Текст книги "Четвертый кодекс (СИ)"
Автор книги: Павел Виноградов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)
***
Илона Линькова. Великий Ацтлан, Старая столица (Чичен-Ица). 20 сентября 1980 года (12.18.7.4.18, и 13 Эцнаб, и 1 Чен)
В Великом Ацтлане не любили название Чичен-Ица, обычно именуя этот древний город Старой столицей. В отличие от вторгшихся в Майяпан в темные века тольтеков, поначалу разрушавших майяские города, убивавших их жителей и сжигавших рукописи, чтобы истребить память об империи майя, ацтеки напрямую выводили свою правящую династию от самого Кукулькана-Кетцалькоатля. Соответственно, Майяпан в официальной историографии значился предтечей Ацтлана. Но там до сей поры предпочитали не заострять внимание на том, что создал древнюю империю отнюдь не народ науа. Да и этноним ица не располагал особенно афишировать старинное название города – это майяское племя особенно долго и упорно сопротивлялось ацтекам.
Но для всех майя город по-прежнему оставался Чичен-Ицой, столицей Пернатого Змея, Величайшего, Который Вернется. Вообще, весь этот регион оставался непреходящей головной болью любого правительства в Теночтитлане. Майя, разделенные на разные, часто враждующие кланы, помнящие древние, уходящие еще во времена до пришествия Кукулькана, распри между городами-государствами, по отношению к империи науа дружно испытывали неприязнь, переходящую в открытую враждебность. В этом, кстати, была и причина повального диссидентства в среде ацтланской творческой элиты, в которой этнических майя было более чем достаточно.
В населенных ими восточных провинциях Великого Ацтлана постоянно возникали заговоры и антиправительственные движения. Они жестко подавлялись Теночтитланом, но вновь и вновь возрождались, а в джунглях вечно тлели очаги партизанской войны. Несмотря на то, что Чан Балам, столица повстанцев, был еще в начале века взят и сровнен с землей, а три Говорящих креста показательно сожжены, их культ жил. Теперь, по словам крусоб, волшебные кресты могли появиться и начать пророчествовать в любом месте.
На вечной крамоле майя, проистекавшей из их исторической памяти о прошлом величии, не раз играла разведка Российской Империи. Сыграла и в этот раз.
ДРГ Столярова скрывалась на северо-западе города в бедных кварталах, где жили потомки рабов – самый взрывоопасный контингент Ацтлана, гремучая расовая смесь атлантов и свезенных из-за океана для работ на плантациях белых и черных невольников. Здесь царили лидеры банд и жрецы странных синкретических культов. В этом лабиринте узких улочек, застроенных убогими хижинами и разрушающимися многоквартирниками, никто не обращал внимания на нескольких людей, поселившихся в небольшом домике на отшибе. Мало ли что им надо, контрабандисты, наверное... Если живут там, значит, им позволили местные авторитеты, а простым обывателям соваться в это не нужно – если они не хотят быть найденными с перерезанным горлом.
Авторитеты и правда были в курсе и тоже думали, что имеют дело с контрабандистами. Парочка самых влиятельных, по крайней мере – связь с ними осуществлялЧан Кочуа.Здешний криминалитет имел давние тесные деловые отношения с мятежными крусоб, все поставки оружия и снаряжения в сельву шли через такие окраинные районы юкатанских городов. Конечно, скрывать там заброшенную через Кубу ДРГ из Русской Атлантиды было безумно рискованно. Но именно такой была вся эта операция.
Они безвылазно сидели в этой хижине уже четвертый день, скрытно зайдя в город через леса, которых на Юкатане оставалось еще порядком. Люди Чана к тому времени уже доставили сюда довольно продовольствия, чтобы прокормить несколько дней трех мужчин и двух женщин. Теперь те маялись бездельем в тревожном ожидании.
Выходить на улицу дозволялось лишь ночью. Мужчины целыми днями уныло резались в карты, а Илона с Ленмэной ссорились. Однако и это развлечение было урезано: когда они опасно повысили друг на друга голос, а Ленмэна даже положила руку на томагавк, Столяров так сверкнул на дам глазами, что те сразу осеклись и разошлись по разным углам, продолжая лишь перебрасываться яростными взорами. На задании полковник был вовсе не мягок и снисходителен, и ради поддержания дисциплины в группе не остановился бы ни перед чем.
Первое время Илона не очень понимала, из-за чего это она так обозлилась на могиканку. Началось это еще в кабинете Таманцева, продолжаясь и в Рославле, и в секретном тренировочном лагере на Кубе, куда перебросили их группу, и теперь здесь. Сначала девушке казалось, что ее просто достали ехидные фразы краснокожей, бросаемые по ее адресу. А еще – неприкрытое восхищение, с которым она упоминала о Кромлехе.
Как выяснилось, молодой русский офицер оставил по себе на Атлантическом фронте яркие воспоминания. Во всяком случае, у тех, кто имел отношение к армии и разведке. Атлантам вообще свойственно пристальное внимание к личности, они обычно знали не только своих самых выдающихся воинов, но и воинов противника. У них до сих пор сохранялись песни, прославляющие подвиги героев. Пелись они и о Великом Змее, как они называли Кромлеха.
Во всяком случае, когда Ленмэна вспоминала объект операции, глаза ее загорались. Не было сомнения, что она по уши влюблена и ревновала его к Илоне. А для той состояние могиканской девушки было очевидным – потому что она и сама ревновала... В какой-то момент она призналась себе самой в том, что влюбилась в немолодого писателя... может, не с первого взгляда, но точно с той трагической сцены на черном пляже в лунном свете, когда она видела смерть и убивала сама.
Впрочем, соперницам хватало ума приструнить свои чувства. Они слегка выплеснулись лишь в эти дни ожидания. Дело в том, что Илоне отводилась вполне определенная роль: она установит контакт с объектом, когда спасатели до него доберутся. Кромлех, конечно, герой войны и человек подготовленный, но это было давно. А теперь он в плену у ацтланцев, известных своим умением ломать психику. И кто знает, что ему придет в голову и как он поведет себя, когда увидит прорвавшуюся к нему с боем ДРГ... Так что здесь Илона должна была пригодиться. Что очень не нравилось Ленмэне, которая не упускала случая отпустить по этому поводу колючее замечание. На язык она, как и всякая скво, была весьма остра.
Второй ролью Илоны в группе была связь с большой землей. И, соответственно, ей весь тяжелый путь сквозь сельву пришлось тащить на себе рацию. В группе, как и положено, каждый имел свою специальность. Столяров, помимо того, что был ее командиром, взял на себя обязанности подрывника и заботу о запасах взрывчатки. Поручик Михаил Тюкалов нес РПГ и выстрелы к нему. Хотя, вообще-то, был чемпионом по боевому самбо и отменным ножевиком. А фельдфебель Константин Лелекай – снайпером. Очень хорошим снайпером – очевидно, сказывались гены предков, воинственных охотников-чукчей. Смешливый Мишка Тюкалов, грубовато ухлестывавший за Илоной еще на Кубе, как-то шепнул ей, что на чукотском означает Костина фамилия. Девушка густо покраснела, но хихикнула – перевод был весьма неприличен. Однако Константин всегда оставался невозмутимо вежливым, даже если ему прозрачно намекали на проклятие его фамилии.
Снайпером была и Ленмэна. А еще на нее возлагались контакты с местными – поскольку знала несколько языков разных народов континента, в том числе бывшие здесь в ходу науа, киче и юкатека. Хотя, конечно, все видели по ее внешности, что она с севера, но в Ацтлане было полно выходцев из Северной Атлантиды.
Но главное, все члены группы – кроме, разве что, Илоны – были проверенными и жесткими бойцами, привычными к крови. Своей и чужой. Потому что их план включал в себя тяжелые бои и обильное кровопролитие.
Да что там, он был попросту самоубийственен. По всей видимости, командование не видело других вариантов. Или его поджимало время. Информация, которой мог располагать Кромлех, была бесценна в дни, когда мир оказался на грани самой страшной в истории войны.
Так что лучше бы этот план сработал. Даже если большая часть группы не вернется с задания.
Но случиться это могло, только если не подведет Чан Кочуа. Илона, конечно, знала это имя, вокруг которого было наворочено множество мифов, но впервые увидела носящего его человека лишь в тренировочном лагере на небольшом острове в подбрюшье Кубы, довольно близко к Юкатану. Он назывался островом Сосен и принадлежал кубинским вооруженным силам. Говорили, что это тот самый остров, который описан в знаменитом романе шотландца Стивенсона. Илоне, конечно, это было сейчас глубоко безразлично – может быть, потом дома она откроет зачитанную в детстве книгу и сравнит описание острова сокровищ и свои воспоминания. Если вернется домой... И если захочет это вспоминать.
На острове ее дни были наполнены тяжелыми тренировками. Стрельбы, занятия по рукопашке – их вел Тюкалов, марш-броски с полной выкладкой по лесу, болотам и небольшим здешним горам, отработка штурма укрепленного объекта и эксфильтрации освобожденного пленника. Бойцы группы, кроме Столярова, были посвящены в план операции лишь в общих чертах. Больше они узнали, когда в лагере объявился Чан.
– Добрый путь, товарищи! – возгласил он, вваливаясь в барак, где жила группа и приветствуя их вскинутым кулаком.
– Господа, это Чан Кочуа, наш союзник, – представил его командир.
Илона тысячу раз видела знаменитую фотографию Чана – горящие из-под лихо заломленного берета и густых бровей слегка раскосые глаза. А все остальное закрыто черной маской с дырой для рта, откуда торчит вечная сигара. Без маски это был типичный, мало чем примечательный метис в мятой полувоенной форме с мачете на поясе. Блестящая смуглая кожа, жидкие бородка с усами, давно не стриженая грязноватая шевелюра. Сигара, впрочем, была, и дымил он ею истово. Когда же подошел ближе, Илона поняла, что от него прилично воняет – не только табачным дымом. Похоже, в последний раз он мылся в незапамятные времена.
– Мы будем работать с его людьми, – сообщил Столяров.
Несмотря на преследования социалистов в Российской Империи, за границей имперская разведка вела игры с враждебными Ацтлану левыми движениями. Как на Кубе, где потомки белых и черных рабов два десятка лет назад после долгой партизанской войны свергли правительство ставленника Великого Ацлана, превратившего страну в экономический аппендикс могучего западного соседа. Из-за этого остров до сей поры пребывал в условиях жесткой блокады со стороны материка, получая поддержку от России и ее североатлантических союзников.
Что касается Чан Кочуа, он впервые широко засветился во время кубинской революции. Все мировые СМИ гадали, кем был этот таинственный, всегда скрытый под маской, соратник вождя повстанцев Фиделя Кастро. Инкогнито – но не лицо – открылось много лет спустя. Как и сам Фидель, и его предшественник Эрнан Кортес, провозгласивший независимость Кубы от Ацтлана, Чан был потомком невольников, привезенных с Пиренеев. Однако лишь с материнской стороны, по отцу же его предками были майя-крусоб, адепты культа Говорящих крестов, почти сто лет воевавшие с армией уэй-тлатоани. Отец Чана, потомок местной династии халач-виников, политический и религиозный вождь крусоб, сорок пять лет назад формально закончил войну, подписав мирный договор с Теночтитланом. Но неподконтрольная ему территория в джунглях Юкатана до сих пор фактически имела место.
В последние десятилетия националисты-крусоб прониклись, как и кубинские революционеры, идеями марксизма, причудливо присовокупив его к своим культам духов предков и лесных демонов. При этом считали себя христианами – более в пику официальной идеологии Ацтлана, христианство запрещающей.
После возвращения с Кубы Чан занял ключевую роль в верхушке крусоб – стал тата нохоч сул, «отцом шпионажа», главой разведки и дипломатии. Он разорвал договор с правительством, и война возобновилась, хотя обе стороны пока лишь проводили мелкие операции. Зато Чан прекрасно освоил информационное оружие, постоянно давая интервью журналистам со всего мира. Его маска с сигарой то и дело мелькали на полосах газет по всему миру.
Однако он и впрямь был толковым партизаном, проведшим десятки дерзких операций. И, как выяснилось, давним тайным союзником России.
– За нами находимся вы, – произнес он странное старинное присловье крусоб, сел и стал отчаянно дымить сигарой.
Далее пошло вполне деловое обсуждение подробностей операции.
Крусоб готовили общее восстание майя уже больше года. Сначала оно было назначено на 1 ноября – День мертвых. Но российская разведка настояла на том, что начинать нужно раньше – 23 сентября по европейскому календарю, в День схождения Пернатого Змея. Сначала Илона не поняла, причем тут Юкатан – она думала, что работать предстоит в Теночтитлане. Но Столяров объяснил:
– Объект перевели в Чичен-Ицу, его содержат во Дворце Кукулькана.
Илона вздрогнула – это было первым известием о том, что Евгений жив. Все мировые СМИ наперебой сообщали о таинственном исчезновении на Фортунах знаменитого русского писателя, но мало кто предполагал, что он похищен ацтланцами. А имперская разведка получала от своей агентуры лишь самые скудные обрывки информации.
– Наш агент в Теночтитлане не смог выяснить подробностей, – продолжал Столяров. – Известно только, что это был личный приказ Монтесумы.
Группа тайно высадится с рыбацкого судна на пустынном западном побережье Юакатана, совершит марш через сельву, частично пешком, а частично на предоставленном крусоб транспорте, и спрячется в городе. В день икс их в автофургоне доставят вместе со всем снаряжением в центр Старой столицы, где к этому времени уже соберется экзальтированная толпа майя и туристов со всего мира, собравшихся смотреть на схождение Змея с пирамиды Кукулькана. В толпе будет множество агентов крусоб, которые, после сигнала к выступлению, поведут толпу на ацтланских солдат.
В возникшей кровавой суматохе группа атакует старинный дворец, где держат пленника, вызволит его и снова отступит в джунгли.
– К сожалению, наша агентура и люди крусоб в Чичен-Ице не смогли точно узнать, где именно во дворце находится объект, – добавил Столяров. – Придется выяснять по ходу дела.
«Слишком много придется делать по ходу дела», – тревожно подумала Илона, видевшая в плане огромные прорехи. Она не сомневалась, что видели их и другие члены группы, не говоря уж о Столярове. Но все промолчали. Лишь Чан пафосно заявил:
– Чтобы добиться многого, мы должны потерять все.
Как уже поняла Илона, он был склонен к резонерству и лозунгам не только перед журналистами.
– Вы гарантируете массовое выступление ваших людей в нужный момент? – повернулся к нему Столяров.
– Нечего беспокоиться, – со скрытым высокомерием бросил крусоб. – Мы сделаем то, что должны. Вы делайте свое. Я мечтал об этом дне, еще когда был жив отец. Я свой день не упущу.
Он выпустил очередное кольцо сигарного дыма и заключил:
– Ваш Великий Лев сказал: «Пассионарии стремятся изменить окружающее и способны на это». Майя – пассионарии!
«Кажется, Лев Николаевич сказал это не про майя», – подумала Илона, и вдруг вспомнила, что Кромлех знаком и даже, говорят, дружит со знаменитым ученым-этнологом, известным куда больше своих родителей-поэтов.
Впрочем, что-то в словах Чана о майя было. Илона вдруг вспомнила потрясший ее случай, когда они в сопровождении отряда крусоб шли по сумеречным юкатанским лесам. Вдруг перед ними возникла стена огня. Но не успели все они броситься от нее в ужасе, она оформилась в три призрачных пылающих креста.
И раздался голос – голос ниоткуда.
Бойцы ДРГ рефлекторно залегли, выставив оружие в сторону видения. Но крусоб во главе с Чаном упали на колени и внимали голосу, произносившему слова на местном диалекте, который Илона почти не понимала.
Кресты исчезли через несколько секунд так же внезапно, как появились. Как ни в чем не бывало, майя поднялись с колен и позвали союзников продолжать путь.
– Что это было? – тихо спросила Илона Столярова на привале.
Тот пожал плечами.
– Кто его знает... То ли фокус, то ли гипноз. Но этим они уже больше ста лет ведут за собой людей. Так что пусть будет.
– А что сказал голос?
– «Делайте, что должны и не ждите радости», – ответил командир.
***
Евгений Кромлех. Великий Ацтлан, Старая столица (Чичен-Ица). 23 сентября 1980 года (12.18.7.5.1, и 3 Имиш, и 4 Чен)
Евгений очень устал и желал, чтобы все поскорее закончилось. Уже больше месяца он сидел в старинном дворце владык Чичен-Ицы, куда его отправили на следующую ночь после встречи с сиуакоатлем. Тогда ему велели собираться, затолкали в машину, доставили на аэродром и посадили в самолет, в котором из пассажиров опять были только он да охрана. Два часа лета над Мешиканским заливом, потом вновь недальний путь на машине в сопровождении молчаливых вооруженных ацтланцев – и с тех пор он не покидал этого громоздкого, мрачного, цвета запекшейся крови здания.
Собственно, помимо того, что его держали взаперти, не выпуская даже на площадку перед верхним покоем дворца – в котором в стародавние времена и обитал халач-виник – обращались с ним отменно. Купали, умащали благовонными маслами, наряжали в роскошные традиционные одежды ацтланского вельможи, которые меняли каждый день, кормили великолепными блюдами, поили утонченными напитками, а по вечерам устраивали для него концерты национальный музыки и танца.
Правда, вскоре он заметил, что впадает тут в какое-то странное, полусонное – полувосторженное состояние, и заподозрил, что ему подмешивают наркотики. После нескольких дней экспериментов, он понял, что зелье, скорее всего, содержится в бальче – чем-то вроде крепкой медовухи, довольно отвратительной на вкус. С тех пор он стал лишь делать вид, что пьет ее, незаметно выливая чашу, и его психологическое состояние вновь пришло в норму. И вообще старался потреблять как можно меньше хмельных напитков, больше налегая на разные виды какао.
Еще он, к большому неудовольствию хозяев-тюремщиков, упорно отказывался проводить каждую ночь с новой «женой». Это были совсем молоденькие представительницы всех народов Великого Ацтлана – тоже изящно наряженные, умащенные благовониями и украшенные драгоценностями. Не то, что Кромлех был настолько уж морально устойчив или решительно постановил хранить верность покойной Монике. На самом деле в иные минуты он подумывал плюнуть на все и провести свои последние дни в гедонических наслаждениях. Однако быстро брал себя в руки. Алкоголь, наркотики, секс – все это расслабляло душу и тело, а он хотел в день икс быть в хорошей форме. Он ведь знал, каков будет финал всей этой роскошной жизни...
И ему необходимо было ясное мышление, чтобы думать над тем, что он узнал у сиуакоатля – Дельгадо.
Кроме того, девушкам наверняка велели шпионить за ним. А еще он в глубине души понимал, что, даже если он будет близок с ними, представляться ему станет лишь одна женщина. Илона...
Так Дельгадо занимал его мысли, а Илона – чувства, и тюремщики с неохотой перестали водить к нему нарядных и благоухающих женщин.
От напряженных раздумий Кромлех отвлекался, дописывая рассказ про бразильского каннибала и королевского пажа Пирауаву. Ему позволили взять с собой из Теночтитлана незаконченную рукопись и пишущую машинку. Но когда он поставил последнюю точку, все это унесли и больше не возвращали. Евгений иногда задавался вопросом, в каких тайных ацтланских архивах сгинет его последнее произведение.
Дельгадо объяснил ему ситуацию: никто не собирался отпускать его живым, вопрос был лишь в способе его уничтожения. Однако у сиуакоатля имелись свои планы, а его мнение было весьма весомо.
– Но как вы можете быть вторым человеком в империи? Вы же из Восточного Ацтлана... – спросил его в ту ночь Евгений, приходя в себя от неожиданного появления гостя.
С чудесами за последнее время он сжился. Даже уже не обращал внимания на парящие в воздухе слова – понимал, что находится в особом состоянии, не сне и не реальности.
Дельгадо рассмеялся – сухо и иронично.
– Кромлех-цин, вы, я думаю, уже поняли, что могущество видящих велико. Да, наше учение запрещено тут, но при этом пронизывает все общество, от самых низов до, как видите, самого верха. Что до меня, то, поскольку лицезреть лицо сиуакоатля запрещено богами, у меня есть значительная свобода действий. Уэй-тлатоани иной раз подозревает неладное, но он такой же раб традиций, как и прочие – все, кроме нас. Кроме того, как я говорил вам в прошлую нашу встречу, я способен с помощью собственных дублей быть во многих местах одновременно.
Евгений вспомнил инфернальный сарай, пробивающийся сквозь щели лунный свет, запах соломы и этот насмешливый голос.
– Постой, – сказал он, – во время той встречи ты сказал, что сиуакоатль тут не причем...
Антонио протестующе выставил ладони.
– Ну-ну, дон Эухенио, я же говорил, что охочусь за вами. А каждый охотник – лжец.
– И негодяй, – добавил Кромлех, тяжело глядя на собеседника.
– У нас нет времени на выяснение отношений, – холодно произнес Дельгадо. – Да, вы тяжелая дичь, Кромлех-цин, вас все время надо было подталкивать в нужном направлении, и то вы постоянно совершаете какие-то неожиданные пируэты. Вроде союза с той девчонкой... Или могиканкой. Вот, кстати, человек, распорядившийся своим нагвалем наихудшим образом...
Кромлех понятия не имел, о чем он говорит. Он прикидывал возможности атаковать и убить стоящего перед ним. Но тот явно был начеку.
– Не пытайтесь, дон Эухенио, – сказал он, слегка отступая. – Вы уже не застанете меня врасплох, как во время нашего объяснения в сельве. Я тогда понятия не имел, что вы способны непроизвольно выделить нагваль – даже очень сильным магам требуется немалая практика, чтобы овладеть этим искусством. Признаюсь, тогда вы меня прикончили, но, поскольку вы сразу прикончили и тот мир, ничего фатального не произошло – просто я оказался здесь.
Кромлех заинтересовался, на время отложив мысли о нападении.
– О чем это вы?
– Сам не знаю, – пожал плечами Дельгадо. – Странное ощущение – я, вроде бы, ясно помню, и в то же время знаю, что этого никогда со мной не происходило. Род дежавю. Это случается, когда воспоминания личностей твоего циклического существа переходят от «бусины» к «бусине». Или когда воспринимаешь опыт, полученный дублем. Короче, я просто знаю, что мы с вами уже встречались в ином мире. Может, и в других тоже...
Да и Кромлех откуда-то знал это. Перед ним возникло видение грандиозных сверкающих бус в космической пустоте на фоне мерцающих галактик. Только каждая бусина была не человеческой личностью, а... планетой. Цивилизацией.
«Сообщающиеся сосуды», – возникли в его голове слова, и они не были человеческими – это был образ совсем иного строя мышления.
Евгений вздрогнул и с усилием прогнал видение. Ни к чему это сейчас. Он подумает над этим потом. Если будет жив.
– Так что вам на самом деле от меня нужно? – спросил он хмуро.
– Ровно то самое, о чем я говорил в прошлую встречу, – охотно ответил Антонио. – Вашу личность. Всю...
– То есть?
Дельгадо на мгновение задумался и снова заговорил:
– Несомненно, вы именно тот, кем мы вас считали – Прохожий, о котором мне говорил еще мой благодетель, великий маг-мачицтли из народа яки. Несомненно также, что вам уже как минимум один раз удалось внести кардинальные изменения в то, что невидящие называют «реальность». Вероятно, этот мир гораздо больше устраивает нас, чем тот, который вы разрушили. Но также несомненно, что и эта реальность далеко не полностью отвечает нашим запросам. Поэтому план наших действий был очевиден: найти вас, добыть вас, пробудить ваш нагваль. И, наконец, отправить снова сквозь трещину между мирами.
«Мембрана! Ненго! Нэон-гоо!»
Кромлех вновь подавил в себе метафизические воспоминания.
– Мне неясно, как вы собираетесь исполнить все эти пункты, – враждебно заметил он.
Дельгадо златозубо разулыбался.
– Они почти все уже выполнены – кроме последнего. Но и за ним, я вас уверяю, дело не станет.
– Что это значит?
– Ну, вы, мне кажется, вполне освоились в нашей парадигме, она вас больше не пугает и не удивляет. И вы явно открыты для общения с вашими иными личностями.
– Предположим. Только как вы заставите меня снова проделать тот же фокус с изменением реальности? Я ведь и сам понятия не имею, как это делается. Да и не желаю –уж меня-то этот мир вполне устраивает…
– Нет – нет, дон Эухенио, – Антонио покачал пальцем. – Он вас вовсе не устраивает, и вы сами это прекрасно знаете. Но и в противном случае вы бы проделали это вновь. Потому что у вас просто нет иного выхода.
Кромлех вопросительно воззрился на него.
– Видите ли, – любезно пояснил Дельгадо. – Вы не выйдете отсюда живым.
– Подумаешь, бином Ньютона, – с мрачной иронией по-русски бросил Евгений.
Он давно уже свыкся с мыслью о скорой смерти. Что ему было терять в этом мире? Сын мертв, жена тоже... Единственное родное существо – кошка Аська в Святоалександровске, но бедная зверюга очень стара.
И еще Илона – мимолетное восхитительное видение, словно райская птаха, мелькнувшее в конце его жизни и на мгновение расцветившее ее предчувствием нового счастья.
Но где она теперь?..
– Однако смерть ваша должна пойти на пользу Великому Ацтлану, – продолжил сиуакоатль, пропустив мимо ушей реплику собеседника. – Мы обсуждали вашу участь на тайном совете. Большинство согласились с уэй-тлатоани, что вас следует принести в жертву. Традиционным способом, что, как вы знаете, означает вырезание сердца на теокалли с соблюдением всех обрядов во славу богов. Разногласие было лишь в том, сделать это негласно или демонстративно, на глазах всего мира, провозгласив тем самым возвращение нашего старого, могучего и обильного кровопролитием Великого Ацтлана, намеренного взять реванш за поражение в Великой войне.
Кромлех похолодел, хотя сказанное не слишком его удивило – нечто подобное он и предполагал.
– Делайте, что хотите, – бросил он.
– Но, в конце концов, совет согласился со мной, – продолжал Дельгадо. – Я настоял на жертвоприношении более, надеюсь, гуманным способом. Вас утопят.
– Спасибо, – саркастически поклонился Евгений.
– Не стоит благодарности, – отвесил ответный поклон Антонио. – Для меня как государственного деятеля Великого Ацтлана это целесообразно политически, поскольку, надеюсь, порадует наших беспокойных подданных на Юкатане. Но сиуакоатль, как и уэй-тлатоани – всего лишь мелкий тиран, эту напасть вам преодолеть легко. А вот меня, как видящего, будет обойти труднее. Мне, магу, нужно это жертвоприношение, потому что оно означает решение главной проблемы... В общем, вас отправят в Чичен-Ицу и, в день сошествия Кукулькана, бросят в Священный сенот в жертву майяскому богу дождя Чаку, с которым, как известно, ассоциируется и Кукулькан.
Сердце Кромлеха сжалось каким-то грандиозным предчувствием, которое вызвала не перспектива утопления, а эти имена и названия. Но он все же спросил:
– И как это вам поможет?
– В том сеноте – трещина между мирами, – неожиданно сухо пояснил Дельгадо. – Не спрашивайте, откуда я это знаю. Я не знаю. Но она там.
Ответить Кромлеху было нечего – откуда-то он и сам знал это. Потому промолчал. Продолжал говорить Дельгадо.
– Я не знаю, каким образом вы пройдете через трещину. Несомненно, этот акт для всех прочих людей, даже для большинства видящих, означает смерть. Однако вы Прохожий, следовательно, в полной мере обладаете тем, что мы, маги, называем «третье внимание» – способность существа осознавать себя и после смерти. Так вы вызываете в себе «огонь изнутри» – энергетический пожар, в котором ваша личность горит, не сгорая. Через это вы избегнете Орла...
– Орла? – переспросил Кромлех.
– Так – за неимением более адекватного определения – мы называем неведомую силу, стоящую по ту сторону бытия и правящую судьбой всех существ. После смерти любого из них Орел его поедает – в переносном смысле конечно. Так он питается, надо полагать... Но небольшое число людей способно от этого освободиться. Вы уже один раз по крайней мере сделали это. Что удивительно – для успеха необходима длительная подготовка, которой у вас не было.
– Хорошо, предположим, – кивнул Евгений. – А что дальше?
– А дальше – то, что вы уже проделали: очевидно, вы окажетесь в далеком прошлом и измените реальность.
– Но, по вашим словам, я это уже делал, – возразил Кромлех. – Зачем же повторять?
– Потому что мир цикличен, – проговорил Дельгадо. – Вечно цикличен. Пойти по пути воина – значит, вступить на бесконечный замкнутый путь, попасть в некую космическую петлю. И вы, и я вынуждены следовать предначертанному.
Кромлеху вновь стало тоскливо.
– А если я не смогу?.. – тихо спросил он. – И этот ваш... Орел сожрет меня?
– Значит, так тому и быть, – кивнул Дельгадо. – Воин никогда не ждет результата от своих действий. Для него победа и поражение – одно и то же. Так же, как жизнь и смерть.
Евгений опять промолчал, почувствовав в этих словах свинцовую истину.
Антонио вновь заговорил – более легкомысленным тоном, за которым, однако, ощущалась напряжение. Даже его слова, возникающие в воздухе, словно подернулись красноватым и слегка вибрировали.
– Видите ли, нас совсем не устраивают многие реалии этого мира. В частности, некоторые крупные политические образования в Евразии. Или проникновение Российской Империи в Атлантиду. Но это все мелочи, которые я вспомнил лишь в своей ипостаси сиуакоатля. Более существенно другое.
Он сделал шаг к Евгению и ткнул его пальцем в грудь, в висящий на ней крест.
– Это я настоял, чтобы вам его оставили, – произнес он холодно. – Поскольку вы сами должны снять его. Даже не физически...
Кромлех пожал плечами.
– Я крещен в ортодоксальной Церкви, и, хотя давно не был в храме, крест снимать не намерен.
Крест был надет на него в Успенском соборе Енисейска уже полвека назад, а висящий рядом образок Богородицы был от покойной матери. Евгению в жизни не приходило в голову снимать это, хотя христианином он был более номинальным.
Дельгадо поморщился.
– Я же сказал – не физически... Не думаю, что физически он сохранится у вас... по ту сторону. Видите ли, это курьезное учение нам мешает. Есть мнение – и оно обосновано многими нашими историками – что Ацтлан не смог завоевать весь мир именно благодаря противодействию христианства. Но лишь видящие точно знают, почему христианство оказалось сильнее. Ацтланцы превосходили всех своих противников по воинскому искусству и вооружению, но их жрецы и маги не смогли преодолеть в Европе то, что тамошние видящие называют эгрегор. У христиан он неожиданно оказался непрошибаем. Так что наступление Атлантиды захлебнулось именно в Европе.
Кромлех и правда встречал подобные рассуждения в ацтланских книгах по истории и философии, но объяснение с точки зрения магии встречал впервые.
