Текст книги "Песни"

Автор книги: Пьер-Жан Беранже

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– Скажи, какой удел ребенка в этом мире?

Она в ответ ему: – Мой жезл над ним всегда.

Смотри: вот мальчиком он бегает в трактире,

Вот в типографии, в конторе он сидит...

Но чу! Над ним удар проносится громовый

Еще в младенчестве... Он для борьбы суровой

Рожден... но бог его для родины хранит...

И усмиряло ласковое пенье

Мой первый крик и первое смятенье.

Но вот пришла пора: на лире наслажденья

Любовь и молодость он весело поет;

Под кровлю бедного он вносит примиренье,

Унынью богача забвенье он дает.

И вдруг погибло все: свобода, слава, гений!

И песнь его звучит народною тоской...

Так в пристани рыбак рассказ своих крушений

Передает толпе, испуганной грозой...

И усмиряло ласковое пенье

Мой первый крик и первое смятенье.

– Все песни будет петь! Не много в этом толку!

Сказал, задумавшись, мой дедушка-портной.

Уж лучше день и ночь держать в руках иголку,

Чем без следа пропасть, как эхо, звук пустой...

– Но этот звук пустой – народное сознанье!

В ответ волшебница. – Он будет петь грозу,

И нищий в хижине и сосланный в изгнанье

Над песнями прольют отрадную слезу...

И усмиряло ласковое пенье

Мой первый крик и первое смятенье.

Вчера моей душой унынье овладело,

И вдруг глазам моим предстал знакомый лик.

– В твоем венке цветов не много уцелело,

Сказала мне она, – ты сам теперь старик.

Как путнику мираж является в пустыне,

Так память о былом отрада стариков.

Смотри, твои друзья к тебе собрались ныне

Ты не умрешь для них и будущих веков...

И усмирило ласковое пенье,

Как некогда, души моей смятенье.

Перевод В. Курочкина

БОГИНЯ

(К женщине, олицетворявшей Свободу

на одном из празднеств Революции)

Тебя ль я видел в блеске красоты,

Когда толпа твой поезд окружала,

Когда бессмертною казалась ты,

Как та, чье знамя ты в руке держала?

Ты прелестью и славою цвела;

Народ кричал: "Хвала из рода в роды!"

Твой взор горел; богиней ты была,

Богиней Свободы!

Обломки старины топтала ты,

Окружена защитниками края;

И пели девы, сыпались цветы,

Порой звучала песня боевая.

Еще дитя, узнал я с первых дней

Сиротский жребий и его невзгоды

И звал тебя: "Будь матерью моей,

Богиня Свободы!"

Что темного в эпохе было той,

Не понимал я детскою душою,

Боясь лишь одного: чтоб край родной

Не пал под иноземною рукою.

Как все рвалось к оружию тогда!

Как жаждало военной непогоды!

О, возврати мне детские года,

Богиня Свободы!

Чрез двадцать лет опять уснул народ,

Вулкан, потухший после изверженья;

Пришелец на весы свои кладет

И золото его и униженье.

Когда, в пылу надежд, для красоты

Мы воздвигали жертвенные своды,

Лишь грезой счастья нам явилась ты,

Богиня Свободы!

Ты ль это, божество тех светлых дней?

Где твой румянец? Гордый взгляд орлицы?

Увы! не стало красоты твоей.

Но где же и венки и колесницы?

Где слава, доблесть, гордые мечты,

Величие, дивившее народы?

Погибло все – и не богиня ты,

Богиня Свободы!

Перевод М. Л. Михайлова

ДАМОКЛОВ МЕЧ

Дамоклов меч давно известен миру.

Раз на пиру я сладко задремал

И вижу вдруг: тиран, настроив лиру,

Под тем мечом мне место указал.

И я сажусь и смело восклицаю:

– Пускай умру, с вином в руке, шутя!

Тиран! твой меч я на смех поднимаю,

Пою и пью, стихам твоим свистя.

Вина! – кричу я слугам добродушно.

Вина и яств!.. А ты, тиран-поэт,

Встречая смерть чужую равнодушно,

На мой же счет строчи пока куплет.

Ты убежден, что, всех нас угнетая,

Уймешь наш вопль, стихами заблестя.

Тиран! твой меч я на смех поднимаю,

Пою и пью, стихам твоим свистя.

Ты хочешь рифмой тешить Сиракузы;

Но если так, ты родине внемли:

Отчизны голос – голос лучшей музы...

Жаль, вам он чужд, поэты-короли!

А как душист, поэзия родная,

Малейший цвет, с ветвей твоих слетя!..

Тиран! твой меч я на смех поднимаю,

Пою и пью, стихам твоим свистя.

Ты ждал, что Пинд тобой уж завоеван

Ценой твоих напыщенных стихов;

К ним лавр тобой был золотом прикован,

Чтоб ты в венке предстал на суд веков;

Но ты в другом венце дал цепи краю:

Их взвесит Клио много лет спустя...

Тиран! твой меч я – видишь – презираю,

Пою и пью, стихам твоим свистя.

– Презренье? Нет! мне ненависть сноснее!

Сказал тиран и дернул волосок;

И меч упал над лысиной моею...

Тиран отмстил – свершился грозный рок.

И вот я мертв, но снова повторяю

В аду, крылами смерти шелестя:

– Тиран, твой меч я на смех поднимаю,

Пою и пью, стихам твоим свистя.

Перевод И. и А. Тхоржевских

РАЗБИТАЯ СКРИПКА

Ко мне, мой пес, товарищ мой в печали!

Доешь остаток пирога,

Пока его от нас не отобрали

Для ненасытного врага!

Вчера плясать здесь стан врагов собрался.

Один из них мне приказал:

"Сыграй нам вальс". Играть я отказался;

Он вырвал скрипку – и сломал.

Она оркестр собою заменяла

На наших праздничных пирах!

Кто оживит теперь веселье бала?

Кто пробудит любовь в сердцах?

Нет скрипки той, что прежде вдохновляла

И стариков и молодых...

По звуку струн невеста узнавала,

Что приближается жених.

Суровый ксендз не строил кислой мины,

Заслышав музыку в селе.

О, мой смычок разгладил бы морщины

На самом пасмурном челе!

Когда играл он в честь моей отчизны

Победный, славный гимн отцов,

Кто б думать мог, что в дни печальной тризны

Над ним свершится месть врагов?!

Ко мне, мой пес, товарищ мой в печали!

Доешь остаток пирога,

Пока его от нас не отобрали

Для ненасытного врага!

В воскресный день вся молодежь под липки

Уж не пойдет теперь плясать.

Пошлет ли жатву бог, когда без скрипки

Ее придется собирать?..

Смычок мой нес рабочим развлеченье,

Больных страдальцев утешал;

Неурожай, поборы, притесненья

С ним все бедняк позабывал...

Он заставлял стихать дурные страсти,

Он слезы горя осушал;

Все то, над чем у Цезаря нет власти,

Простой смычок мой совершал!

Друзья! скорей... ружье мне дайте в руки,

Когда ту скрипку враг разбил!

Чтоб отомстить за прерванные звуки

Еще во мне достанет сил!

Погибну я, но пусть друзья и братья

Вспомянут с гордостью о том,

Что не хотел в дни бедствия играть я

Пред торжествующим врагом!

Ко мне, мой пес, товарищ мой в печали!

Доешь остаток пирога,

Пока его от нас не отобрали

Для ненасытного врага!

Перевод И. и А. Тхоржевских

СТАРЫЙ СЕРЖАНТ

Рядом с дочкой, страданья свои забывая,

Удалившись от ратных трудов на покой,

Он сидит, колыбель с близнецами качая

Загорелой, простреленной в битвах рукой.

Деревенская сень обласкала солдата.

Но порой, выбив трубку свою о порог,

Говорит он: "Родиться еще маловато.

Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!"

Что же слышит он вдруг? Бьют вдали барабаны.

Там идет батальон! К сердцу хлынула кровь...

Проступает на лбу шрам багряный от раны.

Старый конь боевой шпоры чувствует вновь!

Но увы! Перед ним ненавистное знамя!..

Говорит он со вздохом, печален и строг:

"Час придет! За отчизну сочтемся с врагами!..

Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!

Кто вернет нам нашедших на Рейне могилу,

Во Флерюсе, в Жемаппе погибших от ран,

Гордо встретивших вражью несметную силу,

За республику дравшихся добрых крестьян?

К славе шли они все! Без раздумий, сурово,

Не боясь ни лишений, ни бурь, ни тревог...

Только Рейн закалит нам оружие снова!

Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!

Как синели мундиры, когда батальоны

Нашей гвардии шли, наступая с холма!

Там обломки цепей и обломки короны

Замешала с картечью свобода сама!

И народы, решив, что царить они вправе,

Возвеличили нас, кто победе помог.

Счастлив тот, кто из жизни ушел в этой славе!

Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!

Только рано померкла та доблесть святая!..

Нас вожди покидают, превращаются в знать,

С черных уст своих пороха не вытирая,

Тут же стали тиранов они восхвалять.

Им себя они продали, – продали вскоре,

И свободу вернуть нам никто уж не мог...

Нашей славой измерили мы наше горе.

Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!"

Тихо дочь напевает, склонившись над пряжей,

Песни нашей бессмертной и доброй земли,

Песни те, что смеются над яростью вражьей,

Песни те, от которых дрожат короли.

"Значит, время пришло! – ветеран восклицает.

Содрогнется теперь королевский чертог!

И, склоняясь к малюткам своим, повторяет:

Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!"

Перевод Ю. Александрова

ЧЕСТЬ ЛИЗЕТТЫ

О дамы! Что вам честь Лизетты?

Вы насмехаетесь над ней.

Она – гризетка, да... Но это

В любви всех титулов знатней!

Судью, священника, маркиза

Она сумеет покорить.

О вас не сплетничает Лиза...

Не вам о чести говорить!

Всему, что дарят ей, – ведете

Вы счет в гостиных без конца,

А на балах вы спины гнете,

Златого чествуя тельца...

Империя во время оно

Легко могла всех вас купить,

А Лиза гонит прочь шпионов...

Не вам о чести говорить!

Под пеплом разожжет Лизетта

Всегда огонь... Решил ввести

Ее в среду большого света

Один барон, чтоб быть в чести.

Ее краса и двор принудит

Ему вниманье подарить...

Хоть фавориткой Лиза будет

Не вам о чести говорить!

Тогда вы станете, наверно,

Твердить, что вы – ее родня,

Хвалу кадить ей лицемерно,

К ней ездить каждые два дня...

Но хоть могли б ее капризы

Все государство разорить

Не вам судить о нравах Лизы,

Не вам о чести говорить!

Вы в чести смыслите, простите,

Не больше, чем любой лакей,

Что возглашает при визите

У двери титулы гостей.

Кто на ходулях этикета

Душою тем не воспарить...

Храни господь от вас Лизетту!

Не вам о чести говорить.

Перевод Вал. Дмитриева

НАЧНЕМ СЫЗНОВА!

Я счастлив, весел и пою;

Но на пиру, в чаду похмелья,

Я новых праздников веселья

Душою планы создаю...

Головку русую лаская,

Вином бокалы мы нальем,

Единодушно восклицая:

"О други, сызнова начнем!"

Люблю вино, люблю Лизетту,

И возле ложа создан мной

Благословенному Моэту

Алтарь достойный, хоть простой.

Лизетта любит сок отрадный

И, мы чуть-чуть лишь отдохнем,

"Что ж, – говорит, лобзая жадно,

Скорее сызнова начнем!"

Пируйте ж, други: позабудем,

Что скоро надо перестать,

Что ничего не в силах будем

Мы больше сызнова начать.

Теперь же, с жизнию играя,

Мы пьем и весело поем!

Красоток наших обнимая,

Мы скажем: "Сызнова начнем!"

Перевод Аполлона Григорьева

СЫН ПАПЫ

– О мать, оставь суму! Сам папа

С тобою спал в пуховиках.

Пойду к нему – где плащ и шляпа?

Скажу, что он дурной монах.

Пусть даст мне рясу капуцина,

Хоть и ландскнехт я недурной.

Вот ты какой,

Создатель мой!

Святой отец, примите сына.

Иль черт с тобой,

Отец святой,

Я трон твой в пекло пхну ногой!

И вот я в дверь ломлюсь с нахрапу.

Выходит ангел. – Эй, дружок,

Хочу скорее видеть папу,

Я от Марго, ее сынок.

С Марго валялся он в перинах,

И сам, должно быть, я святой.

Вот ты какой,

Создатель мой!

Святой отец, примите сына.

Иль черт с тобой,

Отец святой,

Я трон твой в пекло пхну ногой!

Вхожу с поклоном поневоле,

А он зевает – встал от сна.

– За индульгенцией ты, что ли?

– Э, нет! Им нынче грош цена!

Я – сын твой. Вот всему причина:

Твой рот, твой нос и голос твой.

Вот ты какой,

Создатель мой!..

Святой отец, примите сына.

Иль черт с тобой,

Отец святой,

Я трон твой в пекло пхну ногой!

Мои сестрицы – дочки ваши

За хлеб и за цветной лоскут

В притонах, с ведома мамаши,

Любовь и ласки продают.

И дьявол только ждет почина...

Подумайте над их судьбой.

Вот ты какой,

Создатель мой!

Святой отец, примите сына.

Иль черт с тобой,

Отец святой,

Я трон твой в пекло пхну ногой!

Но он в ответ мне: – В эти годы

Бедны мы, что ни говори!

– Как? А церковные доходы?

А мощи? А монастыри?

Дай мне хоть кости Августина

Их купит ростовщик любой.

Вот ты какой,

Создатель мой!

Святой отец, примите сына.

Иль черт с тобой,

Отец святой,

Я трон твой в пекло пхну ногой!

– Вот сто экю, исчадье ада!

Ну и сыночек! Ну и мать!

– Пока мне больше и не надо,

А завтра я приду опять.

Крепка у церкви паутина,

Улов всегда в ней недурной.

Вот ты какой,

Создатель мой!

Святой отец, примите сына.

Иль черт с тобой,

Отец святой,

Я трон твой в пекло пхну ногой!

Пока довольны мы и малым.

Прощай, родитель, не скучай,

Приду – так сделай кардиналом

И красной шапкой увенчай.

Ведь это только половина

Того, что надо взять с собой.

Вот ты какой,

Создатель мой!

Святой отец, примите сына.

Иль черт с тобой,

Отец святой,

Я трон твой в пекло пхну ногой!

Перевод Вс. Рождественского

МОЕ ПОГРЕБЕНИЕ

Сегодня в солнечной пыли

Ко мне, овеянному снами,

Амуры резвые сошли.

Они за смерть мой сон сочли

И занялись похоронами.

Под одеялом недвижим,

Я проклял тех, с кем век якшался.

Кому же верить как не им?

О, горе мне!

О, горе мне!

Вот я скончался!

И сразу все пошло вверх дном,

Уж тризну надо мною правят

Моим же собственным вином.

Тот сел на катафалк верхом,

Тот надо мной псалмы гнусавит.

Вот музыканты подошли,

И флейты жалобно гундосят.

Вот поднимают... понесли...

О, горе мне!

О, горе мне!

Меня выносят.

Они несут мой бедный прах,

Смеясь и весело и пылко...

Подушка в блестках, как в слезах,

На ней, как и в моих стихах,

Цветы, и лира, и бутылка!..

Прохожий скажет: "Ей-же-ей

Ведь все равно уходят силы,

Но этак все же веселей!"

О, горе мне!

О, горе мне!

Я у могилы!

Молитв не слышно, но певец

Мои куплеты распевает,

И тут же тщательный резец

На белом мраморе венец,

Меня достойный, выбивает!

Призванье свыше мне дано,

И эту славу узаконят

Досадно только лишь одно:

О, горе мне!

О, горе мне!

Меня хоронят!

Но пред концом произошла,

Вообразите, – перепалка:

Ко мне Лизетта подошла

И враз меня оторвала

От моего же катафалка!

О вы, ханжи и цензора,

Кого при жизни я тревожил,

Опять нам встретиться пора!

О, горе мне!

О, горе мне!

Я снова ожил!

Перевод А. Арго

ПОДВЕНЕЧНЫЙ УБОР

Дождавшись завтрашнего дня,

Свершай же в церкви святотатство!

Обманщица, забудь меня.

Удобный муж сулит богатство.

В его саду срывать цветы

Я права не имел, конечно...

В уплату, друг, получишь ты

Убор сегодня подвенечный.

Вот флердоранж... Твоя фата

Украсится его букетом.

Пусть с гордостью: "Она чиста!"

Твой муж произнесет при этом.

Амур в слезах... Но ты зато

Мадонне молишься предвечной...

Не бойся! Не сорвет никто

С тебя убор твой подвенечный.

Когда возьмет твоя сестра

Цветок – счастливая примета,

С улыбкой снимут шафера

С тебя еще часть туалета:

Подвязки!.. Ты их с давних пор

Забыла у меня беспечно...

Послать ли их, когда убор

Тебе пошлю я подвенечный?

Наступит ночь... и вскрикнешь ты...

О!.. подражанье будет ложно.

Тот крик смущенной чистоты

Услышать дважды – невозможно.

Наутро сборищу гостей

Твой муж похвалится конечно,

Что... укололся Гименей,

Убор снимая подвенечный.

Смешон обманутый супруг...

Пусть будет он еще обманут!..

Надежды луч блеснул мне вдруг:

Еще иные дни настанут.

Да! Церковь, клятвы – только ложь.

В слезах любви чистосердечной

Платить к любовнику придешь

Ты за убор свой подвенечный!

Перевод Т. Щепкиной-Куперник

ДЕШЕВОЕ И ДОРОГОЕ ИЗДАНИЕ

Как, мои песни? И вы in-octavo?

Новая глупость! На этот-то раз

Сами даете вы критикам право

С новою злобой преследовать вас.

Малый формат ваш для глаз был отводом,

В большем – вас больше еще разбранят,

Кажется мошка сквозь лупу уродом...

Лучший формат для вас – малый формат.

Вмиг Клевета вас насмешкою встретит:

"Столько претензии в песнях простых!

Видно, певец в академики метит,

Хочет до Пинда возвысить свой стих".

Но так высоко не мечу я, право,

И понапрасну меня в том винят.

Чтоб сохранить вам народности славу,

Лучший формат для вас – малый формат.

Вот уж невежда толкует невежде:

"Я освистать трубадура велю.

Ради награды, в придворной одежде

Песни свои он несет королю".

Тот отвечает: "И то уж находит

Их недурными король, говорят..."

Так на монарха напраслину взводят...

Лучший формат для вас – малый формат.

В скромном формате вы были по нраву

Там, где искусство не сеет цветов:

Труженик бедный найти мог забаву,

Сунув в котомку мой томик стихов.

По кабачкам, не нуждаясь в подмостках,

Темными лаврами был я богат,

Славу встречая на всех перекрестках.

Лучший формат для вас – малый формат.

Я, как пророк, даже в пору успеха

Мрак и забвенье предвижу за ним:

Как бы ни громко вам вторило эхо

Звуки его исчезают, как дым.

Вот уж венок мой ползет, расплетаясь...

Красные дни и для вас пролетят,

С первым же ветром исчезнуть сбираясь...

Лучший формат для вас – малый формат.

Перевод И. и А. Тхоржевских

ЧЕРДАК

И вот я здесь, где приходилось туго,

Где нищета стучалась мне в окно.

Я снова юн, со мной моя подруга,

Друзья, стихи, дешевое вино...

В те дни была мне слава незнакома.

Одной мечтой восторженно согрет,

Я так легко взбегал под кровлю дома...

На чердаке все мило в двадцать лет!

Пусть знают все, как жил я там когда-то.

Вот здесь был стол, а в том углу кровать.

А вот стена, где стих, углем начатый,

Мне не пришлось до точки дописать.

Кипите вновь, мечтанья молодые,

Остановите поступь этих лет,

Когда в ломбард закладывал часы я.

На чердаке все мило в двадцать лет!

Лизетта, ты! О, подожди немножко!

Соломенная шляпка так мила!

Но шалью ты завесила окошко

И волосы нескромно расплела.

Со свежих плеч скользит цветное платье.

Какой ценой свой легкий маркизет

Достала ты – не мог тогда не знать я...

На чердаке все мило в двадцать лет!

Я помню день: застольную беседу,

Кружок друзей и песенный азарт.

При звоне чаш узнал я про победу

И срифмовал с ней имя "Бонапарт".

Ревели пушки, хлопали знамена,

Янтарный пунш был славой подогрет.

Мы пили все за Францию без трона...

На чердаке все мило в двадцать лет!

Прощай, чердак! Мой отдых был так краток.

О, как мечты прекрасны вдалеке!

Я променял бы дней моих остаток

За час один на этом чердаке.

Мечтать о славе, радости, надежде,

Всю жизнь вместить в один шальной куплет,

Любить, пылать и быть таким, как прежде!

На чердаке прекрасно в двадцать лет!

Перевод Вс. Рождественского

БУДУЩНОСТЬ ФРАНЦИИ

Я дружен стал с нечистой силой,

И в зеркале однажды мне

Колдун судьбу отчизны милой

Всю показал наедине.

Смотрю: двадцатый век в исходе,

Париж войсками осажден.

Все те же бедствия в народе,

И все командует Бурбон.

Все измельчало так обидно,

Что кровли маленьких домов

Едва заметны и чуть видно

Движенье крошечных голов.

Уж тут свободе места мало,

И Франция былых времен

Пигмеев королевством стала,

Но все командует Бурбон.

Мелки шпиончики, но чутки;

В крючках чиновнички ловки;

Охотно попики-малютки

Им отпускают все грешки.

Блестят галунчики ливреек;

Весь трибунальчик удручен

Караньем крошечных идеек,

И все командует Бурбон.

Дымится крошечный заводик,

Лепечет мелкая печать,

Без хлебцев маленьких народик

Заметно начал вымирать.

Но генеральчик на лошадке,

В головке крошечных колонн,

Уж усмиряет "беспорядки"...

И все командует Бурбон.

Вдруг, в довершение картины,

Все королевство потрясли

Шаги громадного детины,

Гиганта вражеской земли.

В карман, под грохот барабана,

Все королевство спрятал он.

И ничего – хоть из кармана,

А все командует Бурбон.

Перевод В. Курочкина

СТРЕЛОК И ПОСЕЛЯНКА

Проснулась ласточка с зарею,

Приветствуя весенний день.

– Красавица, пойдем со мною:

Нам роща отдых даст и тень.

Там я у ног твоих склонюся,

Нарву цветов, сплету венок...

– Стрелок, я матери боюся.

Мне некогда, стрелок.

– Мы в чащу забредем густую:

Она не сыщет дочь свою.

Пойдем, красавица! Какую

Тебе я песенку спою!

Ни петь, ни слушать, уверяю,

Никто без слез ее не мог...

– Стрелок, я песню эту знаю.

Мне некогда, стрелок.

– Я расскажу тебе преданье,

Как рыцарь к молодой жене

Пришел на страшное свиданье

Из гроба... Выслушать вполне

Нельзя без трепета развязку.

Мертвец несчастную увлек...

– Стрелок, я знаю эту сказку.

Мне некогда, стрелок.

– Пойдем, красавица. Я знаю,

Как диких усмирять зверей,

Легко болезни исцеляю;

От порчи, глаза злых людей

Я заговаривать умею

И многим девушкам помог...

– Стрелок, я ладанку имею.

Мне некогда, стрелок.

– Ну, слушай! Видишь, как играет

Вот этот крестик, как блестит

И жемчугами отливает...

Твоих подружек ослепит

Его игра на груди белой.

Возьми! Друг друга мы поймем...

– Ах, как блестит! Вот это дело!

Пойдем, стрелок, пойдем!

Перевод В. Курочкина

НАДГРОБНОЕ СЛОВО ТЮРЛЮПЕНУ

Умер он? Ужель потеха

Умирает? Полно врать!

Он-то умер, кто от смеха

Заставлял нас помирать?

Не увидим больше, значит,

Ах!

Мы ни Жилля, ни Скапена?

Каждый плачет, каждый плачет,

Провожая Тюрлюпена.

Хоть ума у нас палата

Мы не смыслим ни черта:

Не узнали в нем Сократа

Мы под маскою шута.

Мир о нем еще услышит,

Ах!

Клио или Мельпомена

Нам опишет, нам опишет

Жизнь паяца Тюрлюпена!

Хоть обязан он рожденьем

Аббатисе некой был

Знатным сим происхожденьем

Вовсе он не дорожил:

– Ведь один у всех был предок,

Ах!

Наплевать мне на Тюрпена.

Как он редок, как он редок,

Ум паяца Тюрлюпена!

Он Бастилью брал, был ранен,

Был солдатом, а потом

Очутился в балагане,

Стал паяцем и шутом.

Выручая очень мало,

Ах!

Был он весел неизменно...

Поражала, поражала

Бодрость духа Тюрлюпена.

Всем, кто беден, – брат названый,

Он всех чванных осуждал

И, свой плащ латая рваный,

Философски рассуждал:

– Что за прок в наряде новом?

Ах!

Разве счастью он замена?

Каждым словом, каждым словом

Дорожили Тюрлюпена.

– Королевскую персону

Хочешь видеть? – А к чему?

Разве снимет он корону,

Если я колпак сниму?

Нет, лишь хлебопеку слава,

Ах!

Вот кто друг для Диогена!

Крикнем "браво", крикнем "браво"

Мы ответу Тюрлюпена.

– Победителей народу

Восхваляй! Лови экю!

– Чтоб бесчестил я свободу?

Побежденных я пою!

– Так в тюрьму иди, да живо!

Ах!

– Я готов, о тень Криспена!

Как красиво, как красиво

Прямодушье Тюрлюпена!

– Ну, а черные сутаны?

– Мы соперники давно.

Церкви или балаганы

Это, право, все равно.

Что Юпитер, что Спаситель

Ах!

Два бездушных манекена.

Не хотите ль, не хотите ль

Знать о боге Тюрлюпена?

У покойного, конечно,

Недостаток все же был:

Слишком влюбчив, он беспечно,

Как и мать его, любил...

Право, яблочко от Евы,

Ах!

Он бы принял непременно...

Стройте, девы, стройте, девы,

Мавзолей для Тюрлюпена!

Перевод Вал. Дмитриева

ПАЛОМНИЧЕСТВО ЛИЗЕТТЫ

– Пойдем, – сказала мне Лизетта,

К мадонне Льесской на поклон.

Я, как ни мало верю в это,

Но коль задаст Лизетта тон,

Уверую и не в мадонн:

Ах, наша связь и нрав наш птичий

Становятся скандальной притчей.

– Так собирайся, друг мой, в путь.

В конце концов таков обычай.

Да кстати четки не забудь,

Возьмем же посохи – и в путь!

Тут я узнал, что богомольный

Сорбоннский дух воскрес опять;

Что по церквам, в тоске невольной,

Опять зевает наша знать;

Что философов – не узнать;

Что – век иной, иные моды;

Что пресса будет петь нам оды

И что потом за этот путь

Причислят Лизу все народы

К святым... – Так четки не забудь,

Возьмем же посохи – и в путь!

Вот два паломника смиренных

Пешком шагаем и поем.

Что ни трактир, забыв о ценах,

Закусываем мы и пьем,

Поем, и пьем, и спим вдвоем.

И бог, вином кропивший скверным,

Теперь из балдахинных сфер нам

Улыбки шлет. – Но, Лиза, в путь

Мы шли, чтоб с нами по тавернам

Амур таскался?! Не забудь:

Вот наши посохи – и в путь!

Но вот мы и у ног пречистой.

– Хвала божественной, хвала!

Аббат румяный и плечистый

Зажег нам свечи. – О-ла-ла!

Мне Лиза шепчет, – я б могла

Отбить монаха у Лойолы!

– Ах, ветреница! Грех тяжелый

Ты совершишь! За тем ли в путь

Мы снарядились, богомолы,

Чтоб ты... с аббатом?! Не забудь,

Как с посохами шли мы в путь!

Аббат же приглашен на ужин,

Винцо развязывает рот:

Куплетцем ад обезоружен,

И в папу – ураган острот.

Но я заснул: ведь зло берет!

Проснулся, – боже! паренек сей

От рясы уж давно отрекся.

– Изменница! Так, значит, в путь

Меня звала ты, чтоб вовлекся

И я в кощунство? Не забудь

Вот посохи, и живо в путь!

Я о делах чудесных Льессы

Восторга в сердце не припас...

Аббат наш – там, все служит мессы.

Уже епископ он сейчас:

Благословить он жаждет нас.

А Лиза, чуть в деньгах заминка,

Она, гляди, уже бегинка.

Вот и для вас, гризетки, путь:

В паломничество – чуть морщинка!

Но только – четки не забудь

И, посох взявши, с богом – в путь!

Перевод Л. Пеньковского

СМЕРТЬ САТАНЫ

Чтоб просветить моих собратий,

Я чудо расскажу для них:

Его свершил святой Игнатий,

Патрон всех остальных святых.

Он шуткой, ловкой для святого

(В другом была б она гнусна),

Устроил смерть для духа злого,

И умер, умер Сатана!

Святой обедал. Бес явился:

"Пьем вместе, или тотчас в ад!"

Тот очень рад; но изловчился

Влить в рюмку освященный яд.

Бес выпил. В пот его кидает;

Упал он; жжет его с вина.

Как еретик, он издыхает...

Да, умер, умер Сатана!

Монахи взвыли в сокрушенье:

"Он умер! Пал свечной доход!

Он умер! За поминовенье

Никто гроша не принесет!"

В конклаве все в унынье впали...

"Погибла власть! Прощай, казна!

Отца, отца мы потеряли...

Ах, умер, умер Сатана!

Лишь страх вселенной управляет:

Он сыпал нам свои дары.

Уж нетерпимость угасает;

Кто вновь зажжет ее костры?

Все ускользнут из нашей лапы,

Всем будет Истина ясна,

Бог станет снова выше папы...

Ах, умер, умер Сатана!"

Пришел Игнатий: "Я решился

Его права и место взять.

Его никто уж не страшился;

Я всех заставлю трепетать.

Откроют нам карман народный

Убийство, воровство, война.

А богу то, что нам негодно,

Хоть умер, умер Сатана!"

Конклав кричит: "В беде суровой

Спасенье нам в его руках!"

Своею рясой орден новый

Внушает даже небу страх.

Там ангелы поют в смущенье:

"Как участь смертного темна!

Ад у Лойолы во владенье...

Ах, умер, умер Сатана!"

Перевод М. Л. Михайлова

ПАПА-МУСУЛЬМАНИН

В столетье, кажется, десятом,

Святейший папа (вот урок!)

Был схвачен на море пиратом

И продан в рабство на Восток.

Сначала взвыл он от печали,

Потом стал клясться невпопад.

– Святой отец, – ему сказали,

Вы попадете прямо в ад.

Боясь, что скоро сядет на кол,

От ужаса лишаясь сил,

Светильник церкви вдруг заплакал

И к Магомету возопил:

– Пророк, молю тебя о чуде.

Признать тебя давно я рад.

– Святой отец, что скажут люди?

Вы попадете прямо в ад.

Подвергнут чину обрезанья,

Скучая в праздности, без дел,

Забыв проклятья, покаянья,

Он развлекался, как умел,

И даже Библию безбожно

Рвал по листочку, говорят.

– Святой отец, да разве можно?

Вы попадете прямо в ад.

Лихим он сделался корсаром,

Омусульманился совсем.

И, подражая янычарам,

Завел блистательный гарем.

Его невольницы, как розы,

У ног владыки возлежат.

– Святой отец! Какие позы!

Вы попадете прямо в ад.

Чума те страны посетила,

И в ужасе, забыв кальян,

Он, добродетели светило,

Удрал обратно в Ватикан.

– Вам снова надобно креститься.

А он: – Зачем идти назад?

– Святой отец, так не годится,

Вы попадете прямо в ад.

С тех пор и ожидаем все мы,

Как папа – что ни говори

Преобразит в свои гаремы

Все женские монастыри.

Народ оставлен им в покое,

Еретиков уж не палят...

– Святой отец, да что ж такое?

Вы попадете прямо в ад.

Перевод Вс. Рождественского

КРАСНЫЙ ЧЕЛОВЕЧЕК

Я во дворце, как вы слыхали,

Метельщицей была

И под часами в этой зале

Лет сорок провела.

Иную ночь не спишь

И, притаясь, глядишь,

Как ходит красный человечек:

Глаза горят светлее свечек.

Молитесь, чтоб творец

Для Карла спас венец!

Представьте в ярко-красном франта,

Он кривонос и хром,

Змея вкруг шеи вместо банта,

Берет с большим пером.

Горбатая спина,

Нога раздвоена.

Охрипший голосок бедняги

Дворцу пророчит передряги.

Молитесь, чтоб творец

Для Карла спас венец!

Чуть девяносто первый минул,

Он стал нас посещать

И добрый наш король покинул

Священников и знать.

Для смеху мой чудак

Надел сабо, колпак;

Чуть задремлю я левым глазом,

Он Марсельезу грянет разом.

Молитесь, чтоб творец

Для Карла спас венец!

И раз мету я, как бывало,

Но вдруг мой кавалер

Как свистнет из трубы: "Пропал он,

Наш добрый Робеспьер!"

Парик напудрил бес,

Как поп с речами лез,

И гимны пел Верховной Воле,

Смеясь, что вышел в новой роли.

Молитесь, чтоб творец

Для Карла спас венец!

Он сгинул после дней террора,

Но вновь явился вдруг,

И добрый император скоро

Погиб от вражьих рук.

На шляпу наколов

Плюмажи всех врагов,

Мой франтик вторил тем, кто пели

Хвалу Анри и Габриели.

Молитесь, чтоб творец

Для Карла спас венец!

Теперь, ребята, дайте слово

Не выдавать вовек:

Уж третью ночь приходит снова

Мой красный человек.

Хохочет и свистит,

Духовный стих твердит,

С поклоном оземь бьет копытом,

А с виду стал иезуитом.

Молитесь, чтоб творец

Для Карла спас венец!

Перевод В. Левика

НАРОДНАЯ ПАМЯТЬ

Под соломенною крышей

Он в преданиях живет,

И доселе славы выше

Не знавал его народ;

И, старушку окружая

Вечерком, толпа внучат:

– Про былое нам, родная,

Расскажи! – ей говорят.

Пусть была година злая:

Нам он люб, что нужды в том!

Да, что нужды в том!

Расскажи о нем, родная,

Расскажи о нем!

– Проезжал он здесь когда-то

С королями стран чужих,

Я была еще, внучата,

В летах очень молодых;

Поглядеть хотелось больно,

Побежала налегке;

Был он в шляпе треугольной,

В старом сером сюртуке.

С ним лицом к лицу была я,

Он привет сказал мне свой!

Да, привет мне свой!

– Говорил с тобой, родная,

Говорил с тобой!

– Через год потом в Париже

На него я и на двор

Поглядеть пошла поближе,

В Богоматери собор.

Словно в праздник воскресенья,

Был у всех веселый вид;

Говорили: "Провиденье,

Знать, всегда его хранит".

Был он весел; поняла я:

Сына бог ему послал,

Да, ему послал.

– Что за день тебе, родная,

Что за день сиял!

– Но когда Шампанье бедной

Чужеземцев бог послал

И один он, словно медный,

Недвижим за всех стоял,

Раз, как нынче, перед ночью,

В ворота я слышу стук...

Боже, господи! воочью

Предо мной стоит он вдруг!

И, войну он проклиная,

Где теперь сижу я, сел,

Да, сюда вот сел.

– Как, он здесь сидел, родная,

Как, он здесь сидел?

– Он сказал мне: "Есть хочу я!.."

Подала что бог послал.

"Дай же платье просушу я",

Говорил; потом он спал.

Он проснулся; не могла я

Слез невольных удержать;

И, меня он ободряя,

Обещал врагов прогнать.

И горшок тот сберегла я,

Из которого он ел.

Да, он суп наш ел.

– Как, он цел еще, родная,

Как, еще он цел?!

– Вот он! Увезли героя,

И венчанную главу

Он сложил не в честном бое

На песчаном острову.

Долго верить было трудно...

И ходил в народе слух,

Что какой-то силой чудной

К нам он с моря грянет вдруг.

Долго плакала, ждала я,

Что его нам бог отдаст,

Да, его отдаст...

– Бог воздаст тебе, родная,

Бог тебе воздаст!

Перевод Аполлона Григорьева

НЕГРЫ И КУКЛЫ

В продажу негров через море

Вез португальский капитан.

Они как мухи гибли с горя.

Ах, черт возьми! какой изъян!

"Что, – говорит он им, – грустите?

Не стыдно ль? Полно хмурить лбы!

Идите кукол посмотрите;

Рассейтесь, милые рабы".

Чтоб черный люд не так крушился,

Театр воздвигли подвижной,

И вмиг Полишинель явился:

Для негров этот нов герой.

В нем все им странно показалось.

Но – точно – меньше хмурят лбы;

К слезам улыбка примешалась.

Рассейтесь, милые рабы.

Пока Полишинель храбрился,

Явился страж городовой.

Тот палкой хвать – и страж свалился.

Пример расправы не дурной!

Смех вырвался из каждой груди;

Забыты цепи, гнет судьбы:

Своим бедам не верны люди.

Рассейтесь, милые рабы.

Тут черт на сцену выступает,

Всем мил своею чернотой.

Буяна в лапы он хватает...

К веселью повод им другой!

Да, _черным_ кончена расправа;

_Он_ стал решителем борьбы.

В оковах бедным снится слава.

Рассейтесь, милые рабы.