Текст книги "Из царства мертвых"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Буало-Нарсежак
Из царства мертвых

Пьеру Вери посвящается

Часть первая

Глава 1

– Послушай, Роже, – сказал Жевинь, – я бы хотел, чтобы ты последил за моей женой.

– Она что, тебя обманывает?

– Да нет…

– Тогда в чем дело?

– Даже не знаю, как тебе объяснить. Она какая-то чудная… Это меня и тревожит.

– Чего же ты, собственно, боишься?

Жевинь колебался. Он смотрел на Флавьера, и тот чувствовал, что его останавливает: Жевинь не решался быть до конца откровенным. Видно, он совсем не изменился за пятнадцать лет, что прошли с тех пор, как они вместе учились на юридическом факультете: все такой же сердечный, готовый душу излить, а по сути – скованный, застенчивый и несчастный. Вот и только что, когда Жевинь распахнул ему объятия: «Старина Роже! До чего я рад тебя видеть!» – Флавьер инстинктивно ощутил в этом движении какую-то неловкость, еле заметную нарочитость, натянутость. Жевинь суетился чуть больше, чем нужно, смеялся чуть громче, чем следовало. Ему все не удавалось забыть, что минуло целых пятнадцать лет и они оба изменились, даже внешне. Жевинь почти облысел, у него наметился второй подбородок. Брови порыжели, а возле носа выступили веснушки. Да и Флавьер был уже не тот, что прежде. Он и сам знал, что после той истории похудел и стал сутулиться. При мысли о том, что Жевинь может поинтересоваться, почему он стал адвокатом – ведь он изучал право, чтобы служить в полиции, – у Флавьера даже ладони вспотели.

– Нельзя сказать, что я чего-то боюсь, – продолжал Жевинь.

Он протянул Флавьеру шикарный портсигар. И галстуку него был роскошный, и костюм от дорогого портного. На пальцах блеснули кольца, когда он отрывал розовую спичку от фирменной пачечки из фешенебельного ресторана. Он втянул щеки и выпустил струйку голубого дыма.

– Тут надо уловить атмосферу, – проговорил он.

Жевинь и впрямь изменился. Он прикоснулся к власти. За ним угадывались комитеты, общества, товарищества – целая сеть полезных связей и влиятельных знакомых. При всем этом подвижные глаза остались прежними: так же быстро в них вспыхивал испуг, так же мгновенно они прятались за тяжелыми веками.

– Ах атмосферу! – не без иронии заметил Флавьер.

– По-моему, это слово самое подходящее, – стоял на своем Жевинь. – Жена вполне счастлива. Вот уже четыре года, как мы женаты… вернее, исполнится четыре через пару месяцев. Нам с лихвой хватает на жизнь. После мобилизации завод в Гавре работает на полную мощность. Потому-то меня и не призвали. Короче, если учесть все обстоятельства, нас можно назвать счастливой парой.

– Детей нет? – прервал его Флавьер.

– Нет.

– Продолжай.

– Как я сказал, у Мадлен есть все, что нужно для счастья. Да только что-то с ней не так. Она и раньше была со странностями: знаешь, перепады настроения, периоды депрессии… Но с некоторых пор ее состояние резко ухудшилось.

– Ты обращался к врачу?

– Само собой. Даже к светилам! У нее ничего не находят, понимаешь, ничего.

– Допустим, нет никаких органических изменений. А как с психикой?

– Да нет, говорю тебе, дело не в этом!

Щелчком он сбил с жилета пепел от сигары.

– Уверяю тебя, это совершенно особый случай. Поначалу я тоже было решил, что у нее навязчивая идея, какие-то безотчетные страхи, связанные с войной. То она вдруг замолчит: ей говоришь, а она вроде тебя и не слышит. То вдруг уставится прямо перед собой. Уверяю тебя, в этом есть что-то страшное. Можно подумать, она там видит… сам даже не знаю… ну, что-то невидимое. А когда приходит в себя… все равно у нее какой-то потерянный вид… будто она с трудом узнает собственный дом… и даже меня.

Забытая сигара догорала у него в руке. И он тоже уставился в пространство с тем обиженным выражением, какое Флавьеру случалось видеть у него и в прежние времена.

– Ну, раз она не больна, значит, притворяется, – бросил он нетерпеливо.

Жевинь поднял жирную ладонь с таким видом, будто хотел остановить возражение на лету.

– Мне это тоже приходило в голову. Я даже попытался было следить… Однажды пошел за ней… Она отправилась в Булонский лес, уселась там на берегу озера… и просидела неподвижно больше двух часов. Просто смотрела на воду…

– Что в этом такого?

– Да не в том дело. Просто она так всматривалась в эту воду… как бы тебе это объяснить… так пристально, с таким серьезным видом, будто это было бог знает как важно… А вечером она мне сказала, что не отлучалась из дому. Сам понимаешь, я не мог сказать, что следил за ней.

Флавьер то узнавал, то не узнавал своего бывшего сокурсника, и это начинало его раздражать.

– Слушай, – сказал он, – давай рассуждать логически. Или жена тебя обманывает, или она в самом деле больна, или же почему-то притворяется больной. Ничего другого тут быть не может.

Жевинь дотянулся до пепельницы на письменном столе и мизинцем сбил с сигары столбик белого пепла. Он невесело улыбнулся:

– Ты сейчас рассуждаешь точно так же, как и я поначалу. Но я-то ведь точно знаю, что Мадлен меня не обманывает… а профессор Лаварен заверил меня, что она вполне нормальна. И зачем ей притворяться? Чего она этим добьется? В конце концов, никто не станет симулировать ради собственного удовольствия. Никто не будет торчать битых два часа в Булонском лесу. А это ведь лишь один пример из многих.

– Ты с ней об этом говорил?

– Ясное дело, говорил. Спрашивал, что она ощущает, когда вот так… грезит наяву.

– Что же она ответила?

– Что я напрасно беспокоюсь… мол, она не грезит, а просто на душе у нее тревожно, как у всех нас сейчас…

– Тебе не показалось, что она была недовольна?

– Показалось. Недовольна, а главное – смущена, растерянна.

– То есть, по-твоему, она лгала?

– Вовсе нет. Наоборот, по-моему, она была напугана… Я даже расскажу тебе… кое-что забавное. Ты не помнишь тот немецкий фильм, который мы смотрели «У урсулинок» году в двадцать третьем – двадцать четвертом… «Якоб Бём», кажется…

– Помню.

– А выражение лица героя, когда его застали в мистическом трансе? Он еще пытался все отрицать, оправдывался, старался скрыть свои видения? Так вот, и у Мадлен было такое же лицо, как у того немецкого актера… растерянное, будто пьяное, с бегающими глазами.

– Только не говори мне, что твоя жена впадает в мистический транс!

– Я так и знал, что ты это скажешь… Старина, поначалу и я к этому отнесся точно так же. Тоже возмутился… Не хотел признавать очевидное…

– Она ходит в церковь?

– Как и все, по воскресеньям ходит к мессе… Это скорее светская привычка…

– Но она не похожа на тех женщин, что предсказывают будущее?

– Да нет. Говорю тебе, в ней будто что-то отключается. Мгновение – и она уже где-то далеко…

– То есть это происходит помимо ее воли?

– Несомненно. Я достаточно давно за этим наблюдаю, знаю, как у нее начинается… Она чувствует приближение припадка, пытается двигаться, говорить… Встает, иногда открывает окно, будто ей не хватает воздуха… Или на полную мощность включает радио… тут, если я вмешиваюсь, шучу, болтаю с ней о чем-нибудь, ей удается сосредоточиться, собраться с мыслями. Извини, что я так много говорю, но… Нелегко передать, что с ней творится в такие минуты… Ну а если я делаю вид, что мне не до нее, что я рассеян, поглощен своими делами, тут-то все и происходит… Вдруг она застывает, глаза следят в пространстве за какой-то движущейся точкой… то есть мне кажется, что эта точка двигается… Она прикладывает руку ко лбу и минут на пять – десять, редко когда дольше, превращается в сомнамбулу.

– Движения прерывистые?

– Нет. Впрочем, я ведь никогда не видел сомнамбул. Только не похоже, чтобы она спала. Она рассеянна, не в себе, будто это не она, а кто-то другой. Я знаю, это глупо звучит, но лучше не скажешь: не она, а кто-то другой.

В глазах Жевиня отражалось подлинное страдание.

– Кто-то другой… – пробормотал Флавьер. – Дикость какая-то!

– Ты не веришь, что существует нечто… что может влиять на людей?

Жевинь бросил в пепельницу изжеванную сигару и стиснул руки.

– Раз уж начал, – продолжал он, – придется рассказать все как есть. Среди родни Мадлен была одна чудн а я особа. По имени Полина Лажерлак. Собственно, она приходится Мадлен прабабкой Как видишь, родство довольно близкое. Лет в тринадцать-четырнадцать… не знаю, как и сказать… в общем, она заболела, у нее были какие-то странные судороги… а те, кто за ней ухаживал, слышали непонятные звуки у нее в комнате.

– Стук в стену?

– Да.

– Шарканье по паркету, будто двигают мебель?

– Да.

– Ясно, – сказал Флавьер. – В этом возрасте с девочками нередко происходят подобные вещи. Никто не может их объяснить. Как правило, это быстро проходит.

– Ну, я в этом мало что смыслю, – продолжал Жевинь. – Во всяком случае, Полина Лажерлак так и осталась немного чокнутой. Она собиралась уйти в монастырь, потом не захотела принять постриг… В конце концов вышла замуж, а через несколько лет вдруг без всякой причины покончила с собой…

– Сколько же ей тогда было?

Жевинь вытащил из нагрудного кармана платок и промокнул губы.

– Как раз двадцать пять, – сказал он тихо. – Как сейчас Мадлен.

– Черт побери!

Они помолчали. Флавьер обдумывал услышанное.

– Твоя жена, конечно, об этом знает? – спросил он.

– В том-то и дело, что нет… Я все это узнал от тещи. Вскоре после свадьбы она мне и рассказала о Полине Лажерлак. Тогда я ее слушал вполуха, только из вежливости… Если бы знать заранее! Теперь она уже умерла, а больше и спросить не у кого.

– Как ты думаешь… может, она нарочно так разоткровенничалась?

– Да нет, не похоже. Просто к слову пришлось. Но я отлично помню, что она просила ничего не рассказывать Мадлен. Видно, ей было неприятно, что в роду у них оказалась какая-то ненормальная. Лучше, чтобы дочь об этом не знала…

– Все-таки у этой Полины Лажерлак, вероятно, был какой-то повод для самоубийства?

– Похоже, что никакого. Она была счастлива: незадолго до этого у нее родился сынишка. Все надеялись, что материнство вернет ей душевное равновесие. Как вдруг…

– И все-таки я не вижу, при чем тут твоя жена, – заметил Флавьер.

– При чем? – подавленно повторил Жевинь. – Сейчас поймешь. После смерти родителей Мадлен, как водится, достались кое-какие безделушки, украшения, которые принадлежали ее прабабке, в том числе янтарное ожерелье. Так вот, она их то и дело достает, перебирает, любуется без конца с какой-то… ностальгией, что ли. Потом еще у нас есть портрет Полины Лажерлак, написанный ею самой… Она ведь тоже увлекалась живописью. Мадлен созерцает его часами как зачарованная. И это еще не все. Как-то я ее застал, когда она поставила этот портрет на стол в гостиной, рядом с зеркалом. Она надела ожерелье и пыталась сделать себе такую же прическу, как на портрете. С тех пор она так и ходит, – закончил Жевинь с видимым смущением, – с большим пучком на затылке.

– А что, она похожа на Полину?

– Ну… Разве только совсем чуть-чуть…

– Хорошо, я еще раз спрашиваю: чего же ты все-таки боишься?

Вздохнув, Жевинь снова взял сигару и рассеянно уставился на нее.

– Не знаю, как и признаться в том, что у меня на уме. В одном я уверен: Мадлен очень изменилась. Я тебе больше скажу… Иной раз мне приходит в голову, что женщина, которая живет со мной… вовсе не Мадлен!

Флавьер поднялся и заставил себя рассмеяться:

– Ну ты и скажешь! Кто же это, по-твоему? Полина Лажерлак? Не сходи с ума, Поль, дружище… Что ты будешь пить? Портвейн, чинзано, «Кап-Корс»? [1]1
  Кап-Корс – северное окончание острова Корсика. Здесь: вино с виноградников Кап-Корс.


[Закрыть]

– Портвейн…

Флавьер вышел в столовую за подносом и бокалами. Жевинь крикнул ему вслед:

– Я ведь даже не спросил, ты-то сам женат?

– Нет, – донесся до него приглушенный голос Флавьера, – и не имею ни малейшего желания.

– Я слышал, ты ушел из полиции? – не унимался Жевинь.

Последовало короткое молчание.

– Тебе помочь?

Оторвавшись от кресла, Жевинь подошел к открытой двери. Флавьер откупоривал бутылку. Жевинь привалился плечом к косяку.

– А у тебя тут славно. Извини, дружище, что морочу тебе голову своими историями… Чертовски приятно было тебя повидать. Надо бы сначала позвонить, но, понимаешь, я так закрутился…

Флавьер выпрямился, спокойно вытащил пробку. Неловкий момент миновал.

– Ты что-то говорил о кораблестроении? – напомнил он, разливая вино.

– Да. Мы делаем корпуса для катеров. Очень крупный заказ… Похоже, в министерстве боятся попасть в переделку.

– Еще бы! Со «странной войной» пора уже кончать. Ведь скоро май… Твое здоровье, Поль.

– Твое, Роже.

Они выпили, глядя друг другу в глаза. Стоя, Жевинь выглядел приземистым и коренастым. На фоне окна четко вырисовывалась его голова римлянина с мясистыми ушами и благородным лбом. А ведь Жевинь звезд с неба не хватает. Просто в нем есть какая-то капля провансальской крови: ей-то он и обязан своим обманчивым профилем римского проконсула. После войны он будет миллионером… Флавьер устыдился своих мыслей. Ведь и для его дел выгодно, что другие сейчас воюют. Пусть даже он признан негодным к военной службе, что это меняет? Он поставил бокал на поднос.

– Знаешь, эта история не выходит у меня из головы. У твоей жены никого нет на фронте?

– Какие-то дальние родственники, мы с ними почти и не знались. Можно сказать, никого.

– А как вы с ней познакомились?

– О, это очень романтическая история.

Жевинь рассматривал свой бокал на свет, подыскивая слова. Все тот же страх показаться смешным, из-за которого он и в прежние времена терялся и заваливал устные экзамены.

– Я с ней встретился в Риме. Ездил туда по делам. Мы остановились в одном отеле.

– В каком же?

– В «Континентале».

– А она что делала в Риме?

– Изучала живопись. Говорят, она замечательная художница. Я-то в этом ничего не смыслю…

– Она что, собиралась давать уроки?

– Какое там! Училась для собственного удовольствия. Ей ведь сроду не приходилось зарабатывать себе на жизнь. Представляешь, в восемнадцать лет ей уже купили машину. Отец у нее был крупным промышленником…

Жевинь повернулся и прошел в кабинет. Флавьер обратил внимание на его легкую, уверенную походку. Раньше он двигался порывисто, будто заикался всем телом. Богатство жены буквально преобразило его.

– Она по-прежнему увлечена живописью?

– Да нет, понемногу забросила. Все времени не хватает. Эти парижанки вечно заняты.

– Но все-таки у этих ее… отклонений… должна быть какая-то причина. Постарайся припомнить, может, было что-нибудь? Ссора, дурные новости? Ты же наверняка тоже об этом думал!

– Еще бы мне не думать! Да только ни до чего я не додумался… Не забывай, часть недели я провожу в Гавре.

– Выходит, эти приступы… рассеянности, затмения, как их ни называй, начались, когда ты уехал в Гавр?

– Нет, я был здесь. Как раз приехал. Это случилось в субботу, Мадлен была веселой, как всегда. Вечером она впервые показалась мне странной. Но я тогда не придал этому особого значения. Сам страшно устал…

– А прежде?

– Прежде? Ну, иной раз она бывала не в духе, но это же совсем другое дело.

– Ты уверен, что в ту субботу не произошло ничего особенного?

– Вполне уверен, по той простой причине, что мы весь день провели вместе. Я приехал утром, часов в десять. Мадлен только что встала. Мы поболтали… Только не требуй от меня подробностей, я их, естественно, забыл. Да и к чему мне было запоминать? Позавтракали мы дома.

– А где ты живешь?

– Что?.. Ах да, я ведь все эти годы не давал о себе знать… Я купил дом на авеню Клебер, сразу за площадью Звезды. Вот визитная карточка.

– Спасибо.

– После завтрака мы вышли… Помнится, мне нужно было кое-кого повидать в министерстве. Потом прошлись возле Оперы. Вот, пожалуй, и все. Самый обычный вечер.

– А как же припадок?

– Это случилось уже под конец ужина.

– Точно дату не помнишь?

– Дату, говоришь?

Заметив на столе записную книжку Флавьера, Жевинь принялся ее листать в поисках календаря.

– Помнится, был конец февраля… из-за этой встречи в министерстве… Так, суббота была двадцать шестого февраля. Значит, это было двадцать шестое.

Флавьер пристроился рядом с Жевинем на подлокотнике кресла.

– Скажи, почему ты надумал обратиться ко мне?

Жевинь нервно стиснул руки. Из его прежних странностей сохранилась только эта: в затруднительном положении он цеплялся сам за себя.

– Ты ведь всегда был мне другом, – пробормотал он. – И я не забыл, как ты интересовался психологией, всякими тайнами… Не в полицию же мне было идти! – И, заметив, как у Флавьера скривились губы, он добавил: – Узнав, что ты ушел из полиции, я и решил к тебе обратиться.

– Да, – произнес Флавьер, разглаживая кожаную обивку, – и правда ушел. – Резким движением он поднял голову. – Знаешь почему?

– Нет, но…

– Все равно узнаешь. Такие вещи всегда выходят наружу! – Он пытался улыбаться, говорить об этом спокойно, но голос выдавал его горечь. – Это скверная история… Хочешь еще портвейна?

– Нет, спасибо.

Флавьер подлил себе вина, стиснул бокал рукою.

– Со мной произошел… идиотский случай. Я был инспектором. Теперь уже не грех и признаться: не любил я эту работу. Меня отец заставил пойти по его стопам… Сам он дослужился до дивизионного комиссара и не представлял другой карьеры для сына. В таком деле нельзя принуждать… Мне не следовало поддаваться. Короче, как-то раз мне поручили задержать одного типа. Да нет, это не был опасный преступник. Просто ему пришло в голову спрятаться на крыше… А со мной был один сотрудник, славный такой парень по фамилии Лериш…

Он залпом выпил вино, так что слезы выступили на глазах. Откашлялся, пожал плечами, как бы смеясь над своей неловкостью.

– Сам видишь, – попытался он пошутить, – как только всплывает эта история, я сразу в слезы… Крыша была покатая. Снизу доносился шум машин. Этот тип, безоружный, спрятался за трубой… Нам надо было его окружить. Да только я… не смог спуститься.

– Головокружение! – сказал Жевинь. – Ну да, помню, ты всегда этим страдал.

– Вместо меня пошел Лериш… и упал.

– Вот как! – произнес Жевинь.

Он опустил глаза, так что Флавьер не мог прочесть его мыслей, хотя по-прежнему смотрел ему в лицо. Затем Флавьер продолжил вполголоса:

– В любом случае лучше, чтобы ты знал.

– Нервы всегда могут подвести, – заметил Жевинь.

– Ясное дело, – жестко произнес Флавьер.

Они помолчали, затем Жевинь сделал рукой неопределенный жест.

– Очень жаль, конечно, но ты-то здесь ни при чем.

Флавьер открыл ящичек с сигаретами.

– Угощайся, старина.

Рассказывая свою историю, он всегда ощущал какое-то тупое недоверие слушателей. Никто не принимал его всерьез. Как заставить их услышать тот нескончаемый вопль, сначала пронзительный, а потом приглушенный безумной скоростью падения? Возможно, у жены Жевиня и была какая-то тайная мука, но что может быть страшнее его воспоминаний? Разве ее преследовал во сне этот крик? Разве вместо нее кто-нибудь умирал?

– Я ведь могу на тебя рассчитывать? – спросил Жевинь.

– Что я должен делать?

– Просто последить за ней. Прежде всего мне важно знать твое мнение. Рассказать тебе о ней уже было для меня таким облегчением… Ты ведь согласен?

– Если тебе и впрямь от этого станет легче.

– Дружище, ты даже не можешь себе представить, до какой степени! Ты свободен сегодня вечером?

– Нет.

– Жаль. Я бы пригласил тебя поужинать у нас. Тогда в другой день?

– Нет. Лучше, чтобы она меня не знала. Так мне будет проще следить за ней.

– И то верно, – согласился Жевинь. – Но все-таки ты должен ее сначала увидеть.

– Пойдите с ней в театр. Там я смогу ее рассмотреть, не опасаясь показаться нескромным.

– Мы завтра вечером идем в театр «Мариньи». У меня там ложа.

– Значит, и я приду.

Жевинь взял Флавьера за руки.

– Спасибо тебе. Видишь, я был прав. Ты и впрямь находчивый малый. Я бы сам никогда не додумался устроить встречу в театре. – Он принялся шарить во внутреннем кармане пиджака и вдруг заколебался. – Ты только не обижайся, старик. Нам нужно решить еще один вопрос. Ты меня понимаешь? Раз ты был так любезен и согласился помочь…

– Да ладно, – остановил его Флавьер. – Это всегда успеется.

– Точно?

Флавьер похлопал его по плечу.

– Меня заинтересовали не деньги, а сам этот случай. Мне кажется, что мы с ней чем-то похожи… и, возможно, мне удастся узнать, что она скрывает.

– Но, уверяю тебя, она ничего не скрывает.

– Посмотрим.

Жевинь взял свою серую шляпу и перчатки.

– Как у тебя дела в конторе?

– Идут, – ответил Флавьер, – жаловаться не приходится.

– Если только я могу быть чем-то полезен… Буду рад помочь. Я ведь пользуюсь влиянием… особенно сейчас.

«Влиянием тыловой крысы», – подумал Флавьер.

Это пришло ему в голову так внезапно, что он даже отвернулся, чтобы не встретиться с Жевинем взглядом.

– Сюда, пожалуйста, – произнес он вслух. – Лифт не в порядке.

Они вышли на тесную лестничную клетку. Жевинь подошел поближе к Флавьеру.

– Действуй по своему усмотрению, – прошептал он. – Если понадобится что-нибудь сообщить, позвони мне на работу, а еще лучше зайди. Главное, чтобы Мадлен ни о чем не узнала. Стоит ей заметить, что за ней следят… Бог весть, что тогда будет!

– Можешь на меня положиться.

– Спасибо тебе.

Жевинь спустился по лестнице. Дважды он оборачивался, чтобы помахать рукой. Вернувшись к себе, Флавьер выглянул в окно. Огромная черная машина медленно отъехала от тротуара и направилась к перекрестку. Мадлен!.. Ему нравилось это томное имя. Как она могла выйти замуж за этого толстяка? Верно, она и вправду его обманывает. Дурачит его! Так ему и надо, с этими его замашками богача, с его сигарами, кораблями, административными советами и всем остальным… Флавьер не выносил чересчур самонадеянных людей, хотя многое бы отдал за капельку их уверенности в себе.

Резким движением он захлопнул окно. Потом походил по кухне, стараясь убедить себя, что голоден. Чего бы такого поесть? Он посмотрел на ряды консервных банок в стенном шкафу. Как и все, он запасся провизией, хоть и считал, что это глупо: ведь война наверняка скоро кончится. Взял несколько крекеров и початую бутылку белого вина, хотел было присесть, да решил, что на кухне неуютно, и вернулся в кабинет, грызя на ходу печенье. По пути включил радио, хотя заранее знал все, что скажут: «Стычки патрулей… Артиллерийский обстрел с обоих берегов Рейна». Но голос диктора создавал ощущение, что рядом есть кто-то живой. Флавьер присел, выпил немного вина. В полиции он не добился успеха, в армию его не взяли… На что же он вообще годен? Он открыл ящик стола, достал зеленую папку и написал в правом верхнем углу: «Досье Жевиня». Затем сунул туда несколько листков чистой бумаги и застыл, уставившись в пустоту отсутствующим взглядом.