Текст книги "Из царства мертвых"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Глава 4

– Ты много пьешь, – сказала Рене.

И тут же покосилась на соседний столик, опасаясь, что говорит слишком громко. Она не могла не видеть, что вот уже несколько дней Флавьер привлекает к себе всеобщее внимание. Назло ей он допил вино залпом. Он сильно побледнел, только на скулах пылали красные пятна.

– Боишься, это их поддельное бургундское ударит мне в голову? – бросил он.

– Все равно напрасно ты пьешь.

– Что и говорить… Я всю жизнь все делаю напрасно. Это для меня не новость.

Он беспричинно злился. Она стала изучать меню, только чтобы укрыться от жесткого, мрачного взгляда, не покидавшего ее ни на секунду. К ним подошел официант.

– Что желаете на десерт? – спросил он.

– Тарталетку, пожалуйста, – ответила Рене.

– Мне тоже, – вставил Флавьер.

Как только официант отошел от их столика, он наклонился к Рене:

– Ты совсем ничего не ешь… Прежде у тебя был хороший аппетит. – Он попытался усмехнуться, но губы предательски дрожали. – Ты запросто съедала три, а то и четыре булочки, – продолжал он.

– Кто, я?

– Ну конечно. Вспомни-ка. В «Галери Лафайет».

– Ты опять за свое!

– Представь себе. Мне нравится вспоминать самое счастливое время в моей жизни.

Флавьер перевел дух и полез в карман за сигаретами и спичками. Ничего не обнаружив, он заглянул в сумку Рене. При этом он не спускал с нее глаз.

– Тебе не стоит курить, – чуть слышно упрекнула она Флавьера.

– Знаю. Курить мне тоже вредно. Может, мне нравится болеть. А хоть и помру… – Он закурил и помахал спичкой у Рене перед носом. – Тоже не беда. Ты сама мне как-то сказала: «Умирать не больно».

Она возмущенно пожала плечами.

– Это твои слова, – не унимался он. – Могу даже напомнить, где именно ты их произнесла. В Курбевуа, на берегу Сены. Видишь, я-то все помню.

Облокотившись о столик, он смеялся, зажмурив от дыма глаз. Официант принес тарталетки.

– Давай-ка съешь обе, – сказал Флавьер. – Я наелся.

– На нас смотрят! – взмолилась Рене.

– Я что, не могу сказать, что наелся? По-моему, это отличная реклама для заведения.

– Господи, да что на тебя нашло?

– Со мной, милая, все в порядке. Просто мне весело… Почему ты не берешь ложку? Раньше ты всегда ела ложкой.

Она отодвинула тарелку, взяла свою сумку и встала из-за стола.

– Ты невыносим.

Он тоже встал. Так и есть: все в зале оборачивались им вслед. Но ему ничуть не было стыдно. Окружающие для него больше не существовали. Он чувствовал себя бесконечно выше их пересудов. Да кто из них хоть на один час согласился бы терпеть пытку, которую он выносит день за днем? Он догнал Рене у лифта. Лифтер наблюдал за ними исподтишка. Она высморкалась и заслонилась сумкой, делая вид, что хочет припудриться. Она всегда хорошела, когда готова была расплакаться. Справедливо, что ей тоже приходится страдать. Они молча шли по длинному коридору. У себя в номере она швырнула сумку на постель.

– Больше так продолжаться не может, – заявила она. – Вечные намеки бог знает на что… Жизнь, которую мне приходится вести по твоей милости… С меня хватит! Так и рехнуться недолго!

Она больше не плакала, но глаза у нее блестели от слез, придавая ей растерянный вид. Флавьер грустно улыбнулся.

– А церковь Сен-Никола ты помнишь? – заговорил он. – Ты только окончила молитву и была такой же бледной, как сейчас.

Она медленно опустилась на край кровати, будто невидимая рука надавила ей на плечи. Едва двигая губами, пробормотала:

– Церковь Сен-Никола?

– Ну да. Церквушка в глухой деревне под Мантом… Ты тогда вот-вот должна была умереть.

– Я?.. Я должна была умереть?

Она вдруг бросилась на кровать, уткнувшись лицом в сгиб локтя. Плечи ее сотрясались от рыданий. Флавьер опустился рядом с ней на колени. Он хотел погладить ее по голове, но она испуганно отшатнулась от него.

– Не прикасайся ко мне! – крикнула она.

– Ты меня боишься? – спросил Флавьер.

– Да.

– Думаешь, я пьян?

– Нет.

– По-твоему, я сумасшедший?

– Да.

Он встал, с минуту смотрел на нее, потом провел рукой по лбу.

– Что ж, может, ты и права! Вот только это твое ожерелье… Погоди, дай мне сказать… Почему ты его не носишь?

– Оно мне не нравится. Я тебе уже говорила.

– А может, ты боялась, что я его узнаю? Верно? Я прав?

Она повернула голову и посмотрела на него сквозь спутанные волосы.

– Нет, – ответила она.

– Ты можешь поклясться?

– Ну конечно.

Он размышлял, рисуя носком на ковре сложные узоры.

– Выходит, тебе его подарил Альмарьян?

Она приподнялась на локте и поджала ноги, словно хотела казаться меньше. Он рассматривал ее с тревогой.

– Альмарьян сказал, что купил его в Париже… в антикварной лавке в предместье Сент-Оноре. Об этом я тоже тебе говорила. Вечно ты заставляешь меня повторять одно и то же.

– Вот и повтори. Давно?

– Шесть месяцев тому назад.

Что ж, в конце концов, это возможно. Нет, невозможно! Слишком странное совпадение.

– Врешь! – крикнул он.

– Зачем мне врать?

– Зачем?.. Ну же, признавайся. Ведь ты Мадлен Жевинь?!

– Нет!.. Пожалуйста, не начинай все сначала. Если ты все еще влюблен в эту женщину, оставь меня… Так будет лучше. Я уеду… С меня довольно.

– Та женщина… умерла. – Он поколебался. В горле так пересохло, что он закашлялся. – По крайней мере, – уточнил он, – какое-то время она была мертва… Вот только не знаю… Можно ли умереть на время?

– Нет, – простонала она. – Замолчи!

Снова от страха ее лицо превратилось в мертвенно-бледную маску. Он отступил на несколько шагов.

– Не бойся… Видишь, я не хочу причинять тебе зла… Я говорю ужасные вещи, но это не моя вина. Ты это когда-нибудь видела?

Порывшись в кармане, он бросил на одеяло золотую зажигалку. Рене вскрикнула и отодвинулась к самой стене.

– Что это? – пробормотала она.

– Возьми!.. Посмотри хорошенько!.. Это зажигалка… Ну же, потрогай ее! Попробуй зажечь! Говорю тебе, это зажигалка. Она не взорвется у тебя в руках. Ну? Она тебе ничего не напоминает?

– Нет.

– Я подобрал ее рядом с твоим телом. Конечно, этого ты не помнишь.

У него вырвался короткий смешок. Рене не смогла сдержать слезы.

– Уходи, – твердила она. – Уходи!

– Оставь ее себе, – настаивал Флавьер. – Она твоя.

Зажигалка сверкала на постели, как бы проводя между ними грань. За этой гранью была Рене, которую он заставлял беспричинно страдать. Беспричинно… Кровь стучала у него в висках. Пошатываясь, он подошел к умывальнику и выпил глоток безвкусной воды, пахнущей хлоркой. Ему еще надо было задать ей кучу вопросов. Они, как черви, шевелились у него в голове. Но он подождет… Когда-то он своей неуклюжей поспешностью подтолкнул Мадлен к бегству. Теперь он начнет все сначала и постепенно вернет ее к жизни. Он воссоздаст ее заново из плоти Рене. И придет день, когда она вспомнит.

– Я здесь не останусь, – сказала Рене.

– Куда же ты пойдешь?

– Не знаю. Но здесь я не останусь.

– Я не буду близко подходить к тебе, обещаю. И не стану говорить о прошлом.

Он прислушивался к ее частому дыханию. Раздеваясь, он чувствовал, что она следит за каждым его движением.

– Убери зажигалку, – попросила она.

Наверное, при виде змеи она бы вела себя так же.

Флавьер забрал зажигалку, подбросил ее на ладони.

– Ты и правда не хочешь взять ее себе?

– Нет. Я хочу только, чтобы ты оставил меня в покое. Я достаточно натерпелась во время войны. Если придется и теперь…

Она смахнула с ресниц слезинку, поискала платок. Флавьер бросил ей свой. Она притворилась, что не видит его.

– Почему ты сердишься? Право, я совсем не хотел тебя огорчать. Ну, давай мириться.

Он подобрал свой платок, присел на кровать и вытер ей лицо. Внезапно нахлынувшая нежность сделала его неуклюжим. Слезы все еще текли по щекам Рене, будто кровь из открытой раны.

– Ну не надо, не плачь из-за пустяков, – уговаривал ее Флавьер. – Стоит ли так переживать?

Он положил голову Рене к себе на плечо и стал ее тихо укачивать.

– Да, – прошептал он, – иной раз я и сам себя не узнаю. Меня преследуют воспоминания… Тебе этого не понять. Умри она мирно в своей постели… я бы, конечно, страдал, но со временем мог бы забыть… а она – тебе я могу это сказать, – она покончила с собой… бросилась вниз с колокольни… хотела бежать… от чего? Вот уже пять лет, как я пытаюсь это понять.

У Рене, которую он крепко прижимал к себе, вырвалось глухое рыдание.

– Ну-ну, – прошептал он, – все прошло… Видишь, я все тебе рассказал. Ты нужна мне, детка. Только не бросай меня. Еще раз я этого не переживу… Верно, я все еще люблю ее. Но и тебя я тоже люблю. Это все та же любовь… Такой любви не знал ни один мужчина… Все будет чудесно… стоит только тебе постараться вспомнить, что было потом… после колокольни…

Она приподняла голову, и Флавьер сильнее сжал объятия.

– Позволь мне договорить… Я хочу тебе в чем-то признаться. Я и сам это понял только на днях…

Он на ощупь нашел выключатель и погасил свет. Рене отлежала ему плечо, но он не стал менять позу. Прильнув друг к другу, они парили в полумраке, в котором двигались неясные тени. К какому утраченному свету тянулись они?

– Я всегда боялся умереть, – продолжал Флавьер чуть слышно. – Смерть других потрясала меня, напоминая, что и я умру… а с этим я не в силах был смириться. Я почти уверовал в Бога… ведь христианская вера обещает воскресение из праха… Тело погребено в пещере… ко входу привален камень… снаружи караулят воины… и вот на третий день… Я тайком пробирался к пещерам и кричал изо всех сил, этот крик еще долго раскатывался под землей… но он никого не будил… Было еще слишком рано… Но теперь, мне кажется, он был бы услышан! Если это правда… и если ты захочешь… тогда я больше не буду бояться. Забуду все, что говорили врачи. Ты научишь меня, как…

Опустив глаза, он взглянул на запрокинутое лицо. Глазницы казались пустыми. В смутном свете угадывались лишь лоб, щеки и подбородок. Сердце Флавьера переполнилось любовью… Он смотрел на нее и надеялся услышать хоть слово в ответ. Под окнами дребезжал трамвай, от проводов рассыпались искры, отблесками замелькали на стенах, на потолке… Зрачки Рене вдруг вспыхнули зеленым светом, и Флавьер в страхе чуть не отшатнулся.

– Закрой глаза, – прошептал он. – Не смотри на меня так.

Рука у него настолько онемела, что он ее совсем не чувствовал. Казалось, эта часть его существа уже умерла. Ему вспомнился тот миг, когда тонущая Мадлен потянула его за собой на дно и ему пришлось бороться и за собственную жизнь. И сегодня вечером какая-то сила увлекала его за собой на дно, но бороться больше не осталось сил. Теперь ему легче было бы уступить, отказаться от роли наставника и защитника. В конце концов, из них двоих тайной владела только она… Им все больше овладевала сонная одурь. Он еще попытался говорить, что-то обещать… но сам, весь во власти своих видений, постепенно превращался в бесплотную тень… Сквозь сон он слышал, как она вставала, вероятно, чтобы раздеться. Он беззвучно пошевелил губами, пытаясь произнести: «Мадлен… Останься со мной». Он спал, но не отдыхал по-настоящему. Только к утру сон его стал менее тревожным, и он не узнал, что на рассвете она долго смотрела на него и глаза у нее снова были мокрыми.

Проснулся он совершенно разбитый, с головной болью. Из ванной доносился шум воды, и это сразу его успокоило. Он поднялся. Черт возьми! Да он совсем раскис!

– Я сейчас выйду! – крикнула Рене.

Безрадостно и бездумно Флавьер созерцал голубое небо над крышами домов. Да, жизнь продолжалась – все та же бессмысленная жизнь. Как всегда по утрам, страшно хотелось выпить. После первой рюмки мозг прояснялся, и к нему возвращались все его привычные страхи. Неизменные, безысходные, они тут же занимали свои места, как хорошо начищенные ножи. Вот и она, в роскошном халате, купленном накануне.

– Ванная свободна, – сообщила она.

– Время терпит… Доброе утро… Как спалось? Я сегодня не в своей тарелке… Ты не слышала, я не кричал ночью?

– Нет.

– Я, случается, кричу во сне… Меня иногда мучат кошмары. С самого детства. Ничего страшного.

Он зевнул, посмотрел на нее. Она тоже выглядела не лучшим образом. Его тревожило, как она похудела в последнее время. Она стала причесываться, и Флавьер вновь поддался внезапному порыву.

– Дай-ка мне!

Он взял расческу, подвинул стул.

– Ну-ка, присядь здесь, перед зеркалом. Сейчас я тебе покажу, как это делается… Волосы, распущенные по плечам, – это до того старомодно!

Он старался казаться непринужденным, но от нетерпения у него подрагивали пальцы.

– И прежде всего, – продолжал он, – ты должна подкрасить их хной… А то у тебя одна прядь светлая, другая – темная… Это никуда не годится.

Волосы потрескивали, соприкасаясь с расческой, по их темной глади пробегали красивые отблески. Руки Флавьера ощущали их тепло. Они пахли сеном, выгоревшим на солнце лугом. От их влажных испарений он почувствовал легкое опьянение, как от молодого вина. У Флавьера перехватило дыхание; и Рене, чуть приоткрыв губы над сжатыми зубами, предавалась чувственному наслаждению. Ему удалось собрать волосы в пучок, его удерживало слишком много шпилек, но Флавьер и не рассчитывал, что прическа будет безупречной. Все, чего он хотел, – попытаться воссоздать ту благородную и целомудренную массу волос на затылке, которая придавала Мадлен безмятежное очарование женщины с картины Леонардо да Винчи. Уши теперь были открыты, так что стало заметно, какой они изящной формы. Выпуклый лоб вновь обрел свои благородные очертания. Флавьер склонился над головой Рене, чтобы нанести последние штрихи. Он пригладил тугой узел волос, одним взмахом расчески придал ему плавные, мягкие очертания, но тут же постарался скрыть избыток чувственности. Ему хотелось вылепить голову статуи, точеную, но холодную. Воткнув в волосы последнюю шпильку, он выпрямился и взглянул в зеркало на свое творение. Это оно! То самое лицо! Наконец оно снова перед ним – именно такое, каким столько раз описывал его Жевинь. Зеркало, освещенное косыми лучами утреннего солнца и светящееся, как акварель, сейчас отражало бледную, загадочную, погруженную в свои мысли женщину…

– Мадлен!

Он произнес ее имя, но она его не услышала. Было ли лицо, которое он различал в зеркале, ее отражением? Или это лишь иллюзия, мираж, как те картины, которые в конце концов удается различить глазу внутри хрустального шара? Он бесшумно обошел стул и убедился, что это не обман зрения. Медленные движения гребня, легкие, скользящие прикосновения пальцев погрузили молодую женщину в глубокую задумчивость. Но вот она ощутила на себе его взгляд, вздохнула и сделала над собой усилие, чтобы повернуть голову и улыбнуться.

– Еще чуть-чуть, – прошептала она, – и я бы уснула… Мне все еще хочется спать… – Она рассеянно взглянула на свою прическу. – Совсем недурно! – похвалила она. – Да, так и правда лучше. Только ведь это совсем не держится.

Она встряхнула головой, и из волос дождем посыпались шпильки. Потрясла сильнее, и пучок развалился, волосы волнами рассыпались по плечам. Она расхохоталась, и Флавьер после пережитого испуга ответил ей нервным смехом.

– Бедненький ты мой! – сказала она.

Он продолжал смеяться, прижимая ладони к вискам и чувствуя, что не в силах больше оставаться в этом номере. Он задыхался. Ему необходимо было солнце, трамвай, уличный гам, толпа. Ему нужно было немедленно забыть то, что он увидел. Он чувствовал себя алхимиком, который прикоснулся к золоту. Он наспех умылся, слишком сильно открывая краны и то и дело натыкаясь на полочку над умывальником.

– Я пока спущусь? – предложила она.

– Нет, подожди меня. Ты что, не можешь минуту подождать?

Он произнес это таким изменившимся голосом, что она подошла к дверям ванной.

– Что это с тобой?

– Со мной? Ничего… Что со мной может случиться?

Он заметил, что она причесалась по-старому. Пожалуй, он и сам не знал, злило это его или радовало. Не глядя, он повязал галстук, надел пиджак и взял Рене под руку.

– Думаешь, я потеряюсь? – пошутила она.

Но у него больше не было охоты смеяться. Они вышли из гостиницы и превратились в обычных гуляющих. Флавьер сразу же почувствовал себя усталым. Голова раскалывалась от боли. Пришлось присесть на скамейку.

– Извини, – сказал он. – Мне, пожалуй, лучше вернуться. Очень неважно себя чувствую.

Она сжала губы и постаралась не встречаться с ним взглядом, но безропотно помогла ему вернуться в гостиницу. Пока он отдыхал, пытаясь прийти в себя, она занялась штопкой чулок. Захочет ли она и дальше сидеть взаперти в этом неуютном номере, унылом, как зал ожидания?

Он не имеет права ее удерживать. К тому же он чувствовал, что на душе у нее еще не совсем спокойно. В полдень он хотел было встать, но у него закружилась голова, и пришлось снова лечь в постель.

– Хочешь, я тебе поставлю компресс на голову? – спросила она.

– Нет-нет. Сейчас все пройдет. Ступай лучше завтракать!

– Ты уверен?

– Ну да. Можешь не беспокоиться.

Но, как только за ней захлопнулась дверь, мучительная тревога исказила лицо Флавьера. Это просто глупо: ведь все ее вещи остались здесь, в шкафу. Она не может сбежать от него, исчезнуть. «Но она может умереть!» – подумал он и приложил ладонь ко лбу, будто хотел прогнать эту безумную мысль. Время шло. Флавьер чувствовал, как оно шелестело у него в ушах, точно пересыпались песчинки в песочных часах. Он знал, что внизу обслуживают медленно. И все же она могла бы поторопиться. Верно, она воспользовалась случаем, чтобы вдоволь наесться любимых кушаний, от которых обычно отказывалась, опасаясь вызвать его неудовольствие. Он и правда ненавидел все, что в ней было животного, грубого. Еще в том бистро в Курбевуа, когда она вышла из кухни, одетая как посудомойка… Что это была за мука! Вот уже час, как ее нет. Неужели она так изголодалась? От гнева и беспокойства голова разболелась еще больше. К глазам подступили бессильные слезы. Когда она наконец пришла, он встретил ее гневным взглядом.

– Неужели нужно час двадцать пять минут, чтобы проглотить несчастный кусок мяса!

Она рассмеялась, присела на постель и взяла его за руку.

– Сегодня были улитки, – сказала она. – Там так медленно обслуживают! А как ты?

– Что я…

– Перестань! Ты прямо как маленький…

Он уцепился за ее прохладную руку, и в душе его понемногу воцарился покой. Он забылся сном, сжимая ее ладонь, будто чудесную игрушку. Ближе к вечеру, после четырех, – это для него всегда было самое тяжелое время – ему стало лучше и захотелось выйти.

– Мы не будем забираться далеко от дома. А завтра пойду к врачу.

Они вышли. На улице Флавьер сделал вид, будто что-то забыл.

– Подожди меня здесь, ладно? Я только позвоню…

Он вернулся, зашел в бар.

– Налейте виски… Да поживей!

Его прямо трясло от сдерживаемого нетерпения, как пассажира, опаздывающего на поезд. Она ведь может тем временем уйти, завернуть за угол… Он выпил виски большими глотками, наслаждаясь медленно разливавшимся по телу теплом. Тут ему на глаза попалось меню.

– Это сегодняшний завтрак?

– Да, мсье.

– Я тут не вижу улиток.

– Их и не было.

Флавьер допил виски, задумчиво вытер губы платком.

– Запишите на мой счет, – сказал он.

И поспешил к ней. Он был любезен, много говорил: он мог, когда хотел, быть блестящим собеседником. Он повез ее обедать в шикарный ресторан у Старого Порта. Поняла ли она, что его веселье было наигранным? Заметила ли, каким пристальным взглядом он иногда смотрел на нее? Но в их совместной жизни все казалось ненастоящим. Да и сам Флавьер – очень странный человек…

Вернулись они поздно и утром проспали дольше обычного. В полдень Флавьер пожаловался на головную боль.

– Вот видишь, – сказала она, – стоит нам только нарушить привычный спокойный распорядок…

– Я больше переживаю из-за тебя, дорогая, – сказал он. – Опять тебе придется завтракать одной.

– Я недолго.

– Не стоит торопиться из-за меня.

Флавьер подождал, пока затихли ее шаги в коридоре, потихоньку приоткрыл дверь и вскочил в лифт. Заглянул в холл, потом в ресторан. Ее нигде не было. Он вышел, заметил ее в конце улицы, ускорил шаг. «Так и есть, – подумал он. – Все начинается сначала». На ней был серый английский костюм, липы отбрасывали ей под ноги свои узорные тени. Она шла быстрым шагом, опустив голову и ничего не замечая вокруг. Как когда-то, на улице было полно офицеров. И броские заголовки в газетах напомнили Флавьеру о том времени:« Бомбардировки…», «Неизбежное поражение…» Она свернула в переулок, и Флавьер ускорил шаг, чтобы не потерять ее из виду. Вдоль узкой улочки тянулись лавки, антикварные и книжные магазинчики… Где он уже видел все это?.. Ах да, в Париже, на улице Сен-Пер. Рене перешла на другую сторону, зашла в небольшую гостиницу. Флавьер не сразу решился последовать за ней. Его удерживал какой-то суеверный страх. «Central Hotel» – гласила мраморная вывеска, а на дверях висело объявление: «Свободных номеров нет». У Флавьера подкашивались ноги, однако он перешел улицу. Взялся за ручку, которой только что касались пальцы Рене. Вошел в небольшой холл. В углу висела доска, с которой она, вероятно, сняла ключ от номера. В кассе мужчина читал газету.

– Что вам угодно? – спросил он.

– Та дама, – сказал Флавьер, – дама в сером, кто она?

– Та, что только что поднялась наверх?

– Да. Как ее зовут?

– Полина Лажерлак, – произнес мужчина с ужасным марсельским акцентом.