сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
- Это из жандармерии, - объяснил он, - по поводу твоей аварии. Они все дураки. Клер, дорогая, прости меня. Я тогда потерял почву под ногами.
Он наклонился и поцеловал ее в беззащитные губы.
- Я ревнив, подозрителен, свиреп, мстителен, жесток… Хочешь продолжу? Я весь создан из пороков. Тебе не повезло… Но тебя я полюбил и никому не отдам. Что мое - мое. Может, если ты мне расскажешь все, что знаешь, тогда посмотрим. Может, я все это выдумал? Ты должна разубедить меня, догадаться я сам не могу. Мне надоело жить с этим "может быть". Открой глаза, Клер, не оставляй меня одного.
Он выпрямился и снова поглядел в замкнутое лицо.
- Ладно… Отдыхай… Я накрою на стол.
Обычно он любил этот миг. Из каждой трапезы он старался сделать праздник. Мадам Депен придумывала забавные меню, он покупал редкие вина, а все вазы в доме были заполнены тем, что он находил в саду. Названий цветов он не знал и понятия не имел об искусстве составления букетов. Эта немая сцена отняла у него присутствие духа, и поскольку он больше не говорил за двоих, в доме воцарилась тишина, как будто здесь кто-то находился при смерти. Хватит с него грусти и горечи. Он упрекал себя за то, что подчинился им, до этого все шло прекрасно. Он стал издеваться над своей слащавостью, напомнившей ему сестру Жанну. Ну и что? Да, он спал с Клер, но не он первый, не так ли? И что из того? По какому такому праву он требует от нее отчета? Вот идиот! Он знал о любви все: плохое и мелочное. Еще бы: сколько раз ему приходилось массировать омертвевшие тела, готовя их для новых страстей, заранее обреченных на неудачу! А теперь он сам поражен этим же вирусом. В тот самый миг, когда фортуна могла бы помочь ему освободиться от всех унижений. Вдобавок этот жандарм не упускает его из виду, следя из-за кулис. Расследование продолжалось, то самое, которое началось еще в Америке, и цель которого потерялась из виду. Было отчего веселиться. Он принес рыбу, фарш из дорады. В другое время они оба от души посмеялись бы над таким названием, но в этот зловещий вечер все шло не так, и рыба скоро оказалась в помойке.
Дюваль вышел в сад. Ночь уже наступила. Чувствовался конец августа. "Может, любовь подобна фруктам? - думал Дюваль. - Она бывает летней, весенней, любовь, изжаленная осами и падающая с деревьев, а еще такая, которую забывают на полке. А моя? Созреет ли она когда-нибудь?" Обернувшись, он увидел отсвет ночника в комнате Клер. Он попытался представить себе обледеневший сад, затяжные дожди, треск льдинок под ногами. А потом будет новый год…, а за ним другой. Он прислонился к стволу вишни. Когда сигарета опалила ему пальцы, он вернулся в дом. Спит ли она? О чем думает? Об этой глупой ссоре? Надо бы сказать ей, чтобы забыла о ней, и как можно скорее.
Она пыталась что-то писать. Бумага не слушалась. Клер беспорядочно старалась изо всех сил. Дюваль слегка поворчал на нее.
- Завтра утром у тебя будет для этого время, а теперь спать, ты устала… Я тоже. Мы слишком разволновались.
Он хотел отнять у нее листок, но она так закричала, что он сдался.
- Ну, раз ты хочешь продолжать, то не стану мешать. Что это за буква? "Б"? Начни снова, я подержу бумагу. Ах, "Д", нет, это же "П"… неплохо получилось.
Затем она начертила "Р". Дыхание ее участилось, рот скривился. Дюваль понял, что это было не просто упражнение, а что-то важное.
"ПР". Не начало ли это фамилии?
Она продолжала писать с таким усилием, как-будто перед ней была дорога с множеством препятствий.
- ПРО… Это начало названия того места, откуда ты приехала?
Она не слушала. Следующая буква досталась ей просто. Это была "С".
- ПРОС?… Ах, прости? Так?
Она положила карандаш, и в глазах ее засветилось удовольствие. Они сверкали как драгоценные камни. Дюваль опустился перед ней на колени, обнял ее.
- Прости! Это я должен просить прощения. Ведь я такой… Черт возьми, я готов не знаю что сделать… Малышка Клер! Да, мне было плохо. Я расстроился из-за пустяков. Теперь все прошло.
Он обнял ее и лег рядом.
- Очень важно, чтобы ты ничего от меня не скрывала. А на то, что ты делала до нашей встречи, мне плевать. Знаешь, я хочу, чтобы между нами… не знаю, как сказать… не было даже такой преграды как кожа… чтобы мы были друг для друга прозрачны. Ну, как медузы в море, что ли. Не знаю, правда, понимают ли медузы в любви. Пусть каждый будет розой, раскрывающейся для другого.
Клер ровно дышала. Она спала. Дюваль вздохнул.
- Ну вот, ты меня покинула. Как ты теперь далеко от меня… Как это трудно - быть вместе. Но если ты заснула, значит, доверилась мне.
Он умолк, оставшись наедине с этой вновь обретенной радостью, словно путник у костра: с одной стороны можно обжечься, с другой - замерзнуть. Наконец, он тоже заснул. Ночью он вдруг внезапно проснулся, словно боясь опоздать на ночной поезд. Голова его была ясной, внимание сосредоточенным. Ему захотелось пить. Часы показывали без четверти двенадцать.
Рауль в одних носках спустился на кухню и открыл банку пива. Сон совсем пропал. Он закурил, надел ботинки и выглянул за дверь. За оградой он увидел чей-то силуэт, который вдруг растаял. Рауль подбежал к калитке, но она оказалась на замке. Тщетно он вытягивал шею, вглядываясь вдаль, но ничего не было видно.
А что тут такого?! Погода прекрасная. Любой прохожий имеет право гулять, где ему вздумается и задержаться у решетки, чтобы вдохнуть ароматы сада. Глупо так волноваться и впадать в панику. Он еще немного послушал ночь, прежде чем повернуть назад. Конечно, какой-нибудь полоумный! Он проверил запоры и только после этого поднялся к себе и улегся, повторяя, как автомат, успокоительные доводы, которые знал наизусть.
Отчего же тогда исчез его сон? Почему в ящике оказались каннские фотографии? За что Клер просила прощения? Да… Вот именно: за что?! Может, здесь какой-то умысел с целью убрать Веронику? Неясного было много. А теперь еще этот силуэт за калиткой сада, который снова вызвал к жизни прошлые подозрения. Где же, наконец, снотворное? Сегодня не обойтись без хорошей дозы.
Сон еще не унес Дюваля, а силуэт, тень возникла снова. Это прохожий… прохожий…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Через день произошло одно примечательное событие. Когда Дюваль заполнял чек для уплаты по письму Фарлини, вдруг раздался звонок у калитки. Мадам Депен сегодня не должна приходить, и Дюваль никого не ждал. Он закрыл конверт, написал адрес, сунул письмо в карман и пошел отворять. Наверное, это очередная сборщица пожертвований на слепых или калек. Он всегда в таких случаях давал какую-нибудь мелочь и потому, проходя через парк, проверил свой кошелек, откуда извлек несколько монет. У калитки стояла женщина в черном, которая тотчас обратилась к нему.
- Вы месье Дюваль?
- Да, Рауль Дюваль.
- Я сестра Вероники.
Рука его лежала на ручке калитки. Как только он это услышал, то всей тяжестью навалился на нее, словно подстреленный.
- Сестра кого? Как вы сказали?
- Я думала, что она вам обо мне рассказывала. Я знаю, что ничего для нее не значу, но… Мое имя Тереза… Тереза Ансом.
- Ах, да… Тереза… Ну, конечно.
Он уже лихорадочно искал предлог, чтобы избавиться от этой женщины. Он напоминал актера, позабывшего свою роль, который чувствовал от этого смущение и растерянность. Женщина в черном… в трауре…, значит, она знает правду. Она приехала за наследством.
- Вас прислала жандармерия?
Он не знал, что сказать. Открыл калитку, она прошла мимо него, вызывающе, с высоко поднятой головой, мучительно напоминая Веронику, только поменьше ростом и темнее волосами, чуть постарше, словно двойник, задубевший от времени.
- Нет, меня прислала больница. Месяц назад я потеряла мужа… У него была опухоль, которая его очень быстро унесла. Он так страдал…
Она открыла сумочку, вынула носовой платок и приложила его к лицу. Вдовий наряд ей шел, и Дюваль проникся к ней симпатией. Тереза, овладев голосом, который принял обычную для него сухую и твердую интонацию, продолжала:
- Я известила об этом Веронику.
При этом она протянула Раулю конверт, окаймленный черной полосой, на котором стояло множество отметок.
- Если бы бедняжка Вероника сообщила мне о своем замужестве, все было бы иначе. Но разве я знала? Я написала ей на девичью фамилию, Версуа, которую она снова взяла после развода. Письмо было отправлено на старый адрес, а оттуда; видимо, консьержка переправила его в Канн, а уж потом его послали в больницу в Блуа, но оно снова вернулось ко мне с пометкой "адресат неизвестен". Мне это показалось странным, и я встревожилась. После смерти мужа я осталась совсем одна и не у дел, поэтому и поехала в больницу. Там по картотеке нашли Веронику Дюваль, урожденную Версуа. Вот так я и узнала о ее замужестве и несчастье. Мне дали ваш адрес и все необходимые сведения.
Дюваль немного успокоился, но тревога не оставляла его. Он должен был это предвидеть. Тереза с любопытством рассматривала своего зятя.
- Мне сказали, что вы кинезитерапевт. Веронике повезло… Ей всегда везло… Правда, после всего, что теперь произошло, не стоит так говорить. Как она себя чувствует?
- Неважнецки, - ответил Дюваль с расчетливой сухостью. - Совсем неважнецки… Правосторонний паралич, речь отсутствует… Очень слаба. Словом, калека.
- О! Как я вам сочувствую, Рауль. Дюваль чуть не подпрыгнул.
- Разрешите мне вас так называть? - сказала она. - Как же вы собираетесь выйти из этого положения?
Они медленно шли по аллее. Ока проворно оглядела дом и сад.
- У меня есть преданная домработница.
- Я бы тоже могла вам помочь… В таком большом горе можно и забыть о прошлом, не так ли?
- Благодарю вас, но в течение какого-то времени необходимо избавить Веронику от малейших волнений. Доктор категорически запретил шум и посещения.
- Даже сестре?
- Даже ей. Вы, наверное, плохо себе представляете, что она пока еще очень, очень больна. Из-за любого пустяка у нее поднимается температура.
- Видно, зря я тащилась так издалека, - сказала она злобно.
- Если бы все зависело от меня, я бы вас тотчас к ней проводил, - сказал Дюваль. - Это так естественно. Но она мне этого никогда не простит, и знаете почему? За напоминание о прошлом.
- Она считает себя обезображенной?
- У нее осталось несколько шрамов на виске и волосы пока не отрасли, ей ведь обрили половину головы для перевязок.
В черных глазах Терезы блеснула и померкла радость.
- Да, она ведь всегда была гордячкой. Теперь я понимаю, почему она никого не хочет видеть, для ее самолюбия это непереносимо.
- Вдобавок она здорово похудела. Оттого, что она теперь все осознает, ее страдания усилились. Слава богу, что меня пока терпит.
- Она что совсем не говорит?
- Только подает знаки левой рукой. Она ведь практически оторвана от мира… Зайдите в дом на минуту.
Они прошли через подъезд и остановились в вестибюле.
- Я снял этот дом, - сказал Дюваль, - поскольку он находится на отшибе. Никаких соседей. Мало движения. Больничный покой.
- Должно быть, он обошелся в копеечку?
- Обременительная жертва… Прошу вас в гостиную.
Он широко раскрыл дверь. Она вошла и тотчас увидела фотографию на круглом столике.
- Черт возьми, - воскликнула она, - Фабиана! Везде она тут как тут!
- Вы ее знаете?
- Знаю ли я ее… О! Да, к несчастью.
- Присядьте и расскажите мне о ней.
Она поддернула юбку, чтобы не помять, и осторожно уселась на диван.
- Не говорите мне, что вы не в курсе дела.
- В курсе чего?
- Вероника никогда не рассказывала вам о нашей ссоре?
- Она избегала этой темы.
- И хорошо делала. Вы знаете, что Веронику вырастила я. Мама всегда болела. Она умерла в санатории, а я посвятила себя малышке, она ведь на 13 лет моложе меня, и я ее считала почти своей дочерью. Не могу сказать, что это было просто. Вероника была трудным ребенком, но мы, вроде, понимали друг друга. Вдруг возникла эта Фабиана. Вероника просто влюбилась в нее… Нет, я не думаю ничего такого! Вероника совершенно нормальная женщина. Я просто хочу сказать, что она боготворила Фабиану. К несчастью, эта девица была при деньгах, а нам их всегда не хватало… Я работала, месье.
Она вынула платок и, зажав его в руке, трогательно изобразила страдание.
- И долго они встречались?
- Годы! Вы не представляете себе, что это было, Рауль! Извините, я снова вас так назвала, месье… Я теряю голову, когда думаю об этом. Если Фабиана покупает браслет, то Веронике необходим такой же. Фабиане нравится книга, Веронике подавай такую же. Меня отправляли на прогулку, когда они встречались, я им не подходила. Фабиана приглашала Веронику на вечеринки… Вероники постоянно не было дома. Она возвращалась, когда хотела. Так она познакомилась со своим первым мужем, Шарлем Эйнолем, который был кем-то вроде мелкого дворянина. Он был намного старше и занялся ее воспитани- ем Половину же времени он проводил в Америке.
- В Америке?
- Да, в Америке. Самолет для него, что для меня такси, к тому же я такси никогда не пользуюсь, очень дорого. Мне обо всем рассказывала Вероника, конечно, чтобы подразнить меня. "Чарли сейчас в Нью-Йорке", - сообщала она, - они обе были помешаны на нем. "Чарли там, Чарли здесь. Чарли продал "Мятный крем"… Чарли купил "Ночную красавицу"… Похоже, что это были имена лошадей. Вы играете Рауль?
- Нет, никогда.
- Вы благоразумны.
- И он был состоятелен, этот Эйноль?
- Поди узнай. Чтобы зарабатывать деньги подобным ремеслом, нужно, на мой взгляд, не иметь чести, только и всего.
- А Фабиана была замужем?
- На моей памяти нет. Но мне рассказывали только то, что считали нужным. Мне намекали, что он и она… вы понимаете? Для того, чтобы разойтись, необходим был некий предлог… Развели их быстро.
- Но как понять… две подруги, выходит поссорились? Так?
- А! Я тоже сколько раз задавалась этим вопросом. Может, и лучше, что мы с вами так несовременны, Рауль.
Она улыбнулась, довольная, что заронила червь сомнения в Дюваля, и спокойно добавила.
- Когда я поняла, что Вероника во мне не нуждается, я изменила свою жизнь. У меня было на это право, не так ли? Я вышла замуж за хорошего парня и перестала видеться с сестрой. Со своей стороны она тоже ничего не сделала, чтобы удержать меня. Между нами, вы счастливы с ней?… Не совсем, не так ли? Она такая эгоистка! К тому же между вами остается Фабиана.
Она впилась в Дюваля черными глазами, в которых, как головешка, тлела злость.
- Она не заставит себя долго ждать. Правда, вас нелегко найти, но она такая пройдоха. Считайте, что вам повезло, если она не омрачит вашего существования. Правда, калека…
Она сухо рассмеялась.
- У нее теперь нет охоты кому-то подражать.
И голосом, полным меланхолии, добавила:
- Я все же жалею ее, бедняжку.
- Что я не очень понимаю, так это то, чем эта Фабиана так привлекла и действовала на Веронику.
- Вы же мужчина. Вы думаете о дружбе, товариществе… А будь вы женщина, то поняли бы, что это все несчастное соперничество. Для Вероники Фабиана была эталоном.
- Допустим, она переняла ее вкусы.
- Вкусы! Вы смешите меня! Не только вкусы, но манеру одеваться, говорить, курить. Это было смешно, глупо, но тем не менее это так. Стала вроде двойника. Все наши ссоры были только из-за этого. Наконец, все кончилось. И, пожалуй, к лучшему… Что вы намерены теперь делать? Вы же работаете и не можете оставаться здесь безвыходно. Я не имею привычки навязываться, но могу быть вам полезной. Уход за больными мне прекрасно известен и, если это необходимо, я снова буду рядом с Вероникой.
- Благодарю вас, - сказал Дюваль холодно. Может быть, когда-нибудь…, но не сейчас. Нельзя ее утомлять.
- Да, пожалуй, я ей напомню многое плохое из ее прошлого.
- Вот именно. Не хотите ли выпить чего-нибудь?
Она вынула из сумочки мужские часы и посмотрела на них.
- Нет, спасибо. Не проводите ли меня на вокзал? В Туре у меня пересадка на Бордо.
- Охотно.
Они поднялись. В вестибюле она остановилась и пальцем показала наверх.
- Она там?
-Да.
- Мне бы все же хотелось ее увидеть.
- Послушайте, - сказал Рауль, - когда все наладится, я вам сообщу, согласны?
. - Обритая голова…, кругом шрамы, - шептала задумчиво Тереза, - простите, я не расслышала.
- Я говорю, что сообщу вам, как только ей станет лучше.
- Да да. А если появится Фабиана, не впускайте ее. В вас чувствуется характер. Не бойтесь быть поэнергичнее с Вероникой. Ей необходима опора…
Рауль посадил ее в машину. Она в последний раз оглядела
- Он слишком велик для двоих, -сказала она.
- У вас есть багаж?
- Чемодан. Он в камере хранения.
Дюваль повернул ключ в калитке.
- Вы боитесь, что ее украдут? - спросила она. - Любопытно было с вами познакомиться, с человеком во вкусе Вероники.
- Вы удивляетесь, что мы поженились? Он не торопясь поехал к Майи.
- Да, немного, - сказала она, чуть помедлив. - Вы так отличаетесь от того, другого.
- От кого? От Чарли?
- Огромный, грузный, с кожей англичанина. Я видела его мельком и не была ему представлена.
- Думаю, что он платит большие алименты Веронике. Сказав это, Дюваль почувствовал болезненный укол. Еще забытая деталь: каким образом осуществлялось поступление этих денег.
