Текст книги ""Та самая Аннушка". Часть вторая: "Это ничего не значит" (СИ)"

Автор книги: Павел Иевлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Уверена?

– На все чёртовы сто! Кстати, ещё соточку я бы…

– Тогда «пикник на обочине»! – сказала Аннушка неожиданно серьёзно.

– Это что за нафиг?

– Игра такая. Не для всех. Только для по-настоящему крутых Людей Дороги.

– Ха, тоже мне проблема. А выпить ещё купишь?

– Непременно. В этом и суть. Мы с тобой выходим на Дорогу, но никуда не идём и не едем. Садимся на обочине и пьём. Кто первый не сможет удержать в башке Фрактал, тот проиграл.

– Говно вопрос! На что играем?

– Ну… давай на желание.

– В койку не пойду! Нет, будь ты мужиком…

– Кроме койки.

– Тогда погнали! Где там наш спортивный снаряд?

– Дмитрос! – закричала Аннушка. – Ещё бутылку нам с собой!

– Ща, в сортир сгоняю, и готова! – Донка встала, пошатнулась, схватилась за край стола, но утвердилась на ногах и к туалету пошла почти ровно. Увидев наклонившуюся к столу Хлою, не удержалась и звонко хлопнула по обтянутой кожаными штанами заднице.

– Экую жопень отрастила!

Хлоя даже головы не повернула, продолжая собирать посуду. Привыкла.

– И пару стульев складных дай, – попросила Аннушка, когда бармен принёс ей бутылку. – Рюмки верну потом, не бойся.

– Зря ты, – сказал Дмитрос, – совсем мала́я же.

– Не сцы, я её вытащу. Зато если продержится, будет крутейшей глойти на Дороге. А что мала́я – так и надо. У взрослых мозги твердеют.

– Тебя так же учили, да, синеглазка?

– Меня, Дмитрос, учили куда жёстче. Так что отвали, я знаю, что делаю.

– Как скажешь, ага́пи му. Ты всегда знаешь, что делаешь.

– Хотя лучше бы ты знала, зачем, – добавил он, глядя ей вслед.

* * *

Аннушка, прихватив бутылку, рюмки и два складных стула, направилась к выходу, где уже нетерпеливо подпрыгивает весёлая Донка.

– Куда пойдём?

– Поедем, – поправила её Аннушка, – недалеко, не волнуйся. Просто не хочу, чтобы люди были рядом.

– Ты меня куда-то заманиваешь, что ли? – подозрительно спросила девочка.

– А что, ты, типа, откажешься?

– Нет, конечно. У тебя же бутылка! Но учти, что я не такая наивная, и всё вижу!

– Садись, – Аннушка открыла перед ней дверь чёрного пикапа. – Прокатимся чуток. Ох, как же хорошо, что тут можно садиться за руль пьяной! Я прилично набралась, оказывается.

– А что, где-то нельзя? – поразилась Донка. – Что за дикие места?

– Помотаешься по Мультиверсуму, ещё и не такое увидишь.

Аннушка завела мотор, погоняла его пару минут на холостых, потом воткнула передачу и решительно нажала на газ.

– Ух, ты здорова́ гонять! Правду рассказывают, что ты самый быстрый курьер на дороге! – сказала Донка восхищённо, когда они остановились. – А где это мы?

– Да нигде, в общем. Просто старое шоссе. Ты же глойти, тебе так легче на Дорогу выйти.

– А тебе?

– А мне пофиг, – Аннушка вытащила из кузова складные стулья, поставила их на обочине. – Присаживайся.

– Ну, наконец-то! А то ты так меня прокатила, что я чуть не протрезвела с перепугу!

– Понравилось?

– Не то слово! Ночь, луна, пустыня, и мы по ней как ненормальные – вжу-у-ух! Крутенечко вышло.

Донка села на стульчик и сложила руки на коленях, как примерная школьница. Потом подняла одну, подперев второй локоть, и спросила:

– Доночка заслужила рюмочку?

– Чуть позже, – ответила Аннушка, садясь напротив. – Давай, выходи на Дорогу.

– Но как? – удивилась та. – Резонаторы-то на машине…

– Нет на ней резонаторов.

– Тогда как ты…

– Не думай, как я. Иди как ты. Ты – глойти. Резонаторы – костыли. Тебе они не нужны, поверь, иди ножками.

– Но я же сижу!

– Сидя иди. Закрой глаза, представь, что ты в машине, что ведёшь караван.

– Кажется, для такого я маловато выпила, – сказала девчонка с сомнением в голосе. – Но я попробую.

Она зажмурилась, сосредоточилась, засопела…

– Выход! – резко сказала Аннушка, несильно толкнув её в плечо.

Луна моргнула и исчезла. Вокруг упал туман.

– Ух ты, – сказала Донка, – и правда, получилось. Не знала, что так можно!

– Так нельзя, – покачала головой Аннушка, – но иногда надо.

– Тогда выпьем!

Разлили, держа рюмки на весу, выпили.

– А тут прикольно. Туман такой…

– Тут нет тумана.

– Но я его вижу!

– Вот именно.

– Ничего не поняла, наливай ещё.

Разлили, выпили.

– Почему мне так странно? – спросила Донка. – Как будто холодает, что ли. Или кто-то смотрит в спину нехорошо…

– Это Изнанка. То место, по которому идёт Дорога. Она заметила тебя и, если позволить, выпьет душу. Душу выпьет, тело выкрутит, сделает своей.

– Серьёзно, твари правда существуют?

– Скоро узнаешь. Давай ещё по одной.

Бутылка большая, на литр, край горлышка чуть постукивает по рюмке.

– Что-то у меня руки дрожат, – пожаловалась девочка. – Холодно тут.

– Тут не холодно. Тут никак. Это Изнанка тянет твою жизнь, поэтому кажется, что мороз.

– Эй, звучит стрёмно! Я так не простыну?

– Ты так умрёшь.

– Ты шутишь?

– Всё зависит от тебя. Хотела крутую хрень для взрослых? Наслаждайся.

– И что мне делать, блин? Меня как будто в ледяную воду опускают! Налей скорее ещё!

Аннушка разлила, Донка торопливо выпила.

– Что-то не помогает!

– Ты глойти, – терпеливо повторила девушка. – Дорога – это ты. Пойми, не ты внутри неё, а она внутри тебя. Дорога существует, пока есть люди, у которых она в голове. Но когда под твоей тощей задницей резонаторы жрут тьму из зоров, ты этого не поймёшь. Дорогу понять можно только так, на обочине.

– Это не просто игра?

– Нет. Это испытание. Ты либо сдохнешь, либо станешь другой.

– Как ты?

– Нет, как я не станешь. Таких больше нет и не надо. Станешь настоящей глойти. Той, кто видит сквозь туман.

– Блин, туман, кажется, и правда того… – нервно огляделась Донка. – Но мне совсем-совсем не нравится то, что я за ним вижу! Боюсь, что, когда он рассеется окончательно, я конкретно двинусь башкой!

– Ты глойти, для вас это нормальное состояние. На вот, выпей ещё, помогает.

Чокнулись, выпили.

– Знаешь, – сказала девочка через какое-то время, – кажется, уже не так холодно. Я, похоже, могу это как-то держать в стороне. Ну вот это, жадное, холодное, злое…

– Оно не злое, – пояснила Аннушка, – оно голодное. Место низких энергий, всё живое ему еда. Или, точнее, топливо. Изнанка не ест нас, а разряжает, как батарейку. Резонаторы обманывают её, подсовывают вместо людей зоры. Но нам не нужны зоры, мы можем просто не поддаваться.

– А что за жуткую херню я вижу вокруг?

– Она не жуткая, – спокойно объясняет девушка, – просто слишком… настоящая, что ли. Изнанка первична относительно срезов, она как экран, на котором показывают фильм. Обычно мы смотрим фильм, но его на самом деле нету, просто игра теней, а вот экран – тот реален.

– Вот эта сраная жуть – экран?

– Нет, это его обратная сторона. Изнанка. Люди просто не умеют видеть мироздание таким, какое оно есть. Но глойти могут. Настоящие глойти. Давай, ещё рюмочку.

– Чёрт, не верю, что говорю это… А мне точно не хватит?

– А кто обещал перепить Аннушку?

– Блин, ладно, давай. Ух, и правда, легче как-то… Реально легче! Чёрт, да я теперь вообще трезветь не буду! На всякий случай!

– Привыкнешь. Я же привыкла. Ну, или нет, как повезёт. Но ты увидела, а значит, прежнюю Донку забудь, нет её больше.

– Тогда лей ещё! Выпьем за её упокой.

Разлили, выпили. Не чокаясь.

– Слушай, меня спьяну таращит, или там что-то движется?

– Движется, – кивнула Аннушка.

– Блин, страшно представить, какая хрень может водиться среди такого… – Донка показала вокруг пьяным жестом и чуть не упала со стула. – Фигассе, я набралась! Но ты не надейся, я ещё столько же могу!

– Верю-верю, – ответила девушка, разливая. – За Донку, настоящую глойти!

– За неё! То есть меня, то есть, ты поняла… Ой, они сюда идут! Кто это?

– Твари Изнанки. Ты спрашивала, бывают ли они? Вот, любуйся.

– Божечки, какая жуть! Что они такое?

– То, чем стала бы ты, если бы не справилась. Так выглядят застрявшие на Изнанке люди.

– Трындец… Ничего страшнее в жизни не видела! Они дохлые, или как?

– Кто знает? Скорее всего, что-то между. Умерли, но не до конца.

– Они могут до нас добраться?

– Да, если ты их подпустишь.

– Я? Да ты офигела? Я щас обоссусь от ужаса! Сама не подпускай!

– Это твоё приключение, – пожала плечами Аннушка, – но если они до тебя доберутся, то сожрут. Я предупреждала, что всё всерьёз.

– Ну, охренеть, предупреждала она! Я на такое не подписывалась! Я щас сама сдохну, от страха!

– Тогда станешь такой, как они.

– Да что ты за человек такой? Совсем тебе бедную Доночку не жалко? Налей тогда ещё.

Звякнуло стекло, забулькала водка, Донка схватила рюмку не глядя и вылила в рот. Она смотрела на то, как медленно обступают её твари – серые, голые, мерзкие, безглазые, но всё равно отвратительно похожие на людей.

– Боже, что это на нём?

– Лифчик, кажется. Так что не «на нём», а «на ней». Прочный какой, всё остальное истлело, а он так и висит. Только на поясе. Сполз, наверное.

– Ох, чёрт, чёрт, чёрт… а у меня и лифчика-то нет! Не ношу, мешает… Буду совсем голенькая и страшненькая!

– Прекрати, не паникуй. Пока ты их не боишься, они не тронут.

– Но я их боюсь, боюсь, я их трындец как боюсь! Божечки, мне надо в туалет!

– Терпи. Тут осталось-то граммов двести, не бросать же?

– Ох, и правда… Наливай быстрей!

Звякнуло, забулькало.

– Да, так легче… Главное – не трезветь, не трезветь, никогда-никогда, совсем-совсем, Доночка клянётся быть пьяненькой до конца дней своих, аминь, только не пугайте её так больше! Там есть ещё?

– На раз разлить.

– Божечки, так разливай, чего ты ждёшь?

Звякнуло, забулькало.

– Ох, ну я и нарезалась!

– Больше не хочешь?

– Ох, кажется нет…

– Ну, пошли тогда, чего сидишь?

– Куда?

– Обратно, в срез, к машине.

– А как?

– Ну, как ты с Дороги выходишь? Вот так же.

– Так что, получается, я в любой момент могла просто выйти?

– Разумеется.

– Вот же я дурочка пьяненькая! Ох, пошли же отсюда быстрее!

Моргнуло, зажглась луна. Девчонка мухой метнулась за машину, присела, послышалась журчание.

– Ох… Какое облегчение. И что теперь?

– Покатаемся?

– По ночным пустошам с бешеным и в сопли пьяным водителем? Да вообще не вопрос! Всё страшное я сегодня уже видела! Давай, гони! Жми на полную! Не стесняйся!

Ближе к полуночи гонка под луной закончилась, сменившись плясками на открытом танцполе возле бара, к которому они вернулись, и новой бутылкой, потому что от танцев они слегка протрезвели. Потом была драка, в которой Аннушка пинала какого-то пузатого, одетого как байкер мужика, потому что тот хотел лишнего от её новой подружки, а та была не против лишнего, но не с ним. Потом Донка целовалась в углу с симпатичным контрабандистом, а Аннушка в очередной раз отвергла притязания Дмитроса, потому что она девушка принципиальная, и если сказала «нет», то, как минимум не сегодня. А когда бар уже начал готовиться к закрытию, и они обнялись на прощание в коридоре на втором этаже перед тем, как разойтись по комнатам (Донку ждал в кровати «тот симпатяшка», а Аннушку никто не ждал, не сложилось), девчонка спросила:

– Так я выиграла спор, или нет?

– Давай считать, что выиграла, – великодушно согласилась Аннушка. – Ты неплохо держалась. Желание за тобой. Кроме постели!

– Кроме постели!

И они, расхохотавшись, разошлись.

* * *

– Ох и бодунище у меня был на следующий день! – сказала бабуся, допивая чай. – Чуть не сдохла. Сейчас бы сдохла, наверное… Молодость, молодость…

– И какое желание ты ей загадала?

– Знаешь, с тех пор так случая и не было. Мы пересекались потом несколько раз, тусовались, выпивали, участвовали в паре авантюр, но мне как-то не было от неё ничего нужно. Тогда.

– А сейчас?

– А сейчас она и так знает.

Глава 21
Игра в Хранителей

Снаружи бар выглядит как большой салун из старых вестернов – вплоть до распахивающихся в обе стороны дверей, через которые в кино красиво вылетают спиной вперёд пьяные ковбои. Двухэтажный основательный деревянный дом у дороги, вокруг сараи, палатки, обширная и почти пустая парковка, крытые прилавки импровизированного рынка, небольшие домики крошечного, домов на десять, посёлка.

– Как-то тут пустовато, – сказал я Донке, вылезая из машины. – С твоих слов показалось, что место бойкое.

– Так лет сколько прошло, служивый, – закряхтела бабуся, разминая поясницу, – и я не та, и Мультиверсум не тот…

Мы решили, что Аннушка, напомнив глойти об их первой встрече, имела в виду именно это место.

Внутри видны следы былой роскоши: большой обеденный зал, сцена с микрофоном и колонками, выгородки отдельных кабинетов. Почему «былой»? – Половина площади просто пустует. Столиков всего десяток, хотя поместилось бы полсотни. Интерьер балансирует на грани между винтажностью и обшарпанностью, занят всего один стол – там неторопливо питается кто-то похожий на охотника-траппера. За стойкой средних лет мужчина в потёртом котелке. Татуированный, с хищным чеканным профилем, он кинул на нас равнодушный взгляд и вернулся к чтению толстой книги.

– Это и есть знаменитый Дмитрос? – спросил я у Донки, когда мы расположились за столиком.

– Дмитрос пате́рас му, – сказал тот, услышав, – мой отец. Я Геннадиос. Вы его знали?

– Она, – показал я пальцем на Донку.

– Да, я её, кажется, тоже видел. Давно. Ещё отец был жив. Очки приметные. Что-то закажете?

– У вас, я смотрю, не много посетителей?

– Сейчас никто особо не процветает, но как-то держимся. К вечеру народ подтянется, станет поживее. Не так, как при отце, но всё же. Так что насчёт заказа?

– Мы бы поели.

– Оли, подойди! – крикнул в подсобку Геннадиос. – Выпьете?

– Я бы заказал кружечку пивка, – согласился я.

– А я… – оживилась Донка.

– А даме какого-нибудь сока, если несложно.

– Ну, блин, служивый!

– Побудь пока трезвой. Мало ли как пойдёт, может, придётся сваливать.

Официантка совсем молодая и явно не может быть той самой Хлоей, но корма, обёрнутая белым фартуком, у неё, видимо, фамильная. Впечатляет.

– Я Олимпия, – представилась она. – Есть свежая кабанятина. Петрос только что принёс.

Девушка показала через плечо на траппера.

– К ней могу сделать картошки, или просто подать лепёшек. По времени одинаково, мясо всё равно жарить. Есть зелень и домашний сыр.

– Тогда мне лепёшек.

– Мне тоже, – вздохнула Донка, тоскливо глядя, как бармен наливает пиво. – А Хлоя больше не работает?

– Му яйя? Бабушка? – удивилась официантка. – Нет, и давно уже. Печёт лепёшки дома. Вы знакомы?

– Ну, так… – вздохнула Донка. – Иногда по жопе шлёпала. Вряд ли она меня вспомнит. Надо же, Хлоя – бабушка… Божечки, какая же я стала старенькая!

Геннадиос выставил на стойку кружку пива, и я переместился туда, чтобы не травмировать Донку.

– Куда едете, если не секрет? – спросил он. – Теперь через нас мало маршрутов. Или вы на игру?

– Ждём человека одного, – сказал я, – надеемся встретить тут, так что можем задержаться на какое-то время. Я слышал, у вас можно остановиться?

– Да, на втором этаже комнаты, без проблем. Почти все пустуют. Если решитесь, скажите Олимпии, она застелет кровати.

– А что за игра?

– Вечерами собираются люди, играют в кости. С тех пор, как караванная тропа заглохла, только с того и живём. Отец бы не одобрил, но деваться некуда, времена пришли тяжёлые.

– Дмитрос не любил азартные игры?

– Отец не любил тех, кто в них играет. Так себе публика, говоря между нами. Так что, если вы не готовы к большим ставкам, то лучше даже не садитесь.

– Серьёзная игра? – спросил я, пробуя пиво. Оно вполне ординарное, но холодное, что само по себе хорошо.

– Достаточно серьёзная, чтобы за отказ платить прострелили башку. Нам пришлось завести небольшое кладбище неподалёку. Похороны оплачивает выживший, так что не увлекайтесь.

– И на что играют?

– По-разному. Товар ставят, деньги, золото, артефакты, снаряжение, машины, оружие… Но могут расплатиться и пулей в лоб. Отец такой народ в бар не пускал, но…

– Да-да, понимаю, – кивнул я, – времена тяжёлые. Такую валюту примут как ставку?

Я положил на стойку стопку серых карточек.

– Топливные талоны Терминала? – ничуть не удивился Геннадиос. – Да, ходовая вещь. Бензин всем нужен. Я тоже их принимаю.

– Тогда возьмите за обед, ужин и ночлег за двоих. Вперёд, а то вдруг проиграюсь?

– Хотите всё-таки сыграть? – спросил бармен с некоторым разочарованием. – Ну, смотрите, я вас предупредил.

Он отделил от стопки карточку самого малого номинала, смёл в карман.

– У вас остаётся на пару дней жилья с питанием, если не будете много пить.

– Я не буду, а спутнице моей, пожалуйста, не наливайте без моего разрешения. Она не умеет вовремя остановиться.

– Как скажете. Вон, Олимпия несёт вам мясо. Приятного аппетита.

Мясо чуть жестковатое, но очень свежее, а потому вкусное. Зелень и лепёшки выше всяких похвал. Простая, но качественная еда. Жаль, что у здешней кухни не хватает клиентов и приходится устраивать игорный дом.

– Кстати, у этого заведения название есть? – спросил я мрачно жующую Донку. Воспоминания молодости, а главное, отказ в алкоголе, вогнали бабусю в глубокую меланхолию.

– Угу, – кивнула она, – называется «Ма́вро пу́ца».

– И что это значит?

– Дмитрос говорил, что из-за репера, типа, назвали.

– Из-за чего?

– Эй, как там тебя, Геннадиос? – позвала бабка. – Можно я служивому репер покажу?

– Да, конечно, там не закрыто, – кивнул он.

Донка подошла к выгородке в середине зала, которую я принял за кабинет для приватных пьянок, открыла дверь и сделала приглашающий жест.

Внутри столик, угловой диванчик и что-то массивное, укрытое тканью посредине. Бабуся решительно потянула тряпку, взлетело облако пыли, мы расчихались и были вознаграждены зрелищем торчащего из пола абсолютно чёрного цилиндра высотой мне примерно по грудь и диаметром в полтора обхвата. Я положил на него руку – странное ощущение. Он не холодный и не тёплый, не гладкий и не шершавый – никакой. Как будто он не весь здесь. Знакомо.

Я легонько попинал цилиндр протезом.

– И что это за штука?

– Репер, – ответила Донка. – Эти хреновины натыканы по всему Мультиверсуму, но никто не знает кем и за каким чёртом. Не то Первая Коммуна выточила, не то Ушедшие высрали из своих каменных жоп, не то сами Основатели лепили на досуге вместо куличиков.

– И зачем они нужны?

– Да хрен их разберёт. Раньше были ребята, которые умели перепрыгивать от одного к другому. Может, и сейчас есть, кто их знает. А профессор, с которым я трахалась, говорил, что это «гвозди, которыми скреплено Мироздание». Но он мне постоянно на уши лапшу вешал, показывал, какой он умный.

– А из чего они сделаны, он не говорил?

– Из Первоматери… или Первоматерии? Но я без понятия, что это. Мне от того умника было нужно выпить и потрахаться, а чушь всякую слушать приходилось так, в нагрузку. Помоги обратно закрыть…

Мы с Донкой подняли с пола тряпку и задрапировали ей репер.

* * *

К вечеру в баре действительно народу прибавилось. Мы закинули вещи в комнату, где жопастая Олимпия застелила нам две кровати, разделённые тумбочкой. Больше ничего нет, эконом-класс. Сортир тут на улице, душ – фанерная кабинка с чёрным железным баком наверху – там же. Но вода аж горячая, бесплатное местное солнце отлично заменяет электричество. При этом в зале горит свет, значит, какой-то генератор тут есть. Проводов на столбах я не видел.

Пока занимался гигиеной и обустройством, столики заняли почти все. Взял себе пива, заказал ещё кусок мяса с лепёшкой, Донка выбрала салат с сыром, оливками и помидорами, который тоже оказался весьма неплох. Оказывается, тут есть и культурная программа – древний, как говно мамонта, чёрный дед в шляпе и заношенном костюме выполз на небольшую сцену с гитарой и запилил гнусавым голосом длинный унылый блюз:

'Я прошёл по Дороге —

это было ненужной хернёй.

Я прошёл по Дороге —

это было ненужной хернёй.

Не знаю, живы ли боги,

но им похрен, что станет со мной.

Я водил караваны —

отсюда, туда и назад.

Я водил караваны —

отсюда, туда и назад.

И если боги здесь живы,

пусть поцелуют мой зад!

Один старый священник

заявил, что живу я не так.

Один старый священник

заявил, что живу я не так.

Когда в аду его встречу,

то скажу, что он полный мудак!

Я выпил водку и пиво,

И добавил немного вина.

Я выпил водку и пиво,

И насадил ещё сверху вина!

Мочевой пузырь скоро лопнет,

но душа всё ещё не полна!'

Певца никто не слушал, но его это ничуть не задевало. Полнозадая Олимпия разносила еду и пиво. Её, соблюдая семейную традицию, периодически хлопали по монументальной жопе, но так, без особого энтузиазма. Потом в пустующую часть зала вынесли большой низкий стол с бортиками и доску с мелом. К столу подтащили кресла, на них начали рассаживаться люди. Я подошёл, но садиться не стал, подпёр стену в сторонке. Погляжу, во что тут играют.

Народ за столом собрался разный. Из шести игроков трое, скорее всего, караванщики. Простая практичная одежда, обветренные лица, ухватки коммерсантов. Ставят они аккуратно, чётко оговаривая, сколько какого товара с них и что выставляет в ответ соперник. Четвёртый, высокий блондин средних лет, хорошо, даже, пожалуй, богато одет, длинное жёсткое лицо, на пальцах сложные перстни. За его спиной молодой парень с явными признаками семейного сходства, сын, наверное. В строгом костюме и какой-то напряжённый, держится как бодигард, и под пиджаком слева что-то характерно выпирает. Пятый наряжен как припанкованный тракторист – в засаленной кепке и потёртом, но щеголеватом пиджаке, увешанном по лацканам кучей трэшовых украшений, вроде холощёных патронов, натёртых до блеска гаек, цепочек, невнятных жетонов, потёртых значков и прочего мусора. Татуировки, борода, цепкие прищуренные глаза и въевшийся след от защитных очков вокруг них. Закатанные рукава открывают мощные короткопалые руки. Так выглядят те, кого называют общим словом «рейдеры». Кочующий дорожный криминал разной степени отмороженности. За его креслом стоит такой же, но помладше. У того в самодельной кобуре обрез двустволки, и весь он какой-то дёрганный. Шестой, точнее шестая – пожилая женщина в золоте и ярких тряпках, здорово смахивающая на цыганку. Эта без охранника, но в её пёстрой многослойной одежде можно хоть пулемёт спрятать.

Впрочем, игра идёт мирно. Крупье нет, стаканчик с костями переходит по часовой стрелке, игроки трясут, выбрасывают. Пять костей, оценивается не выпавшее число, а комбинации, как в покере. Результат переводится в очки, комбинация и сумма записываются мелом на доске. Выглядит несложно.

Донка пояснила, что игра называется «Хранители», и слегка просветила в правилах. Наивысшая комбинация – «Хранитель», если все кости выпали одинаково, причём с первого броска. Это однозначный выигрыш, даже на первом ходу, победитель забирает банк. Кости можно один раз перебросить, если комбинация не устроила, но со второго броска она будет стоить дешевле. Тот же «Хранитель» на втором броске называется «Малым Хранителем», и игру уже не выигрывает, хотя приносит максимум очков – шестьдесят. Четыре одинаковые кости – «Основатель», это сорок пять очков на первом броске и сорок на втором, три и пара – «Ушедший», тридцать пять и тридцать, последовательность из пяти – «Коммуна», двадцать пять и двадцать. Если комбинаций не выпало, то игрок записывает себе сумму чисел с выпавшей пары или самое большое число с грани.

Побеждает набравший больше всего очков. Проиграв, можно расплатиться и выйти, либо поднять ставку и идти на следующий круг. На старте ставки минимальные, с первого круга ушёл, мрачно бурча, только один торговец, но на его место сразу сел другой. На каждом круге банк растёт, из первоначальных игроков осталась цыганка, белобрысый хлыщ и один из торговцев – ему неплохо пёрло, но от размера ставок он уже заметно нервничал. Рейдер, проигравшись, злобно матерился, его нервный напарник лапал обрез, но обошлось – его ставка разошлась по оставшимся игрокам, увеличив банк, а на его место сел мужчина с военной выправкой и неприятным взглядом. Он поставил на кон резную шкатулку, содержимое которой оценил белобрысый, подтвердив, что оно соответствует выросшим ставкам. Зрителям, к сожалению, не показали, что там, но белобрысый оживился, в глазах его, до того полусонных, появился интерес. Он выставил на стол ещё несколько золотых монет, увеличив уже стоящий перед ним столбик. Уравнял, значит.

На следующий круг освободившееся место занял я. Можно было бы подождать ещё, но начал опасаться, что моего скромного капитала не хватит для входной ставки. И действительно, еле уложился, карманы опустели. Повышать мне нечем, но я и не собираюсь. Мне деньги нужны, а не нервы пощекотать.

Все кинули по одному кубику, у военного выпала единица, он и начал. Потряс кости в стакане, выбросил три четвёрки и две двойки – «Ушедший», тридцать пять очков. Перебрасывать не стал, от добра добра не ищут. За ним метнула цыганка – нет комбинации. Перебросила – и снова нет. Выругалась на своём, непонятно: «Кар тути андэ кэрло». Записала себе пару – две двойки, четыре очка. Торговцу снова пропёрло – на первом броске не взял ничего, зато на втором выхватил «Основателя». На доске ему записали сорок. Ещё один торговец, из новых, пробурчал что-то про шулерство, но тихо, под нос. Он оба броска проехал мимо комбинаций, записав себе пять очков. Белобрысый выкинул последовательность – от единицы до пятёрки, перебрасывать не стал, двадцать пять тоже неплохо для начала. А потом стакан перешёл ко мне, я его небрежно потряс, перевернул, поднял – пять шестёрок, «Хранитель», игра окончена, всем спасибо, все свободны.

– Джа пэ кар! – сплюнула цыганка. – Тэ курэ́л тут джюкло́! Она бросила на стол свою ставку (три повязанных синими нитками на манер шарфов деревянные куколки), встала и пошла к бару. Там она громогласно потребовала водки.

– Продолжаем? – спросил белобрысый, глядя на меня. – Теперь вам есть чем поднять ставку.

– Нет, благодарю, – отказался я, вставая. – Я закончил. Забираю банк, спасибо за приятный вечер.

– Какого хрена? – спросил военный. – Так дела не делают. Я не согласен.

– Это не дела, это игра. Я ведь не нарушаю правил?

– Нет, формально нет, – кивнул белобрысый. – Но я понимаю недовольство игроков. Дать возможность отыграться – своего рода традиция.

– Какого хрена, парень? – присоединился к ним удачливый торговец. – Это не спортивно, чёрт побери!

– Я не люблю спорт. И не чту традиции, – ответил я, немного демонстративно поправляя пистолет.

– Да на кой чёрт тебе мой товар вообще? – возмутился торговец неудачливый. – У тебя же каравана нет!

– Я готов рассмотреть выкуп товарных ставок за наличные, ответил я. – С большим дисконтом. У меня нет цели кого-то обидеть или разорить. Я буду там, за столиком.

Донка в это время торопливо сгребает со стола банк, в значительной степени состоящий из предметов, ценность и предназначение которых мне неизвестны. Скажем, почему игроки приняли как ставку деревянные куколки с нитками? Цыганка начала с одной, потом добавляла, сейчас их три. На мой взгляд, просто куски дерева, но по какой-то причине стоят прилично, ведь я эту ставку уравнял всем своим капиталом, оставшимся с реализации Мироновского каравана.

Цыганка, к моей досаде, выкупать их отказалась:

– Тэ скари́н ман дэвэ́л! Забирай! И не тяни, я тут не ночую! Бармен, ещё сто!

Я не понял, чего не надо тянуть и откуда, но на всякий случай кивнул.

Оба торговца не подвели – проругавшись, подошли к столику, присели и через каких-то полчаса свирепого торга выкупили свой товар. Как я понимаю, примерно за половину реальной цены, но мне действительно нет смысла с ним возиться. Я даже не знаю, что именно выиграл, потому что на столе лежали только расписки. Я в них ничего не понял, но отчаянно блефовал, делая вид, что иду им навстречу просто по доброте душевной. Стопка топливных карточек в моем кармане стала значительно толще, мы выпили с караванщиками мировую, они подтвердили, что не имеют ко мне претензий и ушли.

Их сменил военный, проигравший шкатулочку. Он сразу назвал цену выкупа, которая меня приятно порадовала. Практически столько же, сколько ставил я, то есть приблизительно полную, без дисконта, оценочную стоимость.

– Нет проблем, – сказал я. – Забирайте.

– Есть проблема, – сказал подошедший белобрысый. – Этот лот выкуплю я.

– Это ещё почему? – набычился военный.

– Он мне нужен.

– Мне кажется, у первоначального владельца должен быть приоритет, – покачал головой я.

– По традиции, ставки выкупаются по аукционному принципу, – не согласился белобрысый.

– Молодой человек заявил, что не придерживается традиций, – возразил военный.

– Я дам в два раза больше, – настаивает белобрысый. – Кроме того, я не требую вернуть мою ставку, хотя она в золотых эрках и идёт в полтора номинала.

– Мне надо сказать ему пару слов наедине, – заявил военный.

– И мне, – тут же откликнулся его соперник.

– Я первый!

– Не возражаю.

Пижон отошёл в сторонку и встал с видом полной уверенности в себе, а военный наклонился ко мне и сказал:

– Отдашь ему – грохну!

Сел за соседний столик и как бы случайно откинул полу френча, открывая кобуру. Белобрысый присел рядом и сказал мне на ухо шёпотом:

– Отдай мне, или все узнают, как ты выиграл.

– Лот уходит вот этому господину! – громко объявил я и подвинул к нему шкатулку.

– Ты покойник, – сказал военный и вышел из бара.

– Откуда вы знаете? – спросил я.

– Я своего рода специалист по артефактам.

– Учёный?

– Нет, скорее, коллекционер. Но ты рисковал… О, мы же не представлены. Андрей.

– Лёха.

– Ты рисковал, Лёха. Не один я знаю, как усиливаются некоторые артефакты в присутствии репера.

Тут у него преимущество, я ничего такого не знаю. Честно говоря, не ожидал выиграть первым же броском, ведь предварительных испытаний не проводил. Сделал лицо тяпкой, пожал плечами.

– Если захочешь продать, обращайся. Настаивать не буду, один такой комплект у меня уж есть, разве что на обмен пригодится.

– Благодарю за предложение, но он не мой. И не комплект.

– Как скажешь. Кстати, тот парень, по-моему, хочет тебя грохнуть.

– Да, он так и сказал. Буду держаться осторожнее.

– Тогда самое время. Он собирается это сделать прямо сейчас.

Я развернулся ко входу, где давешний военный, зайдя с улицы, вскинул карабин. Удивился, что чуйка не отреагировала, а потом понял, что мне ничего и не угрожало, потому что вошедшая за ним Аннушка со всей дури врезала ему прикладом по башке. Прикладом моей собственной винтовки, кстати.

– Зря ты её в машине бросил, – пояснила она, – там цыгане уже нацелились на багажник, я вовремя успела. Спёрли бы как здрасьте. А этому чего от тебя надо?

Она пнула рухнувшего на пол военного, убедилась, что тот без сознания, деловито вытащила у него из кобуры пистолет, подобрала винтовку и подошла к столу.

– Привет, Аннушка, – вежливо поприветствовал её белобрысый. – Спор хозяйствующих субъектов. Кстати, на твоём месте я бы его пристрелил.

– На своём месте ты уже много кого пристрелил, Андираос, – кивнула она ему без всякой приязни.