Текст книги "Хранитель мечты"

Автор книги: Пенелопа Уильямсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)

Глава 22

С невольной улыбкой Арианна следила за тем, как пальцы мужа вплетают в крохотный венок веточку вереска, покрытого желтыми колокольчиками цветов. Они устроились на обед в тени большого каштана, с нижней ветви которого, расположенной горизонтально, свисала детская колыбель. Неста нежилась в ней, спеленатая в мягкий лен. Стоял жаркий полдень, и они решили отдохнуть по дороге в Честер, на летнюю ярмарку.

После долгого кропотливого труда Рейн закончил венок, опустился на колено перед колыбелью и возложил его на голову малышки, как бы коронуя юную королеву. При своих небольших размерах венок все же был великоват и сразу сполз Несте на один глаз. Рейн расхохотался и потерся носом о пуговку детского носика.

– Теперь никто не посмеет усомниться, что перед ним сама «майская королева»!

Арианна засмеялась тоже, придвинулась поближе и прижалась грудью к спине мужа. Спина напряглась, но она уже не смогла удержать приготовленные слова.

– Интересно, кто научил тебя плести венки, муж мой?

Рейн отстранился совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы они больше не прикасались друг к другу, а потом и вовсе отошел к стволу каштана. Там он сел, привалившись спиной и положив руку на согнутое колено. Арианна уже решила, что не услышит ответа, но он повернулся. Глаза его были суше, чем пропеченная солнцем земля холма, на котором росло одноединственное дерево.

– Я часто плел их для Сибил, когда мы были детьми. Меня удивляет твой вопрос. Разве ты не видела этого, когда заглядывала в мое прошлое?

– У меня не было видений про тебя и Сибил.

– Рад за тебя, – заметил Рейн, и зубы его оскалились в зловещей пародии на улыбку, – потому что очень сомневаюсь, что увиденное понравилось бы тебе.

Глаза Арианны наполнились слезами, и она поспешно отвернулась, чтобы не дать ему заметить это. В Честере они непременно должны были стать почетными гостями графа Хью и графини Сибил.

Сверху ей на колени свалился неспелый каштан, заставив вздрогнуть от неожиданности. Арианна подняла его и огладила коричневато-зеленую гладкую кожицу. Другой орех валялся на земле совсем близко от Рейна. Заметив это, она уже не могла отвести взгляд от руки, почти касающейся каштана длинными загорелыми сильными пальцами, которые умели так ловко управляться с мечом, плести венки из полевых цветов и ласкать женщин.

Наконец, не в силах противиться искушению, Арианна подняла каштан, при этом намеренно коснувшись пальцев мужа.

Прикасаться к нему – пусть даже мельком, пусть даже на мгновение – означало испытывать мучительное желание. Рейн отдернул руку, но это было уже не важно, потому что она успела заметить, как волоски на его запястье поднялись, как судорожно расширилась его грудь.

Солнце палило немилосердно, и даже дерево с такой густой кроной и крупной листвой не могло удержать прохладу в своей тени. Пот капля за каплей стекал между грудей Арианны. Она слегка распустила шнуровку и оттянула лиф платья, обмахиваясь им, как веером, хотя это мало помогало всколыхнуть неподвижный воздух.

Она почувствовала взгляд Рейна, повернулась, но он тотчас отвел глаза.

Рот ее стремительно пересох. Среди остатков еды, которую они привезли с собой, была фляга с вином. Арианна подняла ее и поболтала. Внутри забулькало – значит, вино было выпито не до конца. Она запрокинула голову и начала пить так жадно, что янтарная жидкость потекла по подбородку в ямочку между ключицами. Арианна отерла кожу пальцами и облизала их, глубоко втянув в рот.

Она остро ощущала его взгляд, но на этот раз была осторожнее и не спугнула его. «Пусть смотрит, – думала она. – Пусть смотрит и пусть хочет!»

Чуть позже она поднялась и медленно, тщательно отряхнула подол от травинок и семян колосящихся трав. По-прежнему не глядя на мужа, она пошла вниз по склону, обращенному к Англии.

Совсем недалеко от того места, где они остановились на привал, дорогу преграждала внушительная траншея – настоящий овраг, уходящий в обе стороны до самого горизонта. На противоположной стороне траншеи вздымался насыпной вал из земли, некогда заполнявшей ее. Он достигал в высоту не менее двадцати футов. Талиазин рассказывал Арианне об этом деле рук человеческих. Траншея называлась по имени английского короля, который приказал ее выкопать, и служила для того, чтобы разграничивать Англию и Уэльс. В нынешние времена она разделяла земли лорда Руддлана и графа Честера.

Арианна стояла на самой кромке, глядя вниз, в глубокий округлый овраг, и чувствовала давно забытое желание спуститься на дно и обследовать его. Она непременно так и поступила бы, если бы все еще была девчонкой и хотела произвести впечатление на всех своих братьев разом. Теперь же здравый смысл подсказывал, что на дне траншеи ежевика потреплет ей подол, а осока изрежет лодыжки. К тому же единственному представителю мужского пола, на которого ей теперь хотелось произвести впечатление, было безразлично, чем она занята.

Одинокое облако лениво наползло на солнце, бросив недолговечную тень на пожухлую желтеющую траву. Арианна повернулась и посмотрела из-под козырька ладони в сторону холма, на котором возвышался каштан. Немного поодаль расположилась вся толпа слуг, вооруженный эскорт, верховые и вьючные лошади, но Рейн так и оставался под деревом в полном одиночестве, если не считать Несты, покачивающейся в свисающей с ветки колыбели.

Глядя на мужа, Арианна не впервые задалась вопросом: можно ли считать это браком, если супруги спят в одной постели, но не прикасаются друг к другу? Она давно уже успела оправиться от родов, но не знала, как сказать об этом Рейну. Ночами она лежала без сна, изнемогая от желания потянуться к нему и не делая этого из страха, что он молча отвернется.

Она стояла на краю траншеи так долго, что постепенно различила сквозь треск насекомых отдаленное журчание ручья. Оказалось, что среди растрескавшейся почвы с пучками сохнущей травы находится настоящий оазис: пурпурные цветы вероники и белые – дикой горчицы вместе с цветущим вереском образовали яркую клумбу вокруг булькающего родника. Арианна пошла в том направлении, наслаждаясь шелестящим звуком, с которым шелковый подол платья раздвигал густеющую, все более сочную траву. Вода ощущалась холодной даже по звуку.

Вспугнутая птица выпорхнула из-под ног, трепеща пестрыми крыльями. Трава у самой воды была изумрудно-зеленая, совсем молодая, и Арианна предположила, что родник пробился на поверхность совсем недавно. Она опустилась на колени среди трав и цветов, зачерпнула ладонями пригоршню воды и поднесла к лицу. Странное дело: вода пахла апельсинами...

Он надкусил дольку, и сладкий сок фонтанчиком выплеснулся в рот. Он был не приторно-сладким, а кисловатым, густым и прохладным. До сих пор ему не приходилось пробовать ничего настолько упоительного. Он посмотрел на девушку и улыбнулся, думая: «Кроме разве что твоих губ, милая Сибил...»

– Вкусно?

– Угу. Дай еще кусочек.

Она вложила еще одну дольку необычного экзотического фрукта между его приоткрытых губ. Он всосал дольку в рот вместе с пальцами, которые ее держали. Взяв в ладони подбородок девушки, он заставил ее приподняться на цыпочки для поцелуя. Губы ее на вкус были совсем как апельсин: кисло-сладкие, прохладные.

– Еще кусочек!

– Вы ненасытны, сэр.

– Я думал, тебе это нравится, – усмехнулся он и поцеловал девушку, еще и еще.

– Ты любишь меня. Рейн?

– Да-a...ax! – вырвалось у него, потому что она положила ладонь на его фаллос и сжала его, а потом начала поглаживать сверху вниз, глубоко просовывая руку между его ног. Он чувствовал томление, кисло-сладкое, как вкус апельсина, как вкус ее губ. «Это чудесно, – думал он, – так чудесно!»

– Тогда не покидай меня, – сказала она. Он опустился вместе с ней на желтеющую пожухлую траву позднего лета и начал распускать шнуровку на лифе платья. Он взял в ладони обе ее груди, округлые, как половинки апельсина.

Но он знал, что покинет ее. Если бы он остался, он боялся бы всю свою жизнь, боялся до такой степени, что не мог бы высунуть носа за дверь конюшни.

– Ты женишься на мне? – спросила она, прижимаясь лицом к его шее и щекоча кожу теплым дыханием.

Он поднял голову и долго смотрел ей в глаза. Они были синие, с оттенками пурпура и фиалок – глаза цвета летнего неба на закате.

– Ты обручена с Хью. Ты никогда не осмелишься пойти против воли отцов, твоего и моего.

– Нет, осмелюсь! Нет, осмелюсь! – крикнула она, колотя кулачками по его спине. Потом она взяла в ладони его лицо и сильно сжала. – Я твоя, Рейн. Только твоя. Я ходила к священнику, и он сказал мне, что девушку не могут выдать замуж насильно. Правда, я солгала ему, что вообще не хочу выходить замуж, что собираюсь стать Христовой невестой... – Она залилась смехом, всегда заставлявшим его вспоминать лепестки роз, слегка завернувшиеся на самых краешках. – Только представь себе, Рейн: я – монахиня!

Она умолкла и сделала гримаску, надув губы. Он не поцеловал их, хотя ему очень этого хотелось.

– Когда ты уйдешь, Рейн, я уйду с тобой.

– Сибил, радость моя... ты никак не можешь уйти со мной. Я собираюсь записаться в армию Матильды.

– Значит, ты надеешься, что в один прекрасный день явишься перед королевой Матильдой в своих лохмотьях, босиком и она от восхищения сделает тебя рыцарем? – Она постаралась сказать это насмешливо, но голос ее дрогнул. – Все, что тебя ждет, – это стать пехотинцем с жалким хрупким копьем в руке. Тебя убьют в первом же бою!

Его плоть была плотно прижата к ее животу, и в ней бился нетерпеливый пульс, но в груди он ощущал тяжесть.Он зарылся лицом в ее волосы и глубоко вдохнул запах апельсинов. Он знал, что, вспоминая этот день, всегда будет чувствовать этот запах.

Он отстранился и лег рядом с ней на спину, глядя в небо. Оно было безоблачным и пустым – необъятным, как мир.

– Я не умру, Сибил. Однажды я вернусь сюда, но вернусь не оборванцем, а рыцарем.

Она дотронулась до его щеки и повернулась, опираясь на локоть. Взгляды их встретились.

– Когда ты вернешься, я буду здесь. Я буду ждать... ... – Я буду ждать, – сказала Арианна.

– Конечно, мы ведь не спешим. Просто посиди немного, пока не пройдет головокружение.

Ее голова покоилась на коленях Рейна. Ноги под затылком были нагретыми солнцем и какими-то уютными. Но сам он был сердит на нее. Впрочем, в последнее время он был сердит на нее постоянно.

– Что случилось? – спросил он резко, и Арианна сразу же все вспомнила.

Он потянул ее вверх, пытаясь посадить. Хватка была более жесткой, чем требовалось, и это помешало Арианне заметить тревогу в голосе мужа.

– Ты упала в обморок. Черт возьми, Арианна, ты свалилась в одно мгновение, как подрубленное дерево, головой прямо в воду! Ты могла бы утонуть, если бы не...

– Прекрати кричать на меня!

Она вырвалась и села самостоятельно, однако резкое движение заставило желудок сжаться. Арианна едва успела отвернуться, как ее стошнило в траву.

Она не сразу почувствовала, что Рейн придерживает ей волосы, не давая им свеситься на лицо. Он вложил ей в руки что-то белое, очень мягкое. Это оказался кусок детской пеленки, и она едва не разразилась истерическим, совершенно неуместным смехом. Господи Иисусе, Черный Дракон, самый пугающий, самый жестокий рыцарь во всем христианском мире, победитель турниров и виртуоз меча, путешествует из Уэльса в Англию, обмотанный детскими пеленками!

– Насколько я понимаю, тебя только что посетило одно из твоих проклятых видений?

Арианна спрятала лицо в рыхлую от стирок ткань, чтобы не встречаться взглядом с мужем.

– Ну, и за чьей жизнью ты подглядывала на этот раз?

Она еще глубже вжалась в пеленку, словно это могло заставить горечь исчезнуть из голоса Рейна.

Он стоял на коленях в густой траве, склонившись к ней, теперь же резко и неожиданно поднялся. Арианна решилась отнять от лица пеленку и выпрямиться, только когда услышала, как шуршит трава под удаляющимися шагами.

Вдали она увидела его широкую спину. Рейн исчез из виду, не обернувшись. Лицо ее до сих пор было покрыто испариной, и ветер, овеявший его, нес с собой запах апельсинов.

***

Как только они пересекли траншею и оказались на территории Англии, дорога расширилась достаточно, чтобы по ней могли ехать в ряд десять рыцарей. Тем не менее, Рейн и Арианна ехали бок о бок так, что шпоры их то и дело соприкасались. Он сам выбрал такой способ езды (Арианна называла это «у нее на плечах»), но он ни разу не взглянул на нее с того момента, когда оставил у родника.

Эта область Чешира представляла собой по большей части обширные засоленные болота и пустоши, на которых паслись стада. Солнце обрушивало на дорогу всю мощь своего жара, и воздух впереди зыбился, колебался, словно дым над костром. Арианна старалась дышать неглубоко, но все равно в нос так и лез густой запах коровьего навоза.

В какой-то момент она вдруг осознала, что впервые оказалась на земле своих исконных врагов. В детстве Англия рисовалась ей раскаленным котлом, в котором кишат, выделывая коленца, жуткие на вид черти, то есть такой, какой описывал капеллан преисподнюю. Теперь, двигаясь под палящим солнцем по пыльной английской дороге, она думала с иронией, что в Англии стоит точь-в-точь такая жара, какую рисовало ее детское воображение.

Дорога обогнула невысокий холм, за которым, лентой извиваясь по равнине, протекала ленивая полноводная река Ди. В ее медлительных водах, как в зеркале, отражались розовато-бурые стены и башни Честера. Над рекой висела заметная дымка, но она не доходила туда, где вонзались в небо зубчатые городские башни. Рейн резко натянул поводья и вперил взор в то, что когда-то было его домом и навсегда осталось частью его жизни.

Арианна искоса рассматривала его лицо: плотно сжатые губы, непроницаемые глаза. Но теперь она знала его намного лучше, знала, что он прилагал такие усилия, чтобы скрыть свои чувства, именно потому, что чувствовал сильнее и глубже многих. Он вернулся в Честер с победой, как когда-то обещал, но у этой победы был горький привкус. Девушка, которая поклялась его ждать, вышла замуж, а человек, которого он больше всего мечтал поразить своими успехами, был давно уже мертв и тем самым недосягаем, оставаясь при своем презрении.

Она едва не протянула руку и не дотронулась до плеча мужа, чтобы дать ему знать, что она все понимает, но, по здравом размышлении, решила придержать свой порыв.

Чтобы переправиться через реку, им пришлось подняться на плоскодонный паром. Миновав ворота, они оказались внутри городских стен, на улицах, где теснились темные бревенчатые и светлые беленые дома. Арианна не могла не отметить, что строения жмутся друг к другу, как сельди в бочке. По большей части это были магазинчики, открывающиеся прямо на мостовую, и лавки с открытым прилавком, защищенным навесом, как на восточных базарах.

В Уэльсе тоже было несколько довольно больших городов, но ни один из них не достигал размеров Честера. А народу на улицах было так много, что это даже обеспокоило Арианну. Люди сновали взад-вперед, как потревоженные крысы в амбаре, хотя некоторые улицы были настолько узки, что крыши домов соприкасались, заслоняя солнце. Самый воздух, казалось, вибрировал от тарахтения проезжающих телег, перезвона церковных колоколов и грубых голосов лавочников, расхваливающих свой товар. Жизнь здесь так и кипела. Арианна подумала, что жизни здесь, пожалуй, слишком много, потому что нечем было дышать от вони сточных канав, забитых нечистотами, пометом животных и разного рода отбросами.

Проезжая мимо какого-то переулка, Арианна заглянула туда и увидела округлый бок здания из розового песчаника. Судя по его размерам, она предположила, что это и есть знаменитый собор, о котором была много наслышана. Собор прославился длинными стрельчатыми окнами, выполненными из кусочков цветного стекла, составляющего красивую мозаику. Арианна так поворачивала голову, чтобы бросить еще один взгляд на это чудо, что у нее свело шею.

Наконец кавалькада пересекла подъемный мост, придерживаемый железными цепями, толстыми, как мужское запястье, миновала еще одни ворота и оказалась в самом замке Честер. Здесь, во дворе, бедная шея Арианны подверглась новому испытанию: пришлось сильно запрокинуть голову, чтобы увидеть верх высоченной квадратной башни, толстые стены которой были прорезаны множеством закругленных сверху узких окошек. На башне было водружено знамя с изображением белой лошади Честеров. Полотнище неподвижно свисало в жарком воздухе.

В этот момент Рейн обхватил обеими руками ее талию, чтобы помочь спешиться. Арианне показалось, что он чуть дольше держал ее, чем это было необходимо, но она не могла бы утверждать с уверенностью. В конце концов, не было ничего необычного в том, чтобы помочь женщине сойти с лошади: это элементарный жест галантности. Что до нее самой, она восприняла как шок прикосновение ладоней к телу, короткое касание ног к ногам и близость загорелого бесстрастного лица. Солнце и здесь продолжало изливать на землю жар, но она содрогнулась, словно от холода.

Тем временем Рейн повернулся к Эдит, которая везла на руках Несту, и помог спешиться ей.

Во дворе появился граф Честер и направился к ним. Его волосы, безукоризненно завитые в длинные локоны, изящно рассыпающиеся по спине, сияли на солнце, как только что вычеканенный флорин. Он церемонно расцеловал брата и невестку.

– Рад видеть тебя, Рейн. Ах, невестушка, вы выглядите прехорошенькой – ни дать ни взять грушевое дерево в цвету!

Арианна не успела ответить любезностью. Раздался восторженный возглас, она оглянулась и увидела Сибил, буквально плывущую вниз по ступеням широкой лестницы. Та смотрела только на Рейна и улыбалась только ему, ему одному. Ее наряд был так богато вышит, что напоминал лужайку, покрытую цветами. Кончики длинных рукавов касались ступеней, юбка грациозно обвивала стройные ноги. Она была не просто хорошенькой – она была прекрасной, и она была единственной, кому Рейн улыбнулся.

Арианна отвернулась.

– Добро пожаловать к нашему очагу! – воскликнула Сибил, делая изящный приглашающий жест.

Она едва заметно улыбнулась, когда глаза ничтожной уэльской княгиньки расширились. По мере того как та оглядывалась по сторонам, они становились все больше и больше. Главная зала Честера была размером с небольшой собор, такими же сводчатыми и высокими были ее потолки. В очаге, к которому Сибил с показным радушием пригласила гостей, можно было зажарить целиком двух быков. По стенам стояли поставцы, в которых было не счесть подносов, тарелок и кубков из чистого золота и серебра, а также разных диковинок вроде бокалов из страусовых яиц и ложечек из цельных кусков агата. Все стены полностью были прикрыты гобеленами либо драпировкой из шелка или атласа, а задняя стена над помостом представляла собой грандиозную картину: Далила, отстригающая волосы у спящего Самсона (причем везде, где только можно, краска была скрыта позолотой). Шаги отдавались гулким эхом от пола, который был здесь не деревянным, а плиточным. Покрытые черной и светло-коричневой эмалью, плитки образовали красивую мозаику и были прикрыты только местами, но не камышовыми стеблями, а коврами и шкурами.

Сибил смотрела на потрясенную Арианну с некоторым сочувствием, но и пониманием. В возрасте девяти лет она была обручена с единственным сыном графа Честера и отослана в замок, так как традиции предписывали невесте воспитываться в семье будущего мужа. Отец Сибил был отнюдь не беден и достаточно могуществен, но она тоже была потрясена хвастливой показной роскошью Честера.

Она выждала приличествующую случаю паузу и тронула Арианну за руку. Та вздрогнула.

– Идемте, я покажу комнату, приготовленную для вас и Рейна.

Она повела гостью на квадратную галерею, идущую по всему периметру башни. С нее открывались двери в многочисленные спальни, находящиеся прямо в необъятной толщины стенах и совершенно изолированные друг от друга. Сколько бы народу ни прибыло в Честер, никому не грозило провести ночь в главной зале, на тюфяке, постеленном на пол.

– Ваш ребенок будет устроен вместе с нянькой в одной из чердачных комнат, – сказала Сибил, пропуская уэльскую девчонку в спальню. – Не волнуйтесь, там им будет гораздо уютнее, чем здесь. Боюсь, это помещение тесновато и не слишком удобно.

Она запоздало сообразила, что эти слова могут быть расценены, как вызов на комплимент. Приготовленная для гостей спальня изобиловала всеми возможными предметами роскоши: на кровати лежало удивительной красоты стеганое покрывало изумрудного шелка, отороченное бобровым мехом, а рядом на столике стоял подсвечник со спирально крученными свечами из настоящего пчелиного воска.

Однако от созерцания этих красот гостью отвлекло то, что Эдит с ребенком на руках, следуя за слугой, направилась к еще одной лестнице. На мгновение Сибил показалось, что она бросится следом за ними.

– Прошу вас, перестаньте тревожиться! За ребенком будет самый внимательный присмотр.

Леди Арианна повернулась, и лицо ее озарилось улыбкой, неожиданной и от этого тем более пленительной. С болезненной завистью Сибил подумала: «Вот красота, которая встречается один раз среди тысячи лиц. Мужское сердце не в силах устоять против такой красоты».

– Не подумайте, что я сомневаюсь в вашем гостеприимстве, – сказала Арианна. – Конечно, о моем ребенке позаботятся. Когда она проголодается, Эдит даст мне об этом знать.

– Я так завидую вашему материнству, – начала Сибил, стараясь протянуть ниточку дружбы к этой странной девушке, которой суждено было стать женой Рейна.

Несмотря на юный возраст, в той чувствовался крепчайший внутренний стержень, некая нерушимая, несгибаемая основа, которая способна была вынести все, противостоять любым ударам судьбы, как противостоят ударам меча доспехи, выкованные из уэльского металла. В Арианне Гуинедд была внутренняя сила, которой всегда недоставало Сибил.

«Если бы я была сильнее, то, возможно, сумела бы дождаться возвращения Рейна, как обещала».

– Чего я только не перепробовала, чтобы забеременеть, – продолжала Сибил, тяготясь молчанием. – Вешала над кроватью омелу, днями пила анис, растворенный в вине... я вознесла столько молитв Маргарите, что у бедной святой, наверное, разболелись уши, если, конечно, у святых вообще бывают уши.

Она сообразила, что несет ерунду, но стоило только умолкнуть, как сердце сжала знакомая давняя боль. Бог свидетель, она хотела родить ребенка, она жаждала этого всем сердцем! За что, за какой именно грех было ей послано бесплодие? За то, что она недостаточно любила Рейна, или за то, что любила его слишком сильно? Если бы только она дождалась его... что было бы тогда, какая судьба ожидала бы их, если бы она сдержала обещание?

Сибил вздрогнула, когда Арианна взяла ее за руку. В глазах гостьи, серовато-зеленых, как штормовые волны, была искренняя симпатия. Но потом она сказала: «Вы еще молоды», – и Сибил ощутила вспышку злобы, потому что молодость – это двадцать лет, но никак не двадцать семь.

Как бы пытаясь показать, что она-то не так молода телом, как годами, Арианна испустила громкое «ф-фу-у!» и начала обмахиваться рукой на манер престарелой матроны.

– Неужели в Англии летом всегда так невыносимо жарко?

В помещении действительно было довольно душно, хотя ставни на окне были плотно прикрыты, а необъятные стены так же хорошо сохраняли прохладу летом, как и тепло зимой. Сибил уже собралась ухватиться за тему погоды, но тут на пороге появился Рейн, который задержался во дворе, разговаривая с братом. Его взгляд немедленно отыскал жену.

Та стояла к двери спиной и не замечала его. Она сняла головной убор и тряхнула головой, отчего волосы рассыпались по спине дождем осенних листьев – темно-каштановые с отдельными рыжими и золотыми прядями. Бессознательно чувственным жестом она огладила бедра, талию и груди, чтобы поправить платье. Рейн следил за ней, не отрываясь, и Сибил заметила, что лицо его обострилось, стало напряженным и жестким, глаза потемнели. Арианна не могла не почувствовать этот пристальный взгляд. Действительно, она обернулась, но Рейн тотчас отвел глаза.

Несколько секунд Арианна молча смотрела на отвернувшегося мужа. На ее лице не было никакого особенного выражения, но в воздухе возникло явственное напряжение, готовое дать о себе знать искрами, как это порой бывает во время грозы.

– Пойду посмотрю, как устроена Неста, – низким грудным голосом сказала Арианна и направилась к двери.

Проходя мимо мужа, она почти коснулась его, но так и не посмотрела в его сторону.

– Я ей не понравилась, – заметила Сибил, когда они с Рейном остались вдвоем.

– Арианна вообще не в восторге от нормандцев. Согласись, у нее есть на это причины.

Голос Рейна был так резок и неодобрителен, что Сибил растерялась, не зная, как продолжать разговор. Она совсем не ожидала, что он вступится за жену, да еще так пылко.

Тем временем он прошел к окну и распахнул ставни (кожаные петли откликнулись громким скрипом). Из окна открывался вид на желто-зеленые дали, но на горизонте дремали в опаловой дымке синевато-серые холмы Телеингла. Рейн далеко высунулся в окно, разглядывая их, и Сибил порадовалась, что выбрала для него именно эту спальню. Она подошла и остановилась рядом, чтобы видеть выражение его лица.

– Как тебе показалось, Честер изменился с тех пор, как ты был здесь в последний раз?

– Нет, не очень.

На его щеке, которая была обращена к Сибил, появился едва заметный тик. Это не удивило ее: в последний раз Рейн был в Честере в тот день, когда она венчалась с Хыо. Он вошел в зал размашистым шагом, в разгар свадебного пира. Не обращая внимания на любопытные взгляды, он прошел прямо к возвышению, где сидели новобрачные, и остановился перед ней. Окаменев на своем стуле, она смотрела на него снизу вверх, и в груди ее смешались радость, страх, отчаяние. Прошло немало лет с того дня, но она так и не забыла глаза Рейна, потому что в них не было ни гнева, ни страдания, ни даже сожаления. В них не было вообще ничего. Рейн отошел от окна и начал прохаживаться по спальне, осматриваясь. Почему-то его внимание привлекла жердочка для сокола. Сибил знала, что он не привез с собой охотничьей птицы. Она сообразила: он думал о том, что соколиная охота – развлечение людей благородных, а у него не было сокола ни в детстве, ни в юности. Возможно, у него не было его и по сей день.

Сибил не знала, что сказать, как отвлечь Рейна от неприятных воспоминаний. К счастью, в этот момент слуги внесли лохань с горячей водой. Сострадание сменилось в Сибил паникой: обязанность мыть прибывающих гостей возлагалась на хозяйку замка. Она спросила себя: достанет ли у нее сил коснуться Рейна и не упасть в его объятия, не показать ему, как она по нему истосковалась?

Что до него, он не выразил (и, вероятно, не ощутил) ни малейшего смущения ни при виде лохани с водой, ни от сознания, что им вот-вот предстоит довольно интимный момент. Сибил и раньше приходилось раздевать Рейна, но при других обстоятельствах, далеко не столь невинных. Именно воспоминания об этом заставили дрожать ее руки, когда она стягивала сапоги и снимала через голову Рейна рубаху. Она чувствовала, как быстро разгорается ее лицо, как сохнут губы, она боялась поднять взгляд и лишь украдкой следила за тем, как он, теперь уже совершенно обнаженный, с бессознательной грацией прошел к лохани и погрузился в воду.

Намылив душистым мылом мягкую тряпицу, Сибил начала осторожно тереть Рейну спину. Она находилась теперь позади него и могла не смущаясь упиваться видом этого тела, знакомого и как будто совсем иного. Он изменился, Рейн. В нем были теперь сила и стать зрелого мужчины, его украшали шрамы воина, и все же он не был таким каменным и несгибаемым, как ей представлялось раньше. Намокшие пряди угольно-черных волос приоткрыли склоненную шею, и та казалась беззащитной при всей своей крепости. Сибил представила себе, что целует его там. Отложив тряпицу, она намылила руки и начала разминать мышцы сначала на плечах, потом на груди, где они были особенно развиты за годы сражений, и, наконец, на животе. Сознавая, что это грешно, она все-таки не удержалась и посмотрела, возбуждают ли Рейна ее прикосновения. Они не возбуждали его. Нисколько.

Раздавшийся шорох заставил Рейна резко вскинуть голову. На пороге спальни стояла леди Арианна, стояла прямо в потоке света, падающего из окна. Она застыла в полной неподвижности, и бронзовое ожерелье, кольцом охватывавшее ее шею, ослепительно пламенело. Они смотрели в глаза друг другу, она и Рейн, и чем дольше это длилось, тем явственнее виделась Сибил огненная нить, протянувшаяся между ними. Она, эта нить, была ощутимо горячей и даже более яркой, чем пылающее ожерелье Арианны.

Сибил съежилась на коленях, забытая.

***

Кабатчица приняла от Талиазина монетку в один пенс, разрубила ее пополам и протянула ему сдачу. Оруженосец ухватил за ручку один из кувшинчиков с пенящимся свежеразлитым элем и предложил его Арианне. Сам он взял другой и лукаво усмехнулся, чокаясь с ней.

– За любовь!

– Я бы предпочла выпить за что-нибудь другое.

Улыбка Талиазина стала шире, и на щеках появились две симпатичные ямочки размером с полпенни.

– Тогда за плотские утехи! – сказал он, и Арианна против воли засмеялась.

Прилавок был открытый, выходящий прямо на улицу, как у большинства лавок, поэтому эль нагрелся на солнце и отдавал кожей меха, из которого его разливали. Но жажду он утолял хорошо. Стараясь, чтобы это не выглядело слишком очевидным, Арианна осмотрелась в поисках Рейна. Они отправились на ярмарку все вместе, но как-то незаметно она и оруженосец отстали от других и затерялись в толпе.

Талиазин взял ее под руку и начал пробираться вдоль запруженного народом узкого прохода. Вокруг теснились палатки, парусиновые и деревянные, прилавки и стояки с ошеломляющим выбором товаров. Над многими из них были яркие вывески. Мало-помалу Арианна начала замечать, что буквально каждая встречная женщина оборачивается им вслед. Ничего удивительного: Талиазин в плаще всех цветов радуги выглядел ярче, чем палатки торговцев шелками и гобеленами. На спине он нес лиру на красивой перевязи, и потому время от времени его окликали прехорошенькие девушки с просьбой что-нибудь спеть.

Немного погодя они увидели большую толпу, из которой доносились поощрительные возгласы и смех. Талиазин бесцеремонно протолкался посмотреть, в чем дело, не забыв увлечь за собой Арианну. Внутри круга зрителей оказалась группа странствующих комедиантов с дрессированными собачками, старым и усталым танцующим медведем и великолепным гривастым львом в клетке. Но в наибольшее неистовство толпу привел человек, глотающий огонь. Он и сам по себе выглядел внушительно: высокий, черный как сажа, с волосами так круто вьющимися, словно ему на голову приклеили крашеную овечью шерсть. Арианна замерла от ужаса, когда он запрокинул голову, широко открыл рот и сунул внутрь пылающий факел. Горло его дернулось, словно он и в самом деле проглотил клубок огня.