Текст книги "Календарь Морзе (СИ)"
Автор книги: Павел Иевлев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Красота! – восхитился я вслух.
– Вам понравилось? – оглянувшись, я увидел, что за моим столиком с чашкой чая в руке сидит Александр Анатольевич.
– Пацан пришел к успеху, – пожал я плечами. – Он об этом всю жизнь мечтал – вот так, на глазах у всех, облив постылых скептиков прощальным презрением…
– Пойдемте, поможем врачам, – сказал Александр Анатольевич, поставив недопитый чай. – Машину я уже вызвал.
– В смысле?
– Ну, вы же не решили, что он действительно вознесся на свои галактические небеса?
СБ-шник пошел к каменному постаменту, я, все еще не очень понимая происходящее, двинулся за ним. От постамента равнодушно расходились зрители. Казалось, на их глазах только что произошло что-то совершенно банальное, вроде выступления уличных музыкантов, и теперь надо побыстрее смыться, пока не начали денег просить. Что-то во всех этих зеваках было странное, но я никак не мог уловить, что именно.
Малдер лежал, неловко подвернув ногу, на каменных ступенях и был, кажется, жив, но без сознания. Я взял его за руку, чтобы пощупать пульс, и из разжавшихся пальцев выпал овальный приборчик с кнопкой и лампочкой. Я рефлекторно подобрал его и положил в карман. Тем временем, Александр Анатольевич привел каких-то людей с носилками и в халатах, но отчего-то не очень похожих на медиков. Они ловко и без лишней суеты переложили Малдера на каталку и укатили в сторону подъехавшего автомобиля «скорой».
– Мощный талант в пареньке открылся, – сказал Александр Анатольевич. – Но организм не потянул. Ничего, полежит, отдохнет, будет дальше тарелки ловить…
– Где полежит-то? – спросил я, глядя вслед покидающей площадь машины «скорой».
– А где надо, там и полежит, – ответил СБ-шник уклончиво. – Хорошего вам вечера, Антон. Не теряйте визитку и не стесняйтесь звонить!
В «Поручике» играл Менделев. Прикрыв глаза, он выводил сложную гитарную партию с виртуозным перебором, пальцы так и бегали по грифу. Девушка рядом с ним поддерживала мелодию кларнетом. Она была одета как школьница из музыкалки – синяя юбка чуть выше колена, блузка и белые носочки под санадалики. Лицо как всегда закрывали длинные черные волосы, тонкие пальцы без колец и маникюра быстро перебирали клапаны инструмента. Музыка была мне незнакома, но по-хорошему трогательна. От нее хотелось то ли плакать, то ли вспоминать грустное. В зале затихли разговоры, прекратилось звяканье посуды – люди слушали.
Я поздоровался с Адамом в баре, взял у него стакан виски со льдом и присел за столик к Славику. Он молча кивнул, приветствуя мое появление. Менделев доиграл, раскланялся и ушел – я опять не уловил момент, когда он остался на сцене один. Вот только что была девушка с кларнетом, а вот уже один гитарист складывает инструмент в кофр.
– Ну, как твоя социология? – спросил я Славика.
– Я тут по заказу мэра проводил опросы…
– На предмет чего?
– Уровень удовлетворенности населения, – Славик был еще трезв, но как-то озадачен, что ли.
– И где ты нарисовал эту ватерлинию?
– Ты удивишься… – политолог нервно отхлебнул из стакана.
– Так низко?
– Так высоко!
– Ты серьезно? – удивился я.
– Вектор значений факторных индексов стремится в зенит. Я много где работал, через мои руки проходили кучи таких опросов – но я нигде не видел таких высоких индексов. Антон, люди счастливы!
– Застряв в вечном тринадцатом, среди нереального абсурда, без возможности покинуть город… Счастливы? Славик, херня какая-то твои индексы.
– Не скажи… Я сначала тоже так подумал – опросчики, мол, налажали, или вообще сами от балды проставили. Прошелся с опросными листами сам – та же картина.
– Но как?
– Вот стандартные тринадцать пунктов, типовой опрос, они все более-менее такие, – Славик вытащил из тонкого дорогого портфеля распечатанный лист и положил предо мной. – Вариантов ответа четыре, от «вполне удовлетворен», до «совершенно не удовлетворен», плюс нейтральный «затрудняюсь ответить». Ты, конечно, не целевая аудитория, но все же.
– «Личная безопасность и безопасность семьи», – прочитал я первый пункт. – Ну, семьи у меня пока нет, а лично огрести по физиономии я не очень опасаюсь. Так что поставлю: «Скорее, удовлетворен, чем не удовлетворен».
– Вот, – Славик снова приложился к стакану. – Абсолютное большинство горожан тебя поддержало. Преступность в городе почти нулевая в связи с отсутствием материальной заинтересованности. Пьяная драка – предел местного криминала. Если бы не смутные слухи о каких-то исчезновениях людей, индекс был бы еще выше. Читай дальше.
– «Материальное положение семьи»… Ну, если считать себя семьей из одного человека, то мне, в принципе, хватает. Но я не думаю, что люди могут быть довольны своим материальным положением. Всегда хочется больше…
– Не совсем так. Люди склонны в этом вопросе ценить, скорее, стабильность, чем перспективы роста. Если респондент точно знает, что завтра не будет хуже, чем сегодня, то он оценивает ситуацию как «скорее, удовлетворен». А тут, сам понимаешь…
– Ага, – согласился я. – Чего здесь как говна за амбаром – так это стабильности… Что там дальше? «Отношения в семье» – пропускаю…
– Стабильность в предыдущем пункте дает повышение индекса и в этом, – прокомментировал Славик. – Большинство проблем в семье связаны с финансовой нестабильностью. Жена хочет шубу, ребенок – «Айфон», муж не тянет, жена недовольна мужем, муж недоволен собой и жизнью.
– Понятно… «Возможность достижения поставленных целей» – это как?
– Допустим, ты хочешь стать из диджея директором по финансам. Если ты оцениваешь перспективу этого как достижимую – оценка высокая. Если это так же реально, как полететь на Луну – то низкая.
– Но я-то не хочу…
– В том-то и дело. В большинстве репрезентативных опросов в этом пункте провал – люди не очень-то оптимистичны в оценке жизненных перспектив. Но здесь ситуация ненормальная – респонденты показывают практически полную удовлетворенность. Я стал задавать дополнительные вопросы и понял, что они просто не ставят себе никаких целей, которые нельзя достигнуть за день. А если твоя цель днем вкусно пообедать, а вечером выпить у телевизора или, как максимум, сходить в «Поручика» – то и возможность ее достижения ты оцениваешь как высокую. Удовлетворенность полная.
– С ума сойти… «Наличие досуга» – ну, этого хоть жопой жуй, понятно.
– И ты не одинок в этой оценке! – Славик торжествующе пристукнул по столу стаканом. – У горожан с досугом все хорошо. Вкалывать незачем, никто особо не напрягается, сверхурочно не сидит, отработал как-то – и гуляй.
– «Творческая самореализация» – я всерьез заинтересовался опросом. – Ну, у меня-то с этим все в порядке, а у остальных?
– Это вопрос с самым малым индексом значимости, то есть большинство респондентов не считают данный аспект для себя важным. Но и с ним ситуация странная – обычно он колеблется где-то в районе 50%, а здесь – восемьдесят два!
– То есть все кинулись рисовать пейзажи и играть на скрипке?
– Нет, ничего такого. На дополнительные вопросы по этой теме респонденты отвечают крайне уклончиво, так что я думаю…
– Дело в талантах? – догадался я.
– Я склоняюсь к этой версии, – пожал плечами Славик. – Но тут социология бессильна.
– «Комфортный климат и хорошая погода», – прочитал я следующий пункт. – Куда уж лучше… «Социальный статус» – ну, если с целями все так хорошо… «Дружба и общение» – при наличии досуга… «Политическая обстановка» – ее просто нет, «экология» – идеальная, «социальная инфраструкура» – ну, мэр просто в лепешку разбивается… «Состояние здоровья» – а тут что?
– Ты знаешь, что смертность от естественных причин в городе нулевая?
– Серьезно?
– С тринадцатого июля ни один человек не умер от старости или болезни!
– Очешуеть…
– Теперь ты понимаешь, Антон? Мы живем в городе всеобщего счастья, где только мы с тобой чем-то вечно недовольны…
– Это требует выпить.
И мы выпили.
Менделев вернулся на вторую часть программы и заиграл что-то разудало-ирландское, легкое, плясовое, вызывающе неудержимое желание немедленно накатить и добавить. Вскоре вокруг него заплясала девушка с жестяной флейтой-вистлом, выводя ее свистящий резкий аккомпанемент. Теперь она была в ярко-зеленом коротком платьице, открывавшем стройные ноги, башмаках на платформе и черных чулках выше колена.
Вот так выглядит сегодня одиночество артиста.
Глава 9
– Доброе утро! С вами Радио Морзе и я, Антон Эшерский, с передачей «Антонов огонь». Если бы сегодня было двадцать первое марта, то это был бы Международный день поэзии.
Стремление рифмовать слова является пережитком дописьменной эпохи, когда ритмическое проговаривание было распространенным мнемоническим приемом. Записать не умели, а стихи лучше запоминаются. Нужно повару, например, передать ученикам рецепт пирожка, он ставит их рядком, берет розги и заставляет декламировать:
Возьми же, о повар, стакан белопенной сметаны
И яйца птиц, исхитрясь, на базаре добудь.
Засыпав муки, сквозь мельчайшее сито просеяв, стакан ты,
Взобей свое тесто, не дрогнув, и соль не забудь…
Вот так и вырастали из приличных поварят Зевс знает какие Гомеры, и развивался городской фольклор. Потом, конечно, изобрели письменность, интернет, инстаграм и доставку пиццы, поэтому практическая надобность в стихах отпала, но в память о происхождении поэзии некоторые поэтические произведения и сейчас называют «пирожками».
поэт не может быть поэтом
когда не пишет про еду
он потому что быть голодным
обязан или не поэт
– Такие, вот, рудименты и атавизмы, дорогие радиослушатели, но многим нравится. А в студии у нас сегодня историк и краевед Дмитрий Пурсон. Он расскажет вам новые, то есть хорошо забытые старые городские легенды. Встречайте!
Возрастом слегка за полтинник, седой и благообразный, с аккуратной бородкой, Пурсон напоминал мне полковника Сандерса с рекламы известной сети кафешек, специализирующихся на продаже обжаренных куриных запчастей.
– Здравствуйте, Дмитрий, наши слушатели всегда ждут ваших интересных рассказов о родном крае. Тем более что никакого другого у них теперь и нет. Что вы припасли для них сегодня?
– Здравствуйте, Антон, сегодня я хотел бы рассказать историческую легенду, связанную с нашим городом Стрежевым. Большинство историков считают ее вторичной, производной от знаменитой легенды о граде Китеже, но никто не отрицает, что она отражена в историческом документе, подлинность которого не вызывает сомнений.
Эта история записана монахом Троицкого монастыря, игуменом Феодосием, и сам летописец был уверен в ее подлинности, хотя писал с чужих слов. Она относится к началу семнадцатого века, наиболее вероятная датировка – июль, 1610. Стрежев находился немного в стороне от событий, разворачивавшихся вокруг Смоленска1414
Пурсон имеет в виду события русско-польской войны 1609—1618 г.
[Закрыть], но однажды тысячный литовский корпус под командованием Гонсевского подошел под стены городской крепости. Поляки и литовцы, входившие в это войско, разграбили ближние села, а посады, по решению городского воеводы, горожане сожгли сами, чтобы осаждающие не нашли там укрытия. Жители укрылись за стенами, воевода распорядился на время осады отменить все наймы и обязал домовладельцев принять у себя посадский и окрестный люд. Крепостица была старая, запасы продовольствия невелики, а артиллерию составляли две казнозарядные кулеврины со скудным огневым припасом да несколько древних картечниц. Все понимали, что город обречен, но воевода и земство решили ворот не открывать и не сдаваться. Решение героическое, но с военное точки зрения самоубийственное. Видимо, горожане надеялись, что захватчики не будут осаждать небогатый городок слишком упорно, а, встретив сопротивление, уйдут своей дорогой. Однако ожидания их не оправдались – тридцатифунтовые осадные пушки Гонсевского быстро разносили полудеревянные засыпные укрепления городского кремля, а бомбы восемнадцатифунтовых гаубиц вызвали внутри пожары. Первый штурм удалось отбить – выбитые северные ворота оказались предусмотрительно блокированы изнутри баррикадой из земли и бревен, замешкавшиеся перед ней поляки были встречены удачным залпом картечниц и отступили в беспорядке. Однако уже к вечеру первого дня осады стало ясно, что на следующий день стены падут…
Пурсон отхлебнул воды из стакана и продолжил:
– На этом моменте заканчивается подтвержденная историческая часть и начинается городская легенда. На ночном сходе земского правления, посадских и даточных людей, дворян и детей боярских, а также воеводы с присными мнения разошлись. Одни призывали поутру сдать город, в надежде уменьшить число жертв, другие резонно указывали на то, что разозленные потерями поляки все равно всех убьют, а город разграбят и сожгут, так не лучше ли пасть с честью, защищаясь? И никак они не могли между собой сойтись, но тут в помещение собрания зашел городской дурачок, юродивый Олеша. «Не бойтесь, люди божии, – сказал он, – и меня страшил завтрашний день, но просил я Богородицу, и явилась она ко мне, и сказала, что не желает она гибели нашей, и сей страшный день для нас не настанет, и будет по слову ее…». Сказал он так и ушел обратно на паперть, где сидел все дни. Подивились его словам собравшиеся, да так и разошлись, не договорившись ни о чем.
Однако наутро осаждающие с удивлением обнаружили, что разбитые вчера стены снова целы, обороняющиеся также многочисленны, и даже выбитые ворота стоят, как ни в чем не бывало. И снова ударили в стены чугунные ядра, полетели в город набитые порохом бомбы, но и в этот раз не смогли они до ночи взять крепость. Наутро же стены опять стояли целы, а побитые живы, потому что не попустила Богородица лютой гибели для людей православных. Тогда испугались поляки с литовцами, поняв, что высшие силы защищают от них Стрежев, свернули осаду и ушли восвояси, смущенные и растерянные от вида чуда сего. Земской же совет постановил с той поры, чтобы блаженных и юродивых в городе Стрежеве отнюдь не притеснять и обиды им не чинить, а относиться к ним с бережением, как к людям божиим…
Пурсон замолчал и откинулся на стуле, явно закончив историю.
– Относиться с бережением, значит… – сказал я задумчиво. – Понятно теперь, почему тут столько фриков…
– Традиция, – серьезно кивнул краевед.
– Действительно интересная легенда, Дмитрий, спасибо вам за рассказ. Параллели напрашиваются… А сами-то вы что думаете на этот счет? Сколько в ней правды?
– Ну… – Пурсон принял важный вид. – Со всей определённостью можно утверждать, что осада Стрежева была, и что город не был взят. Но по какой причине отряд Гонсевского прекратил приступ и вернулся к Смоленску… Боюсь, у нас нет иных исторических материалов, кроме записи игумена Феофана. Смутное время, архивы горели вместе с городами… Сам Феофан в предисловии кратко сообщает, что «писано по сказкам достоверных видоков», то есть надежных очевидцев. Запись сделана именно «к вящей славе Богородицы во человецех», сама осада мелкого городка польско-литовским отрядом в те годы была банальностью, не стоящей листа пергамента. Поэтому можно предположить, что некие странные обстоятельства ей сопутствовали. Разумеется, монах трактовал их в своей картине мира, а в какой еще?
– Но что же произошло на самом деле? – спросил я.
– Антон, вы неверно ставите вопрос! – краевед наслаждался ситуацией. Местные медиа не баловали его вниманием, считая историю слишком сухим и занудным предметом. Травмированные средним образованием региональные журналисты избегали всего, что напоминало им о школе. – Как историк, я вам скажу – никакого «на самом деле» в историческом смысле не существует. Даже если вы возьмете прекрасно задокументированные события новейшей истории, вы все равно получите не какое-то там «на самом деле» а набор противоречащих друг другу взаимоисключающих версий.
– Но есть же очевидцы, видеосъемка в конце концов…
– Ой, я вас умоляю! – засмеялся Пурсон. – Как видит историческое событие свидетель? «Мимо с криками пробежали какие-то люди, где-то раздались громкие хлопки, я слышал такие в кино, наверное, это были выстрелы. Что-то загорелось, какие-то люди в камуфляже пробежали в одну сторону, потом в другую, но, возможно, это были уже другие люди в камуфляже. Проехала какая-то военная техника, но я спрятался и не видел какая именно…». Уже потом, когда он доберется домой и успокоится, ему по телевизору расскажут, что именно он видел. Только после этого он станет гордым очевидцем, к примеру, военного переворота, и будет остаток жизни рассказывать о нем внукам. То же самое с видеосъемкой – в кадре бегут люди, что-то горит, какие-то хлопки, за кадром рычат моторы и лязгают гусеницы, все истошно орут. В студии под эти кадры подложат текст, объясняющий, что именно вы видите. Кадры бегущих и орущих людей на фоне горящего автомобиля можно использовать к большинству событий современной истории – будь то теракт, мятеж или драка футбольных болельщиков. Уверен, телевизионщики так и делают.
Историки следующих эпох получают историческое событие в том виде, в котором подаст его победившая сторона, и эта версия становится исторической правдой до следующей смены власти. Провалившийся мятеж – всегда беззаконный и кровавый, победившая революция – всегда справедливая и жертвенная. И чем дальше событие от нас во времени, тем более неопровержимой становится та единственная версия, которую сохранило время. То, что мы изучаем в школе как «историю» – это набор поучительных сюжетов с наглядной моралью для юношества. Литературный жанр, обильно приправленный государственной воспитательной идеологией. «Хорошие мы, плохие они, великие предки, нам есть чем гордиться». В каждой стране есть своя единственно верная история, от каменного века и до наших дней, и, если она не совпадает с мнением соседей – тем хуже для них…
– А как же, я не знаю, археологи, например?
– Эти коллекционеры доказательств чужих теорий, безжалостно отбрасывающие в мусор все, что в них не ложится?
– Ладно, я понял вашу позицию… – сказал я осторожно. – Что вы думаете о нашем тринадцатом? Ведь никаких литовцев с поляками у наших стен не было, да и стен, откровенно говоря, тоже…
– Откуда вы знаете, от чего уберегла нас Богородица в этот раз? – сказал краевед тихо. – Какая неведомая беда ждала нас в четырнадцатом дне этого июля? Подумайте над этим, Антон…
– Кхм… – с этой стороны я ситуацию как-то не рассматривал, но в любом случае время вышло. – Непременно подумаю, Дмитрий, спасибо вам за рассказ! Итак, с вами Антон Эшерский и программа «Антонов огонь» на Радио Морзе! Не переключайтесь, впереди еще много интересного! Вот, например, если бы сегодня было пятнадцатое августа, то свой день как раз отмечали бы столь нелюбимые нашим краеведом археологи! О, я его понимаю – это воистину страшные люди! Даже если вам, к вящей досаде наследников, удастся унести свои богатства с собой в могилу, это еще не конец. Если вы успешно сберегли свои сокровища от алчных глаз врагов, льстивых речей жрецов и загребущих рук государства, и, пройдя многотрудный жизненный путь простого Потрясателя Вселенной или Покорителя Народов, упокоились в уютном склепе посреди милых вашему сердцу коней, наложниц и золотых кубков – рано или поздно в ваш резной саркофаг постучат они. Археологи!
Они вытряхнут вас из гроба и выставят ваш труп на потеху толпы. Они растащат ваше имущество по музеям и раскидают по запасникам, откуда их в конце концов сопрут и продадут на аукционах людям, которых вы бы побрезговали стоптать копытами боевого коня. (Коня они, кстати, просто выкинут).
И добро бы они делали это ради нормальной алчности и наживы, яростно делили бы над гробом ваше золото, втыкая друг другу в спину лопатки и проламывая головы кетменями – в общем, порадовали бы вас напоследок, – но нет. Самое обидное, что ваш уютный посмертный покой будет нарушен ради скучной статьи в не читаемом никем научном журнале, где вас перечислят через запятую с теми ничтожествами, чьи земли вспахали колеса ваших колесниц.
Выбери кремацию! Не дай археологу шанса!
Позитив повышает конверсию, как сказал бы Кешью. Я запустил в эфир музыку и закурил.
Начался блок новостей, Чото радостно озвучивал, что «Грибы сорвали учения американских танкистов», «Ученые узнали о преимуществе голубей перед людьми» и другие информационные экскременты, выброшенные на наш одинокий берег волнами мирового эфира. Мне же пришла в голову интересная идея, и я набрал Павлика. Специально голосом, зная, что этот мелкий социопат предпочитает писать в мессенджер и терпеть не может говорить. Голос напоминает ему о существовании собеседников, от которых нельзя отгородиться экраном, а в состоянии стресса и душевного дискомфорта Павлик более управляем.
– Здравствуй, Павлик! – он ненавидит свое имя, а уж эту уменьшительную версию – особенно. Он и так в глубине души ощущает себя чем-то мелким до неразличимости.
– Антон? – уныло буркнул он в трубку.
– Кто же еще? Кому ты еще нужен, прыщ седалищный?
– Чего тебе?
– Оторви свой ранний геморрой от стула, натяни что-нибудь поверх труселей и подходи в кафе на улице Мартинистов.
– Может, так скажешь, что тебе нужно, а? – заныл Павлик. Необходимость иногда выходить на улицу сильно травмировала его виртуально огороженное эго.
– Не телефонный разговор! – отрезал я. – Растряси свой холодец, тебе полезно.
Казалось бы, после того, как я его напугал и унизил, Павлик должен был бы меня возненавидеть, однако, как ни странно, он охотно выполнял мои поручения. Похоже, ему было даже приятно быть как-то востребованным в реальном мире, а не только в своих серверах-базах-циферках. И ко мне он относился… странно. Терпеливо сносил подколки и издевательства, беспрекословно исполнял требуемое, с плохо скрываемым восторгом воспринимал скупую похвалу за исполненное. Патология какая-то. Впрочем, может быть, я вообще был единственным реальным человеком в окружении его виртуальных собеседников, и он радовался мне, как Робинзон следам людоеда.
Через полчаса я уже потягивал кофе на веранде, жевал не очень вкусную пиццу и с живым познавательным интересом гельминтолога наблюдал, как через сквер ко мне бредет Павлик. Этот бледный компьютерный глист с тонкими ручками-ножами и насиженной широкой жопой, двигался по территории реального мира, как игрок в шутере – опасливо и с оглядкой. Он одновременно побаивался слишком открытых пространств асфальтовых дорожек и шарахался от кустов. «Черт его знает, что тут водится», – говорил весь его вид.
– Садись, жертва матрицы, – поприветствовал я его. – Что творится в вашем виртуалье? Почем биткоин к гигабайту? Надежен ли блокчейн адьюльтера в чате?
– Странно… – нервно оглядываясь, сказал Павлик. – Никогда тут не был, но почему-то выглядит знакомо.
– Дежавю, бывает, – отмахнулся я. – Слушай, что мне от тебя нужно…
– Нет, но все же… – не слушал меня сисадмин. – Как будто в игре видел или на фото…
– Эй, алё! – я пощелкал пальцами, привлекая его внимание. – Слушай сюда, ты, мышь однокнопочная!
– Да, я слушаю… – сказал Павлик рассеянно, продолжая крутить головой и зачем-то наклоняя ее то вправо, то влево.
– Мне нужно, чтобы ты покопался в базе городского реестра предприятий и нашел все, что есть на кафе «Палиндром». Юрлицо, владелец, налоговая история…
– Да, да…
– Да что с тобой, сервер на голову упал?
Павлик внезапно встал и пошел по веранде кафе как-то боком, склонив голову к плечу, цепляя стулья и глядя куда-то вдаль.
– Вот-вот, почти… – приговаривал он тихо.
– Ну, все, слетела система, – пожаловался я в пространство. – Синий экран ищет…
Дойдя до края веранды, он встал, беспомощно оглянулся вокруг, потом схватил ближайший стул, подвинул к ограждению и неловко, держась за опору навеса, встал на него ногами. Я придержал двинувшегося к нему официанта за рукав, мне стало интересно. Павлик покрутил головой, поднимаясь на цыпочки, потом вдруг замер, окаменев лицом.
– Вот оно! – сказал он потрясенно.
Я проследил за направлением его взгляда и не увидел там ровно ничего интересного. Сквер, улица, клумба, двуглавая аллегория фрейдомарксизма на памятнике Герберту Маркузе1515
Основатель прелюбопытного диалектико-материалистического учения о социальной сущности человека, под названием «Фрейдомарксизм». Это был не первый, но заслуживающий внимания труд, в иносказательной форме утверждающий, что люди – просто жадное говно, и потому нихрена хорошего им по жизни не светит.
[Закрыть]. Головы были бородатые и довольно похожие, но левая держала в зубах банан.
– Вон та камера, – сказал Павлик, осторожно слезая со стула. Он показал пальцем куда-то вверх, на стену над кафе.
– Что камера? – спросил я, когда он, спотыкаясь, вернулся за столик.
– Помнишь, я тебе рассказывал, как просматривал записи с уличных камер, чтобы… – он покраснел. – Неважно, зачем. И на одной записи увидел себя, но не узнал ни места, ни времени, а я вообще нечасто на улицу выхожу…
Это точно. Сетевые магазины с доставкой еды для таких павликов – как осложненный перелом обеих ног. Приковывают к креслу навеки. Если бы я не пинал его иногда в толстый зад, заставляя встречаться в кафешках, у него бы нижние конечности атрофировались за ненадобностью.
– Да, припоминаю, – подтвердил я. – Но мало ли, что бывает. Я иногда тоже не соображу наутро, как из «Поручика» домой попал…
– Я вспомнил, где видел это место, – растерянно сказал Павлик. – На той самой записи. Просто не сразу узнал из-за ракурса. Это я к тебе на ней шел через сквер. Сегодня шел, а смотрел… Другого тринадцатого. Но я видел запись события раньше, чем оно произошло, а это значит…
Павлик замолчал и задумался. Мне очень хотелось закурить, но мэр со своей антитабачной кампанией так запугал владельцев кафе, что пепельницу на столе встретить можно не чаще, чем краба в крабовых палочках.
Я тоже попробовал подумать на эту тему, но единственное, что пришло в голову, так это «тут еще и не такая херня случается». Заключение столь же верное, сколь и бессмысленное.
– Забей, молодой, – сказал я Павлику. – То ли еще бывает. Профессор Маракс рассказывал, что для квантово связанных кубитов запросто нарушается второй закон термодинамики. И то ничего, Вселенная не рушится.
– Что такое «квантово связанные»? – неожиданно заинтересовался он.
– Ну, как тебе объяснить… Вот, представь, есть у тебя пара новых носков. Например, черных. Представил?
– Да.
– Теперь представь, что один остался у тебя, второй улетел на ракете на Марс. Между ними теперь тыщи километров холодного космического вакуума и даже свет их преодолевает не мгновенно. Но! Стоит тебе надеть один носок на правую ногу, как второй, который на Марсе, моментально, в тот же самый квант времени, становится левым!
– Серьезно? – Павлик смотрел на меня недоверчиво, подозревая, что я издеваюсь.
– Клянусь котом Шрёдингера! Можешь сам проверить.
– Э… Ну ладно, – он еще нервно косился на камеру, но уже был способен воспринимать человеческую речь. – Странно это всё…
– Не страннее прочего, – утешил я его. – Так пробьешь для меня эту фирму?
– Кафе «Палиндром»? Ладно, не проблема.
– Только скинь на флешку и отдай из рук в руки. Не посылай по сети.
– Ха, в этой сети страшнее меня никого нет! – надулся Павлик.
– Это, Павличек, ты так думаешь, – осадил я его. – Так что на флешку, понял?
– Как скажешь… Я позвоню.
Хрен он позвонит. Но я сам перезвоню, мне несложно.
