Текст книги ""Та самая Аннушка". Часть вторая: "Это ничего не значит" (СИ)"

Автор книги: Павел Иевлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Потому и жив до сих пор. Кстати, это сын мой, Артур.

– Ого, вырос-то как! Вижу, лечение помогло?

– Да, он здоров физически и адекватен ментально. Сынок, если не трудно, убери эту падаль.

Высокий, крепкий и весьма похожий на отца мужчина кивнул, подошёл к лежащему, бесцеремонно ухватил его за шиворот и поволок во двор.

– Пива, Геннадиос! – крикнула Аннушка бармену.

– Вижу, вы старые знакомые, – осторожно прокомментировал я.

– Он хороводился с моей лучшей подругой, – фыркнула она, – давно дело было.

– Мы были просто союзниками. Недолго, – поморщился Андрей.

– Пока ты её не кинул?

– Это её точка зрения.

– Да плевать, она сама могла о себе позаботиться. И времени прошло немало. Что тебя сюда-то занесло?

– Искал одну штуку.

– Разумеется, как всегда. Нашёл? – Аннушка приняла от бармена пиво, поблагодарила и присосалась к кружке.

– Нашёл, в итоге. Хотя её чуть не перехватил твой друг. Очень… находчивый молодой человек. И отважный.

– Лёха-то? Да, он такой. Хоп, а это у тебя откуда? – она показала на деревянных куколок, которые так и лежат на столе.

– Выиграл в «Хранителей». Надеюсь, ты знаешь, для чего они нужны…

– И кто же делает такие интересные ставки? – сказала Аннушка очень странным голосом.

– Да вот та… Где же она… А, вон, к выходу идёт, – я показал девушке на торопливо пробирающуюся к выходу цыганку.

– А ну, стой, сука! – завопила Аннушка, вскакивая со стула. – Стой! Где они?

Женщина ломанулась на улицу, но девушка её настигла.

– Где они? – Аннушка приставила ей ко лбу ствол и левой рукой подняла на лоб очки. – Где?

– Ты… Ты… Та самая… – забормотала побледневшая цыганка. – Я не знала, это случайность, я бы никогда…

– Веди, – она толкнула тётку к двери. – И только попробуй…

– Утилизовал падаль, отец, – сказал вошедший с темноты Артур, убирая в кобуру пистолет. – Ещё что-нибудь?

– Пойдём, посмотрим, – сказал ему Андрей. – Мне стало интересно.

Во дворе, оказывается, расположился небольшой минитабор – четыре ушатанных, раскрашенных в дикие цвета ПАЗика и престранный ублюдок, древний «шестисотый» Мерседес образца 90-х, чёрный и глянцевый, водружённый на раму от какого-то внедорожника. Выглядит пафосно и смешно разом. Возле него низенький полный мужичок с золотыми зубами, который кинулся было нам навстречу, но, разглядев всю процессию, так же резво слинял за машину. Вокруг забегали женщины в цветастых юбках, разновозрастные чумазые дети, мужчины в ярких рубахах, поднялся гомон, крик и визг, но Аннушка не обращает на них никакого внимания, толкая толстую цыганку в спину стволом.

– Я купила их с остальными! – оправдывается та. – Я понятия не имела!

– Купила, значит, – девушка больно ткнула ей стволом в поясницу, цыганка аж подпрыгнула, – это, значит, нормально теперь?

– Да все покупают! Прекрати, мэ тут манга́в, времена изменились!

– Македонца на вас, сука, нету… Ну да ничего, сами справимся… Где они?

– Да вот же, вот!

Из автобуса вытолкнули трёх детей, лет от силы десяти. Глаза у них завязаны грязными тряпками, они растерянно крутят головами. Аннушка нетерпеливо махнула пистолетом, подбежавшая молодая цыганка торопливо развязала узлы, и на нас уставились три пары пылающих пронзительной синевой глаз.

Глава 22
Четыре пары синих глаз

Дети оказались самые обычные – напуганные, растерянные, чумазые, растрёпанные, совершенно не понимающие, что с ними и где они. Две девочки. Один мальчик. На все обращённые к ним вопросы мотают головами, говорить не то чтобы не хотят, просто не знают ответов. Голодные – мы заказали им картошки с мясом, лопают, урча. Геннадиос отказался взять деньги, сказал, что накормить детей уж как-нибудь может себе позволить. Обещал, что этому табору обслуживание в его баре будет закрыто.

– А толку? – сказала мрачно Аннушка. – Теперь каждый второй, как выясняется, не брезгует работорговлей по мелочи. Бизнес у караванщиков ни к чёрту, а на людей внезапно появился спрос. Где спрос, там и предложение.

– И в чём прикол синеглазых?

– Цыганская сука купила детей для перепродажи, – Аннушку аж трясёт от ярости. – Если не врёт, глаза проверять просто в голову не пришло. Партия детей в три десятка голов, и такой сюрприз. Остальных продала, а этих не рискнула – за корректоров и спросить могут. Вот и поставила на кон, потому что проиграть не жалко.

– А почему остальные приняли ставку?

– Да вон, у Андираоса спроси, – она обернулась к сидящему за соседним столом блондину. – Эй, ты же знал, что это за ставка была?

– Конечно, – кивнул тот, – за остальных игроков не поручусь. Всё-таки большая редкость. Но они знают меня и положились на мою оценку.

Не нравится он мне. Скользкий какой-то тип.

– И что бы ты делал с тремя юными корректорами, если бы выиграл?

– Отвёз бы в Центр, вернул в Школу.

– Вот так, задаром?

– Почему задаром? Это была бы услуга Конгрегации. У меня появился бы повод как-нибудь попросить об услуге их, а это дорогого стоит, сама знаешь.

– Вот и прогадал бы. Потому что это не корректоры. Не знаю, у кого их отбили рейдеры, но в Школе эти детишки никогда не были. Конгрегатские мозготрахи до них не добрались.

– Что же, – пожал плечами он, – значит, я ошибся в оценке лота. Они гораздо дороже, чем я мог предположить. И гораздо, гораздо опаснее. Не надо на меня так свирепо смотреть, Аннушка! Я и пальцем не притронусь к такому токсичному активу. Сказал бы: «И тебе не советую», но ты знаешь, что мне плевать. Делай с ними что хочешь. Приятно было повидаться, а теперь нам пора.

Блондин встал, достал из портфеля чёрный тонкий планшет, кивнул сыну, и они направились к выгородке в центре, где Донка показывала мне репер. Зашли туда, и через секунду мне как будто потянули селезёнку за ниточку – странное такое сосущее ощущение. Впрочем, оно почти сразу прошло.

– Божечки, – сказала старая глойти, – не думала, что он из этих.

– Этот старый хитрый лис раньше был плотно связан с Коммуной. И поверь, если «старым» кого-то называю я, то он, сука, действительно давно топчет Мультиверсум.

– А кто он вообще? – спросил я.

– Его называют «Коллекционер».

– Он плохой или хороший?

– Говна за ним много, но, когда долго на свете живёшь, говно по-любому накапливается. Чтобы злодей – так нет, но, если ему что-то нужно, лучше на пути не стоять. Впрочем, чёрт с ним, мы давно не встречались, и, надеюсь, ещё так же долго не встретимся. Но что делать с этими тремя, я ума не приложу.

Дети налупились картошки с мясом, напились чаю и теперь откровенно клюют носами. Синие глаза так и закрываются. Обсудив что-то с Геннадиосом, Аннушка сказала, что тот возьмёт их до утра к себе, его жена их помоет и спать уложит. Но только до утра, потому что он, конечно, любит детей, но не настолько, чтобы ставить под удар семью и бизнес.

– А чего он боится-то? – поинтересовался я.

– Я тебе уже говорила, от синеглазых надо держаться подальше. От нас сплошные неприятности.

– Приятности тоже есть, – возразил я, положив ей руку на колено, но моим надеждам на хорошее завершение такого долгого и хлопотного дня сбыться не суждено.

– Устала, солдат, – сказала Аннушка. – Буду спать. И когда я говорю «буду спать», то это значит «спать одна». У вас с Донкой комната на двоих? Тогда попрошу у Геннадиоса номер с одной кроватью и высплюсь уже наконец.

– Эй, ты же не рассказала, как выбралась от того Грёма!

– Завтра, солдат. Всё завтра. Спокойной ночи!

* * *

Утреннее меню в заведении небогатое – яичница, лепёшки, салат, кофе. Я не выспался – Донка храпела, мучили мысли, а когда всё-таки уснул, то снова словил военный кошмар. Из тех, новых, которые теперь меня преследуют. Пронизанный ощущением неминуемого конца, тяжёлой безнадёжности и полной невозможности достучаться до окружающих.

Во сне мы с бывшей женой пьём чай в нашей квартире, за окном предгрозовое небо над странно незнакомым городом, я говорю ей, что нужно уезжать, потому что дом разбомбят, все дома разбомбят до подвалов, я видел, что такое город, ставший полем боя. Пытаюсь убедить, что нельзя затягивать, что выезды могут перекрыть, что эвакуационные колонны будут расстреливать с дронов и накрывать ракетами, но она смотрит на меня так, как в жизни смотрела куда позже – в госпитале, куда пришла один раз, сказать, что уходит. Тогда я увидел этот взгляд – недоумевающе-брезгливый, в котором читается «боже, и с этим человеком я зачем-то жила». Во сне он тоже обжигает обидой, но я всё равно пытаюсь её убедить. Тщетно – она меня не слушает, и ощущение уходящего времени накрывает меня всё сильнее…

Проснулся с рвущим душу чувством «вот-вот будет поздно».

Странная штука – сны. В жизни у меня ничего такого с бывшей не было, но было с родителями. Я пытался уговорить их уехать из города, который внезапно стал прифронтовым, но они не верили, беспокоились о квартире, не хотели срываться и ехать, говорили «кому мы, старые, нужны». Я не был достаточно убедителен, увы. Тогда никто не представлял, что дело дойдёт до гражданских заложников, до расстрела колонн с беженцами, бомбёжек населённых кварталов, перейдёт ту черту, за которой остановиться уже невозможно. И покатится дальше, втягивая тысячи людей в воронку «не забудем, не простим».

До отвращения бодрая, отлично выспавшаяся Аннушка обрушилась на соседний стул, вытянула ноги в проход, отхлебнула кофе, огляделась, поинтересовалась:

– Что смурной такой, солдат?

– Не выспался.

– Опять кошмары?

– Бывшая приснилась.

– Да, – заржала девушка, – это и правда кошмар. Отношения должны быть краткими и не создавать обязательств. Не надо доводить их до стадии «жёрнов на шее». А чего вы разошлись?

– Не мы разошлись. Она ушла, – пояснил я неохотно. – Когда мне ногу отрезали.

– Как-то не очень красиво, – посочувствовала Аннушка, – могла бы и подождать для приличия.

– Ей не терпелось. Пока я воевал, она вступила в антивоенное сообщество идиотов, искренне желавших нам поражения.

– Какой странный поступок.

– Ну, им хватало осторожности не переходить границы, за которыми начинается государственная измена. Просто обсуждали, какую несправедливую войну мы ведём, как было бы хорошо, чтобы она кончилась, даже если для этого надо немедленно сдаться. На самом деле их бесило то, что их личный комфорт пострадал из-за военных расходов, инфляции, ограничения импорта и туризма. То, что капитуляция ничего этого не вернёт, они не понимали.

– А война была несправедливая?

– Откуда мне знать? Она же ещё не закончилась. Справедливость войны определяет победитель. Кто победил, тот и вёл справедливую, освободительную, героическую борьбу против коварных подлых захватчиков, даже если она велась на другой территории. Тысячи лет истории войн не дадут соврать.

– И как же тогда узнать свою сторону?

– Твоя сторона та, с которой пули летят от тебя, а не к тебе.

– Логично. Так чем там с женой-то закончилось?

– Да ничем. Разошлись. У неё уже и жених готовый был, из таких же «нетвойняшек». Модный поэт. Думаю, у них всё ещё до моего ранения началось.

– Хороший поэт-то хоть?

– «В окне горят костры рябин, а я лежу, тобой ебим…» – процитировал я. – Ознакомился с творчеством постфактум. В интернете нашёл.

– М-да, – покачала головой Аннушка, – да и чёрт с ними со всеми. Вернёмся к актуальным проблемам.

– Погоди, – спохватился я, – а как ты выбралась-то?

– Смеёшься, солдат? А как я могла не выбраться? Это вам нужна Дорога, вот я вас и отправила. А я из любого места могу нырнуть в Изнанку. Ну, ладно, – поправилась она, – почти из любого. Я бы сразу свалила, но решила разведать кой-что сначала.

– И как, успешно?

– Ну… Как тебе сказать… Познавательно. Есть о чём подумать. Но потом. Сейчас нам надо разобраться с твоим выигрышем. Как тебя вообще угораздило в такой компании за стол сесть? Так хорошо играешь в «Хранителей»?

– Первый раз в жизни попробовал.

– И сразу сорвал банк?

– Новичкам везёт.

– Что-то мутишь, солдат, – посмотрела она на меня скептически, – ну, да ладно. Зачем ты вообще играть сел?

– Деньги нужны, – объяснил я честно. – Керт сказал, что мне могут ногу приделать не хуже прежней, но это дорого. Вот я и воспользовался оказией.

– И как результат?

Я назвал сумму, уточнив, что часть получил от Андрея в неведомых мне «золотых эрках».

– Эрки это хорошо. Валюта Коммуны. Её торгуют в полтора номинала минимум, потому что за свои услуги она принимает оплату только в них. Так что да, заработал ты себе на ногу, молодец. Но давай сначала разберёмся с твоими детишками.

– Моими?

– Ну, ты их выиграл, не я.

– Я случайно.

– Если бы специально, я бы с тобой иначе разговаривала. Ненавижу работорговцев. О, вон и Донка вылезла, значит, точно пора приступать к делам.

Спустившуюся по лестнице бабусю мы оставили завтракать, а сами пошли домой к Геннадиосу, где его хозяйственная дородная супруга выдала нам накормленных, отмытых, отдохнувших и чисто одетых детишек. В этом виде они смотрятся куда лучше, а главное – не так пугаются расспросов. Правда, толку от этого всё равно немного. Отвечают они охотно, но это мало что проясняет.

«Откуда вы? – Клановые!» «Где ваш клан? – Кочует!» «Как хоть называется? – Никак!»

Тут мнения детей разошлись: мальчик утверждал, что их клан безымянный, а девочки – что это «клан Костлявой, потому что она главная». Мы было решили, что это какие-то очередные рейдеры, но на вопрос: «А ещё синеглазые у вас есть?» – дети радостно сообщили: «Да дофига», – чем ввели Аннушку в тяжёлый когнитивный диссонанс.

– Так не бывает, солдат, – сказала она. – Это просто невозможно. Даже один синеглазик – тот ещё генератор проблем, а если их много, то под ними Мироздание будет прогибаться, как деревянный мост под танком. Я знаю, сама такая. Думаешь, почему я всё время в дороге? А если где задержусь, там непременно начнётся фигня какая-нибудь. И это я ещё через Школу прошла, научилась себя окорачивать. Эти-то совсем дикие… Не, надо их отсюда срочно забирать, бар, если что, будет жалко. Историческое всё-таки место.

– Да в чём с вами проблема?

– Слишком долгий разговор, солдат. Не стоит нам тут так задерживаться. Представь, что у тебя бомба с часовым механизмом и датчиком движения. Там нет циферок, показывающих, когда она взорвётся, но, пока ты движешься, таймер стоит. Остановился – запускается. Двинулся – обнуляется. Остановился – опять стартовал. Теперь у тебя таких три.

– Четыре, если считать тебя?

– Я сама могу о себе позаботиться. А они – нет. Они не были в Школе, их никто не учил с этим справляться.

– А ты не можешь научить?

– Я хреновый педагог. Так что хватай Донку, купи у Геннадиоса еды и погнали отсюда.

* * *

Донка всю дорогу бухтит, что нам нужна машина побольше, и что три сорванца на заднем сидении с ней – это слишком много. К счастью, и сама бабуля худая, и дети некрупные, разместились. Детишки на Дороге явно не новички, воспринимают её спокойно, и даже видят там что-то, в отличие от меня. Периодически начинают трещать: «Смотри, да смотри ты!» – указывая друг дружке на что-то, скрытое от меня туманом, который, если верить специалистам, существует только в моей голове. Донка при этом только бормочет нервно: «Божечки, они ещё и любуются! Глазоньки бы мои на это всё не смотрели», а Аннушка мрачнеет с каждым зигзагом.

Я не знаю, куда мы едем, только сворачиваю туда, куда она пальцем ткнёт. У меня стало неплохо получаться – уверенно вижу съезды, при выходе на зигзаг машину почти не подбрасывает – это, со слов Донки, навык опытного караванщика.

Зигзаги короткие, и, если я правильно понял принцип, это означает, что мы где угодно, но не на караванной тропе. Те проложены так, чтобы ехать по прямой как можно дольше. Однако Аннушке дорога явно знакома, она заранее знает, где чего ждать. Видя её дурное настроение, вопросов не задаю, чтобы не нарываться. Наши отношения пока даже названия этого не заслуживают, – так, пара проведённых вместе ночей. Не похоже, что это для неё что-то значит, но я не теряю надежды.

На привал остановились возле придорожного магазина. Немного похож на тот, где мы познакомились, но гораздо больше и, как бы это сказать… свежее, что ли. Тут, похоже, от коллапса и года не прошло.

– Добыча, добыча! – восторженно завопили детишки и кинулись в недра торгового центра.

Там что-то посыпалось на пол, детские голоса принялись ожесточённо спорить, пытаясь разделить трофеи по справедливости, с учётом гендерного перевеса двух девочек над одним мальчиком. Я не прислушивался, но, судя по интонациям, шансов отстоять свои интересы у пацана немного.

– Туалет в конце зала! – крикнула им Аннушка.

– Пойдём, приготовим им еды, – это уже мне.

Оказалось, что у девушки тут перевалочная база. В подсобке стоят канистры с топливом, что очень радует, потому что бак уже скоро покажет дно; есть импровизированная кухонька с запасом питьевой воды и газовой плиткой.

– Следи за Донкой, – предупредила она. – Отдел с алкоголем налево от входа.

Вовремя сказала – ещё немного, и мы потеряли бы старушку, которую чуть удар не хватил от открывшегося изобилия. Она не успела стремительно накидаться только потому, что её парализовала широта выбора – на полках в винном сотни бутылок с незнакомыми красочными этикетками. Пока она тянулась двумя руками в десяти направлениях сразу, я успел деликатно подхватить её под локоток и извлечь из алкогольного рая, несмотря на бурные протесты.

– Потом, потом, – уговариваю я её, – не время сейчас. Прихвачу тебе бутылочку, выдам вечером за моральную стойкость.

Сари, Тана и Ремсат – так зовут синеглазых подкидышей – натащили из отдела игрушек кукол (Сари и Тана) и пистолетиков (Ремсат). Девочки вывалили добычу на пол, категорически заявили, что они забирают это с собой или остаются тут, и убежали в одёжный отдел, примерить платьица. Ремсату было велено охранять кукол, раз уж у него теперь есть пистолетики, а за подружками не подсматривать, иначе ему вдвоём глазки выгрызут. Он, впрочем, и не рвался – расставив на полке пустые банки, начал увлечённо расстреливать их пластмассовыми пульками из пружинного револьвера. Похоже, детско-игрушечная промышленность тут была на высоте, у нас я таких даже в дорогих столичных магазинах не видел.

Аннушка сварила кашу, заправила её мясом из консервов. Прибежавшие на запах Сари и Тана оказались наряжены в кружевные платья вырвиглазной расцветки и чуть не убили Ремсата, обнаружив, что их куклы пополнили ряд его мишеней. Но, в конце концов, все были накормлены, напоены чаем с печеньем и угомонились. Мы с Аннушкой под страдальческим трагичным взглядом Донки открыли по баночке тёплого пива и уселись на улице, вытащив на парковку два складных стула.

– Попробую объяснить, – сказала девушка, отхлёбывая, – про синие глаза. Но сразу предупреждаю, сама знаю мало. Беда в том, что много не знает никто, а те, кто знает, не спешат делиться.

– Я смотрю, тут чего ни коснись, всё так.

– Именно, солдат, – кивнула Аннушка. – Знание – сила, часто в буквальном смысле, поэтому если кто чего случайно узнал, то он не спешит рассказать об этом всему миру. Есть Библиотека, там адова прорва книг обо всём на свете, но это мало помогает, потому что, чтобы что-то в них найти, надо знать, что искать. И где. И как.

– «Правильно сформулированный вопрос содержит половину ответа», – процитировал я подслушанный где-то афоризм.

– В том-то и дело. А где её взять, эту половину? Есть учёные, которые посвятили жизнь загадкам Мультиверсума, но загадок больше, чем учёных, да и ответы они дают либо разные, либо непонятные, либо и то, и другое. Поэтому я тебе сейчас изложу несколько фактов, в которых все более-менее сходятся, а вот с объяснениями дело обстоит куда хуже.

– Внимательно слушаю, – отсалютовал я ей банкой.

* * *

Из рассказа Аннушки я сумел уяснить (не факт, что верно), приблизительно следующее.

Феномен синеглазых детей плотно связан с главной бедой Мультиверсума – коллапсами срезов. Одна из граней этой проблемы как раз в том, что никто, собственно, не понимает, почему они происходят. Практически ни одна выведенная закономерность не является абсолютной, из всех правил есть исключения, на каждый пример есть контрпример, на каждый довод – контрдовод, и потому у каждого учёного своё мнение. Чаще всего (но не всегда) коллапс происходит в технологически развитом густонаселённом срезе. Чаще всего (но не всегда) он принимает форму тотальной войны. Чаще всего (но не всегда) она ведётся всеми средствами массового поражения, доступными там, и приводит к массовому вымиранию населения. Это логично было бы списать на общую порочность человеческой природы – мне ли не знать, как люди любят воевать и как тяжело остановиться, начав? Воронка положительной обратной связи «не забудем, не простим» втягивает больше и больше людей, раскручивает мясорубку взаимного истребления до полного исчерпания ресурсов воюющих сторон, после чего их обычно (но не всегда) доедают стороны не воевавшие. Охотно верю, что, при наличии средств тотального поражения это приведёт к результату, наблюдаемому при коллапсе. У нас уже который год на грани мир качается. Однако не всё так просто. И вот тут-то мы подходим к феномену синеглазок.

Коллапсы, в отличие от обычных человеческих усилий, направленных на истребление сородичей по виду, сопровождаются явлениями космологического характера. Это позволяет учёным утверждать, что они имеют некую сквозную, единую для всех срезов и внешнюю по отношению к ним причину. Первое – незадолго до коллапса происходит своего рода «капсуляция» мира. Туда больше нельзя попасть через кросс-локусы и реперы. По Дороге можно, но сложнее, чем обычно. Не всякий глойти потянет, а без резонаторов вообще почти никакой.

– Я как-то раз провела, – сказала Донка, – чуть головушка не лопнула. Пила потом две недели, не приходя в сознание. Видели бы вы, как выглядит снаружи коллапсирующий срез…

В общем, не то одновременно с этим, не то раньше, не то позже, в предколлапсном мире некий ребёнок обнаруживает, что глаза его посинели. Чаще всего (но не всегда) это подросток, то есть некто в возрасте тринадцать – семнадцать лет. Чаще всего (но не всегда) это подросток, переживший большую личную трагедию. Чаще всего (но не всегда) после этого коллапс переходит в конечную фазу, которая чаще всего (но не всегда) приводит к стремительному вымиранию населения. Чаще всего (но не всегда) сам синеглазик к факторам коллапса иммунен и погибает в самом конце. Чаще всего (но не всегда) его уничтожение приводит не к прекращению, а ускорению коллапса. Чаще всего (но не всегда) его изъятие из гибнувшего среза даёт тому шанс выжить.

Синеглазок как только не называют: «дитя боли», «фокус коллапса», «око бури», «ядро кристаллизации фрактала» и даже «личинка Хранителя». Последнее связано со стойким поверием, что, если такой ребёнок переживёт коллапс своего мира, то превратится в мистического метадемиурга – Хранителя.

– А разве это не так? – удивилась Донка. – Я сто раз слышала.

– Ни хрена, – зло ответила Аннушка, – уж поверь, я знаю точно. Хранители – это совсем другая история.

– Да ладно, – засомневалась глойти, – откуда ты можешь знать? Если синеглазика из среза не вытащили, то никак невозможно узнать, чем там дело кончилось. Может, он там созрел, как птенец в яйце, потом вылупился и улетел. Тут-то срез и открылся. А что, если, – она обвела рукой безлюдный пейзаж, – это пустая скорлупа вылупившегося Хранителя?

– Просто я встречалась с Хранителями, – мрачно ответила Аннушка. – Ими становятся совсем иначе.

– Ты встречалась с Хранителями? – Донка от такого заявления выпала в осадок, а я, вот, нет. Понятия не имею, кто это.

Что же касается синеглазок, то с ними всё ещё сложнее. Ими занимается некая Конгрегация – подразделение какой-то «Церкви Искупителя». Объяснять, кто все эти люди, Аннушка отказалась. При Конгрегации Школа Корректоров, в неё свозят изловленных синеглазок, обучают и отправляют спасать следующий срез. В силу своей природы они могут находить миры в коллапсе, проникать туда, наводиться на «око бури» и вытаскивать его оттуда, прекращая процесс. Работа опасная, а с учётом того, что большинство этих «корректоров» весьма молоды – смертельно опасная. Представьте себе, как один травмированный подросток пытается найти в гибнущем мире другого, не менее ушибленного – ну что тут может пойти не так, верно? В силу этого обстоятельства до зрелых лет корректоры доживают нечасто, взрослый корректор не уникум, но определённо редкий кадр.

Конгрегация утверждает, что только благодаря её деятельности Мультиверсум вымер ещё не весь, но Аннушка почему-то относится к этому утверждению крайне скептически. И вообще, кажется, сильно их всех не любит. Хотя признаёт, что для детей вариант не худший.

Дело в том, что синеглазки находятся в сложных отношениях с Мирозданием. Тот коллапс, который вокруг них не случился, никогда не оставит их до конца. Прежде всего, им нельзя возвращаться в родной мир – там всё сразу начнётся заново. Но и в других мирах без гарантий – коллапс к ним так и тянется. Если же их собрать в одном месте, то неприятностей точно не оберёшься. Школа Корректоров расположена в специальном защищённом срезе, большинство корректоров там живут всю свою жизнь, чаще всего не особенно долгую. А если нет, то выбирают срезы, где коллапс уже произошёл и терять нечего.

Есть и другие минусы в том, чтобы иметь синие глаза, но о них Аннушка рассказывать не пожелала, заявив, что и так до чёрта времени потратили. Плюсов же, с её слов, всего один, и тот сомнительный – опытный корректор, ухитрившийся протянуть в этом статусе достаточно лет, обретает уникальную свободу, позволяющую ему перемещаться по Мультиверсуму не будучи привязанным ни к каким артефактам или метаобъектам, включая кросс-локусы, реперы и пресловутую Дорогу. Просто пешком.

– Утомительно, – сказала Аннушка, – но иногда полезно.

– Так я не понял, – уточнил я, – выходит, ты всё-таки корректор?

– Нет, – ответила она сердито. – Я курьер. А теперь лови этих малолеток, пихай в машину и поехали уже. Этому миру терять нечего, но нам лишние неприятности ни к чему. Четыре пары синих глаз в одном месте – я даже и не знаю, когда такое видывал Мультиверсум. Давайте не дожидаться, чем дело кончится.

Но мы всё-таки дождались.