Текст книги "Пленение (ЛП)"
Автор книги: Пенни Рейд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
– Разве это не фильм?
– Да. Они оба замечательные, но тебе нужно сначала прочитать книгу, а потом уже посмотреть фильм. И смотри. – Я наклонилась вперед, пролистав страницы к началу и указав на завитушку автографа: – Эта подписана автором.
Я бросила ему довольную ухмылку, отчего он улыбнулся в ответ. Откинувшись обратно на своем сидении, ощутила тепло и небольшое головокружение, сангрия и недостаток сна сказались на моей голове.
– Спасибо тебе, – сказал он мягко. – Я прочту ее следующей. Потом ты приедешь на пиццу, и мы посмотрим фильм.
– Звучит неплохо. – По некоторым причинам эта мысль вызвала у меня грусть, будущее, в котором предполагалось, что я приехала бы навестить его через пару недель и посмотрела бы "Принцессу-Невесту".
Я с тихим вздохом протянула ему последний подарок, чувствуя необъяснимую нервозность из-за записи и благодаря его за напитки, которые он предложил перед подарками и разговором.
Часть меня надеялась, что когда он открыл бы подарок, то посмотрел бы на это как на простую запись музыканта, который ему нравился. Другая часть надеялась, что он прочел бы в этом нечто большее и сказал бы мне, что желал того же, но я не задерживала дыхание. Мартин был не из тех, кто загадывал желания. Когда он чего-то хотел, он брал это или, по крайней мере, говорил об этом.
Если бы он все еще хотел меня, тогда бы уже что-то сделал, что-нибудь сказал. Поэтому... не стоило задерживать дыхание.
Он откинул бумагу, его большая ухмылка все ещё была на месте. Потом он перевел взгляд на лицевую сторону альбома, и его ухмылка исчезла. Он заморгал. Густая и горячая кровь пульсировала в венах, и я боролась с желанием закрыть лицо руками. Тем не менее я не спряталась. Вместо этого я подбадривала себя, решив, что приняла бы все, что произошло бы дальше, как взрослая.
Казалось, что он смотрел на обложку записи целую вечность, и когда он наконец-то взглянул на меня, то всего лишь перевел на меня взгляд. Какая-то дикость и отстраненность в его глазах резали, словно острый меч. Он рассматривал меня. Воздух в квартире изменился, стал тяжелее, жарче.
– Ты сожалеешь об этом? – спросил он, глядя в сторону, его голос был холодным и спокойным. Он положил запись на кофейный столик вместе с другими подарками.
Я сильно сглотнула и смогла прохрипеть:
– Что?
– Ты сожалеешь о том, что мы сделали? – Его взгляд снова вернулся ко мне, удерживая мой, подталкивая к ответу. – Что я был твоим первым? Первым парнем, в которого ты...
– С которым у меня были отношения, основанные на химической реакции?
Его гримаса подсказала мне, что ему не понравился мой выбор слов. Но эта фраза сорвалась с языка в слабой попытке защитить мое сердце, в некой инстинктивной потребности удержать разговор от того, чтобы он не стал слишком серьезным.
Мартин исправил:
– Была влюблена.
Я уставилась на него, давая своему ноющему сердцу время успокоиться, задумавшись, могла ли я быть дерзкой или честной. В конце концов, я решила быть дерзкой и честной одновременно, потому что сангрия сделала меня храброй, но недостаточно храброй, чтобы рискнуть всем.
– Нет. Нет, вовсе нет. Я не жалела ни о чем. Во-первых, ты довольно красивый, ты же знаешь. Даже горячий. Я никогда не буду сожалеть, что получила хоть что-то из этого. – Я указала на него, затем указательным пальцем описала круг, заставив его слегка улыбнуться и закатить глаза.
Вынужденный слегка смущенный смех получался чертовски хорошо у Мартина Сандеки.
– А, во-вторых, ты, казалось, действительно знал, что делал, знал, как сделать вещи проще, лучше для меня. Поскольку я собиралась потерять свою девственность в какой-то момент, конечно же, я хотела потерять ее с опытным человеком.
Тогда он перестал улыбаться, веселье в его глазах угасло, а его рот изогнулся в нечто, что было не совсем хмурым видом.
– И наконец... – начала я, но остановилась, решив отказаться от того, чтобы быть дерзкой и просто абсолютно честной, однако, мои глаза остались прикованными к штанам для йоги.
– И наконец я была влюблена в тебя. Я хотела тебя и не из-за всего этого, – я снова указала на него указательным пальцем и описала круг, – но потому что я хотела тебя, Мартин, все, кем ты был, как ты заставлял меня себя чувствовать и как, надеюсь, я заставляла чувствовать тебя.
Я сделала паузу, глубоко вздохнув для храбрости, после чего встретилась с ним взглядом снова и добавила:
– Я хотела тебя.
– Я тоже был влюблен в тебя.
От его слов я почувствовала, словно на мой день рождения кто-то спустил все шарики. Я вяло улыбнулась ему, затем отвела взгляд, но ничего не сказала, потому что знала, что он на самом деле никогда не любил меня. Это знание было сейчас, как кость в горле.
Если бы он любил меня, то выбрал бы нас вместо своей мести.
Если бы он любил меня, как я любила его, то он не чувствовал бы сейчас платоническое безразличие по отношению ко мне. Ему было бы не достаточно просто быть моим другом. Он бы боролся так же, как и я.
Если бы он любил меня, как я любила его, то поиск Мартина Сандеки в Google не выдал бы его фотографий с симпатичной рыжей, которая, в чем я была убеждена после последнего разговора с Эммой, была его последней девушкой.
Я глянула на свой стакан. Он снова был пустым.
– Что?
– Что – что?
– Почему ты так на меня смотришь?
– Потому что я в ауте от сангрии.
– Нет. Прежде ты смотрела на свой стакан. – Его глаза сузились с подозрением. – Ты не веришь мне. – Об этом он заявил так, как будто мысль только что пришла ему в голову.
Я уклончиво пожала плечами и потянулась за бутылкой слева от меня, намереваясь налить в стакан побольше, чтобы напиток не заканчивался так быстро.
– Ты не веришь, что я любил тебя. – Он констатировал это как факт, и я ощутила, как настроение в комнате изменилось от дружелюбного к враждебному.
– Угу... – Я снова пожала плечами. – Какая теперь разница? Это в прошлом.
– Это важно. – Его возрастающий гнев стал почти осязаемым.
Я ощутила всплеск яростного негодования и попыталась отстраниться от своих ощущений по этому поводу, потому что, если бы я не сделала этого, то все закончилось бы тем, что на его лице оказалась бы сангрия.
Вместо этого я попыталась быть прагматично правдивой.
– Ну, если от этого тебе станет лучше, то я уверена, что очень сильно нравилась тебе. И было очевидно, что ты делал героическое – но неудачное – усилие, чтобы почувствовать что-то большее.
– Ого. – Он вдохнул, потом снова выдохнул, словно я выбила из него весь воздух. – Все действительно звучит дерьмово, когда ты говоришь это вслух.
Ага. Он был супер-пупер взбешенным.
Но я не чувствовала сожаления из-за того, что сказала, может быть, небольшой укол вины, но не сожаления. Он был королем грубой (и резкой) честности. Если ему не нравилось или он не мог справиться с моей честностью, то это было чертовски плохо.
Независимо от уверенности в собственной честности, беспокойство и тревога поселились в моей груди. Я заставила себя взглянуть на него.
– Послушай, изворотливые штанишки, прислушайся к фактам...
– К черту факты. – Его глаза адски горели, но его голос был на удивление низким и тихим.
– Ну, вот видишь, в этом мы расходимся. – Я махнула ему своим вновь заполненным стаканом, но отвела взгляд. – Это пример. Твой язык общения. Ты не видел проблем, разговаривая со мной вот так, никогда не видел. Так не разговаривают с людьми, которых любят.
– Так разговаривают, когда увлечены кем-то.
– Нет. Это ненормально. Это неуважительно.
– Мы все не можем быть равнодушными роботами.
Я проигнорировала это заявление, очевидно сделанное с намерением ранить мои чувства, и высказалась, напоминая другие факты:
– А потом ты выбрал месть твоему отцу вместо нас.
– А ты выбрала карьеру своей матери вместо нас.
Я кивнула.
– Да. Да, это так. Потому что так было правильно.
– Не дай Бог тебе сделать что-нибудь для себя. Не дай Бог тебе быть эгоисткой всего на одну, блять, секунду и позволить своей страсти взять то, что ты хочешь. – Это было сказано сквозь стиснутые зубы. Могла сказать, что его раздражительность увеличивалась и он изо всех сил пытался удержаться, чтобы вместе с этим не повысить свой голос.
– За счет хороших, невинных людей? Это не любовь, Мартин. Любовь должна сделать тебя лучшим человеком, любовь должна... – Я двигала руками по кругу, расплескав немного вина на его кожаный диван. Я вытерла его нижней частью своей футболки, подбирая нужные слова. – Она должна изменить твой характер в лучшую сторону, не уничтожить. Если ты любил меня, если бы ты хотел как лучше для меня, тогда бы ты не захотел, чтобы я разрушила карьеру моей матери из-за моего собственного эгоизма.
– Я хотел, чтобы ты выбрала меня. – Он не кричал, но было заметно, что он едва контролировал свой порыв припугнуть силой своего голоса.
Я тихонечко ответила:
– А я хотела, чтобы ты выбрал меня.
Он посмотрел в сторону, на его виске бился мускул, линия челюсти и губ стала резкой.
Я пожала плечами.
– Поэтому я выбрала благоразумие, а ты – страсть, а эти два чувства несовместимы.
– Я выбрал страсть?
– Да. Месть твоему отцу.
Он медленно кивнул.
– Да. Я был одержим этим. – Его слова стали неохотным признанием, когда его глаза уставились на что-то поверх моего плеча.
– Это любовь всей твоей жизни. – Слова сорвались с языка, прежде чем я смогла понять, и я мгновенно пожелала забрать их обратно. Одно дело – быть честной и совершенно другое – полностью раскрыть свою обиду. Мартин вздрогнул, словно я ударила его.
Я не хотела, чтобы это было жестоко, но это вышло жестоко. Мое сердце сжалось от резкой боли, потому что я видела, что мое необдуманное заявление причинило боль Мартину. Я не хотела сделать ему больно. Это было совсем не то, чего я хотела.
– Моллюски, – сказала я, качая головой, пытаясь придумать, как извиниться и при этом не выставить себя еще больше злой ведьмой. – Извини, Мартин. Извини. Я зря это сказала.
– Это правда. Это то, кого ты видишь, и то, кем я являюсь. – Его тон был холодный, наполненный неприязнью и сарказмом. – Ты все еще думаешь, что я высокомерный мудак, и это все, кем я всегда буду для тебя. – Последняя часть прозвучала так, словно он говорил сам с собой.
Я скривилась.
– Я не хотела сделать тебе больно.
– Слииишком поздно. – Это заявление сопровождалось злобной усмешкой.
Другой острый укол сильно ударил меня в сердце, и я ощутила холод и небольшую тошноту.
– Ладно, ну, тогда я официально сволочь. Я принимаю этот титул и выводящие из себя взгляды, которые сопровождают его. – И снова я не могла встретиться с ним взглядом. Я заняла себя опустошением своего бокала.
– Паркер, – вздохнул он, очевидно расстроенный, потирая лицо руками. – Мы можем оставить это в прошлом?
Я кивнула, по-прежнему глотая, и в конце концов смогла ответить искренне, но, пожалуй, слишком громко и с невнятной речью.
– Да! Да, давай никогда не говорить о прошлом снова.
– Это не то, что я имел в виду.
– Сандеки. – Я наклонилась вперед, оставляя свой стакан на столе и подобрав под себя ноги в центре подушки, вставая на колени прямо перед ним. – Несмотря на всю мою ужасность, я действительно хочу, чтобы мы были дру...
– Ты напилась, Кэйтлин? – Он прервал меня, сверкая глазами с опасной смесью отчаяния и едва сдерживаемого гнева.
– Нет. Я просто пьяная достаточно, чтобы сказать, что у меня на уме, и не ломать над этим голову.
– Что ты делала ранее в твоей комнате, прежде чем я вошел?
Я замерла и уставилась на него, на меня обрушился шок от взволнованного замешательства. Его вопрос оказался неожиданным, заставил меня задержать дыхание. Уверена, что выглядела виноватой, потому что именно так я себя чувствовала. Он смотрел на меня с высокомерной уверенностью, как будто уже знал ответ, словно думал, что я была трусихой.
Я почувствовала себя безоружной.
Я все же никогда не смогла бы сказать ему правду.
– Я... я была...
Он не дал мне шанса солгать.
– Если я поцелую тебя прямо сейчас, ты вспомнишь это завтра?
– Зачем ты... зачем ты меня поцелуешь? – Я не поспевала за этим разговором.
– Потому что ты красивая. Потому что я хочу. – Его взгляд переместился на мои губы, и он казался совершенно агрессивным, в то время как мое сердце билось в горле.
– Правда? Ты серьезно? Или ты настолько пьяный, что чувствуешь ностальгию?
– Нет. Я просто достаточно подвыпивший, чтобы сказать то, что у меня на уме, и не ломать над этим голову. – Он сымитировал мои предыдущие слова сквозь стиснутые зубы.
Я ничего не могла с собой поделать и задала свой следующий вопрос, потому что мне нужно было знать:
– Будет ли это что-то значить?
– Целовать тебя всегда что-то значило для меня. Будет ли это что-то значить для тебя? – Несмотря на свою злость, он, казалось, тщательно подбирал слова.
– Думаю, это бы смутило меня. А мы... мы все ещё будем друзьями? После этого? Если мы поцелуемся? – Я не могла тщательно подбирать слова. Они вылетели из моего рта, как груда сбивающего с толку хаоса.
Он пожал плечами, словно ему было все равно, но его взгляд стал резким, угрожающим.
– Если ты этого захочешь.
Его ответ ощущался, как удар в живот, потому что я не хотела быть его другом, не совсем. Я хотела, чтобы он любил меня. Я хотела, чтобы он все еще желал меня, как желала его я. Но я хотела быть его другом, потому что это было правильно. Потому что я волновалась за него. Потому что я хотела, чтобы он знал, у него было безопасное место.
Эта перемена причиняла боль, и прилив разочарования прорвался к поверхности моей души, заставляя мое горло сжаться. Я всё еще ничего не могла поделать с отчаянным желанием, закручивающимся в нижней части моего живота просто от одной мысли о поцелуе, всего лишь еще один раз. Я хотела его так сильно.
Мартин наклонился вперед, его глаза пленили мои, хотя они и были сердитыми, граничащими с враждебностью. Он положил руку на мое бедро, продвигаясь вперед, его большой палец скользил вверх-вниз, привлекая все мои ощущения к теплу его ладони.
– Что если мы поцелуемся и я прикоснусь к тебе? Что если мы трахнемся? Ты будешь помнить это завтра?
– Да, я буду помнить. Но я не понимаю, зачем тебе делать это. – Намек на мольбу появился в моем голосе, а мои глаза жгли непролитые слезы. Мартин остановил свое продвижение, теперь только десять дюймов отделяли нас, его глаза вглядывались в мои.
– Это будет что-то значить для тебя? – спросил он мягко, затем его голос стал немного грубым, когда он спросил: – А между друзьями может быть секс? Без обязательств? Можем ли мы просто доставить друг другу удовольствие на одну ночь?
Рука Мартина продвинулась на дюйм выше по моему бедру, передавая тепло своих пальцев ближе к моему центру. Было очевидно, что он был зол на меня, поскольку его прикосновения ощущались мстительными, наказывающими своей мягкостью.
Я покачала головой, хотя мое тело, а в особенности область рядом с моими трусиками, было в огне из-за него, из-за его прикосновений, из-за его внимания. Боль была физической, создавая трудности в формулировании слов.
– Я не так устроена, – призналась я неловко, мой голос дрожал, когда я сжала руки в кулаки, потому что они начали дрожать. – Я думаю, еще одна ночь вместе просто с целью доставить друг другу удовольствие будет концом наших отношений.
К тому моменту, как я закончила говорить, всё мое тело дрожало от усилий, чтобы удержать себя подальше от него.
Я прочитала в его глазах голод, но ещё увидела обиду и злость. Его пальцы сдвинулись с моего бедра, а я поймала его руку, прежде чем он смог бы полностью отстраниться. Я бережно держала ее в своих ладонях, и он позволил мне это.
Мой голос был дрожащим, а в глазах потемнело, когда я собрала все свое оставшееся мужество и сказала:
– Мартин, извини за то, что я сказала. Я вижу, что ты злишься на меня, я сделала тебе больно, и мне жаль. Но я не хочу потерять тебя окончательно. Не снова.
Злость в его взгляде утихла, но не исчезла полностью. Он кивнул, проскрежетав челюстью, и отвел глаза.
Он воспользовался моей хваткой на его руке и потянул меня вперед, но я сопротивлялась, чувствуя, как саднило кожу. Я не доверяла ему и, конечно же, не доверяла себе, чтобы противостоять ему.
Его взгляд снова поднялся ко мне, когда он почувствовал мое сопротивление. Он вглядывался в мое лицо, вероятно увидев мое смущение, боль и опасения, потому что его глаза сразу же наполнились чем-то, что выглядело похожим на прилив сожаления.
– Извини, Кэйтлин. Я... Боже, я такой придурок. Извини. – Сказав это, Мартин поднял руку, больше не удерживая меня, и смахнул большим пальцем две упавшие слезинки с моей щеки, его ладонь двинулась обратно по моей челюсти, бережно держа мое лицо.
– Иди сюда. – Он сглотнул, и я увидела, с каким усилием он это сделал. Он снова потянул меня за руку, и в этот раз я позволила ему прижать себя к его груди. Он переместил нас обоих на диване, пока мы не легли горизонтально, я полулежала на нем, уютно устроившись между его телом и диваном.
Я была так растеряна.
– Извини, – сказал он снова. – Извини меня.
Я всхлипнула.
– И ты меня. Я тоже извиняюсь. Я не хотела сделать тебе больно.
Его рука сжала меня.
– Ты прощена, и очевидно ты была права: я все ещё придурок.
Что-то в том, как он сказал "я всё ещё придурок", заставило меня чуть-чуть рассмеяться, но неопределенность и томительная боль в моей груди мешали мне расслабиться, когда я растянулась возле него. Его предложение использовать тела друг друга ощущалось как оскорбление, словно надругательство над священностью того, чем мы были связаны, по крайней мере, с моей стороны, и предполагаемой дружбой и доверием, которое мы построили.
И до сих пор...
Я почувствовала, как он нежно гладил мои волосы, другой рукой удерживая мою, играя с ней. Он поднял мои пальцы к своим губам и легонько касался их, лаская поцелуями кончики и костяшки пальцев. В конце концов я заставила себя расслабиться, смятение превратилось в грусть и наконец в изнеможение.
Моя щека уперлась в его грудь там, где билось его сердце, и я слушала его медленное, а потом равномерное биение, убаюкивающее меня.
Глава 10: Химическое равновесие
Я проснулась в своей постели с Мартином в качестве матраса.
Что означало, мы были в моей постели и я растянулась поверх Мартина. Я нахмурилась, исследуя свою память, чтобы подготовить себя полностью, если у нас был безумный секс, а я отрубилась во время этого. Но потом я вспомнила все из поздней ночи/раннего утра и вздохнула – одновременно сильно разочарованная и спокойная от облегчения. Он, должно быть, отнес меня в мою комнату и решил остаться со мной, ожидая моего пробуждения, а я была такой истощенной, что не проснулась.
Поступок очень по-мартиновски. Он был умен, поэтому знал, что я избегала бы его этим утром после вчерашней неловкости. Но я не смогла бы избежать Мартина в своей постели.
– Ты уже проснулась?
Я кивнула в подушку, поворачиваясь лицом к нему. Я приоткрыла глаза и изучающе посмотрела на него. Было очевидно, что он не спал уже какое-то время. Я проверила, где были мои руки, где были его руки, и так далее. В принципе ни одно из наших прикосновений нельзя было назвать недружескими или неуместными, но я воспользовалась возможностью, подняв и переместив ногу, как бы между прочим, между его.
– Да. Но с трудом, – пробормотала я, зевая.
– Хорошо. Я умираю с голоду.
Он слегка ущипнул меня за ребра, заставляя подпрыгнуть и запищать. Воспользовавшись моим невольным приступом, он перекатился на меня, захватывая и пленяя мой взгляд своим, напоминая мне момент девять месяцев назад прямо перед тем, как я потеряла девственность. Мое горло было сухим, как пустыня Сахара. Я залилась румянцем, но не могла отвести взгляд.
Он был сексуален. Эпической противозаконной сексуальностью. Внезапно я проснулась окончательно и поняла, что была не в силах пошевелиться.
– Паркер, что случилось ранее этим утром ничего не меняет, и я говорю не о дозаторе для мыла в виде Хоббита. – Его тон был непреклонным, хотя то, что он командовал мной, не ощущалось неловко. – Я был придурком и очень сожалею. Ты ясно дала понять, что не хочешь рисковать нашей дружбой, и я постараюсь уважать это.
Я заморгала и кивнула ему, улыбаясь своей лучшей храброй улыбкой.
– Я тоже, – прохрипела я.
Мгновенная хмурость сжала его черты, и он, колеблясь, всматривался в меня, его взгляд блуждал по моим губам. Но потом он сделал большой вдох, скатился и отодвинулся, а потом вовсе вышел из комнаты.
Он крикнул через плечо напряженным голосом:
– С тебя музыка, с меня завтрак.
* * *
Завтраком был какой-то вид восхитительных яиц, запеченных с луком, беконом, шпинатом и множеством бекона. Запах от этой стряпни заполнил квартиру, наполняя мой рот слюной.
Пока он был на кухне, я уставилась на пианино, ощущая себя захваченной его силой притяжения. Оно было таким красивым, таким великолепно-притягательным. Клавиши были из настоящей слоновой кости, что означало, антикварному пианино было более пятидесяти лет, и теплыми на ощупь. Я нажала средним пальцем на ноту "си", создавая насыщенно-глубокий и красивый звук.
– Сыграй.
Я взглянула на него.
Должно быть, вчера он наведался к булочнику и кондитеру, потому что принес мне очень свежее вишнево-сырное пирожное, кекс с бананом и орехом и восхитительную чашечку черного кофе. Мартин положил свои продукты на столик рядом с пианино, затем выпрямился, сурово глядя на меня, но его слова были нежными:
– Пожалуйста, сыграй.
Я видела, это что-то значило для него, поэтому села, сделав вздох для храбрости, и выбрала примерную мелодию. Между тем, Мартин замешкался возле скамейки. Затем, будто неожиданно приняв решение, он наклонился и поцеловал меня в щеку, его утренняя щетина царапала мое лицо, оставляя теплый след на моей коже.
– Тебе нужно переехать ко мне навсегда. – Он повысил голос, исчезая в кухне. – Подумай о переезде. Я был серьезен насчет того, что приму коржики в качестве оплаты.
Я рефлекторно ухмыльнулась, моя мелодия становилась легкой и глупой по мере того, как я размышляла о том, что стала бы соседкой Мартина. До тех пор, пока мы оба ни с кем не встречались, были не женаты и никогда не напивались вместе сангрией, это казалось выигрышной идеей.
Я позволила себе потеряться в импровизации, хотя в основном она была основана на песне, которую я написала за лето после выпитого "Ред Булла", когда была не в состоянии спать в течение сорока восьми часов. Изначально композиция была безумной, но я сделала ее медленной, добавив всего строфу в басовом ключе58, и закрыла глаза.
Заканчивая, я отпустила клавиши, с последним аккордом нажимая на сустейн-педаль59, позволяя нотам звучать дольше, пока они не затихли, отражаясь в воздухе эхом воспоминания. Это был действительно великолепный инструмент.
Открыв глаза, я поняла, что Мартин сидел на одном из ближайших клубных кресел, локти были на подлокотниках, его большой палец легонько поглаживал нижнюю губу вперед-назад, а глаза внимательно смотрели на меня.
Я выпрямилась, прищурившись, посмотрела на него и на комнату, выходя из оцепенения.
– Извини... как долго я играла?
Он не ответил сразу же, и я заметила, что он тоже немного затерялся в мечтах.
– Мартин?
Он встрепенулся, его взгляд резко сфокусировался на мне.
– Да?
– Как долго я играла?
Его глаза метнулись в сторону к месту на стене позади меня. Я повернулась и проследила его взгляд, увидев настенные часы, которые указывали на то, что я играла почти сорок пять минут.
– Господи! Запеканка готова? – Я потянулась за моим кофе, обнаружив, что стакан был чуть теплым, и надулась. – Холодный кофе.
– Не волнуйся, у меня много кофе. – Его голос был сдавленным, когда он вырвал чашку из моей хватки и скрылся в кухне. – И завтрак готов.
Я последовала за ним, задержавшись у входа и оценивающе наблюдая за красивым мужчиной, который двигался по кухне, словно он знал, что делал.
– Как и где ты научился готовить? – спросила я, когда он открыл духовку, которую ставил на разогрев, и вытащил форму для запекания.
– Мать была поваром. Ее звали Эсмеральда. Она научила меня.
– Хмм... – Я схватила свою чашку кофе оттуда, где он ее оставил на стойке, и вылила холодный напиток в раковину. – Мы можем сыграть в сорок вопросов, пока завтракаем?
– Сорок вопросов?
– Да. – Я сполоснула чашку, потом передвинулась, чтобы снова наполнить ее свежим кофе. – Эмма заходила вчера и...
– Эмма была здесь вчера? – Его тон подсказал мне, что он не был счастлив.
– Да, ничего особенного. – Я сделала глоток горячего напитка, поставила его на небольшой кухонный стол, потом повернулась к шкафчикам, чтобы поискать тарелки для завтрака. – Мы поговорили. Все прошло хорошо. Но она вложила много информации в мой мозг, и, думаю, мне потребуется как минимум сорок вопросов, чтобы получить ответы, которые я ищу.
– Какую информацию она выдала? – Своим боковым зрением я видела, как он схватил ножи и вилки.
– Ну, теперь ты тоже сможешь сыграть в сорок вопросов. Сначала я задаю тебе вопрос, потом ты задаешь мне. Нет необходимости вести подсчет сколько, просто мне хотелось бы прояснить как можно больше неизвестного, насколько возможно, прежде чем уехать домой этим вечером.
На мгновение он замолчал, пока мы накрывали на стол, потом сказал:
– Это верно. Я забыл, что ты уезжаешь сегодня.
Я критически оценила результат нашей работы, сочла его удовлетворительным и села рядом с ним, когда он подавал запеканку.
– Я начну. Отвечу на твой вопрос о том, какой информацией поделилась Эмма.
Он кивнул, взглянув на меня настороженно, потом схватил кекс и разломал его пополам. К тому времени, как я закончила рассказывать историю визита Эммы днем ранее, он съел три порции рагу, два пирожных и кекс. У него был уже третий стакан апельсинового сока и вторая чашка кофе.
Я убрала из разговора все мои эмоции, стараясь касаться только фактов, но он несколько раз перебивал меня и просил разъяснить, делая мой рассказ длиннее. Я решила опустить ту часть, где мы с Эммой обсуждали его последнюю девушку, поскольку чувствовала, что ее существование не совсем относилось к предстоящей теме разговора.
Наконец я смогла задать ему вопрос:
– Итак, мой вопрос: почему ты создал фонд как владелец преобладающего пакета акций в венчурной компании, вместо того, чтобы сохранить всю прибыль для себя?
Он поерзал на своем сидении, и я увидела, что он обдумывал, как лучше ответить на этот вопрос.
– Ты можешь рассказать мне правду, Мартин, в чем бы она не заключалась.
– Я знаю. – Он выпил еще кофе, разглядывая меня поверх края своей чашки.
– На самом деле, было несколько причин.
– Ладно, что же было главной причиной?
– Что если я начну с самых важных бизнес-причин?
– Хорошо.
Он прочистил горло и поставил кофейную чашку на стол, наклонившись вперед.
– После того, что сделал мой отец с твоей матерью, пытаясь использовать нас, чтобы контролировать ее, я понял, что если бы я инвестировал непосредственно в спутниковые системы в венчурной компании, запускающей спутники, тогда был бы небольшой шанс – но всё же шанс – что он сможет отсудить мои инвестиции. Поэтому я учредил фонд. Его некоммерческий статус узаконил эти деньги, в сущности это означает, что он не сможет заявить права на него. Я не хотел ставить под угрозу проект.
– Но ты отдал шестьдесят миллионов и в последствии миллиарды долларов доходов.
– Но это не важно для меня настолько, как продвигать спутниковые системы. Я имею в виду, я возглавляю фонд. У меня такое же право голоса в спутниковых системах, как и было прежде. Только прибыль получаю не я – она идет в фонд.
– Итак, – я старалась понять его мотивацию, – запуск спутников был важнее, чем денежная часть твоего плана мести? Извини за такое выражение, но я думала, что главной целью мести против твоего отца было постепенно уничтожить его и в процессе стать в три раза богаче.
Он уставился на меня, скрипя зубами, его подбородок еще долгое мгновение нервно подергивался, как будто он спорил сам с собой. Но потом он внезапно заявил:
– Когда ты ушла, план мести, как ты его назвала, больше не имел никакого смысла. Мне потребовалось некоторое время, но я понял все еще в июне, за три недели до моего дня рождения, прежде чем получил доступ к трастовому фонду. Ты была права. Сосредоточить всю свою энергию на гребаном Денвере Сандеки – пустая трата времени. И ты бы знала все это, если бы прочитала любое из моих интервью.
Я села прямее, удивленная, чувствуя себя так, словно мне отвесили пощечину, но не со всей силы, это больше походило на выговор в стиле "очнись же, бестолочь".
Прежде чем я смогла остановить себя, одолеваемая поднимающейся волной негодования, сказала:
– Послушай, я бы прочитала интервью, но когда я искала в Google, все, что мне выдало, – это фотографии тебя с твоей девушкой или бывшей девушкой.
Мартин хмуро посмотрел на меня, его лицо скривилось, словно говоря мне, что он понятия не имел, о чем я говорила. Наконец он высказался:
– Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
– Рыжие волосы. Миниатюрная. Симпатичная. Никого не напоминает? Эмма еще упомянула, что вы встречались.
Его губы раздвинулись, и он прищурился, взглянув на меня, как будто увидел в совершенно новом свете.
Я больше не могла удерживать его взгляд, потому что почувствовала внезапный всплеск страха, что его глаза вскоре затуманило бы жалостью. Вместо этого я уткнулась в свою запеканку и пыталась бороться с нарастающей болью, чтобы не выдать себя.
Я пробормотала:
– Как я и говорила тебе на прошлой неделе, когда ты приходил в кафе, я не зря избегала новостей о тебе.
Он ответил не сразу, но я чувствовала его глаза на себе, рассматривающие меня. Боковым зрением я видела, что он положил вилку на тарелку и облокотился на стол.
– Я рассматривал доктора Паттерсона как моего заместителя в фонде для управления. Роуз Паттерсон – девушка с фотографий – его дочь. – Его голос и слова казались осторожными.
Я откусила кусочек очень вкусной запеканки, которая уже не казалась вкусной, старательно отводя взгляд.
– Правда?
– Да
– Ладно. – Я твердо решила не плакать. Я не собиралась быть глупой девчонкой, которая лила слезы, когда говорила со своим бывшим парнем о его нынешних подвигах. Поэтому, чтобы убедиться, что я не заплакала бы, я отдалилась от него, его слов и своих чувств.
Мгновение он молчал, всё еще глядя на меня.
– Я говорил тебе на прошлой неделе, что ни с кем не встречаюсь.
Я пожала плечами.
– Это действительно не мое дело.
– Роуз была способом познакомиться с доктором Паттерсоном.
Я кивнула, прочистив горло, осознав, что я очень-очень не хотела разговаривать об этом. Убедившись, что опоры вокруг моего сердца были полностью укреплены, я подняла глаза обратно к нему и попыталась вернуть разговор к первоначальной теме.
