Текст книги "Ангел бездны"

Автор книги: Пьер Бордаж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

31

Удары весел заглушались шумным течением реки и грохотом грузовиков на мосту. Ветер разносил ядовитые миазмы выбросов из труб химических заводов. Сидя на носу лодки, перевозчик энергично орудовал веслом, и мускулы на его оголенных руках вздувались, как узлы на виноградной лозе. Несмотря на его усилия, лодку сносило вниз, к устью Дуная.

Пиб опасался, что суденышко камнем пойдет ко дну под тяжестью слишком многочисленных пассажиров. На пристани Зелев, полуразрушенной и изъеденной ржавчиной, в лодку погрузилось около дюжины человек в плоских шапках, с недоверчивым взглядом и замкнутыми лицами. Воротники курток у всех были подняты. Они рассчитались за переправу без единого слова, отдав деньги не перевозчику, а юному официанту из ресторана, который появился за пятнадцать минут до полуночи и потребовал у Стеф оговоренные двести евро. Пибу показалось, что другие заплатили меньше, намного меньше.

– Грузовик любое направление на тот берег, – шепнул официант. – Везти, куда скажете.

Стеф показала на других пассажиров.

– А эти? Почему они не пошли по мосту?

– Они румыны, эмигранты, террористы, возвращаться к себе, чтобы воевать легионеров, понятно?

Бороться с легионами архангела Михаила было трудно в любом месте Европы, но схватка с ними в Румынии означала почти самоубийство. Стеф и Пиба окружали люди с серьезными решительными лицами – трагические маски тех, кто пересекал границу, не надеясь на возвращение. Глаза их туманила ностальгия. Они уже жалели, что покидают эту землю, где дышали, ходили, говорили, любили, ненавидели.

Разноцветная подсветка моста в Рузе постепенно уплывала все дальше. Перевозчик перестал грести и застыл, вслушиваясь в темноту. Властным жестом он приказал умолкнуть одному из румын, который тихо переговаривался с соседом, затем поставил весло поперек течения, направляя лодку к берегу. Днище заскрежетало о камни, и метров через тридцать лодку вынесло на грязный пляж. Перевозчик явно нервничал и беспокойно озирался по сторонам. В обратный путь он отправился сразу после высадки пассажиров. Румыны двинулись по узкой тропинке, проложенной в густых зарослях.

– Что будем делать? – выдохнул Пиб.

– Пойдем за ними.

Тропинка вела в бывшую промышленную зону, подвергшуюся разрушительной бомбардировке. Румыны уверенно ориентировались в лабиринте разбитых и заросших кустарником дорог. Луна показывалась временами, бросая мертвенно-бледный свет на призрачные строения, загадочные металлические конструкции, обвалившиеся крыши, опрокинутые краны.

Румыны свернули на другую дорогу, почти похожую на настоящую, и остановились около административного здания – одного из редких строений, уцелевших под бомбами. Одни расселись на ступеньках, другие прислонились к металлической ограде, и все дружно закурили.

– Что они делают? – прошептал Пиб.

– Ждут. Мы поступим так же.

– Мы даже не знаем, чего они ждут.

– Надо полагать, грузовик.

Заметив груду камней в нескольких метрах от ограды, Стеф направилась к ней и села. Пиб последовал ее примеру. Ожидание оказалось долгим, и румыны, которые поначалу не обращали на них никакого внимания, стали все чаще бросать на Стеф откровенно сальные взгляды. Глаза у них заблестели. Наверное, им пришло в голову, что они ничем не рискуют, если приятно проведут время с этой беззащитной на вид девушкой. Она была одета как болгарская крестьянка, но кожа и светлые глаза выдавали иное, более дальнее и более лакомое происхождение. Быть может, Восточная Европа. Плевать на то, что ей понадобилось в этом глухом уголке Румынии, – они просто увидели уникальный шанс исполнить заветную мечту. Смерть царила на землях архангела Михаила, и они не собирались отказываться от последнего подарка судьбы. Не сговариваясь, они стали окружать Стеф и Пиба. Ностальгия в их глазах сменилась желанием. Один из них, худой темноволосый мужчина лет тридцати, расстегнул брючный ремень и жестом приказал Стеф раздеваться. Второй схватил Пиба за руку и потащил прочь от груды камней.

Пиб не почувствовал ни малейшего признака паники. Он ощущал необыкновенное спокойствие, как если бы все происходящее его совершенно не касалось.

Мгновенное превращение товарищей по подполью в хищных зверей не возмутило и не оскорбило его. Он не оказывал сопротивления тому, кто волок его в сторону. Не пробуждать подозрений. Краем глаза он видел, как другие образовали крошечную арену вокруг Стеф – ради представления, в котором они были и зрителями, и участниками. Она держалась безучастно и равнодушно, словно покорившись своей участи. Послышались крики, и стороживший Пиба румын остановился, обернулся, привстал на цыпочки. Пиб догадался, что Стеф попыталась вытащить свой кольт, но насильники тут же выбили пистолет из ее рук.

Теперь действовать предстояло ему.

Воспользовавшись тем, что его цербер отвлекся, он быстро сунул руку во внутренний карман куртки, схватил пистолет и снял его с предохранителя. Румын повернулся к нему в тот момент, когда он уже вытащил оружие. Пиб сильно ударил его рукоятью в подбородок. Тот издал сдавленное рычание, пошатнулся, отступил назад, но не упал и рухнул на землю лишь после второго мощного удара по затылку. Увлеченные зрелищем в центре арены, другие ничего не заметили.

Пиб встал у них за спиной и для начала выстрелил в воздух. Все они разом обернулись. Несколько секунд ошарашенно смотрели на мальчишку с пистолетом и на своего товарища, неподвижно лежащего на земле. Потом расступились, открыв главных действующих лиц – худого брюнета со спущенными штанами и двух его подручных, которым было поручено раздеть и держать девушку. Пиб увидел, как один из них направил на него кольт Стеф, и тут же нажал на курок. Раненный в плечо или в бок румын выронил пушку и осел на землю. Остальные мгновенно рассеялись в темноте, словно стайка перепуганных воробьев. Худой мужик неловко натянул брюки и сбежал, не дожидаясь продолжения.

Пиб поднял кольт и протянул его Стеф, не удостоив раненого взглядом. Она взяла пистолет с безмятежной улыбкой, и, поправив одежду, сунула его за пояс шаровар.

– Капитан, эти румыны, можно подумать, все хотят залезть тебе под юбку, – проворчал Пиб.

– Хотеть не означает мочь. К тому же, у меня есть ангел-хранитель. Я знала, что ты вмешаешься.

– Ну да. А если бы я…

– Со всеми твоими «если», Пиб, можно заблудиться среди бесконечных возможностей.

Тишину разорвал рокот мотора, пучок света из фар пробежался по дороге, кустам, груде камней. Из темноты возник грузовик, который остановился возле металлической ограды, затем появился второй, и вслед за ним еще пять-шесть машин с огромными прицепами застыли у обочины. Водители заглушили моторы, выключили фары, спустились из кабин и вступили в оживленную беседу с румынами. По их взглядам, жестам, нервному возбуждению Пиб понял, что они говорят о нем и Стеф. Один из шоферов отделился от группы и двинулся к ним тяжелой поступью буйвола. Гигант с широкими плечами, пепельными волосами, голубыми глазами – такими светлыми, что казались почти белыми. В белой рубахе, которую распирали мускулы, широких черных штанах с множеством карманов и спортивных туфлях на толстой подошве.

– Вы говорите по-французски?

Сам он говорил с сильным северным акцентом уроженца Прибалтики или Скандинавии.

– Мы ищем машину до восточных Карпат, – ответила Стеф.

Шофер указал пальцем на раненого, валявшегося в луже крови.

– Вы часто стреляете в людей?

– Только когда они на нас нападают, – бросил Пиб.

– А он напал на вас?

– Он хотел изнасиловать ее со своими дружками и пытался всадить пулю в меня. Но вообще-то он классный парень!

Шофер мотнул головой в сторону группы румын.

– А вот они утверждают, что она шлюха. Потребовала тридцать евро с каждого за…

– Они чепуху городят. Шлюха не пошла бы на заработки в нищую глушь. И не взяла бы с собой братишку.

– Она твоя сестра?

– Ну да.

Шофер повернулся к румынам и другим водителям, которые, выстроившись возле ограды, явно ожидали, чтобы он перевел им разговор.

– Зачем вам понадобилось ехать в Карпаты?

– Говорят, там очень красивые места, – сказала Стеф.

– Сколько вы готовы заплатить за такое путешествие?

– Сколько вы хотите получить?

Шофер на секунду задумался.

– Триста евро с каждого. Я еду до города Руман.

– Через Пиатру проезжаете?

Шофер кивнул.

– Почему здесь так много грузовиков? – спросил Пиб.

– Все шоферы надеются подзаработать за счет подпольных пассажиров. В грузовике легче проскочить, чем в автобусе или в поезде. Мало кто попадается. К тому же мы, дальнобойщики, колесим по всей Европе. Если бы вы захотели, я мог бы доставить вас в Будапешт, Прагу, Берлин, Гамбург, Копенгаген.

– С нас хватит Пиатры.

– Бабки у вас есть?

Стеф вытащила пачку из кармана блузы и отдала шестьсот евро шоферу. Тот пересчитал и, аккуратно уложив банкноты в бумажник, знаком велел следовать за ним. Другие водители что-то крикнули ему на гортанном языке. Он ответил им сухо, сделав презрительный жест в сторону румын. Завязавшийся жаркий спор он прекратил, яростно выругавшись, и быстро отошел к своему грузовику. С легкостью вскочив на подножку прицепа, он открыл маленькую дверцу в одной из двух створок.

– Полезайте туда. Я принесу вам еду и воду в Бухаресте. Это входит в плату.

Пиб также вскочил на подножку. Он почувствовал себя крошечным рядом с шофером, в котором было, вероятно, два метра пятнадцать.

– Надеюсь, вы не против путешествовать в компании мертвецов, – сказал шофер с хохотом, в котором прозвучали печальные нотки.

– Что вам кричали остальные? – спросила Стеф.

– Что я напрасно взял пассажирами тех, кто убивает румын. Что об этом все узнают, и мне несдобровать. Ни один подпольщик не сядет больше в мой грузовик.

– Вас это не пугает?

– Мне плевать. Это мое последнее путешествие между Данией и Грецией.

– Вы им об этом не сказали?

– Слово серебро, молчание золото.

– Еще один вопрос: где вы научились говорить по-французски?

Шофер помрачнел.

– Я семь лет прожил во Франции. Женился там на француженке.

– Почему вы ее бросили?

– Это она меня бросила. Она была членом террористической организации. Ее арестовали, потом отправили в лагерь. Я стал шофером, чтобы найти ее. Побывал во всех лагерях Европы. Два года назад я узнал, что она умерла.

Он втолкнул их в прицеп и, включив фонарик, обвел лучом света свой груз – деревянные гробы, каменные плиты и другие предметы похоронного обряда.

– Не бойтесь, гробы пустые, – сказал шофер. – Фонарик я вам оставлю. В кабине у меня есть другой. Устраивайтесь со всеми удобствами. В Пиатре мы будем только завтра, во второй половине дня.

Он вышел и запер дверцу на ключ. Они обнаружили в прицепе грязные одеяла и расстелили их в проходе между двумя рядами гробов. Сквозь тонкие металлические стенки доносились яростные голоса, затем хлопнула дверь кабины, грузовик тронулся с места и медленно покатил по вспученному асфальту.

Шофер, как и обещал, принес им еду и питье в пригороде Бухареста. Грузовик стоял на месте уже больше получаса, и они стали опасаться, не случилось ли какой-нибудь беды. Близкий к черноморскому побережью, колыбели архангела Михаила, Бухарест оказался главной мишенью исламистов в начале войны и пережил тринадцать бомбардировок. Система контроля здесь была самой строгой, свирепость и многочисленность охраны поражала воображение. Этот румынский город стал официальной столицей Европы, куда политики, чиновники высшего ранга, руководители крупных заводов, представители разнообразных лобби, военные в больших чинах стекались тысячами, толпясь в многочисленных дворцах, возведенных вдоль набережной Дамбовиты.

– Настоящее осиное гнездо, – сказал шофер. – Тут черных ангелов больше, чем самих горожан.

– А вы сами-то поели?

– За меня не волнуйтесь. Я не из тех, кто умрет от голода.

Они принялись жадно поглощать хлеб, колбасу, сыр и пирожные, которые он принес в большом пластиковом пакете, добавив туда бутылку газированной воды и розового вина с медовым привкусом. Он немного посидел с ними, испытывая явное удовольствие от разговора с пассажирами, приехавшими из Франции, – страны, где он не бывал со времени ареста своей жены. Она не подарила ему ребенка, о чем он теперь сожалел – у него был бы ее живой портрет. Он, как последний дурак, даже не подозревал, что она вступила в террористическую организацию. Если бы она ему об этом сказала, он бы тоже стал сражаться с мерзавцами, которые превратили этот большой прекрасный континент в гигантскую могилу. Она сумела бы вовлечь его. Узнав о ее смерти, он чуть ли не десять раз был на грани самоубийства. И никогда не испытывал желания сойтись с другой женщиной – жил одной только надеждой отыскать ее в каком-нибудь лагере на территории Европы. Теперь душа его была пуста и мертва. После этого путешествия он решил уехать на крайний север и странствовать в полном одиночестве на последних льдах планеты. Быть может, белая безмолвная пустыня поможет ему забыть о человеческом безумии и о своем несчастье.

Перед тем как уйти, он добавил:

– Будьте начеку там, в Пиатре. Не знаю, что вы намерены делать в этом скопище дерьма, но особо не рассчитывайте, что вам удастся попасть в бункер архангела Михаила. Туда даже муха не пролетит. Там полно подземных ходов и пещер. Кажется, ребятишки-ромы облазили их вдоль и поперек. Попробуйте копнуть с этой стороны. Я высажу вас у въезда в город, идет?

До рассвета грузовик ехал без остановок, потом замедлил ход и встал у бензоколонки, если судить по запаху и звукам. Пиб всю ночь практически не спал. В нем свершился переворот, природу которого ему пока не удавалось постичь, как если бы он не мог привыкнуть к своему новому внутреннему миру, как если бы это был кто-то другой. Все его страхи вдруг исчезли, и ничего не осталось от прежних мыслей, столь привычных, что они стали сутью его существа. Он испытывал то же дивное спокойствие, как во время нападения румын на Стеф, он спрашивал себя, не теряет ли он рассудок, не опадают ли с него чувства и тревоги, подобно листьям с засохшего дерева, не умерла ли и его душа. Когда-то жизнь представлялась ему чередой падений и взлетов, приятных или болезненных соприкосновений, страстных желаний и испытаний, в которых закаляется воля. Теперь он купался в ощущении постоянства, где ничто не имело значения, где исток изливался сам собой, радуясь только своему журчанию. Песня столь восхитительная, что он еще не смел прислушиваться к ней. Если он уловит ее, вернуться назад уже не сумеет, переворот завершится, вчерашний Пиб будет отброшен, как обветшавшая одежда. И не сможет он обрести укрытие в старых мечтах, в подвале родительского дома, в глубине своих сумрачных дум – он познает нескончаемые единовременные игры вселенной, вступит на ошеломительную дорогу, ведущую к человеку. Чудесная и страшная перспектива. Жизнь его не будет размечена обычными вехами, на нее не повлияет ни далекое, ни недавнее прошлое, никогда не впишется она в коллективную или индивидуальную память – каждое мгновение будет она взрываться роскошным всполохом, радикально разрушая самое себя и тут же восстанавливая свою целостность, смеясь над муками и наслаждениями. Она будет совершать прыжки из настоящего «настоящее, со скалы на скалу, из секунды в секунду, ей будут неведомы начало и конец, на смену которым придет череда непрестанных возрождений, мгновений вечности.

Вытянувшись на одеяле, Стеф внимательно следила за ним, явно радуясь, что он следует за ней в ее мир. Сама она уже давно шла по узкой и полной света тропе, куда отваживаются ступить лишь немногие из смертных.

– Мы новые чудовища, Пиб, – сказала она со счастливым смехом. – Мутанты. Дети эволюции, не зависимой от миражей биотехнологии и тех химер, которым человечество поклонялось тысячелетиями. Мы – отрицание религии, науки и истории.

– Кто делает так, чтобы это случилось с тобой или со мной? – спокойно спросил Пиб в полном согласии с самим собой.

– Зачем тебе знать? Все эти почему, кто, как, все причины и следствия образуют цепь, которая приковывает нас к бесконечным и абсурдным поискам.

– Странно, я… я больше ничего не хочу, у меня нет никаких желаний.

На глазах у Пиба выступили слезы. Стеф, приподнявшись, погладила ему щеку тыльной стороной ладони.

– Это ошеломляет, правда? Для большинства людей отсутствие желаний означает прекращение жизни. Для тебя и для меня, для всех тех, кто раньше нас пошел этой дорогой, точнее, не-дорогой, дело обстоит прямо противоположным образом: жизнь начинается, когда исчезают желания.

– А ты уже давно…

Вопрос его угас на губах Стеф.

32

Он прижал глаз к идентификатору радужной оболочки, ощутил легкую вибрацию сканирующего аппарата, отступил на шаг, когда на крошечном экране высветилась надпись «завершение проверки», подождал, пока откроется с клацающим лязгом бронированная дверь, вошел в первый грубо бетонированный коридор, отдал служебное оружие одному из четырех церберов и претерпел обычный обыск на первом контрольном пункте – неприятное прощупывание пальцами, танец детектора по мундиру, наигранно сочувственные извинения, возврат пистолета, разрешение продолжать путь, – оказался в другом коридоре, уже со стенами из металла, ведущем в первый тамбур, где ему пришлось томиться добрых полчаса, прежде чем загорелся зеленый огонек окончательного допуска. Разумная бдительность в подобном месте была, конечно, необходима, но в последнее время она достигла масштабов паранойи. Архангел Михаил утверждал, что террористы попытаются проникнуть в бункер. Странное пророчество: у оппозиционеров не было ни малейшего шанса проскочить сквозь ячейки столь плотной сети. Однако столько народу сновало в разных направлениях по этому мощно укрепленному подземелью, что шпионы и предатели вполне могли бы слиться с толпой. Даже высших офицеров подозревали в том, что они поддерживают Великую Нацию Ислама или европейские террористические организации. Времена были такие, что подозрение равнялось приговору, иными словами, немедленной казни. Меньше чем за год более двухсот членов военной и гражданской администрации были расстреляны или обезглавлены.

Он боялся вызвать недовольство архангела или его приближенных, и, поскольку хотел увидеть молодую жену, с которой он обвенчался накануне отъезда в Румынию, и познакомиться с ребенком, которого она ему подарила, старался хорошо исполнять свою работу и не общаться с теми, кого поразила гангрена неблагонадежности. Он жил не в бункере, а в квартире в центре Пиатры – маленького румынского городка, где селились более или менее официальные послы, более или менее востребованные советники, более или менее продажные политики, более или менее сомнительные аферисты. Они приезжали сюда со всех континентов и встречались в кафе или в холлах отелей, пытаясь раздобыть самое драгоценное и самое недостижимое сокровище Пиатры: допуск в крепость, большую часть которой составляло подземелье, где принимались важнейшие в Европе решения.

Он был рад, что не живет постоянно в этом бетонном бункере, где сам воздух был искусственным, где чахлые растения создавали видимость растительности, где любое перемещение означало унизительные обыски на трех, как минимум, контрольно-пропускных пунктах. Он перестал считать, сколько раз ему с маниакальной извращенностью прощупывали пах. Церберы – большей частью нижние чины – не отказывали себе в удовольствии поглумиться над старшими офицерами, осматривая их с нарочитым тщанием и подолгу, без всякой необходимости, выдерживая в крайне неудобной позе: наклониться вперед, положить руки на стену, расставить ноги, расслабить член.

Сначала он оправдывал это, считая, что от подобных драконовских мер зависит спасение Европы. Теперь его все чаще охватывало раздражение. Ему казалось, что в этом замкнутом пространстве укоренилось зло, разбухавшее при искусственном освещении, проникавшее в души обитателей бункера, полностью оторванных от реальности. Словно сама кровь портилась в этом застойном воздухе, в этой затхлой отравленной атмосфере.

Его главной обязанностью было поддерживать связь между Восточным фронтом и генеральным штабом в Пиатре. Он входил в состав армейских инспекторов – довольно высокое звание, равное прежнему подполковнику. По должности ему предписывалось изучать еженедельные рапорты полевых офицеров, проверять состояние траншей и прочих защитных сооружений, посещать казармы и оценивать условия жизни пехотинцев и артиллеристов, делать соответствующие выводы и представлять их своему начальнику, престолу Жану де ла Валетте. Поскольку вышестоящие инстанции никак не реагировали на его докладные записки, он все чаще начинал думать, что эта работа никого не интересует или – что было одно и то же – никому не нужна. Он уже давно предупреждал – не пророчествуя, а опираясь на серьезные статистические данные, – что полевые офицеры, все более молодые и все более экзальтированные, будут совершать самоубийственные поступки, чтобы спастись от бездействия, вполне сносного с бокалом шампанского в руке и с ногами в тепле, но совершенно невыносимого в грязи траншей и ледяных туманов Молдавии, и что их солдаты, доведенные до крайности отчаянием, страхом и скукой, охотно последуют за ними в эти героические и абсурдные вылазки. От него отделывались отговорками, упирая главным образом на то, что хорошо обученные кадровые офицеры в большинстве своем погибли на Восточном фронте.

Приближенные архангела Михаила упорно отстаивали эту позиционную войну, столь же бессмысленную, сколь убийственную для солдат. Не далее как вчера капитан второго пехотного полка слетел с катушек и повел две тысячи своих людей на орду в шесть или семь тысяч усамов. Две тысячи трупов на пространстве от межи Сен-Шарль до траншеи Сент-Андре – даже больше, если считать и тела врагов. Большей частью добитые ножом, изувеченные, оскальпированные, кастрированные, расчлененные. Лейтенант, возглавивший контрнаступление и отбросивший волну исламистов с этой залитой кровью земли, привел его сюда, чтобы он собственными глазами увидел ужасное зрелище и доложил обо всем – это ведь ваша работа? – «тыловым крысам» в Пиатре.

Сегодня он в очередной раз попытается это сделать. Предъявив свою пластиковую карточку охранникам у входа на первый уровень подземелья, он сообщил им, что должен участвовать в собрании инспекторов под председательством престола Жана де ла Валетта. Один из часовых, который нервно поглаживал приклад своей штурмовой винтовки, ответил вежливо, но твердо, что ему придется посидеть в зале ожидания, пока данные о нем не пройдут надлежащую проверку. Он поклонился с ироничным почтением и вошел в небольшую комнату.

Все черное ему опостылело. Черные мундиры, черные мысли. На одной из жестких скамей в зале ожидания сидел рыжеволосый с проседью человек в штатском и, сдвинув очки на кончик носа, внимательно читал светло-серые листочки, распечатку из информационного бюро архангела Михаила. Он постарался разместиться как можно дальше от этого посетителя, который, подобно ему, застрял в лимбе бункера. У него не было никакой охоты обмениваться привычными банальностями.

Напрасный труд: другому явно хотелось завязать разговор.

– Вы инспектор, верно?

Правильный французский, легкий американский акцент. Посетитель выпрямился и поправил очки. Блестящие ореховые глаза.

– Как вы догадались?

– Моей заслуги тут нет. Я видел вас на четвертом уровне подземелья. Вы были вместе с престолом Жаном де ла Валеттой. У меня превосходная зрительная память.

– Вы американец?

– Вашей заслуги тоже нет. Мой акцент выдает меня за сто километров.

Американец пересел на скамью напротив. От него исходил сильный, почти одуряющий запах Мыла. Такой же щелочной аромат источали все американцы, проживающие в Пиатре или в бункере. Они панически боялись микробов и по несколько раз в день принимали душ, смазывали тело и волосяные покровы дезинфицирующими препаратами. Их было немало в подземелье, на улицах и в самых охраняемых гостиницах Пиатры. А ведь официально они прервали все дипломатические отношения с Европой подтем предлогом, что старый континент не согласился с их видением мира после молниеносных атак на Иран и Сирию, исходя из теории невмешательства, противоречащей как его собственной безопасности, так и интересам демократического мира. На деле они предали давнего союзника, направив против него гнев исламистов посредством тотальной информационной войны, которая привела к окончательному роспуску ООН, вторжению усамов на европейский юго-восток и сокрушительному контрнаступлению легионов архангела Михаила.

Он не мог понять причин этого американского нашествия. Зачем они вернулись к тем, кого бросили на произвол судьбы? Что надеялись получить от спасителя Западной Европы? На сей счет выдвигались прямо противоположные теории: согласно одним, американцы не ожидали, что их европейские «братья» смогут так эффективно противостоять ордам усамов, поэтому и решили возобновить дипломатические и экономические отношения со старой союзницей, которую втянули в войну с исламистами. Согласно другим, их великолепный изоляционизм привел к такому внутреннему кризису, что они должны любой ценой завоевать прежние рынки. Или же их обуяло раскаяние, и они поделились – явно неудачное слово – сведениями, полученными со спутников, предложив европейцам помощь в стратегии и логистике. Возможно, они были просто стервятниками, привлеченными смердящей плотью Европы и явившимися вести борьбу за ее останки…

– Я так давно уехал из Мичигана, что иногда спрашиваю себя, существует ли он на самом деле, – продолжал американец. – Меня зовут Майк, счастлив познакомиться с вами.

– Что вы делаете в Пиатре, Майк?

Американец заколебался, прежде чем ответить полушепотом:

– Версия официальная или полуофициальная?

– Полагаю, вы ограничитесь официальной.

Майк с улыбкой кивнул.

– Меня прислали сюда, чтобы продать вакуумные бомбы и прочие взрывчатые вещества легионам архангела Михаила.

– И сколько вы их продали?

– Ни одной. Зато у меня много свободного времени.

– Понятно, полуофициальная версия…

Американец склонил голову, отдавая должное проницательности собеседника.

– Реально мы направлены сюда американским правительством в качестве советников при генеральном штабе европейской армии. Большинство моих соотечественников, работающих в Пиатре, являются служащими Пентагона. Мы почти все принадлежим к старой доброй группе 2POG, pro-active pre-emptive operations group. [10]10
  Группа наступательных и превентивных военных операций (англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть]

– Зачем вы мне это рассказываете? Мы же не знакомы.

Сухие морщинистые губы Майка искривились в ухмылке. Внезапно он постарел и поник под тяжестью невидимой ноши, столь же серой и зловещей, как стены этой комнаты.

– Мы не должны способствовать победе наших старых европейских друзей, отнюдь нет, напротив, нам дан приказ затягивать эту дьявольскую войну как можно дольше.

– В чьих интересах?

– Вы, наверное, слышали о теории плодотворного хаоса. Мы думаем, мое руководство думает, что для нашего народа выгоден бардак, воцарившийся в других странах. Лично я не имею от этого ничего, кроме головной боли. И всяких пакостей. Меня не было так долго, что моя жена потеряла терпение и ушла к одному из моих школьных друзей.

– Вы сказали, затягивать войну… Какими же средствами?

– Позиционная война, оборонительная стратегия, сидение в окопах и прочая чепуха, испробованная в войну 1914–1918 годов. Все это закончится миллионами смертей и полным истощением обеих сторон, возникнет грандиозная потребность реконструкции, появятся огромные рынки, начнется бэби-бум, возродится исступленное потребление, короче, мы вернемся к старым добрым истокам капитализма. Вдобавок мы, американцы, в очередной раз явимся в роли спасителей.

– А шишки из генштаба, они вас слушаются?

Майк закурил и откинулся на спинку скамьи, чтобы выпустить громадный клуб дыма. Сладковатый аромат сигареты вызвал у него тошноту и одновременно желание затянуться, ощутить в горле пощипывание от коричневого табака.

– Эти старые задницы обходятся нам недешево! Бабки и удовлетворение потребностей – только это их интересует. Любых потребностей, среди которых встречаются довольно мерзкие.

– А что же архангел Михаил?

Они немного помолчали, наблюдая, как сливается дымок их сигарет.

– Архангел остается для меня загадкой, – ответил Майк усталым голосом.

– Как и для всех, полагаю.

– Я не вхожу в его ближайшее окружение, я только звено в цепи, простой исполнитель. Делаю свою работу и ничего не знаю о тайнах богов.

– Наверное, именно ваша группа советует генеральному штабу использовать генетически модифицированных солдат для охраны внутреннего порядка.

Американец хищно оскалился.

– Этот удар нас едва не подкосил. Ведь мы переманили к себе лучших ученых Европы. Мы никак не ожидали, что старая шлюха сумеет превзойти нас в сфере биотехнологии. Для наших планов это могло бы иметь роковые последствия. Мы похитили несколько таких солдат, чтобы изучить их в своих лабораториях. Меньше чем за пять лет Соединенные Штаты создадут собственную армию из ГМС, можете не сомневаться. Почти непобедимых клонов. Как в фильмах Джорджа Лукаса. Тогда американское могущество станет беспредельным.

– Похоже, вас это не радует.

Майк раздавил окурок о подошву своего ботинка.

– Я прошел интенсивную подготовку, но порой не могу справиться с тошнотой. Мы ангелы хаоса. Из-за наших бредовых идей тысячи мальчиков каждый день гибнут на фронте.

– Вы могли бы подать в отставку.

– Из группы 2POG в отставку не уходят. Либо поднимаются вверх по служебной лестнице, либо умирают с хорошей порцией молниеносного яда в крови. Но хватит говорить обо мне. Вы женаты? У вас есть дети?

Ему показалось, будто резкие вопросы американца впиваются в печень. Он набрал в грудь побольше воздуха и лишь после этого решился ответить.

– Я женился прямо перед отъездом сюда. Успел сделать жене ребенка. Мальчика. Видел его только на фотографии. Сейчас ему уже три с половиной года.

– Какой моральный дух у солдат на фронте?

– Не блестящий, и вы это знаете не хуже меня. Они лишены почти всего. Находятся на грани нервного срыва. Траншейная война им опостылела. ВАША траншейная война. Полевые офицеры все меньше подчиняются распоряжениям генерального штаба. Мы на краю всеобщего мятежа.

Американец быстро оглядел зал ожидания, затем склонился вперед и еле слышно произнес:

– Ваш престол, Жан де ла Валетта, пляшет под дудку Пентагона. Вы ведь этого не знали? Ему обещали место архангела Михаила, когда тот будет… устранен из общественной жизни. Ла Валетта не имеет никаких шансов влезть в одеяния архангела, которые слишком велики для него, но людьми посредственными и тщеславными легче управлять.