Текст книги "Пленение (ЛП)"
Автор книги: Пенни Рейд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
Но прежде чем я зашла слишком далеко, он встал, привлекая мое внимание к себе. Он вытащил свой бумажник.
– Послушай, тебе нужно время. Подумай об этом. Вот мой номер.
Я взяла его визитную карточку, не глядя на нее, так как была слишком занята, недоверчиво рассматривая его самого.
Я тупо переспросила:
– У тебя есть визитка?
– Да. Это мой личный номер. Если ты не позвонишь, я заеду на следующей неделе.
– Итак, что же... у тебя что, есть еще визитные карточки с другим номером? Без твоего личного номера? – Он предоставил мне возможность покопаться в деталях.
Нахмурившись еще сильнее, словно я задала вопрос с подвохом, он в конце концов ответил:
– Да. Другие визитки с номер моего ПА. И что?
– Ты понимаешь, что тебе двадцать один и у тебя две разные визитные карточки, верно? И персональный ассистент. И вероятно, угловой кабинет где-то. – Слова вырывались из моего рта потоком сознания, будто я думала и говорила одновременно.
Прищурившись, он посмотрел на меня, качая головой, будто не понял смысла моих слов, словно у него и вправду был угловой кабинет.
– От этого ты одновременно впечатляющий и смешной. Пожалуйста, скажи мне, что у тебя полотенце без монограммы.
У Мартина напряглась челюсть, когда он понял смысл моих слов, но я увидела неохотную улыбку в уголках его глаз, когда он посмотрел на меня с высоты своего роста.
– Они с монограммой, правда? И ты, наверное, называешь их постельным бельем.
Его губы сжались в твердую, но печальную линию. Скрестив руки на груди, Мартин сказал:
– Вот чего мне ожидать от нашей дружбы? Ты будешь на меня наезжать по поводу моего постельного белья?
– Безусловно, – сказала я, указывая подбородком на его запястье, – и на твои модные часы.
– Итак, это означает "да"? – подталкивал он, выгибая бровь.
– Это... это означает "возможно".
Глава 4: Моль и число Авогадро
Теперь, когда я работала, то могла взглянуть на повестку дня для еженедельного семейного звонка только за десять минут до того, как мне нужно было соединиться. Мы изменили время, подстроившись под график моей новой работы, что было приятно. Но это также означало, что я просто суетилась, у меня никогда не хватало времени, чтобы ознакомиться с материалами.
Обычно это не было проблемой. Однако, сегодня за пять минут до того, как я должна была позвонить по Скайпу, прочитала повестку, обнаружив новый пункт.
Благотворительная кампания и сбор средств 16 – Кэйтлин выполнить.
Я нахмурилась, глядя на тему. Но с этим ничего нельзя было поделать, не было смысла выяснять все раньше времени, так как наша встреча вот-вот началась бы. Так что, выделив строку, я написала большой знак вопроса на моей бумажной копии повестки дня. Потом я открыла сессию Скайпа и нажала на кнопку соединения.
– Здравствуйте. – Я услышала на линии голос Джорджа, ПА моей мамы. Он все еще не включил видео.
– Привет, Джордж. Это Кэйтлин.
– Да. Я вижу. Давай я включу видео. – Я услышала шорох, когда он добавил: – Твоя мама говорит по телефону с сенатором Петерсоном, пытаясь уговорить его пойти на уступки. Она скоро вернется, и мы начнем. Твоего отца вызвали в операционную.
– Звучит неплохо. – Я просмотрела остальную часть повестки дня. Все было в порядке. Как только его лицо всплыло на экране компьютера, я спросила: – Эй, Джордж. У меня есть вопрос об одном из новых пунктов в повестке дня – о Благотворительной кампании и сборе средств.
– Ох, да. У твоей мамы в мае сбор средств. А через неделю благотворительный концерт для детских фондов. Оба пройдут в Нью-Йорке. Она подумала, что было бы неплохо, если ты выступишь на одном или обоих мероприятиях.
Я увидела выражение своего лица в маленьком окошечке в правом углу экрана компьютера. Я выглядела такой же удивленной, какой и ощущала себя. Но выражение лица не передавало всплеска охватившей меня паники. Идея выступать перед людьми, которые знали, кем была я и кем была моя мать, абсолютно не привлекала меня. Быть просто еще одним участником случайной группы давало хоть какую-то анонимность. Но оказаться на сцене перед сотней или тысячей людей, будучи дочерью сенатора Паркера, звучало ужасно и пугающе.
– Точно? Мне это кажется странным. – Мой голос слегка надломился.
Он пожал плечами, почесав макушку своей лысой головы.
– Нет. Нет, если хорошенько задуматься об этом. Ты всегда была музыкально одаренной. Я помню, как в тринадцать лет ты выучила все сонаты Бетховена без нот. Когда музыка была для тебя просто хобби, просить тебя выступить было как вмешательство в твою личную жизнь. Но теперь, когда музыка – выбранная тобой профессия, это будет выгодно для вас обеих.
Вот что мне нравилось в Джордже: он был честным, никогда не стеснялся (или колебался) в выборе слов, просто говорил понятные и простые вещи.
Мама появилась на экране, широко улыбаясь мне, и отрегулировала компьютер, чтобы было видно их обоих.
– Джордж сказал тебе насчет Уильяма?
– Да, папу вызвали, – подтвердила я.
– Поскольку он не сможет сделать это сегодня, мы отправим материалы повестки домой и подождем до следующей встречи, – уточнила мама, все еще тепло улыбаясь мне. Она была так счастлива меня видеть.
– Звучит неплохо. – Я улыбнулась в ответ.
Мы только вторую неделю использовали Скайп вместо выделенной конференц-линии без видео, и мне очень это нравилось. Мне было приятно видеть маму и папу (и Джорджа); это делало их более реальными. Мне нравилось, что они могли видеть меня и понять, что у меня было все в порядке.
– Мы просто говорили о четвертом пункте из повестки, – сказал Джордж, обратив внимание мамы к листочку, который он положил перед ней на стол.
– Ох, да. – Мама взглянула на меня, ее улыбка стала еще шире. Я видела волнение в ее глазах. – Позволь мне рассказать об этом, я думаю, это прекрасная возможность для тебя.
– Джордж уже ввел меня в курс дела. Ты хочешь, чтобы я выступила перед людьми на сборе средств и на твоей благотворительной кампании, оба мероприятия будут в Нью-Йорке в мае?
– Да, все правильно. На обоих мероприятиях будет много профессионалов из этой отрасли, люди из Бродвея и Голливуда. Я знаю, что у тебя есть маленькая свадебная группа и что ты способна на большее, чем это. Просто воспринимай это как способ завязать знакомства и приобрести связи для твоей карьеры.
Я постаралась, чтобы мое лицо оставалось спокойным после внезапного укола боли, когда она сказала "маленькая группа". Я знала, что она не имела в виду ничего плохого, потому что для нее это была маленькая группа. А для меня это был гигантский скачок в самореализации.
Прежде чем ответить, мне пришлось прокашляться, очищаясь от эмоций.
– Могу я выступить с остальными? Как часть коллектива? Можно ли будет прорепетировать перед выступлением?
– Нет. Ты выступишь соло и, надеюсь, сыграешь одну из своих собственных композиций, если будешь готова в срок. Уверена, для тебя это не будет проблемой. – Она отвлеклась, когда отвечала, потому что снова зазвонил ее сотовый телефон; она не видела, что я откинулась на спинку стула или как цвет сошел с моего лица.
– Извини, Кэйтлин, но мне нужно ответить на этот звонок. – Она повернулась к экрану компьютера с извиняющимся и расстроенным взглядом. – Закончим с остальной частью повестки после праздников.
Я кивнула, почувствовав облегчение оттого, что у меня появилась отсрочка перед тем, как дать ей ответ. Она снова встала, пока отвечала на звонок, оставляя меня и Джорджа на линии.
– На следующей неделе Рождество, – рассеянно заметил Джордж. – Ты уже отправила свою посылку? Мне отправить тебе транспортную бирку?
– Я отправлю все во вторник перед тем, как уеду в Нью-Йорк. Бирку было бы неплохо, – ответила я рассеянно, пытаясь представить себя, играющей одну из своих композиций на глазах у профессионалов отрасли. Я поморщилась, чувствуя себя немного больной. Дело было не в том, что мне не хватало уверенности. Просто я не любила людей. Особенно, мне не нравилось, когда люди смотрели на меня с ожиданием и осуждением. Мне просто хотелось играть музыку.
– Звучит неплохо. У меня есть адрес, где ты остановишься на следующей неделе в Бруклине, пока будешь играть на концертах. Согласно нашему последнему разговору, ты останешься со своей коллегой по группе Джанет Делоач и ее друзьями, Бергманами. Все верно? – спросил Джордж, очевидно пробежавшись по своему списку вопросов.
– Да.
– Твой отец позвонит тебе на этой неделе просто поговорить. Он выразил крайнее разочарование тем, что ему пришлось отсутствовать из-за сегодняшнего вызова, и просил меня передать, что он любит тебя и очень скучает. Календарь, который ты отправила на этой неделе, все еще актуален?
Я улыбнулась от слов моего отца, зачитанных Джорджем, и ответила на его вопрос:
– Да. В моем календаре не будет изменений.
– Ладно, тогда, думаю, мы закончили. – Подняв взгляд, он улыбнулся мне своей обычной вялой и дружелюбной улыбкой Джорджа. – Счастливого Рождества, Кэйтлин.
Собравшись с силами, я улыбнулась ему в ответ.
– Счастливого Рождества, Джордж.
Потом мы завершили звонок.
* * *
– Сэм, могу я задать тебе вопрос?
– Давай. – Сэм изучала меня. У нас был итальянский вечер, она никак не могла выбрать между лазаньей и пастой карбонара с курицей.
Отложив меню, я сложила руки на груди, готовясь задать вопрос, который формировался в моей голове последние несколько месяцев.
– Когда ты ощутила, что это нормально, то есть, когда ты испытала потребность как девушка или женщина, ну, в каком возрасте тебе захотелось одеваться и вести себя, ощущать себя как...
– Выкладывай уже. Просто задай вопрос.
– Хорошо. В каком возрасте ты почувствовала, что хочешь быть сексуальной?
Ее широко распахнутые глаза метнулись ко мне, и она уставилась на меня через стол.
– Тебе тяжело сказать вслух слово сексуальность?
Я покачала головой.
– Нет. Но для меня тяжело размышлять над этим понятием и не запутаться. Думаю, я не до конца понимаю, что такое сексуальность.
Она задумчиво кивнула, снова глядя в свое меню.
У нас было свидание в понедельник... друг с другом. Мы делали это с тех пор, как нашли себе работу за лето. Это был предлог, чтобы нарядиться, потому что иначе я проводила все время либо в смокинге, либо в мешковатых джинсах и мужских футболках с концертов.
Я пыталась исследовать понятие традиционной женственности: духи, макияж, кружевное нижнее белье, платья, украшения, туфли – потому что не хотела отмахиваться от того, чтобы наряжаться, даже не попробовав.
Да, я осознавала, что "традиционная женственность" исторически была пропитана женоненавистничеством. Тем не менее, я расценивала решение сторониться женственности из-за шовинизма таким же ущербным, как и пожизненное ношение кружевного нижнего белья, только потому что оно нравится мужчинам.
Я хотела исследовать эту часть для себя, не назло или из-за другого человека. Если я захотела бы изменить что-то в своем стиле или усовершенствовать его, то только из-за чувств, которые я испытывала бы при этом. Не из-за того, что я хотела заставить кого-то почувствовать себя лучше или посмотреть на меня по-другому.
По крайней мере, с этого все началось. Но после того, как я увидела Мартина в прошлое воскресенье и осознала, как это было больно, когда тебя рассматривали всего лишь как платонического друга, то начала сомневаться из-за того, что у меня могли быть более глубокие, подсознательные мотивы для изучения моей женственности.
Например, одной из моих наименее здравых мыслей было: "Возможно, если бы я была сексуальнее и более традиционной девушкой, Мартин не смог бы забыть меня так быстро".
Так что... да. Нездоровые мысли. По этой причине я до сих пор не отыскала и не прочитала ни одно интервью Мартина. Я не хотела, чтобы он был причиной моих решений.
Следовало отметить, что я всё ещё не решила, что думать о предложенной Мартином дружбе или о том, стоило ли мне сделать макияж и надеть вычурную одежду.
Что касалось одежды, то поначалу у меня все чесалось, и мои движения были скованными. Через некоторое время, вернее, после четырех девичьих свиданий, я с нетерпением ожидала того, чтобы принарядиться, и поймала себя на том, что стала замечать и оценивать макияж и одежду на других людях.
– Хмм, – сказала она, все еще изучая меню. – Это, на самом деле, интересный вопрос.
Сделав глоток воды, я ожидала ее ответа.
– Я хочу лазанью или пасту карбонара?
– Пасту карбонара.
– Ладно. Выбор сделан. – Она положила меню на стол, закрыв его и пристально глядя на меня. – Итак, ты хочешь знать, когда я впервые почувствовала себя сексуальной или захотела быть сексуальной?
– Это было в разные годы?
– Да.
– Тогда расскажи мне, когда ты захотела чувствовать себя сексуальной.
– Думаю, в четырнадцать.
У меня отвисла челюсть.
– В четырнадцать?
– Да. А может даже в тринадцать или двенадцать. Помню, что я хотела быть такой же сексуальной, как девушки из журналов.
– Каких журналов?
– "Вог"17, «Гламур»18, «Космо»19.
– Ты читала "Космо" в двенадцать?
– Да. А когда ты начала читать "Космо"?
Я сначала фыркнула, но потом призналась:
– Никогда. Я никогда не читала "Космо".
– Большинство из них фигня, бессмысленный текст, глупости. Но иногда у них есть блестящие статьи и рассказики. А еще по ним я научилась делать макияж "Кошачьи глазки".
– Ты имеешь в виду черную подводку для глаз?
– Ага. Там была пошаговая инструкция с картинками.
Я задумалась над тем, что ей было всего двенадцать, когда она впервые захотела быть сексуальной. Между тем, я не была уверена, что хотела быть сексуальной, даже сейчас.
– Тебе не казалось, что двенадцать – это слишком рано? Что ты слишком молода?
Она пожала плечами, сморщив нос.
– Не знаю. У меня месячные начались в десять. Пятьсот лет назад женщины выходили замуж в четырнадцать или пятнадцать. В некоторых частях света все еще так делают.
– Но в нынешние времена и в западной культуре, в случае нашей жизни здесь и сейчас ты не считаешь, что это слишком рано?
Сэм, прищурившись, посмотрела на меня.
– И да, и нет. С одной стороны, любопытство по поводу сексуальности – естественно. Но с другой стороны, думаю, девчонки попадают в эти ужасные сети извечного разочарования. Нам, на самом деле, не позволено говорить о сексе или задавать вопросы, или интересоваться этим. Если же мы интересуемся этим и нам это нравится, тогда нас называют распутными или шлюхами. Если же не заинтересованы, тогда мы фригидные и подавленные... ханжи. Словно мы видим образ женщины, воплощенный повсюду. И тогда нам говорят вести себя и одеваться, как мужчины на работу и в школу, иначе никто не будет воспринимать нас всерьез, даже другие женщины. В основном, женщин просто трахают.
– Это угнетает.
– Да. Это так. Что насчет тебя? Когда ты впервые захотела быть сексуальной?
Сделав глубокий вздох, я слегка покачала головой.
– Думаю, когда впервые я захотела быть сексуальной, мне было уже семнадцать.
– Вау.
– Ага. Это делает меня фригидной, подавленной ханжой?
– Да. Безусловно. А я тогда шлюшка. Почему в семнадцать?
– Честно говоря, потому что я никак не могла заполучить Картера...
– Твоего гея-бойфренда.
– Да, моего гея-бойфренда, хотя я не знала, что он гей. Я никогда не могла заставить его сделать хоть что-то, даже поцелуи были только на публике. Он никогда ничего не хотел, когда мы были наедине. Я думала, может, это потому, что я не сексуальная.
Сэм немного понаблюдала за мной, обдумывая это, затем сказала:
– Но... тебе даже не хотелось быть сексуальной просто для себя? Просто, чтобы хорошо себя чувствовать?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну знаешь, использовать тени для век или надеть новый наряд? Не для того, чтобы радовать чужой глаз, а только потому, что тебе хотелось наряжаться и чувствовать себя красивой?
Я покачала головой после второго вопроса.
– Нет. Никогда.
– Хмм... – Она снова откинулась на кресло, рассматривая меня, затем выдавила: – А ты уверена, что тебе нравятся парни?
У меня отвисла челюсть в праведном негодовании, и я наклонилась вперед, громко прошептав:
– Сэм, только потому, что я не похожа на других девчонок, вовсе не означает, что я... что я...
– То, что ты предпочитаешь кобыл жеребцам, я поняла. Просто я немного не понимаю. Я всегда думала, что ты так одеваешься, потому что не любишь привлекать внимание.
– Как – так?
– Ну знаешь, непривлекательно.
– Я одеваюсь непривлекательно?
– Ну, на самом деле, да. Да, ты одеваешься непривлекательно... старомодно... в общем, не важно.
– Потому что я не ношу обтягивающую одежду или вещи, которые оголяют мою кожу, чтобы привлечь внимание к телу?
– Кэйтлин, – вздохнула она, окинула меня взглядом и продолжила: – Мешковатая, бесформенная одежда, которая скрывает твое тело, – вот что значит одеваться непривлекательно. Черт, по сравнению с этим, твой рабочий смокинг намного сексуальнее – по крайней мере, в нем видно твою задницу.
Я открыла рот, собираясь протестовать, но потом поняла, что она была права. Мешковатые футболки, джинсы на размер больше с обрезанными отворотами... в основном, я одевалась непривлекательно.
Хотела ли я одеваться непривлекательно? Должно ли это было меня беспокоить? Что со мной было не так, если я до сих пор не поняла, что одевалась, как чучело?
Будто увидев мою внутреннюю борьбу, Сэм быстро добавила:
– Если ты хочешь носить мешковатую одежду, тогда носи мешковатую одежду. Если тебе нравится это, то наплюй на то, что думают другие, включая меня.
– Но, я не... я имею в виду... я...
– Дамы? Вы готовы сделать заказ? – Наша официантка выбрала именно этот момент, чтобы вернуться к столу, давая мне краткую отсрочку от попыток вслух разобраться с моими мыслями.
– Я буду лазанью, а она – равиоли с омаром. – Сэм подхватила наши меню и передала официантке. Обычно я не возражала, что она заказывала за меня, потому что я всегда заказывала одно и то же.
Но по какой-то причине в этот раз меня невероятно разозлило ее предположение, что я заказала бы равиоли. Что, если я хотела стейк? Или салат?
– На самом деле, – перебила я, извиняюще улыбаясь официантке, – я буду зити20 с уткой.
Наша официантка кивнула, словно это было обычным делом, и оставила нас наедине с нашими обсуждениями.
Глядя на меня, Сэм выгнула бровь, взяла стакан воды и сказала, прежде чем сделать глоток:
– Зити с уткой, да?
Я решительно кивнула.
– Точно. Зити с уткой.
– Не равиоли с омаром?
– Нет. Я устала от равиоли с омаром.
Она долго рассматривала меня, поставив стакан на место, скрестив руки на груди и прищурившись. Я передразнила ее позу и взгляд.
– Хорошо. Не заказывай равиоли с омаром, если не хочешь. Попробуй зити с уткой или стейк.
– Я попробую.
– Просто знай, не важно, что ты заказываешь, и не важно, что ты ешь, это твое решение. Если ты хочешь всю оставшуюся жизнь есть равиоли с омаром, в этом нет ничего плохого. Не меняй свой заказ только потому, что другие считают, что ты должна это сделать, или потому, что общество твердит тебе, что странно заказывать одно и то же всё время. Это ты будешь жить своим блюдом, не общество, не я. А ты.
– Но как я узнаю, нравится ли мне зити с уткой, если я даже не пробовала?
Она замолчала, рассматривая меня, ее рот выгнулся в ровную, задумчивую линию. Потом вздохнув, она сказала:
– Думаю, никак. Сдается мне, ты просто обязана попробовать зити. Я просто не хочу, чтобы ты чувствовала, что тебя принуждают к выбору, потому что ты чертовски удивительная такая, какая ты есть. Меня огорчило бы, если ты заказала бы стейк, когда на самом деле хочешь равиоли.
– Эта аналогия зашла слишком далеко. Мы обе понимаем, что мы говорим о моей склонности прятаться. Неважно, шкаф ли это, или мешковатая одежда. Я не могу спрятаться от всего нового.
– Но ты не прячешься. Посмотри на себя, ты такая нарядная. Твои брови профессионально проэпилировали воском и им придали форму. Ты играешь в группе. Ты поющий бариста. Ты пробуешь все новое.
– Да. Черепашьими шагами я пробую все новое. Когда я чувствую себя в полной безопасности, я пробую все новое. Когда я с тобой, я пробую все новое. – Слегка улыбнувшись, я наклонилась вперед, положив руку на стол ладонью вверх. Она положила руку поверх моей и усмехнулась.
– Сэм, ты хорошая подруга. Я хочу попробовать все новое, даже когда не ощущаю себя в полной безопасности. Я хочу попробовать все новое, прежде чем даже буду уверена, что хочу попробовать что-то новое. Настало время рисковать.
– Ты же не о наркотиках говоришь, да? Потому что дурь – это дрянь.
Я засмеялась и закатила глаза.
– Нет. Я говорю о том, чтобы купить футболку подходящего размера. Может, новое платье, чтобы не брать у тебя.
Чего я не добавила, потому что еще не рассказала ей о встрече с Мартином в кофейне, что пробовать все новое включало в себя и согласие на дружбу с Мартином Сандеки.
* * *
На следующее утро Сэм не оказалось в квартире.
Даже тогда я закрыла дверь в свою комнату, чтобы добиться максимального уединения. Я собиралась позвонить Мартину.
Я думала о том, чтобы позвонить из ванной на случай, если неожиданно вернулась бы Сэм, но решила, что слишком преувеличивала.
Я сделала несколько глубоких вздохов, психологически настраиваясь. Потом, почувствовав странный прилив смелости, схватила телефон, набрала его номер и поднесла телефон к уху.
Раздались три гудка.
Я пыталась определиться, стоило или нет оставлять голосовое сообщение – если до этого дошло бы – когда на звонок ответили:
– Здравствуйте? – ответил женский голос на том конце провода.
Нахмурившись, я посмотрела на визитку, которую он дал мне, и задалась вопросом, может быть, я неправильно набрала номер, или, может, вместо своего номера он дал мне телефон своего ПА.
– Привет. Здравствуйте, гм... извините. Может, я ошиблась номером. Я звонила Мартину Сандеки.
– Нет. Вы набрали правильный номер. – У нее был британский акцент.
– Ох. Ладно. Это его персональный ассистент?
– Нет. Это Эмма Кромвелл, его партнер. А вы кто?
Партнер. Партнер? Ох!.. Партнер. Ну, моллюски.
Закрыв глаза, я тихонько вздохнула, ощущая, как мой желудок рухнул к моим ногам. Я села на кровать и, прочистив горло, ответила:
– Я... Паркер.
– Кэйтлин Паркер? – Может, это было всего лишь мое воображение, но, казалось, она была немного раздраженной от этой новости.
Что означало, она знала, кем я была. Просто замечательно. Я ощущала себя злобным захватчиком. Вот она я – бывшая подружка, названивающая Мартину. Уверена, если бы у меня были серьезные отношения, я бы не хотела, чтобы бывшие моего парня названивали ему.
Как я вообще докатилась до этого?
Я кивнула, потом осознав, что она меня не видит, сказала:
– Да. Кэйтлин Паркер. Если я не вовремя, то я перезвоню попозже. Мне не к спеху.
– Он только что из душа, я скажу ему, чтобы он перезвонил тебе, когда освободится.
Я кивнула снова, мое сердце стучало где-то в желудке, опускалось к моим ногам и падало к самому центру земли.
– Конечно. Как я уже сказала, мне не к спеху.
– Угу. До свидания.
– Хорошо... – Я не успела попрощаться, потому что она уже повесила трубку.
* * *
Я признала, что, вероятно, все еще была безумно влюблена в Мартина. Может, всегда была бы. От этой мысли мне захотелось плакать, но я не стала.
Вместо этого я решилась пройтись по магазинам, чтобы купить подарки на Рождество. Была одна вещь, которой я научилась за последние девять месяцев, – важно было уметь притворяться. Сэм называла это "притворяйся, пока можешь".
Последняя неделя перед большими каникулами была бы чертовски занятой. У нас было бы по два-три концерта в день, начиная с завтрашнего дня. Корпоративы на скорую руку, мероприятия в гостиницах, тематические свадьбы и праздничные бранчи. Во время концертов в Нью-Йорке я планировала остаться в городе с Джанет, моей коллегой по группе, и двумя ее друзьями.
Я была рациональной покупательницей в основном потому, что всегда противоречиво относилась к шопингу. Я быстро хватала вещи из списка покупок, и с этим было покончено, я была готова возвращаться в свою квартиру всего через два часа. Но впервые, пожалуй, за всю мою жизнь я не хотела возвращаться в квартиру и оставаться в одиночестве. Поэтому я еще немного поглазела на витрины.
Странно, но моё бессмысленное шатание по магазинам обратилось в глобальную закупку, и всего после двух часов я вернулась обратно в квартиру с тремя новыми парами джинсов, парочкой топов, которые отлично сидели по фигуре, но были в стиле ботана, четырьмя сочетающимися наборами лифчиков и трусиков, потому что была супер распродажа, и двумя парами новых туфель. Еще я купила себе парочку уютных носков с изображением Авраама Линкольна, потому что он был моим вторым любимым президентом.
Приехав домой, я распаковала пакеты и собрала сумку, решив взять некоторые новые вещи с собой, и пошла на кухню в поисках горячего шоколада.
Именно тогда зазвонил мой телефон. Я не посмотрела на номер, прежде чем ответить, потому что все еще думала о том, как я наслаждалась этим утром. Я парила в эйфории моих новых вещей.
– Алло?
– Кэйтлин?
Ииииии... теперь я грохнулась вниз на землю.
– Привет, Мартин. – Я постаралась проигнорировать знакомую боль в груди.
– Я надеялся, что это твой номер. Это ты звонила раньше? Нужно было оставить сообщение.
Это дало мне паузу, но потом я начала думать и говорить одновременно.
– Я оставляла сообщение.
– Точно? Я не получал голосовых сообщений.
– Нет, я оставила сообщение твоей... – Я замялась на этом слове, но потом заставила себя это сделать. Я знала, что лучше было сразу сорвать повязку, чем пытаться медленно спуcкать ее. – Я оставила сообщение твоей девушке.
На мгновение он замолчал, а затем спросил:
– Моей девушке?
– Эмме.
– Эмме? Нет. Нет, нет, нет. Эмма – не моя девушка. Она мой партнер.
– Партнер, девушка, вторая половинка, сенсей – это неважно.
– Нет, Кэйтлин. – Я услышала легкий смешок, словно он был одновременно успокоен и разочарован. – Эмма – мой бизнес-партнер. Мы никогда... у нас не было ничего такого.
Это дало мне время подумать. Я была почти уверена, что Эмма была раздраженной еще до того, как услышала мое имя. Возможно, я вообразила себе это.
– В любом случае, ты звонила?
– Да. Я звонила. – Я осмотрелась на кухне, словно это могло помочь мне выяснить, что говорить дальше. Мой разум все еще не мог примириться с тем фактом, что Эмма не была его девушкой; мое сердце и желудок ожидали от меня указаний: воспарить или поменяться местами – а я не знала, что делать.
Должна ли я была чувствовать счастье? Облегчение? Противоречие? Не удивительно, что кухня не дала никаких указаний.
Должно быть, я слишком долго молчала, потому что Мартин спросил:
– Ты еще там?
– Да. Извини, я здесь. Да, я звонила. Я хотела поговорить с тобой об условиях нашей дружбы.
– Нашей дружбы? – Я слышала улыбку в его голосе.
– Да. Я подумала, ты и я... Я имею в виду, хотя мы провели вместе всего неделю, я чувствую, в какой-то степени мы стали друзьями. И мне нравилась наша дружба, мне нравился ты. – Я закрыла глаза и поморщилась, закрыв рукой лицо, чувствуя унижение и радость, что он не видел чудовищный румянец, поднимающийся вверх по моей шее.
«Мне нравился ты»... В самом деле? Ты настолько была ужасна в этом.
Но Мартин удивил меня, сказав:
– Ты тоже мне нравилась. Если помнишь, ты очень сильно мне нравилась.
От этого я облегченно рассмеялась, обрадованная тем, что я была не единственной, кто рисковал частью себя и своей гордостью.
Я тихонько ответила:
– Да. Я помню. – Теперь я покраснела совершенно по другой причине.
– Итак, условия? – повторил он. – В какие дни недели мне уделят внимание? И как долго?
– Уделят внимание?
– Когда я смогу видеть тебя?
– Мартин, нам не нужен график. Если ты хочешь увидеть меня или поговорить, просто позвони мне.
– Как насчет сегодня?
Я снова осмотрела кухню и не получила никаких рекомендаций.
Я пробормотала:
– Ммм... ну... я думаю... конечно. Если у тебя есть время. Я выдвинусь к тебе довольно скоро, потому что у нас завтра утром шоу в городе.
– Я заберу тебя, и мы поужинаем сегодня вечером.
Ужин был слишком похож на свидание. Думаю, я еще не была готова для чего-то, что мое сердце могло неправильно истолковать, возложив слишком большие надежды.
– Или мы можем встретиться в Мет21 и перекусить там. – В кафетерии музея метрополитена была приличная еда, и он был чрезвычайно многолюден. Еще это было нейтральное место, куда платонические друзья могли пойти вместе.
Несколько секунд он молчал, я почти слышала, как он размышлял. Наконец, он согласился:
– Конечно. Отлично. Где ты останешься ночевать?
– В Бруклине, с моей коллегой по группе Джанет и несколькими ее друзьями. Мы останемся там на всю неделю. У меня, вроде как, на этой неделе три выступления в день.
– Ты не едешь домой на Рождество?
– Нет. Я уже съездила на День благодарения. Неделя перед Рождеством – как раз очень доходный период для группы. Я пообещала Уиллису, что буду.
– Уиллису?
– Моему боссу.
Я услышала скрип кожи, словно он переместился в своем кресле, и когда он заговорил, его слова прозвучали размеренно намеренно непринужденными:
– Ты можешь остаться у меня, если хочешь. У меня много комнат, и я на Манхэттене.
Мое сердце забилось сильнее от его предложения. Хмм, дайте подумать. Провести неделю на острове с Мартином. Почему это звучало так знакомо и рискованно? Безусловно, это было круто, по крайней мере, мои трусики так думали... но на самом деле это была очень, очень плохая идея.
– Нет, спасибо. Не хочу испачкать твое постельное белье. – Было приятно услышать его смех, пока я продолжала: – Но очень мило с твоей стороны предложить.
– Я заберу тебя от вокзала.
– Не нужно. Мы с Джанет поедем вместе, потом забросим вещи в Бруклин. Давай я приеду на метро к Мет и встретимся там с тобой, сходим поесть.
– Предложение все еще остается в силе. – Могла сказать, что он все еще улыбался. – Так что не стесняйся, оставайся у меня в любое время.
Я поняла, что улыбалась, словно влюбленная дурочка.
А еще я поняла, что дружба с Мартином помогла бы мне оставить его и стала бы моей самой лучшей идеей или я влюбилась бы еще сильней, а это было бы самой ужасной ошибкой, которую я когда-либо совершала.
Глава 5: Фазовые переходы и кривая нагревания
Оказывается, самой худшей моей идеей было остаться с Джанет и её друзьями-близнецами, начинающими актёрами.
Как только мы вошли в дверь, я поняла, было что-то не так, наверное, потому что по этой зловонной студии были разбросаны наркотики, включая кальяны, пакетики с травкой, изогнутые и обожженные ложки, зажигалки, шприцы, и я была больше чем уверена, был кокаин в форме гидрохлорированной соли.
Один из близнецов лежал в отключке на диване. Другой, лёжа на полу, вводил наркотик в вену.
