Текст книги "Ветер удачи"

Автор книги: Павел Молитвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Истыканные стрелами настатиги начали валиться на пол, но на смену им появились новые, и девушка не могла понять, откуда же их столько взялось. Руки сводило от боли, вертушки жалобно поскрипывали и повизгивали, и все же проклятые самострелы метали стрелы втрое, а то и вчетверо медленнее, чем луки, а поток настатигов все не иссякал Передние падали, сраженные стрелами, болтами и точными ударами Таанрета, но задние с муравьиным упорством лезли, лезли и лезли, а потом вдруг все кончилось и форани замерла с нацеленным в пустоту болтом. По лестнице одиноко простучали сапоги последнего убегающего, и Таанрет, которого она уже не чаяла видеть в живых, переступая через трупы, принялся отыскивать среди кучи тел тех, кто еще дышал и мог бы назвать имя пославшего их предателя.

В галерее внезапно стало тесно от смеющихся, радостно хлопающих друг друга по плечам, хохочущих и хихикающих людей, из чьих отрывочных фраз и восторженных возгласов Ильяс поняла, что им удалось отстоять «Мраморное логово». Убийцы бежали, так и не заполучив голову Таанрета, завладеть которой стремились больше, нежели овладеть особняком. Потому-то они и сосредоточили все свои силы в северном крыле здания, среди защитников которого был желтоглазый. Как только Изим и Фанкел сообразили, что штурмовать их лестницы никто не собирается, они бросились сюда, и при виде подходящего подкрепления пришлые настатиги поспешили убраться восвояси.

– Неужели все кончилось? О Нгура Охранительница, я не могу в это поверить! – Отбросив самострел, Ильяс обняла Нганью, отметив про себя, что из ободранных пальцев подруги сочится кровь, а губы кривит мрачная ухмылка.

– Так и должно было случиться. Не зря говорят, что Мать Богов особенно печется о девчонках-сиротах, чьи матери погибли родами, – отрешенно, но совершенно разумно ответствовала Нганья и, чуть помедлив, добавила: – Жаль, что они убежали так быстро. Я только-только вошла во вкус.

Не слишком довольным выглядел и Таанрет, сумрачно заявивший, что «победу нельзя считать полной, ежели мы не узнаем, кто послал этих людей в „Мраморное логово“». Признавая справедливость его слов, Ильяс тем не менее радовалась счастливому завершению боя вместе со всеми домочадцами и уцелевшими воинами и распорядилась нынче же вечером устроить для защитников особняка пир. Где, как не за пиршественным столом, почтить отвагу и стойкость погибших, восславить мужество и преданность живых?

«К тому же пир этот будет прощальным, ибо Таанрет окончательно излечился от болотницы и едва ли захочет хотя бы на день задерживаться в „Мраморном логове“ после всего происшедшего», – решила Ильяс, неплохо успевшая изучить за прошедшие дни характер желтоглазого. Да и любой бы, наверное, на его месте постарался как можно быстрее покинуть не слишком надежное убежище и выяснить, кто натравил на него настатигов, ославив предателем и клятвопреступником.

* * *

Пиршество, затеянное Ильяс, удалось на славу. Прибывший с сотней воинов Газахлар был так рад видеть свою дочь целой и невредимой, что превзошел самого себя щедростью и размахом. За несколько часов он буквально перевернул «Мраморное логово» с ног на голову, заставив всех, кроме отосланной им спать дочери, трудиться не покладая рук. Девушка пробовала возражать: устрашенная затеянными отцом приготовлениями, она решительно не понимала, зачем пригласил он в особняк две дюжины гостей и целую толпу музыкантов, жонглеров и фокусников, – но Газахлар был непреклонен. Прекрасно зная, что отец вовсе не страдает избытком чувствительности, юная форани подозревала, что, устраивая грандиозное пиршество, он преследует какие-то вполне определенные цели, однако догадаться, зачем ему это понадобилось, не могла.

Кое-какие соображения на этот счет забрезжили у нее в мозгу, когда, проснувшись, она услышала от вездесущей Мутамак, что Газахлар, отдав все необходимые распоряжения, заперся с Таанретом в своем кабинете и они довольно долго беседовали. О чем, не удалось проведать даже ее любознательной служанке, сообщившей, однако, что собеседники остались довольны друг другом и, быть может, на пиру станет известно, до чего же они договорились.

Ильяс сгорала от любопытства: все, что касалось желтоглазого, было ей небезразлично. Она было даже решила порасспросить отца и уже отправилась на его розыски, но тут ее закрутил водоворот хозяйственных дел, и ей пришлось отказаться от своего намерения. Впрочем, полагая, что все тайное рано или поздно становится явным, девушка не слишком огорчилась, а оказавшись за пиршественным столом рядом с Таанретом, забыла и думать о его разговоре с отцом.

Она откровенно любовалась желтоглазым, его точными, уверенными движениями, умением вести непринужденную беседу и наслаждаться едой и питьем. Сейчас он совсем не был похож на того прежнего, которого ей довелось видеть в храме Балаала, в императорских садах, во время болезни и штурма «Мраморного логова». Теперь он не был заговорщиком, спасающимся от преследователей хищником, мучимым болезнью и сомневающимся членом Триумвирата, отважным воителем, вытаскивающим из горнила боя раненого соратника и готовым рубиться с целой ратью предателей. Это был улыбчивый и красивый, со вкусом одетый оксар лет двадцати пяти – двадцати восьми, понимающий толк в застольях, в меру легкомысленный и изысканный, – словом, человек ее круга. Трудно было поверить, что именно его сильное, отлично тренированное тело она еще несколько дней назад протирала смоченной в винном уксусе губкой, что это он бился, метался и стонал, пока она не прижалась к нему и не обняла, шепча ласковые и бессмысленные утешения…

Пир между тем шел своим чередом. Газахлар произнес приличествующую случаю речь, гости и обитатели «Мраморного логова» плеснули из кубков и чаш на пол, поминая погибших. Выпили за них в полной тишине и, подождав, пока сгорят благовонные палочки в поставцах, шумно воздали должное мужеству и отваге живых. Рабыни начали разносить блюда с жарким из молодых козлят, рис с изюмом и барбарисом, артишоки в оливковом масле и эстрагоновом соусе. Затем последовала баранья похлебка, тушеные дрозды, ножки ягнят и салаты из овощей: с бобами, обычной и цветной капустой, салатом-латуком, луком, огурцами, редисом, зелеными и спелыми маслинами. Круглые горячие хлебы соседствовали с румяными рисовыми булочками и пшеничными лепешками.

Газахлар умел быть хлебосольным, и, глядя на шумно веселящихся после обильных возлияний гостей, коим вторили доносившиеся со двора крики сотни настатигов, о коих хозяин особняка тоже, разумеется, не забыл позаботиться, Ильяс начала понимать, ради чего отец придал затеянному ею пиршеству столь небывалый размах. Это был первый пир, данный кем-либо из Небожителей после мятежа, и означать он должен был, помимо расположенности и доброжелательности одного из представителей старейших кланов и его гостей к новой власти, еще и возвращение к нормальной жизни. И пользы Триумвирату подобное действо могло принести не меньше, чем трясущимся по особнякам Небожителям. Наряду с этой хозяин «Мраморного логова» преследовал, безусловно, и более мелкие и определенные цели, временами поглядывая на свою дочь с таким видом, будто включил ее судьбу в одну из своих хитроумных комбинаций. Причем не последняя роль в них отводилась Таанрету, о чем тот, конечно же, не мог не догадываться и что отвечало, вероятно, его собственным планам.

Разговоров о будущем ни Ильяс, ни желтоглазый не заводили. Обмениваясь ничего не значащими, любезными фразами, осторожно подшучивая друг над другом, они словно выжидали чего-то. А пир длился и длился, вина и водка лились рекой, голоса становились все громче, речи все непринужденнее, и вот уже служанки и рабыни принялись освобождать столы для фруктов и сладких заедок.

Вместо опустевших блюд, тарелок и мисок с объедками появились гроздья пурпурного, желтого и зеленого винограда, инжир и финики, персики и абрикосы. В серебряных вазах и плетеных тарелочках гостям были предложены миндаль и фисташки, зеленые и золотистые груши, алые и лиловые сливы, вишни, гранаты и апельсины. К фруктам были принесены сладкие слоеные лепешки из меда и мелко нарубленных орехов. На смену музыкантам, услаждавшим слух пирующих, на середину зала вышел фокусник, а за ним жонглеры.

Под одобрительные возгласы мастер иллюзий проткнул длинной иглой серебряную монету, а затем собственную ладонь. Одна за другой возникли на пустом столике под его волшебным платком семь маленьких зеленых черепашек. Проглотив пять круглых куриных яиц, он вытащил из-за щеки пять сверкающих радужных опалов и удалился из зала в тот самый миг, когда кто-то из гостей имел неосторожность восхищенно крикнуть: «Колдовство! Истинное колдовство!»

Сменившие фокусника жонглеры отвлекли собравшихся от невеселых мыслей о колдунах. Глядя, как они перебрасываются дюжиной сплетенных из цветных веревок мячей, ухитряясь постоянно держать в воздухе половину из них, гости забыли о винах и фруктах, а когда один из трех жонглеров, скинув пеструю хламиду, превратился в гибкую полуобнаженную девицу, даже Газахлар отставил свой кубок и перестал шушукаться с Анигьярой.

Для начала жонглеры выстроили пирамиду, и венчавшая ее девица коснулась руками потолка пиршественного зала. Потом парни, сложив руки лодочкой, принялись перекидывать ее друг другу, прошлись по залу на руках, прокатились друг за другом колесом, так что черные, повлажневшие от пота руки и ноги их мелькали словно спицы, и вновь начали жонглировать – на этот раз горящими факелами.

Небожители, настатиги, слуги и рабы Газахлара были в полном восторге. На взгляд самого хозяина особняка, зрелищу недоставало изысканности и изящества, но, устраивая его, он исходил из того, что изрядно переволновавшиеся за последнее время люди едва ли способны сейчас по достоинству оценить исполненную глубокого смысла пантомиму, семистрочные тонги, слагаемые искусниками на заданные слушателями темы, или танцы «живых цветов». В настоящее время им требовалось что-нибудь попроще, погрубее. То же самое, вероятно, почувствовали и жонглеры: один из парней прокатился колесом в дальний конец зала и возвратился с длинным шестом, другой, последовав за ним тем же манером, вернулся с перевязью, в ячейках которой поблескивало не меньше десятка длинных кинжалов. Барабанщик, выбивавший дробь на трех разного размера тамтамах, зачастил, продолжавшая жонглировать факелами девица отдала их стоящей поблизости Хаурике и чуть охрипшим голосом объявила, что сейчас зрители увидят нечто небывалое.

«И это меня совсем не утешает!» – подумала Ильяс, мысленно пожелав бесстыжей девке зарезаться теми самыми кинжалами, которыми она собиралась жонглировать, балансируя посредине шеста, поднятого над головами ее товарищами. На мерзкой жонглерке, от которой теперь не отрывали взоров все находящиеся в зале мужчины, включая и Таанрета, была, как и на ее товарищах, алая набедренная повязка, да еще широкая лента, прикрывавшая грудь. Но ни лента, ни повязка не могли скрыть ее точеную фигуру: мускулистую, поджарую и в то же время вызывающе женственную. И уж конечно не могла этого сделать узкая кожаная перевязь с кинжалами, еще больше подчеркивавшая полную и высокую грудь жонглерки. «И зачем только папа пригласил эту суку! Неужто нельзя было ограничиться одними мужчинами?»

Мысли эти, впрочем, тотчас же вылетели у Ильяс из головы, стоило девице начать подбрасывать в воздух пару кинжалов, которые она с необычайным проворством ловила за рукояти, быстро-быстро переступая босыми ногами по шесту, дабы удержать равновесие. Но вот она утвердилась посреди шеста и неуловимо быстрым движением извлекла из ячеек перевязи третий кинжал, четвертый, пятый…

Блестящие клинки образовали в воздухе стальной круг, зрители замерли, вытянув шеи, тамтамы рокотали все тревожнее, а затем жонглерка неожиданно вскрикнула, указывая рукой, как показалось Ильяс, прямо на нее. Сверкающий круг сломался, кинжалы со стуком посыпались на пол…

Таанрет резко обернулся, сметя со стола высокий серебряный кубок, взмахнул рукой. Раз, за ним еще раз… В воздухе что-то свистнуло, и девушка с изумлением и ужасом увидела, как один за другим падают два подкрадывавшихся к желтоглазому человека, фигуры которых показались ей неправдоподобно огромными в колеблющемся свете масляных светильников.

– Измена! Предательство!.. – заорали несколько сидящих поблизости Небожителей.

– Огня! – взревел Газахлар, вырывая из ножен кинжал, использовавшийся им совсем недавно для разрезания мяса и лепешек.

– Это всего лишь наемные убийцы. Не стоит волноваться, они мертвы.

Таанрет вскочил с циновки, дабы удостовериться в справедливости своих слов, и Ильяс услышала, как он с досадой пробормотал: «К сожалению, убиты» Так вот о чем хотела предупредить желтоглазого наглая жонглерка! И успела-таки это сделать. Непонятно только, где прятал Таанрет свои метательные ножи, с коими управлялся ничуть не хуже, чем та со своими кинжалами.

Бросив взгляд в сторону жонглеров, форани убедилась, что бесстыдная девка не пострадала и вслед за остальными гостями поспешила к склонившемуся над телами сраженных убийц Таанрету, чтобы посмотреть, в чьем обличье приходила за ним смерть на этот раз.

* * *

Сад, казавшийся из окон особняка темным, мрачным и пустынным, преобразился, стоило только Ильяс пройти по нему несколько шагов. Едва глаза ее привыкли к лунному свету, как бесформенные нагромождения кустов и деревьев обрели свой истинный вид, каждый листочек, иголочка и веточка сделались различимыми и отчетливо видимыми, словно нарисованные светящимся серебряным пером. Ночные бабочки порхали по издающим приторный аромат фалесциям, где-то у подножия масличных пальм звенели сумасшедшие цикады, бесшумной тенью пронеслась летучая мышь – любительница спелых фруктов, не брезгующая, впрочем, и очутившимися на ее пути насекомыми.

Казавшийся из окна особняка мертвым, молчаливым и страшным, таящим непостижимые тайны и опасности, сад жил своей ночной жизнью и был в лунном свете столь же прекрасен, как и днем. Быть может, даже еще прекраснее, потому что бредущей с детства знакомыми дорожками девушке нетрудно было представить сейчас себя путешествующей по неведомой земле, где каждый шаг сулит открытия, а заботы минувшего дня видятся мелкими и недостойными, во всяком случае не стоящими того, чтобы переживать из-за них и ломать себе голову. Огромные, близкие, ярко сияющие звезды дружески подмигивали ей, как будто желали поделиться какими-то секретами, прохладный ветерок приятно освежал разгоряченное тело, а в тихом шелесте листвы форани начинала улавливать какие-то чарующие мелодии.

В такие мгновения Ильяс как-то особенно остро чувствовала бренность земного существования, быстролетность человеческих дней и лет, тщету и мизерность людских желаний, стремлений и свершений. Понятие вечности, ускользавшее от нее при свете дня, становилось почти зримым и осязаемым, и невольно вставал вопрос, над которым в иное время она и не пыталась задумываться: действительно ли существуют где-то бессмертные Боги, Три Божественных начала и сотворивший все это великолепие Великий Дух? Есть ли у людей нетленная душа, которая после умирания тела отправляется в иные миры, или это прекрасная выдумка, призванная утешить тех, чье существование подобно взлетающим над костром искрам, бесследно гаснущим во мраке ночи?

Временами Ильяс верила, что вся она не умрет и какая-то часть ее – лучшая, крохотная частичка, – претерпев невообразимые изменения, будет существовать еще долго-долго, служа Великому Духу, создавшему все окружающее и ее саму в том числе, с какой-то неведомой и непостижимой пока, но уже предощущаемой целью. Порой же, в такие мгновения, как сейчас, вера покидала ее и девушке представлялось совершенно очевидным, что она ничем не лучше бабочки или летучей мыши, чьи короткие жизни возникли в результате случайного стечения обстоятельств. Возникнув из небытия, все они, погостив под яркими звездами, уйдут в небытие, и уход этот будет безнадежен и безвозвратен.

В чем-то, вероятно, и бабочка, и летучая мышь, и цикада счастливее ее, ибо не сознают, что каждое истекшее мгновение приближает их к смерти. С другой же стороны, знание о том, что чуть раньше или чуть позже ей суждено покинуть этот дивный мир, полный маленьких и больших чудес, придает ему особую прелесть. И становится до слез жалко тех, кто ушел из него сегодня раньше времени, во цвете лет…

Сейчас, однако, Ильяс больше жалела себя саму, чем нападавших и защитников, погибших при штурме «Мраморного логова». Они-то уже, по крайней мере, ничего не могут ощутить, ее же снедало чувство утраты и упущенных возможностей. Завтра поутру Таанрет покинет особняк, и она, очень может статься, никогда его не увидит. Они слишком много спорили, чтобы он вновь захотел поболтать с ней, а дом Газахлара оказался далеко не таким надежным пристанищем, как ему представлялось. Кроме того, она видела, как жадно следил желтоглазый за выступлениями бесстыжей жонглерки, и будет вполне естественно, если он уже этой ночью пригласит ее на свое ложе. В конце концов, то, что Таанрет дважды целовался с Ильяс и признавался, что страстно желает ее, едва ли имеет для него такое уж большое значение. Один из членов Триумвирата, один из трех нынешних повелителей империи может желать кого ему вздумается, и едва ли многие форани, не говоря уже о каких-то там жонглерках, осмелятся противиться его притязаниям. Да что там лукавить, любая девица сочтет их для себя за честь, ибо даже и без громкого титула он был неотразим, а уж теперь-то и подавно.

Пробравшись в дальнюю беседку, Ильяс опустилась на одну из множества устилавших ее пол циновок и, обхватив колени руками, уставилась на мерцающие окна особняка. И тотчас же воображение нарисовало перед ее внутренним взором комнату Таанрета и его самого, удовлетворяющего свою похоть с мерзкой жонглеркой самыми разнообразными способами. Она отлично помнила барельефы на стенах святилища Эрентаты-искусницы, и ей ничего не стоило представить сильного и ловкого Таанрета и гибкую как змея, начисто лишенную понятия о приличиях жонглерку в самых замысловатых позах. Почему бы, например, этой паскуднице не удовлетворить его стоя на руках, вниз головой? Или в позе «откладывающей яйца черепахи»? Или же им вместе не изобразить «целующихся цапель»? От этих картин Ильяс бросило в жар. Ее душили гнев и обида. Как он мог? Как он посмел предпочесть ей – форани из клана Леопарда – какую-то жонглерку-давалку?

Погруженная в подобного рода мысли, девушка не услышала шороха шагов по гравиевой дорожке, не заметила колебания отведенных чьей-то рукой веток и, лишь когда на пороге беседки возник заслонивший звезды и огни особняка темный силуэт мужчины, очнулась и яростным шепотом воскликнула:

– Как же ты мог?! Как посмел сделать это?

– Посмел? Я?.. Что ты имеешь в виду, моя госпожа? – изумленно спросил Таанрет и, видя, что порывисто вскочившая с циновки, пылающая гневом форани явно не собирается отвечать, шутливо продолжал: – Быть может, ты умеешь читать мысли? Но право же, негоже кидаться на мужчину с кулаками за то, что он мечтает обнимать и целовать полюбившуюся ему девушку. Тем паче ежели он, прежде чем дотронуться до нее хотя бы мизинцем, намерен признаться ей в любви и умолять выйти за него замуж.

– О чем ты говоришь? Почему ты здесь, а не… Впрочем, это я так. Неважно…

– Зачем ты сбежала с пира? Я всюду искал тебя, чтобы сказать… Хотя это не поздно сделать и сейчас. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой.

– Я? Вот так сразу? – оторопела Ильяс, осознав наконец, что желтоглазый вовсе не развлекался с жонглеркой, а разыскивал ее и только что сказал те самые слова, которые она желала услышать от него больше всего на свете. «Ваай-ваг! Это не сон? – спросила она сама себя, не веря собственным ушам. – О Нгура, сделай так, чтобы это не оказалось розыгрышем! Ведь он не может так жестоко шутить?»

– Ты любишь меня? – недоверчиво повторила она – Ты желаешь, чтобы я стала твоей женой перед лицом Богов и людей?

– Да! – Таанрет шагнул ей навстречу и взял ее руки в свои. – Да! Да! Да! Люблю, хочу, желаю! Ты нужна мне, и я прошу тебя стать моей женой!

– Хорошо. Я стану… Буду… – растерянно прошептала Ильяс. – Ты знаешь, что снишься мне каждую ночь? Это просто невыносимо! Уж лучше я и правда буду любить тебя наяву, а не во сне…

– Ну так и люби! Ни о чем ином я и не мечтаю! – улыбнулся желтоглазый и привлек ее к себе.

– Погоди! Я э-э-эээ… что-то плохо соображаю. У меня мысли разбегаются. Мне надо поговорить с папой! – нашлась Ильяс, с трудом одолевая охватившее ее смятение. Не может быть, чтобы мечта ее исполнилась так просто и легко. – Как-никак я его единственная дочь и наследница.

– Тебе не о чем беспокоиться. Я уже говорил с Газахларом. Он не будет возражать.

– Что?! Ты говорил с моим отцом? Еще не получив моего согласия? – удивилась девушка, и скверное предчувствие омрачило охватившую ее радость. – Тебе не следовало так поступать.

– Ты права. Но сделанного не вернешь. Мы справим свадьбу на следующей седмице. Полагаю, главный жрец храма Амгуна-Солнцевращателя-Над-Пор-том не станет возражать.

– Постой. Нам вовсе незачем так спешить! – запротестовала Ильяс, всем своим существом ощутив, что события разворачиваются как-то не так. В торопливости желтоглазого крылся какой-то подвох, и, дав согласие стать его женой, она поступила опрометчиво.

Ильяс чувствовала себя как человек, бросившийся с обрыва в реку и внезапно обнаруживший, что его подхватило сильное подводное течение, о котором он до этого не подозревал. Но вне зависимости от того, сбережет ли это течение ей силы и вынесет в дивный цветущий край или же разобьет о невидимые с берега камни, она не желала безоглядно вверять ему свою судьбу.

– Ты слишком торопишься… Я еще не готова… – Она попыталась отстраниться от Таанрета, но тот только крепче притиснул ее к себе.

– Я подготовлю тебя, – твердо пообещал он, запечатывая уста Ильяс поцелуем.

Его язык проник в ее рот, и девушка с отчаянием подумала, что не должна сдаваться так легко. Что-то было не так. Что-то неправильное было в столь стремительном развитии событий. Приехав в «Мраморное логово», Таанрет как будто взял ее за руку и повел к одному ему ведомой цели. Он говорил о любви, но двигала ли им и впрямь любовь? Как жаль, что она не выслушала Кальдуку на празднике Цветущих Деревьев! Но, может быть, еще и сейчас не поздно поговорить с ним?..

Она рванулась из рук желтоглазого, и тот неожиданно легко отпустил ее.

– Куда ты спешишь? К какой цели несешься? Почему ты не хочешь слушать меня и не желаешь дать мне времени, дабы привыкнуть к мысли о грядущем замужестве? – прерывающимся голосом спросила Ильяс, готовая скорее броситься наутек, чем позволить Таанрету вновь заключить себя в лишающие сил и воли объятия.

– Ты показалась мне отважной женщиной, – сказал после некоторого молчания желтоглазый, присаживаясь на бортик беседки. – Умной, отважной и доброй… – уточнил он, словно взвешивая произнесенные слова и примеряя их к стоящей от него в трех шагах форани.

– Это ничего не объясняет! – нетерпеливо топнула ногой Ильяс. – Я тоже считаю себя умной, отважной и доброй. Однако это еще не повод тащить меня к алтарному камню, не давая перевести дух!

– Ты не поняла. Ты видела: сегодня меня дважды едва не убили – и все же спрашиваешь, куда я спешу. Скажи лучше, что ты испугалась. Это будет честно. И в этом нет ничего позорного: мужества ожидают от мужчины, а не от юных избалованных форани. Да и не слишком-то, наверное, разумно выходить замуж за человека, которого могут не сегодня завтра прикончить. – Он устало потер ладонями лицо и поднялся с каменного бортика, явно намереваясь покинуть беседку. – Прости, что я предложил…

– Но я вовсе не отказываюсь стать твоей женой!..

– …Когда-нибудь потом, – закончил за девушку желтоглазый. – Ну что ж, когда-нибудь, когда жизни моей перестанет угрожать опасность, я, быть может, повторю свое предложение. И тогда ты, вероятно, сочтешь его более приемлемым.

«О Нгура! В самом ли деле он принимает меня за трусиху? Или дергает за ниточки, чтобы добиться желаемого результата? Но зачем? Среди форани сыщутся и покрасивее, и поумнее, и побогаче меня! Если он не влюблен, ему нет никакой корысти жениться на мне. А у меня нет никаких причин подозревать его в чем-либо, кроме того, что он желает заполучить меня как можно быстрее на свое ложе. Но ведь он этого и не скрывает. И я сама хочу того же!»

– Таанрет… Постой, – неуверенно окликнула она выходящего из беседки мужчину. «Вай-ваг! Ну почему я такая дура? Он ведь сейчас уйдет и никогда больше не вернется. И разумеется, никогда не повторит своего предложения, услышать которое я и не надеялась». – Таанрет! Я… Я принимаю твое предложение. Я готова стать твоей женой!

Она говорила негромко, и он запросто мог ее не услышать. Да и зачем ему было слышать девчонку, которая либо слишком труслива, либо слишком глупа? Он предложил ей себя самого – лучшее, что у него есть, а она заявляет, что еще не готова. Вот и готовься всю жизнь, жди, когда на кипарисах апельсины вырастут. Или выходи за какого-нибудь Усугласа…

– Таанрет! – Она бросилась за ним, повисла на руке. – Я же не отказывалась! Ну покапризничала напоследок, а теперь все! Когда скажешь, тогда и поженимся…

Она потянулась к нему, неумело чмокнула в губы и тут же ощутила его руки на своих бедрах. Похоже, он простил ее и не собирался терять времени даром. Ильяс содрогнулась от его поцелуя – хозяйского, требовательного, властного – и тотчас же поняла: Таанрет простил ее не до конца и будет намеренно груб, дабы отплатить за то, что считал обидой и сознательным ударом по его гордости. Открытие это не столько испугало ее, сколько обрадовало. Раз он обиделся и даже счел себя оскорбленным, значит, она подозревала его напрасно.

Хмелея от его поцелуев и нарочито дерзких прикосновений, она уже не могла вспомнить, в чем же подозревала желтоглазого. Теперь это, впрочем, было не важно. Она сделала свой выбор на празднике Цветущих Деревьев, согласившись совершить с Таанретом «большой прыжок», и теперь раскаиваться было поздно. Ах, если бы она могла знать, что и он сделал свой выбор и совместный их прыжок в будущее будет длиться, длиться и длиться…

Ильяс не заметила или, лучше сказать, не запомнила, каким образом они снова очутились в беседке. Голова у нее кружилась, очертания предметов расплывались перед глазами. Ей казалось, что она на какое-то время потеряла сознание, ибо как иначе можно объяснить, что Таанрет успел освободить ее от тонкого шерстяного плаща, а спущенное с плеч сари позволяло ему ласкать ее обнаженные груди? Он сосал и покусывал их, а она, вместо того чтобы запретить ему это или хотя бы попросить отложить свои ласки до свадьбы, извивалась и охала, прижимая его голову к своему телу.

Холод колонны, к которой она прижималась голой спиной, вернул Ильяс малую толику рассудительности, и она подсказала ей, что они зашли уже слишком далеко, и ежели немедленно не остановятся, то влажные эти циновки превратятся в их брачное ложе. Одному Великому Духу известно, захочет ли тогда желтоглазый жениться на ней, ведь мужчины, если верить слухам, не любят легких побед и презирают слишком уступчивых женщин?

Мысль о том, что Таанрет может отказаться от нее, настолько поразила девушку, что она нашла в себе силы оттолкнуть его голову и попытаться прикрыть грудь мягкой материей. И сразу же пожалела об этом. Охватившее ее разочарование было слишком велико: груди ломило, кровь пульсировала в набухших сосках, а укромное местечко между ног прямо-таки горело. Несколько мгновений Таанрет молча наблюдал за тем, как она кутается в свои одежды, а потом, протянув руку, неожиданно сильно дернул ее к себе, увлекая на циновки.

– Ты не должна бояться меня! И не должна испытывать мое терпение. Клянусь, если ты будешь продолжать отпихивать меня и отталкивать, я отгрызу тебе руки!

Он зарычал и в самом деле легонько куснул ее за плечо. Жаркие губы коснулись горла, язык скользнул в ушко Ильяс, и она жалобно захныкала, чувствуя, как нетерпеливый любовник сдирает с нее одежду.

– Я не хочу, чтобы это произошло здесь! Я не хочу, чтобы ты занимался со мной любовью украдкой, как с какой-нибудь служанкой или рабыней!.. – запротестовала форани и замерла, ощутив тяжесть мозолистой ладони Таанрета на своем животе И тут только осознала, что он оставил ее совершенно голой и что возражать и сопротивляться надобно было раньше, а проявляя неуступчивость теперь, она будет вести себя как последняя дура и вконец разозлит желтоглазого.

– Хочешь! Еще как хочешь, маленькая моя мокрая сучка! – невыносимо грубо, злобно и вместе с тем ласково и угрожающе прошептал ее будущий супруг.

– Нет! – возмущенно вскрикнула Ильяс, чувствуя, как его пальцы вторгаются в ее лоно.

– Да! Да, моя радость!

Она пыталась увернуться от его умелых и ласковых прикосновений, ощущая, как ее охватывает предательская слабость, восторг и неистовое желание. Извиваясь и постанывая, она жадно хватала воздух широко раскрытым ртом, умирая от желания и стыда. Нечто подобное она уже испытала когда-то, попав в руки Кролика, и все же теперь все было по-другому. Тогда это была игра, почти не затрагивавшая ее чувств, которые сейчас были напряжены до предела.

– Таанрет… Пожалуйста… Не надо… – взмолилась Ильяс, содрогаясь от накатывавших на нее волн наслаждения. – Нет. Нет… – шептала она распухшими от поцелуев губами, в то время как тело молило: «Еще! Не останавливайся! Да! Да! Да!»

– О Великий Дух! Ты сама не знаешь, чего хочешь!

Таанрет отстранился от нее, и после мимолетного облегчения девушка ощутила щемящую пустоту и одиночество. В мертвенном лунном свете ей почудилось, что лицо желтоглазого выражает растерянность и брезгливое недоумение.

«Вай-ваг! Что же это со мной происходит? Меня как будто раздирают на части!» Ильяс потянулась было к Таанрету, затем отпрянула от него, не в состоянии понять самое себя.

– Ладно, подождем до свадьбы. Может, тогда ты окажешься более сговорчивой, – с усмешкой пробормотал желтоглазый, упруго поднимаясь на ноги.

– Нет! – отчаянно крикнула Ильяс, испугавшись, что он уйдет. – Не надо ждать!

Устремившись к нему, она встала на колени, охватив руками его сильные ноги. Прижалась щекой к бедру и, скосив глаза, увидела вздыбившуюся под короткой холщовой рубахой мужскую плоть. О Нгура, почему же они, сгорая от желания, все время спорят и ссорятся? Чего она боится? Где ее хваленая отвага и столь необходимое ей ныне безрассудство?