Текст книги "Жизнь вдребезги"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

- Забудем это, все не так уж страшно. Не нужно мне было жениться на Веронике, только и всего, вы же не могли тащить меня за руку. Вы просто решили рискнуть. Что меня бесит, так это то, что вы изучали мои привычки, разглядывая как в лупу. Раз у меня не было денег, вы решили: "Они будут", - и оказались правы. Как же мне упрекать вас, когда я сам все это устроил. Я целился на доходы Вероники, в то время как вы хотели наложить лапу на милионы. Переживания стали душить его с новой силой. Он принялся снова за прежние рассуждения. - Должно быть, у твоего приятеля, этого лошадника, тяжело на сердце… Фабиана! Отдаешь ли ты себе во всем отчет?! Теперь ты мадам Дюваль, моя жена, которая мне и была нужна. Вот уж верно, что жизнь смахивает на игру в покер: то все теряешь, то снова отыгрываешь. Он опять разволновался, обвинял себя в несправедливости к Фабиане. Ведь настоящая мошенница - Вероника. Да и так ли это? Его самого кто вел в мэрию? Никто не угрожал ему пистолетом, он сказал "да" от души. Рауль так расходился, что никак не мог успокоиться в течение часа, словно принял наркотик. Он спустился в сад, нарвал охапку цветов для Фабианы и, вернувшись, спросил: - Чего бы тебе хотелось? Напиши… Может, какую безделушку… браслет, да, вместо того, из-за которого произошла эта путаница в больнице. Кому пришло бы в голову, что такой же браслет может носить другая. А почему, собственно, нет? Он внезапно умолк. Его снова терзали демоны сомнения. Да, в самом деле, почему?: те же безделушки, книги, пластинки, картина? А потом и удостоверение личности. Может, Вероника подражала Фабиане? А может, кроется за этим что-то другое? Он принялся ходить взад-вперед, курил одну сигарету за другой так, что комната наполнилась дымом. - Раздел имущества, вот, что не укладывается в моей голове. Перед свадьбой я ведь очень сомневался, меня мучила совесть. Может, она тебе не рассказывала. Я ведь предложил разделить наши доходы. Это было что-то вроде приступа… порядочности, что ли. Правда, он продолжался недолго, она вскоре поставила все на место: "Ты ведь вносил свой труд…, свой талант…" Когда надо, ей ловкости не занимать. В самом деле, она ведь не всегда выполняла условия, но это тоже входило в ее расчеты. Рауль задержался возле кровати. - Не так ли? Это ведь было частью плана? После замужества - развод и раздел имущества. А я-то ей сам протянул соломинку. Забавно! Тот случай на дороге - я ведь сам преподнес его ей на блюдечке, Она его и использовала, чтобы я написал эту чушь, это письмо. Гениально! С этим письмом она не только разводилась со мной с пользой для себя, но и заставила меня плясать под свою дудку. Наконец-то все позади! На все эти тяжкие вопросы Фабиана не отвечала. Между ними установилась молчаливая вражда. Дюваль бесшумно скользил по дому. Иногда он пропадал в гостиной, рассматривая портрет Фабианы, перед которым, словно перед хитрым противником, он высказывал, свои соображения. Рауль напоминал шахматиста, нащупывающего слабые места в партии: Например: если Вероника с самого начала все подстроила специально, надеясь получить развод, то почему она стала говорить о нем лишь после того случая на шоссе? Ведь до того она ничего не предпринимала. Чего она ждала? А если развод был единственной целью ее планов, то зачем дом в Амбуазе? И почему Фабиана выдавала себя за Веронику? Опять круг замкнулся. Женщина с портрета по-прежнему смотрела голубыми глазами, словно знала какую-то тайну. Дюваль почувствовал, что сделал еще один шаг к разгадке. Он сказал Фабиане. - Я все ближе и ближе к открытию тайны. Доктор Блеш навещал больную не чаще раза в неделю и становился все озабоченнее, хотя перед больной старался выглядеть оптимистом: - Совсем неплохо… Пошевелите-ка рукой, ногой… Вот видите, получается. Вы должны неустанно тренироваться и, конечно же, пытаться говорить. Вы должны мысленно сосредоточиться на каких-нибудь простых вещах… хлебе, молоке. В один прекрасный день речь вернется; скажите-ка: хлеб. Все это было и трагично, и смешно. Однажды, когда Дюваль провожал его, доктор задержался. - Я начинаю беспокоиться, - сказал он. - Уж очень низок тонус. С ней что-то происходит. Очевидно, ей не хочется жить. Ее воля подавлена. Она ведь должна бы уже ходить одна, опираясь на палку. Поймите, она должна быть активнее, а она угнетена. По-моему ей необходима специальная клиника. Подумайте над этим, месье Дюваль. Рауль долго размышлял. Да, конечно, клиника - это хорошо, но позже. Когда он узнает правду. Иначе он никогда ничего не узнает. Может, эта самая правда и разрушает Фабиану? И он снова принялся умолять ее, а потом снова стал мучить, громко рассуждая в ее присутствии. - Отнять у меня половину состояния - это легко, но причем тут мадам лже-Дюваль? Именно этот вопрос и стоил длительных размышлений для того, чтобы найти настоящий ответ. Рауль повторял его до полного отупения. Он варил кофе, убирал в кухне, усаживал Фабиану в кресле, перестилал кровать, укладывал калеку в постель, массировал ее по всем правилам своего ремесла, задавая себе все тот же вопрос: зачем понадобилась мадам псевдо-Дюваль? Однажды после обеда, закрыв все двери и обняв Фабиану, он сказал: "Спи спокойно… Я рядом с тобой… Тебе нечего бояться… Он устроился в гостиной, положив рядом пачку сигарет: "Начнем сначала, - сказал он себе - в "Гран Кло" должны жить мадам и месье Дюваль… Знали лишь одну мадам Дюваль, но это бы выглядело неважно… Все должно было быть солидным… Поскольку псевдо мадам Дюваль не должна была попадаться мне на глаза, значит, мужчина, который должен был приехать…" Тут- то он все понял. Сердце его забилось так гулко, что он, казалось, услышал его в тишине. Значит, человек, который должен был приехать, выдавал бы себя за Дюваля, а он настоящий Дюваль, должен был исчезнуть. Для этого и нужны были его фотографии. Итак, речь шла о наследстве, а не о половине. Значит, я должен был умереть… В эту ночь он не спал. Его лихорадило, словно ученого на пороге открытия, а все, что он раскрыл по крупицам, было преступлением. Он готовил себе кофе, зажег везде свет, который ему был необходим физически, и принялся шагать по дому. Понемногу ситуация приняла четкие очертания во всех деталях и оказалась такой простой, что он удивился своей прежней недогадливости. Его должны были убить, да только упустили из виду, что всегда подозрительно, когда женщина внезапно наследует огромное состояние. Тут вмешательство полиции неизбежно. Труп бы тотчас изучили, и, если бы убийство было обставлено как дорожная авария, все равно полиция отнесласть бы к этому недоверчиво. Ведь заинтересовалась же она таким обычным случаем на дороге в Блуа. Стало быть, нужно было действовать хитроумно, распустив слух, что Дюваль думает приехать попозже, не уточняя сроков… В конце концов достаточно было того, что один Дюваль исчезнет из Канн, а другой появится в Амбуазе. Никто бы и не подумал, что это другой человек. Ведь у Дюваля не было близких и друзей. Люди приезжают, уезжают. О них быстро забывают. Его бы убрали незаметно, возможно, отравили бы, где-нибудь тайком схоронили бы и дело в шляпе. Псевдо-Дюваль, притаившись в "Гран Кло", ждал бы, когда, наконец, он сможет вступить в свои права. В случае необходимости он вел бы двойную жизнь, уезжая в Париж или еще куда, чтобы его приняли за настоящего. У него-то, небось, была семья и друзья. Сначала он написал бы в Канн, в банк или метру Фарлини, подделав, почерк настоящего Дюваля. Он перевел бы миллионы в Амбуаз. Для такого умелого дельца ничего не стоило бы переправить капитал за границу, вслед за чем выехали бы сами "Дювали". Рауль теперь все видел так ясно. Всю свою жизнь он был тенью, которую легко стереть. Ему не хватало прочности, чтобы быть достойным богатства. А Фабиана! Разве можно любить отражение, туман? Для Фабианы он просто не существовал. До той дорожной аварии, разумеется. Негодяи! Низкие негодяи! Он не мог больше сдерживаться. Посмотрел на часы: пять часов, помчался по лестнице, зажег плафон в спальне. - Фабиана! Она спала. Свет жестко очертил ее исхудавшее лицо. Он схватил ее за плечо и затряс. - Фабиана! Она испуганно открыла глаза, как бы возвращаясь из ночи, немного растерянная, с трудом приходя в себя. - Вы хотели отравить меня? Она попыталась осмыслить происходящее, понять. - Я все понял… Вот здесь, в голове весь ваш план… Я не ошибаюсь… Вы хотели убить меня, из-за этих миллионов. Вам казалось, что им не место в моем кармане. Она внезапно раскрыла рот, словно задохнулась или хотела позвать на помощь. Она протянула к нему руку. - Вы потерпели неудачу. Вы думали, что я у вас в руках, теперь же - вы в моих. Есть или нет настоящая или псевдо-мадам Дюваль, письмо не будет открыто. Я хозяин положения. Твой соучастник ничего не сможет сделать. Ах, чего бы я ни дал, чтобы увидеть вас вместе! Какая прекрасная встреча! А теперь спи. Я разбудил тебя потому, что… впрочем, какая разница, зачем… Спи! Он подошел к постели, положил пальцы ей на веки, как это делают мертвецам, чтобы закрыть глаза, и вышел. Он тяжело, ступенька за ступенькой, спустился с лестницы. Нет, правда еще не открыта до конца. Еще немного усилий! День слабо засветился в доме с первыми утренними звуками. Час агонии. Еще один шаг! Еще немного подумать! Почему Вероника вышла за него замуж? Почему не Фабиана? Почему? Соучастников трое? А не одна или двое? Ответ один: Фабиана любила мужчину, который любил ее. Она не хотела с ним расставаться, став женой другого. Для того и купили Веронику. Как, наверное, нужно было любить друг друга, чтобы придумать такую подлость… Неважно какой ценой, но быть богатыми и вместе. Вероника все видела большими глазами Фабианы… Она согласилась. Может, она и не знала настоящего плана супругов. Он оперся о перила, чтобы не упасть. У него разыгралась мигрень, он выпил последнюю чашку кофе, потом открыл ставни. По аллее прыгал скворец. Воздух был так свеж, почти холоден. Начало хорошего дня. Рауль прошел через прихожую, потрогав по дороге приклады ружей и пожав плечами. Все было непросто. Не пора ли обороняться? Он создан, чтобы быть спасителем, а не судьей. Главное было - жить возле нее… Неважно, что в ее голове, главное, что она была рядом, зависела от него, словно птичка в клетке или рыбка в банке. Он нетребователен! Любовь! На все остальное наплевать. Фабиана повернула к нему голову, сделала усилие ртом, глазами, шеей и произнесла что-то наподобие: "Рауль!". ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Дюваль говорил и говорил, как бы желая доказать Фабиане, что ему все известно. Он хотел отнять у нее даже само желание возражать, хотел подавить ее, подчинить себе. Чем дальше продвигался он в своих доказательствах, тем лучше видел, где именно был обманут, предан. Наконец, он не смог удержаться от смеха. - Я смеюсь потому, что все-таки существует справедливость. Твой любовник потерял все и сверх того подарил мне тебя. Не правда ли замечательно!? Бедняга, все его ставки биты. А теперь…, если только захочу…, я могу позвать жандармов… В ее глазах появилась мольба. - Ты думаешь, что я для тебя палач. Ты меня не знаешь… Тебе на все плевать. К тому же твой любовник имел над тобой власть… Боже мой! Но это не прошло! Да, именно это! Что в нем такого, что вы обе ему подчинялись? Достаточно ему было сказать: "Нужно убрать с дороги Дюваля", - и ни одна из вас не возразила. И вы все втроем месяцами были начеку. Он спал то с одной, то с другой… Словно какой-нибудь султан. Она быстро задвигала рукой, пытаясь поймать ножку столика. - Хочешь написать что-нибудь? Замечательно. Он придвинул столик. Она начала выводить свои неверные каракули. - Н…Е…Т. - Что это значит - нет? Я ошибаюсь? В чем именно? Он не спал с вами двумя? Брось! Не обманывай! Нужно написать: "ДА", причем на все, что я рассказал, тогда, может, я все предам забвению. Пиши! Она снова взялась за карандаш и что-то начертила: - Н…Е.-…Т. - Как? Ты хочешь сбить меня с тольку? Я уверен в своей правоте. Она упрямо опять вывела "Н". Он вырвал бумагу, и столик укатился на середину комнаты. - Только не это, слышишь, только не это! Проще всего сказать "нет". А твое фальшивое удостоверение - тоже нет? Или все эти шмотки, помеченные моими инициалами, чтобы обмануть домработницу, тоже нет? Фабиана, я согласен на все, кроме того, чтобы меня дурачили… Возможно, я погорячился, но не надо доводить меня до этого. Держи… вот стол… Раз я ошибаюсь, объясни мне в чем… не спеши… я вернусь немного погодя. Он вышел, сжав в кармане кулаки, внезапно осознав всю свою жестокость. Что она может сделать с этим листком? Нет, надо терпеливо ее расспросить, каждую мелочь, не упуская и скабрезностей… спокойно так побеседовать. Может, где-то в его рассуждениях и есть брешь, раз она говорит: "нет"? А вдруг она хочет его предупредить? Нужно приготовить список покупок для мадам Депен. Он совсем об этом забыл! Впрочем, ему все равно, есть ли масло, печенье… Он открыл дверцы буфета, осмотрел банки, думая о Фабиане. Сможет ли он теперь с ней жить, когда между ними тайна, которую он никогда не узнает до конца!? Ладно… оливки…, колбаса…, макароны… она так любит рубленое мясо. Он достал бумажник. Давно пора пойти в банк, и как можно скорее. Купить любовь Фабианы! Любой ценой, которая никогда не будет слишком высока! Купить, пусть не другую Фабиану, но хотя бы ту, что была в начале их знакомства, у которой при его приближении в глазах вспыхивал яркий свет. Мадам Депен придет только к десяти, он сможет заскочить в банк. К тому времени бедняжка сможет что-то сделать с листком бумаги. Он тщательно закрыл за собой калитку. Шагая к центру городка, он испытывал физическое наслаждение. Ведь уже несколько дней он не выходил из "Гран Кло". Жизнь его была ужасной. Избранный им путь был не из лучших. Необходимо решительно покончить с прошлым, и как можно быстрее. Уехать! В Италию, Швейцарию… На берег озера. Новые впечатления, новая жизнь, новая любовь. Дюваль уже сочинял новую историю. Если он не сочинит ее и не увидит утопающего в цветах домика на берегу озера; он бросится в Луару. Он пришел немного раньше открытия банка и ему пришлось подождать. Он снял 500 франков. Ему нравилось получать небольшие суммы, как это делают расчетливые рантье. На обратном пути Рауль купил кучу журналов. Сегодня нужно забыть все ссоры, постараться жить как обычно, поговорить об Италии, о Великом озере… Он купил еще "Голубой путеводитель". Раз ей очень хотелось быть богатой любыми средствами, можно создать иллюзию богатства, прекрасный парк с кипарисами…, мраморная лестница, спускающаяся к воде, лодка из красного дерева. Забыть, что она никогда не пойдет, всегда будет лишь свертком в руках безразличных слуг. Он открыл запертую на ключ калитку. Его внезапно поразила мысль, что тот, другой, наверное, владеет ключом тоже, ведь он собирался здесь жить. Он, должно быть, и приходил, когда калитка оказалась открытой. Думал найти здесь Веронику, а увидел Фабиану. Как он отреагировал? Что ей сказал? Нужно спросить об этом Фабиану. Только не теперь. Прогулка успокоила его. Ему захотелось сказать Фабиане что-нибудь ободряющее. Еще не поднимаясь на лестницу, он крикнул: - Это я! Мне пришла в голову интересная мысль. Он поднимался, улыбаясь. Она лежала, повернув к нему удивленное лицо. - Как тебе понравится Италия? Я принес путеводитель. Он остановился в дверях комнаты. - Изучим его вместе… Ты что, еще дуешься на меня? Одеяло сползло, плед упал. - Фабиана! Ты что, пыталась встать? Он подбежал к постели. Фабиана лежала на боку. Лицо ее было лиловым. Дюваль все понял. Красноватые пятна на шее не оставляли сомнений: ее задушили. Он опустился перед ней на колени. Говорить ему не хотелось. Вместо нее был лишь неодушевленный предмет, а сам он тоже в него превратился. Дюваль пришел в отчаяние. Он не шевелился, не думал. Не существовало больше ни времени, ни усталости. Вдруг он вспомнил о приходе мадам Депен. Нет, он не хочет ее видеть! Никого! Он спустился в сад и медленными шажками пошел к калитке, чувствуя холод и стеснение в груди. Ни малейшего нетерпения, он должен быть как всегда. Мадам Депен вскоре появилась, как всегда глупо улыбаясь и чрезмерно жестикулируя, с букетом в руках. Вот смех! - Не сегодня, - сказал он. - Что, мадам Дюваль плохо? -Да. - У вас такой вид!… Ничего страшного? - Не знаю. - Я вот принесла… - Потом, потом. - Не скрывайте ничего от меня, месье Дюваль! Он держался за решетку двумя руками в таком напряжении, словно по ней пропустили электроток. - Уходите, - закричал он, - вам же говорят! Вы больше не нужны! Она, дрожа, отступила, сразу подурнев. - Ах! Извините. Но я хочу знать, что я такого сделала. - Мадам, уходите, - повторил он. - Уверяю вас… Так будет лучше. Она покраснела. Может, так у нее проявлялся страх. - Не сердитесь, - сказала она, - я вам больше не нужна, хорошо, но зачем же так гневаться?