Текст книги "Оговор"

Автор книги: Павел Вежинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

6

Для молодого Желязкова наступили трудные дни. Как у всякого мужчины, у него были свои безобидные привычки. Изредка посещал футбольные матчи, любил сыграть с близкими приятелями в бридж, выпить бокал-другой вина в ресторанчике «Видинская встреча». Теперь от всего этого пришлось отказаться. Сразу же после работы он садился на мопед и спешил домой. Кто знает, почему, но в эти дни он боялся оставлять Розу одну. Предчувствие, что с ней может что-то случиться, не покидало его ни на минуту. Она замкнулась, отдалилась от мужа, говорила мало, но всегда спокойно и рассудительно. Зато к Филиппу Роза была необыкновенно нежна и добра, но и в этой нежности не чувствовалось близости, словно жалела она не своего брата, а чужого человека.

Да и мальчик вел себя довольно странно. Он ни разу не спросил, где его отец. Может быть, его детская интуиция подсказывала правду. Может быть, ему уже успели что-то сообщить. Этого нельзя было понять. Но он больше не играл со своими сверстниками, а целыми днями читал книги, преимущественно для взрослых, из библиотеки сестры.

А сама Роза все так же добросовестно вела хозяйство, ходила на рынок, готовила, дважды в день тщательно подметала пол и вытирала пыль. Никогда раньше она так заботливо не убирала квартиру. Может, в этом искала забытья.

Однажды она сказала:

– Андрей, я хочу устроиться на работу.

Они уже не раз говорили об этом.

– В этом нет нужды, Роза, – мягко возразил ей муж. – Я хорошо зарабатываю.

Он и в самом деле приносил в дом немало, хотя был всего лишь зубным техником. Но в свободное время он подрабатывал, что значительно увеличивало их скромный семейный бюджет.

– Я хочу работать! – настойчиво повторила Роза. – Не могу больше сидеть дома. Я сойду с ума, если останусь дома хотя бы еще на один день!

– А кто же будет смотреть за Филиппом, – колеблясь, спросил Андрей.

– Он уже не ребенок! – серьезно ответила Роза. – И я его понимаю. Он никогда больше не будет ребенком. Теперь он уже сам может о себе позаботиться.

– Ну хорошо, – неохотно согласился Желязков.

Роза окончила курсы воспитательниц для детских садов и отнесла заявления в несколько мест сразу. Везде ее приняли очень любезно, сказали, что надо подождать месяц-два – и место непременно освободится. И Розе не лгали, поскольку лишь немногие женщины в состоянии долго задерживаться на этой тяжелой и невероятно нервной работе.

Роза стала ждать. Казалось, в ней жил только разум. Она словно обдумывала свою недолгую жизнь, перебирала ее день за днем, час за часом, пытаясь найти какой-то иной смысл не только своего, но и всякого человеческого существования вообще. Она как бы постигала истину, страшную и неизбежную одновременно.

Как-то они смотрели телевизор. Андрей увлекся кинокомедией, а то бы заметил, каким отчужденновраждебным было лицо Розы. И вот в одном месте Андрей не удержался и разразился задорным и искренним смехом. Роза молча посмотрела на него, встала и ушла в комнату. Андрей виновато поплелся следом. Когда он вошел к Розе, она ничком лежала на кровати и неудержимо плакала. Андрей молча сел рядом. Ему хотелось приласкать ее, провести рукой по волосам, но он не решался. Он лишь неуверенно положил руку на ее плечо. Его удивило, что она не вздрогнула, как это всегда случалось в последнее время, не отстранилась. Она продолжала все так же неудержимо плакать.

– Не надо, Роза, – тихо сказал он. – Очень тебя прошу…

Роза ничего не ответила.

– Так много времени прошло! Тебе нужно успокоиться.

Роза подняла голову.

– Не могу! Просто не могу поверить… произошла ошибка!

– Какая ошибка? – Андрей едва сдерживал раздражение. – Ты сама еще ребенок, совсем не разбираешься в людях. В каждом человеке живет зверь, только мы не подозреваем о его существовании.

– Неправда! – почти с отвращением воскликнула Роза. – Во мне зверь не живет! И в нем не живет. Может быть, в тебе…

– Роза!

– Как ты можешь смеяться, когда во мне все убито? Значит, у тебя совсем нет сердца!

Андрей уже не понимал, стоит ли возражать. Розе находилась в состоянии крайнего возбуждения, в котором, в конечном счете, именно он и был виноват.

– Роза, жизнь есть жизнь. Сколько времени прошло… Надо принимать вещи такими, как есть. Я все время стараюсь…

Роза выпрямилась.

– Да, знаю! – гневно произнесла она. – Но разве это по-человечески? Конечно, он – мой отец, а не твой. Но ты – мой муж! А совсем не думаешь о нем. Я чувствую, что тебе безразлично все это…

Андрей нахмурился.

– Ты хочешь, чтобы я продолжал любить и уважать его. Разве ты не понимаешь, что это он, он убил твою мать?

– Нет, не он!..

– Я читал обвинительный акт. Это не вызывает никакого сомнения.

– Тогда, значит, он был не в себе… Сошел с ума. А сумасшедшего судить нельзя. Нельзя приговаривать его к смерти.

– Это ему и не угрожает! – уверенно сказал Андрей.

– Откуда ты знаешь?

– Я говорил с несколькими адвокатами. У него есть крайне веские смягчающие вину обстоятельства. Вот увидишь, он даже в тюрьме долго не пробудет.

– Не знаю, Андрей, – беспомощно проговорило Роза. – Мне очень страшно. Он даже не хочет, чтобы мы наняли ему защитника.

– Об этом не беспокойся! В крайнем случае ему назначат официального защитника.

– Что значит «назначат»? Какого-нибудь такого, к которому никто никогда не обращается?

Роза, забыв обо всем, что не касалось ее отца, принялась нервно расхаживать по комнате.

– Я должна поговорить с ним! – решительно проговорила она. – Попрошу у прокурора разрешение на свидание.

Андрей недоуменно посмотрел на Розу.

– Да ты с ума сошла! Верь он и глаз на тебя не посмеет поднять. Это бесчеловечно.

– Зато я посмею.

– А о нем ты подумала?.. Нет, вряд ли он согласится встретиться с тобой. Как можно подвергать его такому ужасному испытанию? Неужели ты не понимаешь, что…

– Понимаю, – сухо отрезала Роза. – И все же я должна позаботиться о нем. Что бы он ни сделал…

Андрей молчал. Его лицо в это мгновение стало совсем темным.

– Я тебя не понимаю, – тихо произнес он. – Но мешать тебе не стану. Поступай как хочешь.

На этом их разговор закончился. И с этого вечера Роза словно воскресла, ее жизнь обрела новый смысл. Теперь в каждом ее движении чувствовалась энергия и решительность. Она переступила через самый страшный порог, она простила отца. Она понимала, что простила его искренне, как это ни было невероятно. Не так уж важно, насколько велика окажется ее помощь. И насколько действенна. Важно, что она нашла правильный путь – путь человечности. Так она думала или, по крайней мере, так чувствовала…

И вот однажды в душный послеобеденный час она, как во сне, вошла в тюрьму. Едва Роза вступила в один из ее тихих коридоров, как почувствовала, что попала совсем в другой мир. И люди здесь были другие. Их отделяла от настоящей жизни некая глухая стена, и стена эта была толще, плотнее и непроницаемее тюремных. Роза затаила дыхание. На первый взгляд все здесь выглядело обычным и будничным, но и непостижимым, странным и невероятным. У нее было такое чувство, будто она перенеслась в какой-то выдуманный мир. Воздух в комнате был неподвижным и мертвым, время словно остановилось. Легкая перегородка и небольшие стеклянные окошечки делали помещение похожим на почтовый зал. Она села на скамейку перед одним из окошек и услышала, как громко бьется у нее сердце.

И вот привели ее отца. Он выглядел исхудавшим, лицо приобрело землистый оттенок. Но, может быть, это лишь показалось ей. Отец держался замкнуто, непроницаемо, почти враждебно. Он сел по другую сторону перегородки, перед окошком. Милиционер остался стоять у него за спиной.

Несколько секунд отец и дочь смотрели друг на друга. Сердце дочери разрывалось от любви и боли. А во взгляде отца не было ничего – совсем ничего, кроме непроницаемой и мертвой преграды.

– Папа! – сдавленно произнесла Роза.

Радев открыл рот, чтобы ответить, но слова застряли у него в горле. Сделал еще одну попытку, и она услышала:

– Тебе не стоило приходить…

– Папа, я ни о чем не стану тебя расспрашивать… Ни о чем не стану говорить с тобой… Хочу только взять с тебя обещание…

– Какое? – ровно и без всякого интереса спросил Радев.

– Обещай, что ты возьмешь защитника.

Радев молчал, его взгляд оставался все таким же чужим.

– Зачем мне защитник?

– Как зачем?

– Ты хочешь, чтобы я защищался? – в его тоне чувствовалась горечь. – По-твоему, я имею право защищаться?

– Не в этом дело, папа. Важно, чтобы тебя поняли. Им нужно объяснить.

– Нет, Роза!

– Я очень тебя прошу… Я много думала, папа. Раз ты смог так поступить, значит, любой способен на это. Но не так уж важно, сделал ты это или нет. Можно судить одного человека, но нельзя осуждать всех людей. Порой люди сами себя не знают и не понимают.

Отец молчал. И все же впервые в его взгляде появилось едва заметное волнение.

– Ты права, – сказал он наконец. – Мы сами себя не знаем. Живем, как тени, в каком-то мутном мире. И начинаем по-настоящему понимать себя, лишь когда видим свои дела.

Роза беспомощно замолчала. Она совсем не так представляла себе встречу с отцом. Она ожидала увидеть слабого, разбитого, беспомощного человека, который нуждается в поддержке, но натолкнулась на непреодолимую преграду. Что она могла еще сделать? Ничего. Но сил встать и уйти у нее не было.

– Филипп догадался?

Роза вздрогнула, услышав в голосе отца что-то новое.

– Не знаю. Возможно… Нет, не думаю. Он ничего не говорит и ведет себя так, будто ничего не случилось.

– Значит, понял, – сказал Радев.

И машинально, как во сне, встал, не говоря ей больше ни слова, ничем не предупредив ее. Он поднимался так, как расходится по телу боль – медленно, неотвратимо.

– Папа…

Но отец повернулся к ней спиной и, так и не оглянувшись, пошел прочь.

Роза вышла из тюрьмы сама не своя. Улица обезлюдела, нестерпимая жара как бы придавила крыши низких зданий. И все же Роза чувствовала облегчение. Наверное, потому, что сделала благородный жест. Да, жест! Сейчас она смутно и со страхом догадывалась, что в ее поведении и в самом деле было некоторое позерство: невольная суета вокруг собственной моральной силы. Ей вдруг ужасно захотелось выпить родниковой воды из чистого стакана. И ничего другого.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Официальным защитником Стефана Радева назначили молодого, начинающего адвоката Георгия Стаменова. Друзья называли его Жоркой, что являлось сомнительной аттестацией для профессионального адвоката, в работе которого солидность и внушительность играют едва ли не главную роль.

Случилось так, что Роза впервые увидела защитника своего отца перед самым процессом. Иначе бы она непременно настояла на том, чтобы его заменили кем-нибудь другим, поскольку, в довершение ко всему, и внешность Георгия доверия не внушала. Ослепительно рыжий, с лиловыми веснушками, в черных неглаженых брюках и сандалиях на босу ногу. Он никогда не носил галстуков. Близкие знали его пристрастие к луку, шоколадным конфетам, бездомным собакам и… розовому ликеру.

С такой внешностью и привычками Жорка был уместнее в каком-нибудь питейном заведении, но не в адвокатской конторе. Однако он с отличием окончил юридический факультет, ему предложили остаться в университете для научной работы, но Жорка решил испытать себя на практике. Его душа пламенела, как и его волосы. Мальчиком он плакал на торжественных линейках и почти рыдал во время фильмов, где герои умирали за свободу, честь и достоинство. Его любимым спектаклем был «Дон Карлос», а «Сердце Данко» – путеводной звездой.

Однажды прокурор, ведущий дело Радевых, его друг, с которым они окончили один факультет, сказал ему:

– Зайди ко мне в кабинет, у меня для тебя кое-что есть.

На следующий день молодой адвокат как был в сандалиях на босу ногу, так и явился в кабинет прокурора. Гот укоризненно посмотрел на него, но от замечания воздержался.

– Посмотри-ка вот это! – сказал он и протянул ему пухлую папку. – Хочу предложить тебе официальную защиту.

Стаменов внимательно прочитал обвинительный акт. На его лице не появилось никаких признаков воодушевления.

– А почему подсудимый не хочет нанять адвоката? – спросил он.

– Просто не хочет, и все.

– Как же так?

– Похоже, он убит горем и его не интересует собственная судьба.

– А его близкие?

– И они не могут убедить его. В камере он все время молчит, ни на кого не смотрит. И даже слушать не желает о защитнике.

– Тогда я стану для него не помощником, а обузой.

– Да, но в благородном смысле слова.

– Я никогда себя никому не навязывал, – недовольно проговорил молодой адвокат. – И не желаю навязывать.

– Ты лучше посмотри дело, а потом уж поговорим.

– Что там смотреть? За что тут бороться? Убил, признался, раскаялся. А мне что делать? Рвать в суде на себе волосы и проливать вместо него горькие слезы?

– А ты невероятно тщеславен, – произнес прокурор, заботливо поправляя свой новый галстук. – Между тем, речь идет об исполнении служебного долга.

При слове «долг» поклонник Шиллера мигом сдался. Потом отправился в ближайшую закусочную и съел две порции заправленного луком острого супа из потрохов, выпил бутылку теплого лимонада и вернулся в суд.

Чем глубже он вчитывался в дело, тем больше недоумевал. Как мог такой тихий и скромный, порядочный человек совершить такое жестокое убийство? Как могла настоящая любовь перейти в такую ненависть? И почему он так упорно отказывается от защитника? Может быть, это просто хорошо обдуманный встречный ход: почему бы после самопризнания и не предстать перед судом без защитника? Ведь даже судьи милосерднее к беззащитным.

На следующий день Стаменов снова явился к прокурору. Ему очень хотелось отказаться от этого дела, но он не находил в себе смелости. Поэтому он лишь недовольно забубнил:

– Послушай, это дело яснее ясного. И обвиняемый, по-моему, и в самом деле не нуждается в защитнике.

– Но по закону он полагается.

– Ну и что? Я просто не понимаю, чем могу быть полезным.

– Конечно, ты не можешь оспаривать его вину. Но прекрасно сможешь подчеркнуть смягчающие вину обстоятельства. И дело не только в соблюдении судебной формальности. Мне, в сущности, жаль этого несчастного человека, и на твоем месте я бы охотно помог ему.

Молодой адвокат недовольно покачал головой.

– Это я понимаю… Этот человек и в самом деле невольно вызывает сочувствие. Но сочувствие – материя весьма деликатная. Может быть, даже самая загадочная и нелогичная. Уверен, что моя речь в суде произведет гораздо меньшее впечатление, чем его таинственное молчание. И его убитый вид…

– Да, ты прав, – согласился прокурор. – И все же ты сделаешь это лучше любого другого. К тому же без защитника все равно не обойтись.

– Ладно, спасибо за доверие, – проговорил Жора И неожиданно улыбнулся. – По правде сказать, этот человек заинтриговал меня. Будет интересно немного встряхнуть его. Возможно, это дело вовсе не такое простое.

– Значит, принимаешь?

– Да, но с одним условием. Я не хочу разговаривать с ним в общей приемной – исключительно один на один.

– Это еще зачем?

– А вот зачем! Я хочу предрасположить его к элементарному доверию. А в общей приемной, за этими окошками, он чувствует себя неприступным. И может просто повернуться ко мне спиной.

– Хорошо, – согласился прокурор.

Стаменов тщательно подготовился к первой встрече. Он надел новый костюм – тот самый, который отец купил к выпускному вечеру. Даже обул приличные ботинки. Особенно заботливо он пригладил непокорные огненные вихры. Директор тюрьмы лично проводил его в одну из пустующих в это время канцелярий и оставил в ней. Это была скучная комната со старой обстановкой – пузатый графин с застоявшейся теплой водой, чернильница с высохшими чернилами, ручки с перьями-уточками, пресс-папье, перфоратор… И, конечно, решетки на окнах, которые разрезали на неравные части серую тюремную стену. Вскоре милиционер привел Стефана Радева.

– Вы, должно быть, догадываетесь, – свободно и дружески начал адвокат, – что я ваш защитник…

– Догадался… И не раз уже объяснял, что он мне не нужен.

– Я ваш официальный защитник. Так полагается по закону. Я или другой – все равно… Но давайте сделаем свое дело как можно лучше.

Непосредственность адвоката и его энергичный тон, казалось, произвели на Радева впечатление. Только теперь он поднял голову и внимательно посмотрел на него. Наверное, внешний вид молодого человека подействовал на Радева успокоительно. Или он действительно смирился: с этим защитником или с другим – какая разница… Так по крайней мере показалось Стаменову. Но в данную минуту это совершенно не волновало его.

– Что вы от меня хотите? – мрачно поинтересовался Радев.

– Чтобы вы облегчили мою задачу. Я внимательно изучил дело… И сам понял некоторые вещи. Во всяком случае, я хорошо представил себе ваше состояние. Жена изменяла вам долгие годы. Это угнетало и унижало. Есть люди с открытым и буйным нравом. Они моментально взрываются, дают пощечины, угрожают или избивают соблазнителя. Но вы не из таких, вы слишком тихи, покорны и сдержанны. И слишком чувствительны. Вы все держите в себе, ничему не давая выхода. Вы – не Отелло, но… до известного предела.

Молодой адвокат удовлетворенно посмотрел на своего молчаливого подзащитного, который словно не слушал его.

– Так?

Радев ответил не сразу. Он вздохнул и после минутного размышления тихо произнес:

– Нет, не так.

– Как не так? – несколько озадаченно, даже с нотками раздражения спросил защитник.

– Совсем не так.

– А тогда как же? – с иронией произнес Стаменов.

– Вы слишком молоды, вряд ли поймете меня. И я искренне сожалею о судьбе вашей красивой речи. Впрочем, можете ее произносить. Но мне совсем ке хочется обманывать вас.

– В чем дело? – спросил несколько сбитый с толку адвокат.

– Все дело в том, что я смирился… Моя душа уже стоит на коленях.

– Что-то я не совсем вас понимаю. С чем вы смирились?

– Со своей судьбой. У нас не могло быть и речи об измене. Потому что она просто меня не любила. Никогда не любила, ни одной секунды. Она вышла замуж за меня из страха.

– Как из страха?

– И этого вам не понять. В наше время женщины нередко выходили замуж из страха остаться старыми девами.

– Как же она могла этого бояться? Извините, но, насколько я знаю, ваша жена была очень красивой женщиной. И образованной к тому же.

– Она и в самом деле была красавицей! – грустно произнес Радев. – Это было и ее несчастьем, и моим. Я прекрасно понимал, что я вовсе не тот, кого она ждала. И все же женился на ней. Возможно, вы назовете это подлостью. Один воспользовался затруднениями другого. Но дело в том, что я любил ее. Хотя для вас это слово не наполнено слишком глубоким содержанием.

– Напрасно вы так думаете, – возразил молодой адвокат.

– Ну, тогда вы меня поймете. Сначала мне и в самом деле не на что было жаловаться. Она была добродетельной супругой и прекрасной матерью. Пока не появился тот…

– Генов?

– Да, – ответил Радев, и впервые в его голосе Прозвучали ненависть и отвращение. – Наверное, это рано или поздно должно было случиться. Я знал, что не стою ее. Для меня каждый день был подарком… И я заранее смирился с неизбежным. И жил, получая милостыню, жил для сына.

– Тогда почему вы убили ее? – удивленно спросил Стаменов.

Радев молчал. В это мгновенье его лицо было совершенно бесстрастным и замкнутым. Он молчал долго, словно борясь с собой. А потом коротко и просто сказал:

– Я не убивал ее.

– Что, что? – опешил защитник.

– Я сказал, что не убивал свою жену.

– Вот тебе и на! Кто же тогда убил ее?

– Не знаю, – все так же просто ответил Радев.

– Вы что, разыгрываете меня? – почти сердито спросил Стаменов. – Вы же сами признались в том, что совершили это убийство. Почему? Вас вынудили?

– Нет, нет, – искренне воскликнул Радев. – Выбросьте это из головы.

– Тогда как же понимать вас?

– Меня трудно понять, – вздохнул Радев. – Лучше попытайтесь представить такую ситуацию. Представьте себе человека, потрясенного до глубины души. Человека, для которого жизнь утратила всякий смысл… Возможно, для вас это лишь слова… Но это не так. И сегодня многие люди умирают физически или морально, когда уходит из жизни самый близкий для них человек. Если вы представите себе это, то не станете задавать мне ненужных вопросов.

– Могу представить! В самом деле могу, – сказал Стаменов. – Но вы так неожиданно вылезли из своей могилы… В которую, к тому же, сами себя уложили.

– Опять ошибаетесь!

Его голос теперь был очень спокойным.

– Почему же?

– Потому что я не оправдываюсь. Мне и сейчас все равно, осудят меня или нет. Если бы я собирался оправдываться, я нанял бы десять опытных адвокатов. Я мало рассчитываю на ваши сомнительные и наивные услуги…

Молодой человек опешил – такой стремительной и внезапной была атака. И в то же время он понимал, что его подзащитный прав. В его возражениях была железная логика – Стаменов не мог не согласиться с этим.

– Тогда я жду объяснений, – сказал он.

– В сущности, все очень просто. У меня есть сын. И я не хочу, чтобы он вырос с мыслью, что его отец – обыкновенный убийца.

Некоторое время молодой адвокат чувствовал странную опустошенность. Не было ни одной мысли. Потом он пододвинул свой стул так близко к Радеву, что едва не уперся в колени своего подзащитного. Но ничего не изменилось. Радев оставался непроницаемым.

– Допустим, что все, сказанное вами, – истинная правда. Допустим, что мне и удастся каким-нибудь образом оспорить в суде ваше самопризнание. Но как быть с другими фактами? Они просто неопровержимы.

– Да, знаю…

– Если мы не оспорим их, то ничего не сможем изменить.

– Я ничего не смог бы оспорить, – чуть слышно произнес Радев.

– Это, конечно, не так! – возбужденно воскликнул Стаменов. – Раз вы не совершали убийства, значит, были в то время где-то в другом месте. И, возможно, не один. Не могли же вы повиснуть в пространстве. Вспомните, где вы были в тот день.

Радев медленно покачал головой.

– Ничего не могу вспомнить… Да и не хочу. Эта страница моей жизни перевернута навсегда.

– И вы ничем не хотите мне помочь?

– Не хочу.

– Хотя это в ваших интересах?

– У меня нет в этой жизни никаких интересов. Меня ничто не прельщает в пустынной череде дней.

– Вы неискренни, – хмуро заметил адвокат. – Да и не правда это. У вас, как и у всех людей, были радости.

– Возможно… Да, наверное, вы правы. Но я забыл о них. Знаю только, что мне не повезло в жизни.

Стаменов снова поднялся. Стоит ли и дальше биться головой об эту непроницаемую стену? Наверное, нет. И не разумнее ли послать все к черту – и этого упрямца, и его жалкие измышления? И он нервно прошелся по комнате. Посмотрев на подзащитного, Стаменов устыдился: каким бы ни был этот человек, его нельзя оставлять. В конце концов, он – человек.

– Хорошо, – сказал Стаменов, – сегодня мы ни о чем больше говорить не будем. Только попытайтесь вспомнить, что вы делали в тот проклятый день. Я приду к вам послезавтра.

Радев ничего не ответил. Он уже словно отсутствовал и в этой комнате, и в этом мире. Молодой человек стиснул зубы и выбежал.

Оказавшись на улице, Стаменов долго не мог прийти в себя. Наверное, надо было с кем-нибудь поговорить, поспорить. Возможно, посторонний спокойный взгляд пролил бы некоторый свет на эту запутанную историю. Именно о таком случае он мечтал еще студентом. И вот она – счастливая возможность звездного часа. Почему же теперь ему панически хочется бежать, бежать от всего?

Стаменов несколько пришел в себя, лишь когда подъехал автобус. Он терпеливо выждал, пока села какая-то старушка, потом и сам втиснулся в металлическую коробку, неприятно пропахшую потом. Это был автобус как автобус: он неожиданно останавливался, внезапно трогался, пассажиры равнодушно раскачивались из стороны в сторону, не протестуя и не сердясь. Жизнь как жизнь. И, как ни странно, выйдя из этого автобуса, Стаменов почувствовал себя ободренным. В конце концов, нет на свете такого положения, из которого нельзя было бы найти выход.

Нужно немедленно поговорить с Илиевым. Некоторые молодые юристы с присущей юным беспощадностью считали Илиева безнадежно дряхлым стариком. Их удивляла привязанность Стаменова к этому невероятному цинику. Возможно, он и впрямь был таким, но Стаменов любил его. Он с удовольствием слушал его вечные рассказы о судебных делах прошлого. И страницы книги человеческих судеб раскрывались перед молодым адвокатом. Нет, Илиев, конечно, не циник. У него было изболевшееся доброе сердце, все еще полное любви, а этого достаточно, чтобы человек загрустил и вслух опровергал прописные истины.

Стаменов еще на грязной лестнице Дома торговли почувствовал запах кофе. Адвокат Илиев пил его так много, что все свободное время только то и делал, что крутил старую металлическую мельницу.

У адвоката сидела клиентка. Она была такой откормленной и смиренно-печальной, что Стаменов сразу понял – речь идет о разводе. Скорее всего ее муж попал в тюрьму за злоупотребления. Илиев бегло взглянул на него, но состояние коллеги понял сразу.

– Я тебе нужен?

– Если…

– Подожди меня внизу, – прервал Старик. – Я буду через десять минут.

«Внизу» – означало в небольшой пивной. Да, они не чурались ни лестницы вверх, ни подвала. Всегда садились за столик возле четырехугольной колонны, рассчитанный на двух человек. К Стаменову сейчас же подошел официант – такая яркая шевелюра пылает и в полумраке. Молодой человек решил, что стоит сразу же заказать что-нибудь и для Илиева.

– Рюмку ракии, – сказал он. – С солеными огурчиками. А для меня – розовый…

– Ликера нет.

– Совсем нет?

– Совсем. Вчера какой-то забулдыга купил последнюю бутылку.

Увы, в этом городе он был не единственным человеком, обладающим изысканным вкусом.

– Тогда и мне рюмку ракии, – неуверенно произнес он.

Когда Старик пришел, ракия была уже подана.

– Из тебя получится человек, – одобрительно сказал он. – Давай, рассказывай.

Стаменов добросовестно рассказал ему обо всем, что пережил в эти душные послеобеденные часы. И вдруг ему показалось, что Старик слушает его рассеянно. Он обиделся и замолчал. Илиев подцепил последний кусок огурца, потом уверенно заявил:

– Не верю я ни в безвинных ангелов, ни в раскаявшихся грешников. Самоубийство через признание… Как бы не так!

Стаменову показалось, что Старик рассуждает слишком примитивно.

– Я могу себе представить человека в подобном душевном состоянии, – произнес он наконец.

– А я вот не могу. И не знаю такого случая в судебной практике. Я бы понял, если бы в этом был какой-то смысл. Скажем, искупить таким образом свою вину… А в данном случае он сам является потерпевшим.

И Старик снова принялся жевать огурец. Стаменов почувствовал себя обескураженным. Возможно, он и в самом деле рассуждал несколько примитивно, но в конце концов в жизни все складывается гораздо проще, чем это кажется человеку с развитым воображением.

– И вообще дело не в самопризнании, – продолжил Илиев, – Для суде этот факт не имеет особого значения. Самопризнание не является доказательством. Но остальные улики и факты – против Радева, они неоспоримы. И я вообще не советую их оспаривать. Ни их, ни его вину. Так ты только лишишься отправных точек своей защиты и объективно навредишь ему.

– Да, это я понимаю! – вздохнул молодой адвокат.

– Ты располагаешь сильными козырями. Налицо смягчающие вину обстоятельства. Во-первых, его самопризнание, во-вторых, его искреннее раскаяние. А если отбросить это, что же останется?

– Ну, кое-что все-таки останется, – ответил Стаменов. – Убийство явно не преднамеренное. Он совершил его в состоянии крайнего возбуждения.

– Откуда ты это знаешь?

Стаменов сразу понял суть вопроса. И несколько смутился.

– Из самопризнания? – продолжал Старик. – Ведь никаких других объективных доказательств у тебя нет.

– У нее был любовник. Это доказано.

– Что из того, что у нее был любовник? Он существовал много лет. Человек или реагирует на такие вещи сразу, или примиряется. Он отреагировал, согласись, поздновато, да еще таким крайним способом.

– Ты не прав! – возразил Стаменов. – Гнев и ярость могут накапливаться постепенно.

– Маловероятная гипотеза. И всего лишь гипотеза. А что собираешься сделать ты? Отбросить самопризнание, когда тебе это не выгодно, и вспомнить о нем, когда выгодно. Если отбросить самопризнание, отпадет все. Как ты докажешь, что убийство совершено в состоянии возбуждения? И притом из ревности? Ты не располагаешь никакими доказательствами.

Стаменова эти аргументы поколебали.

– И вообще, постарайся убедить Радева отказаться от его глупой позиции. Он явно делает все для того, чтобы обелить себя в глазах сына. Но это может обойтись ему слишком дорого.

– Не знаю, – неохотно произнес Стаменов. – Наверное, ты прав. И все же есть в нем что-то искреннее… В этом убийце, я хочу сказать. А если он не убийца? Я уже не уверен, что это так.

– Ну и что? – Старик засмеялся. – Твое дело помочь ему самым действенным способом. Этого он от тебя и хочет. Особенно, если он безвинен.

– А истина?

– Какая истина?

– Самая обыкновенная, которой мы поклялись служить?

– Я клялся слишком давно, – шутливо произнес Старик. – Я признаю лишь полезную истину. А в бесполезные не верю.

Он замолчал. Молодой адвокат совсем расстроился.

– Я не могу так рассуждать, это противоречит моей природе.

Теперь вздохнул Старик.

– Ты еще слишком молод, мой мальчик. Это хорошо, но для адвоката – опасно. Я имею в виду твою чувствительность. Хирургам и адвокатам не положено быть ни чувствительными, ни милосердными. Знаешь, сколько горьких и страшных вещей ждет тебя в этом мире! И если ты станешь принимать так близко к сердцу все, то получишь в конечном счете инфаркт.

– Ты же не получил, – сказал Стаменов. – Или ты так зачерствел? Мне в это что-то не верится.

Глаза Старика погрустнели.

– С тобою невозможно спорить! – все так же шутливо произнес он. – Я сказал тебе то, что считал разумным. Хочешь успокоить свою совесть? Хорошо, побегай немного. И я в свое время бегал. Проверь еще раз факты. Может, и докопаешься до чего.

Мимо прошел официант.

– Давай еще по одной, а? – предложил Старик. – По маленькой…

У молодого человека на вечер было назначено свидание. Но ему не хотелось уходить из пивной, он все еще нуждался в опоре. Ничего, девушка может немного и подождать.

– Ладно, – согласился он.