яно Пулла не отвечал. Он прикусил верхнюю губу, весь сжался и зарылся в сено.

5

Сено пахло тимьяном. Яно Пулла поднялся по лестнице на чердак и тихо сказал:

– Ондрей, выходи, есть пора.

За спиной у Яно зашелестело сено. Он обернулся и увидел, как сначала из него показалась голова Ондрея, затем плечи, левая рука со скрипкой и правая со смычком и только потом все остальное.

Ондрей отряхнулся, вытащил из волос сухие стебли, потом посмотрел на брата.

– Тихо? – спросил Ондрей.

– Тихо, – ответил Яно.

– Ушли, что ли?

– Нет, поели, отдыхают…

– Да я знаю, что они здесь, я слышал.

– Да ты не бойся, – шептал Яно. – Пойдем в хлев, там поешь, там тепло…

– А что, если кто-нибудь придет?

– Да говорю тебе, не бойся. По нужде они на зады ходят…

Они стали спускаться по лестнице. Лестница трещала, прогибалась под их тяжестью. Где-то кудахтала курица. Чирикали наевшиеся воробьи. Во дворе лаяла собака. Наконец они ступили ногами на пол. Яно выглянул за ворота, потом приоткрыл дверь хлева. Оба вошли.

В хлеву было тепло. Корова спокойно жевала. Когда они вошли, она посмотрела на них, моргнула и сразу же равнодушно отвернулась. Поросенок чавкал в своем закуте. Яно торопливо перевернул вверх дном пустую лохань и подвинул к ней табуретку. Ондрей сел и продолжал держать в руках скрипку и смычок. Он некоторое время колебался, потом положил и то и другое перед собой на лохань. Яно покрыл лохань белой салфеткой, положил еду. Ондрей торопливо ел. Быстрыми движениями он резал хлеб, сало и лук. По временам взглядывал на младшего брата. А тот как раз пристроился доить корову. Потом нацедил молока из подойника прямо в чашку.

– Пей, – поставил он чашку перед Ондреем. – Еще теплое…

– Угу, – кивнул Ондрей с полным ртом. Он взял чашку и отпил большой глоток. И глубоко вздохнул.

– До вечера потерпишь? – спросил Яно.

Ондрей торопливо кивнул. Он дожевывал.

– Придется! – продолжал Яно. – Я вернусь из леса поздно, скорей всего, в десятом часу…

И в этот момент заскрипели ворота. Ондрей и Яно посмотрели друг на друга. Они сжались, перестали дышать. Ондрей встал, хотел спрятаться за загородку, но в этот момент двери хлева отворились и показалась голова немца. Лейтенант Дуц пьяно ухмылялся.

– Пардон, пардон, я ошибся, – сказал он весело, но двери хлева отворил настежь. Он вошел внутрь, споткнулся о порог. – Что это вы тут, ели? – спросил он, показывая на остатки еды и перевернутые лоханки. Ондрей кивнул.

Немец, шатаясь, сделал еще два шага.

– Хорошая еда, – показал он на сало.

Вдруг он остановился. Он всплеснул руками и от удивления шумно вздохнул.

– Скрипка, музыка! – кричал он радостно. Он захлопал, захохотал. – Ты – играть? – спросил он, показывая пальцем на Ондрея.

– Я, – сказал Ондрей.

– Играй, – приказал лейтенант Дуц.

Ондрей посмотрел на брата и, когда тот кивнул головой, взял скрипку и смычок. Немец затих, стал серьезным. Ондрей заиграл. Корова занервничала, задвигалась, ткнулась носом в загородку. Яно успокаивающе похлопал ее. Мелодия наполнила хлев снизу доверху. Немец слушал, склонив голову набок, и вдруг заорал:

– Хватит музыка! Тихо!

Ондрей перестал играть и снова посмотрел на брата. Яно приложил палец к губам, показывая Ондрею, чтобы он перестал. Тот опустил руки.

– Дай, – показал немец на скрипку. – Дай мне. Будет моя…

Немец протянул руку.

Ондрей снова посмотрел на брата. Яно кивнул, показывая, чтоб он отдал скрипку немцу. Медленно, неохотно двигались руки Ондрея. Лейтенант Дуц схватил скрипку, приложил к подбородку улыбаясь. Потом повернулся и хотел выйти из хлева.

Тогда это и произошло.

Яно не успел и крикнуть. Лейтенанту Дуцу осталось еще два шага до порога, когда Ондрей стукнул по лоханке и закричал: «Стой!»

Немец остановился, оглянулся, сразу протрезвел. Он выпустил скрипку из рук и схватился за револьвер. Но раньше, чем он успел выстрелить, сработала рука Ондрея. Нож мгновенно вонзился в грудь лейтенанта. Яно глухо вскрикнул, но лейтенант не произнес ни звука. Только схватился рукой за грудь, голова опустилась, ноги подломились в коленях, и он упал.

– О господи, – вскрикнул Яно, подбежав к Ондрею, – ведь ты ж его!..

– Замолчи! – остановил его Ондрей. – Закрой хлев и принеси топор! – приказал он.

Яно выбежал и прикрыл за собой двери. Ондрей нагнулся, поднял скрипку и смычок и положил их на подоконник. Только теперь он глубоко вздохнул. Он подошел к немцу, закрыл ему глаза. Тут вбежал Яно с топором. Ондрей выхватил топор из рук Яно и стал возле коровы выламывать из пола деревянные планки. Очень скоро появилась там яма.

– Бери! – приказал Ондрей. Сам он взял немца за плечи, а Яно – за ноги.

Тело было тяжелым. Они подтащили его к яме и быстро опустили. Прикрыли сеном и соломой, завалили навозом. Потом вернули на место деревянные планки, спрятали топор.

– А теперь чего? – спросил Яно.

– Мне кажется, – проговорил Ондрей спокойно, – что лейтенант Дуц дезертировал. Ведь Красная Армия недалеко!

Яно немного успокоился.

Старушка мать вышла на крыльцо, весеннее солнце освещало ее волосы и согревало ее.

– Смотри-ка, сын, – сказала она Яно, – первая теплая весна после войны. Вот бы Ондрей был здесь!

– Сегодня придет, – сказал Яно.

– Это очень хорошо, – сказала мать спокойно.

– Вы думаете? – недоверчиво спросил Яно.

– А отчего нет? – удивилась мать.

– Значит, вы его плохо знаете, – проговорил Яно. – Найдет на него – всем нам плохо будет…

Ондрей пришел около двух часов дня. Он поздоровался с матерью и в своей комнате распаковал чемодан.

– А где Яно? – спросил он, садясь в кухне за стол, когда мать наложила ему миску галушек.

– В поле, где ж ему быть, – ответила мать.

– А что нового?

– Да есть кое-что, – ответила спокойно мать. – Но ты сперва поешь, потом я тебе расскажу…

Он посмотрел на нее с удивлением, но продолжал есть. Когда напился молока, он сложил руки на столе, отодвинул пустую тарелку и сказал матери:

– Ну, я слушаю, говорите.

Мать села против него.

– Ну, как бы это тебе сказать, – начала она осторожно. – Понимаешь, кое-что у нас изменилось…

– Говорите прямо, – нетерпеливо сказал Ондрей.

– Ну, раз ты хочешь, – заговорила медленно мать. – На той неделе был у нас председатель кооператива, Рудо Борик, ты ведь знаешь его.

– Знаю.

– Ты видишь, я уже старая, работать не могу, мне трудно дышать, да и в боку колет… Ты живешь в городе, когда еще тебя дождешься… А Яно один наше поле не одолеет… Вот я и записалась!

– В кооператив? – спросил Ондрей шепотом, будто не веря собственным ушам.

– Да, в кооператив, – ответила мать.

– А, чтоб вас! – Ондрей вскочил, ударил кулаком по столу. – А меня, старшего, вы что же, со счетов сбросили?! – взревел Ондрей, выскакивая на середину комнаты.

– Да что ты, сынок, – запричитала мать и подбежала к нему.

– Как вы могли, что вы наделали! – не унимался он и оттолкнул мать так, что она упала между стульями. Она вскрикнула и не поднялась. Ондрей даже не посмотрел на нее, а быстро выбежал из дому. А в это время в дом заглянула соседка Тера.

– Что с вами, тетка? – наклонилась она к старухе.

– Ох, болит, – тяжело вздохнула старуха. – Вот тут в боку, ребра…

– Это он, что ли?

– Не спрашивай, девочка, не спрашивай!

Ондрей побежал вверх по деревне. Он ни с кем не здоровался, только бежал, будто ума лишился. Люди смотрели ему вслед, а старики оскорбленно качали головами. Немного времени спустя он с большим шумом вбежал в правление кооператива. Секретарша испугалась, но председатель Рудо Борик спокойно встал из-за стола.

– Верни заявление, и немедленно! – крикнул Ондрей.

– Какое заявление? – спокойно спросил председатель.

– То, что мать подписала.

– Ты разве не сядешь? – спросил председатель.

– Ты мне зубы не заговаривай, разрази тебя в крест и в душу! – не унимался Ондрей. – Меня не уговоришь! Немедленно возврати!

– Так не пойдет, товарищ, – строго сказал председатель. – Имущество принадлежит твоей матери, только она может взять назад заявление.

– Так не дашь? – тише спросил Ондрей.

– Нет, не дам. Пусть придет твоя мать, она подписывала.

– Не дашь, вор? – крикнул Ондрей, выхватил нож из кармана и ударил. Рудо Борик только громко вздохнул, но секретарша за его спиной завопила от страха. Ондрей будто бы опомнился, он спрятал нож в карман и вышел. Он шел медленно, не спешил. Но не прошел и ста шагов, как секретарша выбежала на порог правления.

– Убийца! – кричала она во весь голос.

Ондрей даже не обернулся и шагу не прибавил. Шел он, как прежде, медленно, люди сбегались, шли за ним, но никто его не тронул. Перед домом догнал его брат Яно. Он схватил его за полу и остановил.

– Домой не ходи, – закричал он Ондрею, – марш в госбезопасность!

– Это еще почему? – спросил Ондрей.

– Ты еще спрашиваешь, идиот! Ты знаешь, куда ты ему заехал? Еще немного – и все! Как с тем немцем…

– Так ему и надо, – ответил Ондрей зло. – Этот твой председатель хочет меня обокрасть, а я не позволю! – Он вырвался из рук брата, вошел во двор и медленно затворил за собой ворота.

Вечером пришли из госбезопасности.

– Здесь проживает Ондрей Пулла? – спросил капитан.

– Да, здесь. Я его мать!

– А вы?

– Я – брат.

– Где ваш сын, пани Пуллова, где ваш сын Ондрей?

– Я не знаю. Рада бы, да не знаю.

– Когда вы его видели в последний раз? – спросил капитан.

– Около трех, – ответил Яно. – Он вернулся из правления кооператива, пришел сюда, к дому, вошел во двор, закрыл за собой ворота, с тех пор мы его не видели… Убежал…

– Вы не знаете куда?

– Я правда не знаю!

– У меня ордер на арест, – спокойно сказал капитан. – Он подозревается в покушении на убийство председателя кооператива Рудольфа Борика. С этой минуты все, что вы узнаете о месте его пребывания, вы обязаны сообщить нам!

– Понятно, – ответил Яно.

– Обыщите дом и двор, – обратился капитан к своим.

Он готов был уже выйти, но остановился в дверях.

– Чуть не забыл. Пани Пуллова, мне сообщили, что он нанес вам оскорбление действием, – обратился он к старухе.

– Нет, нет, мне – нет, – быстро заговорила старуха. – Это, наверное, соседская Тера, так она выдумала… Я утром упала с лестницы, ноги у меня уж слабые…

Капитан хотел еще что-то сказать, но раздумал. Он вышел в сени, там догнал его Яно.

– Товарищ капитан, – обратился он. – Мой брат Ондрей – добрый человек, это наш человек! В войну он партизанил, убил немца…

– Это к делу не относится, – строго ответил капитан.

– Я понимаю, – продолжал Яно, – это я так, чтоб вы знали… Когда на него находит, он себя не помнит, не знает, что делает… Как бешеный!.. Он холерик, вот он кто!

– Ко мне это не имеет никакого отношения, – ответил капитан. – Это вы скажете на суде… Я обязан задержать его…

Яно остановился и не сказал больше ни слова.

Через два дня мужчины возили сено с лугов. Трактор с прицепом добирался до сенных сараев даже в Тесных скалах. Тракторист Юло Сварик подъехал с возом к набитому сеном сараю на лугу, который назывался Росой, наверное, потому, что он выходил на север и роса на нем не сходила до самого обеда. А в иные пасмурные дни – и целыми днями. Члены кооператива Рудо Демчак и Пало Зрун стали разворачивать прицеп. Демчак выбрасывал из сарая сено прямо на прицеп, а Зрун вручную укладывал его рядами. Они не проработали и четверти часа, как на опушке увидели человека.

– Да это же Ондра Пулла! – всплеснул руками тракторист, который первым увидел его.

Они перестали работать и стали смотреть в ту сторону, откуда шел Ондрей. Они глядели на него молча, не говоря ни единого слова. Ондрей остановился примерно в пятидесяти метрах от них и, по всей видимости, их узнал. Невольно оба приподняли шапки. Ондрей подошел к прицепу.

– Бог в помощь! – приветствовал он их.

– Спасибо на добром слове! – ответил Зрун.

– Я смотрю, у вас одни вилы свободные, – сказал Ондрей.

– Точно, – отозвался Зрун, который укладывал сено. – Это мои!

Он подал Ондрею вилы, и тот взял их. Он огляделся, а потом быстро и ловко влез на самый верх сенного сарая к Демчаку. Он поплевал на ладони и начал сбрасывать сено на прицеп. Демчак присоединился к ним. И Зруну, который был на прицепе, пришлось поворачиваться побыстрее. Тракторист оперся плечом о ствол молодого деревца, закурил, сплевывая табачную труху, попадавшую ему на губы.

Прицеп быстро наполнился. Демчак и Ондрей Пулла слезли с сенного сарая и укрепили сено жердью. Теперь и Зрун мог слезть с прицепа.

Демчак вынул из рюкзака двухсотграммовку сливовицы. Он стал наливать в крышку-стакан и предлагать всем. Они выпили. Потом Демчак расстелил на траве скатерть и выложил хлеб с салом.

– Присаживайся, Ондрей, – сказал он. – И ты, Пало, – кивнул он Зруну. Все трое сели на траву вокруг скатерти и стали есть. Подошел и тракторист и отрезал себе сала. Мужчины смотрели на Ондрея, Ондрей на них. И никак не могли начать разговор.

– Ну, что с ним? – вдруг спросил Ондрей. Всем было понятно, что он спрашивает о председателе.

Мужчины переглянулись и опустили головы.

– Вы скажите, – попросил Ондрей.

– Плохо, – ответил наконец Зрун.

– Да как же это плохо? – закричал Ондрей. – Ведь я только по ноге его ударил…

– Ты ему жилу перерезал, – ответил Демчак. – Он потерял много крови, и еще неизвестно, выживет ли…

Тут Ондрей вскочил, будто кто на него напал. Он отбежал в сторону и вытащил из кармана пистолет.

– Смотри, Ондрей, – предостерег тракторист.

– Я смотрю, не беспокойся, – окрысился Ондрей. – Но только скажу я вам, – проговорил он медленно и неизвестно почему оскалился, – берегитесь! Спаси вас бог, если вы кому-нибудь расскажете, что видели меня. Смотрите же, если меня поймают, мне дадут года два и я вернусь, а вы тогда все друг за другом сгорите и сдохнете.

И он изо всех сил побежал вверх по лугу. Вскоре он скрылся среди деревьев и скал.

– Ну и человек! – сплюнул Демчак.

– А, чтоб его! – рассердился тракторист. – Так бы и продырявил всех.

– Ничего подобного, – не согласился Зрун. – Он без причины никого не обидит. Это вы мне поверьте. Мы с ним еще в школе рядом сидели… Он, конечно, своенравный, хочет, чтоб все по его, а так не бывает.

– Черт с ним, поехали, – выругался тракторист. Они залезли на трактор и поехали.

В следующие два дня капитан Цемдо со своими людьми окружил Тесные скалы. Ондрей Пулла чувствовал себя хуже, чем если бы его окружили черти. Он весь был в поту. Все тело чесалось. Он сжимал в руках автомат и два пистолета.

Из пещеры в скалах он видел, как к нему приближались. Сначала на лугу появился газик, из него вышло семь человек в форме. Капитан Цемдо уверенно шел впереди. Через несколько минут пещеру обложили снизу и сверху. Капитан Цемдо остановился метрах в тридцати перед темным входом.

– Ондрей Пулла! – крикнул капитан сильным низким голосом. – Погляди на меня! Ты меня помнишь? Знаешь меня? Я капитан Цемдо, меня раньше звали Морковка, мы вместе с тобой партизанили… Вместе фашистов били!

Некоторое время было тихо. Только что-то треснуло в кустах, или под чьей-то ногой свалился по откосу камень. Потом из пещеры раздался громовой голос.

– Я знаю тебя, Морковка, хорошо знаю, – орал Ондрей Пулла, – оставь меня в покое и уходи!

Капитан Цемдо, которого когда-то звали Морковка, сделал два шага вперед и для убедительности приложил руки к груди.

– Я не могу уйти, – закричал он, – я обязан тебя арестовать!

– Ничего не обязан, – отвечал Ондрей.

– Обязан! – повторил капитан.

– Я буду защищаться! – взревел Ондрей.

Капитан Цемдо сел на траву лицом к пещере. Он достал из кармана сигарету и закурил. Он курил медленно и, казалось, с удовольствием. На глазах Ондрея, на расстоянии выстрела от него, он выпускал сизый дым в воздух. Когда докурил, затоптал сигарету каблуком и встал. Он подошел к пещере еще на пятнадцать шагов. Теперь сквозь отверстие он различал лицо Ондрея.

– Ондрей, послушай меня! – крикнул он. – Ты знаешь, что у меня жена и дети. Не стреляй. Но я не уйду отсюда, пока я жив. Ну, что ты получишь от этого? Тебе будет стыдно. Ты знаешь, что я обязан тебя задержать, тут ничего нельзя сделать… Посидишь два года, потом тебя отпустят и снова будешь таким же Ондреем, как был до этого…

Снова долгое молчание. Потом в пещере вспыхнула спичка и осветила лицо Ондрея. Он зажег сигарету. Капитану Цемдо немного полегчало, но он не двигался, стоял чуть ли не по стойке «смирно».

Через некоторое время Ондрей вышел из пещеры. С автоматом на плече, пистолетами в кармане. Он шел долго и остановился перед капитаном Цемдо. Протянул ему руку. Капитан – ему. Они долго стояли, не разнимая рук. Потом Ондрей выбросил окурок, снял с плеча автомат и подал его капитану. И два пистолета. Тогда из-за стволов и скал стали появляться люди капитана. С револьверами в руках, они окружили Ондрея.

Ондрей улыбался.

– Знаешь, Йожо, – обратился он к капитану Цемдо, – если бы на меня нашло, я бы вас всех поубивал…

Не успел он договорить, как к нему подскочил старшина и защелкнул наручники. Ондрей поглядел на них и нахмурился.

– Вот этого не нужно было, – сказал он наконец.

– Молчи и ступай вперед, – подтолкнул его сзади старшина, так что Ондрей сделал два шага вперед.

– Мы будто не были на «ты», – сказал Ондрей.

Старшина громко засмеялся. К его смеху постепенно присоединились и остальные. И только капитан Цемдо не смеялся. Он прошел несколько шагов, оглянулся на Ондрея и остановился. Его поразила слеза, которая стекала по щеке Ондрея, большая и блестящая. Она скатилась по бороде и упала на землю. Ондрей торопливо наступил на нее и горестно вскрикнул.

Он отскочил в сторону и добежал до края скалы. Старшина вытащил из кобуры револьвер.

– Не стреляй! – крикнул капитан Цемдо.

А Ондрей был уже на краю… Сначала его увидели на самом краю высокой скалы, а потом он только падал, падал и кричал…

– Так ему и надо, – сказал старшина. – Он знал свою вину… сам себя наказал!..

Капитан Цемдо заплакал. Его слезы разбивались о холодную землю.

– Что я мог сделать? Ну, что я мог сделать? – повторял он, качаясь от горя и еле волоча ноги по земле.

6

По земле стелился холод.

Он поднимался сквозь тонкий слой сена и облизывал спины Ярнача и Пуллы. Оба сели, зашуршали сеном.

– Ты что-нибудь слышал? – спросил Ярнач.

– Нет, а ты?

– Я тоже не слышал.

– Не хотят идти, черти чумовые, – ворчал Пулла. – Точно боятся этой желтой рожи, – показал он на луну.

– Нет, не поэтому, к луне они привыкли, – мудрствовал Ярнач, – только сегодня всякий кабан поросячий – и туда же: умным стал. А как же иначе?! Они едят корни, обработанные химическими удобрениями, едят картошку, которая всю весну, лето и осень обрабатывалась химикалиями. И эти химикалии бросились им в голову, так мне кажется. Вот у нынешних кабанов в голове и прояснилось…

Он кончил и сплюнул. И тут увидел, что Пулла хохочет, прикрываясь рукавом.

– Не смейся, – остановил он его, – а то они нас услышат.

Пулла подавил смех и потянулся за бутылкой. Потом передал ее Ярначу.

– Пей, – сказал он, – только потише, – добавил он шепотом. Ярнач взял бутылку, выпил, утерся и вернул бутылку Пулле. Пулла мгновенно ее опорожнил. Он поднял пустую бутылку, поглядел на свет и положил на сено. – Вот бы еще одну! – проговорил он с тоской и жалостью.

– У меня есть, – сказал Ярнач. – Но мы выпьем ее только утром!

Они помолчали.

Луна заливала их своим сиянием. Где-то вдалеке забрехала лиса. Ее завывание, как свежий ветерок, прорезало тишину. Какая-то тоска спустилась на землю. Ярнач вздрогнул. Он переменил позу, и у него хрустнули позвонки. Он взглянул на Пуллу и увидел, что тот засыпает. Голова его свесилась на грудь. Он его не тронул, а сам улегся поудобнее, тяжело вздохнув…

7

Вздохнув, он потер уши и щеки, застывшие на январском морозе. Дыхание его тут же превратилось в белый пар. Холод проникал сквозь худую одежду и гулял по всему телу. Он побежал.

– Само, эй, Само, подожди, – услышал он голос позади себя.

Ярнач остановился, оглянулся. В темноте он увидел на снегу фигуру. Человек бежал не по тропинке, а прямо по снегу. Он узнал Мило Дарная, своего ровесника.

– Чего тебе? – спросил он, остановившись.

– Ты торопишься? – спросил Дарнай, сбивая с ботинок снег.

– Холодно, – ответил Ярнач, – говори быстрей.

– Даже если я буду медленно говорить, все равно ты будешь слушать.

– Опять в бутылку лезешь?

– Да нет, сейчас не до этого.

– Так что ты хочешь сказать?

– Я о твоем отце. Он пьет у корчмаря Калиса.

– Я знаю, – отмахнулся Ярнач.

– Ты бы пошел за ним.

– Не пойду.

– Как хочешь. Только он сидит там вместе с другими гардистами, нажрался и орет, – спокойно ответил Дарнай и достал сигареты. Он закурил, не предлагая Ярначу.

– А что он орет? – спросил Ярнач.

– Как всегда, когда напьется, – ответил Дарнай. – Что расстреляет всех партизан, их жен и детей…

– А тебе чего? – сказал Ярнач, но тут же тихо добавил: – Мало ли чего болтают, когда напьются…

– Не говори глупостей, – разозлился Дарнай. – Как это что мне до того? Ведь твой драгоценный батюшка грозился и моему отцу и мне! Он схватил меня за горло, и я еле-еле удрал из корчмы…

– Однако с тобой ничего не случилось!

– Может случиться, и не только со мной.

– А ты не бойся.

– Я-то не боюсь, – сказал Дарнай. – А вот скоро здесь будут русские. Знаешь, что они сделают с такими гардистами, как твой отец и его дружки? Знаешь? По головке их не погладят… И потом все изменится, это тебе надо знать. И вся деревня от вас отвернется: и от тебя, и от матери!..

Дарнай с силой ударил ногой по снегу.

Снег засыпал штаны и ботинки Ярнача.

– Я пойду посмотрю, что там делается, – сказал Ярнач и направился к корчме.

– Только гляди, чтоб не было поздно! – крикнул ему вслед Дарнай.

Ярнач не ответил, он торопился. Хотя стоял сильный мороз, он весь взмок, пока добежал до корчмы. Он уже хотел войти, но, когда услышал изнутри пение, шум и крик, остановился. И стал глядеть в замерзшее окно.

В корчме было весело.

Гардисты в сапогах с ремнями залезли на столы и плясали. Они прижимали к груди бутылки и выламывались, как уличные девки. Они орали друг другу в морду песни, тискались и обнимались. Корчмарь Калис вертелся вокруг них как белка. Старый Ярнач бешено колотил себя в грудь. Потом схватил со стола несколько стаканов и швырнул их об пол. Стекло разлетелось по всей комнате. Гардисты радостно завопили…

Само Ярнач отлепился от окна и отступил на несколько шагов. Он остановился, услышав за спиной шаги. Оглянулся. Старый Петровский, опираясь на палку, осторожно ковылял по скользкой дороге.

– На последние гуляют! – сказал старик, указывая пальцем на освещенные окна корчмы, откуда на всю деревню разносился пьяный гомон. Ярнач не отвечал и, чтобы старик его не узнал, поднял воротник до самых ушей и побежал.

Было десять часов, когда он вернулся домой и зашел на кухню. Он заглянул и в заднюю комнату, но свет не зажег, потому что услышал спокойное похрапывание матери. Тогда он снял пальто.

Долго стоял он посреди кухни.

Выпил кислого молока, отщипнул хлеба, но кусок не шел в горло. Он закурил. Дым показался ему горьким, но он курил одну сигарету за другой до одиннадцати. Потом разделся и влез в холодную постель.

Спать он не мог.

Он лежал в темноте, скрестив руки под головой. Что-то тяжелое и гнусное душило его. Он старался не шевелиться, чтобы это тяжелое и гнусное не разлилось по всему телу и вовсе не раздавило его. Он и так едва дышал.

И вдруг его отпустило. Снаружи, на крыльце, послышались тяжелые шаги. Кто-то грузно поднимался по ступенькам и дергал за кольцо. Он знал, кто это. Он быстро соскочил с кровати, пробежал через комнату в переднюю и в дверях столкнулся с пьяным отцом.

Отец едва стоял на ногах.

Он хватался за косяк, прижимаясь к нему лбом.

Он тяжело дышал, стонал. И вдруг у сына снова вспыхнул гнев. Потом схватил отца за руки, оторвал от двери и с силой столкнул с лестницы. Отец падал тяжело, вскрикивал и катился вниз по откосу до самого ручья.

Сын немного постоял босой на холодных, замерзших, заснеженных ступеньках, глядя вниз, куда должен был свалиться отец. Ни движения, ни звука. Он закусил нижнюю губу и вошел в дом. Дверь он не закрыл.

В кухне он достал из буфета поллитровку рома и выпил, не переводя дыхания. Потом вслепую дотащился до кровати, повалился и заснул. Утром разбудил его крик.

Мать вбежала в спальню плача, дергаясь всем телом.

– Самко, Самко! – кричала она.

Он сел, замотал головой. Голову ломило, в ушах стоял звон, глаза не открывались. Но руки и ноги повиновались ему, и он даже не дрожал.

– Что случилось? – спросил он тихо.

– Отец замерз.

Само быстро оделся, обулся, вышел на крыльцо и увидел, что около ручья вокруг мертвого тела собралась толпа. Он смотрел на них молча. Мать тронула его за плечо. Он обернулся к ней.

– Все будет хорошо, мама! Не бойтесь, все будет хорошо, – сказал он и стал спускаться по лестнице к отцу. Только теперь сердце его стало бешено колотиться.

Снег так ярко сверкал на солнце, что он зажмурился.

И продолжал спускаться по берегу вслепую. И когда увидел отца, он вздрогнул.

8

Он вздрогнул и перестал храпеть. Сел. Протянул руку к Пулле, который тоже проснулся. Луна повисла над ними угрожающе, точно желтая лопата.

– Что такое? – спросил Пулла.

– Ты ничего не слышал?

– Нет, я заснул.

– Я тоже, – сказал Ярнач, – но что-то меня ведь разбудило…

– А что? – спросил Пулла.

– Да я не знаю, – ответил Ярнач, – право, не знаю, да только я думаю…

Он не договорил. Потому что увидел, как по лугу кто-то бежит к ним. И Пулла увидел.

– Это Петрин, не стреляй.

Петрин точно услышал их и зажег на минуту фонарик. А когда добежал до них, то задыхался.

– Мать вашу! – набросился он на них. – Что ж вы не стреляли? Да тут целое стадо прошло!

Ярнач и Пулла искоса переглянулись и тут только все поняли. Один виновато засопел, а другой закашлялся.

– А ты чего же, ты-то чего не стрелял? – спросил Пулла.

– Да я заснул, – признался Петрин.

– Вот видишь, и мы тоже, – сказал Пулла.

– Куда же они побежали?

– Да вот тут, повыше вас да и выше меня. Совсем немного, – отвечал Петрин. – Передо мной только мелькнули хвосты последних, но, пока я схватился за ружье, они исчезли… Ну, уж если они никуда не свернут, то прямо наткнутся на тех троих…

Не успел он и договорить, как из-за холма, именно оттуда, где залегли Палицан, Леник и Эминко, раздались залпы. Сначала два, потом три, четыре, десять выстрелов раздались в ночи.

Пулла, Ярнач и Петрин переглянулись. Они не произнесли ни слова, не пошевелились, точно вросли в землю. Стрельба уже давно прекратилась, а они так и стояли. То ли ждали чего, то ли стыдились, то ли завидовали…

– Ну и положеньице! – первым заговорил Пулла.

– Это все из-за вот этой луны, – откликнулся Ярнач. – Это вот она нас усыпила!

Он схватил ружье и давай остервенело стрелять в луну. И стрелял, пока не кончились патроны.

– Ты что, рехнулся, дурень? – стал кричать на Ярнача Пулла. – Луне он мстит. Не надо было спать.

Ярнач злобно швырнул ружье в сено.

– Точно малые дети, – корчился от смеха Петрин. К нему присоединились и остальные.

– Ну, доставай свое вино, – сказал Ярнач Пулле. – Выпьем и пойдем смотреть, что добыли те трое.

– Есть и у меня бутылочка, – признался Петрин.

– Давай, – потребовал Ярнач.

Они уселись, выпили, поохали.

Когда стало светать, они забросили за спину рюкзаки, взяли ружья и стали подниматься на холм к трем счастливцам.

– И сохрани вас бог проговориться, что с нами случилось, – пригрозил Петрин.

– Сохрани бог, – сказал Пулла.

– Еще чего, – сказал Ярнач. – Чтоб нам сквозь землю провалиться!

И они прибавили шагу.

Когда они перевалили гору и стали спускаться в долину к картофельному полю и ручью, они услышали в кустах шум. Они остановились, прислушались. Тонкий визгливый смех Эминко раздался там.

– Черти, уже забавляются, – с завистью сказал Петрин. – И кто мне не давал тут остаться?

– Ладно, не мудри, – остановил его Ярнач. – Ты сам хотел туда идти…

Петрин только рукой махнул.

Вскоре они подошли к удачливым охотникам. Те допивали вино, пели песни. Встретили их со смехом, радостно, потому что нет человека счастливее охотника, который убил зверя.

– Сколько вы? – спросил несмело Петрин, когда те трое немного успокоились.

– Угадай, – сказал Эминко.

– Двух?

– Ха!

– Трех?

– Скажешь тоже!

– Так сколько же? Говори, – рассердился Петрин. – Говори, не дразни!

Трое счастливцев расхохотались. Потом замолчали.

– Три штуки лежат здесь недалеко, – ответил Палицан, наливаясь гордостью от своих слов. – И не меньше двух отбежали повыше к ручью. Крови кругом, точно свечек на празднике всех святых…

– Не врешь? – не удержался от удивления Петрин.

– Ей-богу, – подтвердил Леник, – а вы?

– Мы? Ну, мы… – ответил Петрин упавшим голосом. – Мы их и вовсе не видели…

– Как же так? – удивился Эминко. – Вы же стреляли.

– Да это так, в белый свет, как в копейку.

Трое счастливцев посмотрели друг на друга, пожимая плечами.

– А теперь за работу, мужики! – стал приказывать Палицан. – Мясо будем есть все вместе!