Текст книги "Искатель. 2000. Выпуск №6"
Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль
Соавторы: Николай Казаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
Игнас Бурбакис мне понравился. Он понимал, что мое время дорого, и потому не тянул: назвал себя, объявил о желании получить патент, в общем, ясно было, что человек не впервые имеет дело с экспертами.
– Я изобретаю планеты, – заявил Бурбакис. – Восемнадцать я запатентовал в галактике Золотой Ветви, еще тридцать одну в галактическом скоплении Воплей Каузарских, еще…
– Не нужно перечислений, – очень тактично прервал я клиента. – Я вам безусловно верю. Правда, не вполне пока понимаю, что значит – изобретать планеты. Планета по определению есть твердый шар, светящий отраженным…
– Это грубейшая ошибка астрономических справочников! – воскликнул Бурбакис. – Да, планеты не светят собственным светом, они слишком холодны. Но почему – шары? Вы, Шекет, побывали на сотнях планет нашей Галактики…
– А также на десятках планет в других галактиках, – скромно добавил я, чтобы не отклониться от истины.
– Вот видите! И везде вы видели простые, как формула квадратного трехчлена, шарики. Вам не было скучно?
Скучно? О какой скуке говорил Бурбакис, если каждый мир обладал своим запасом загадок, странностей и опасностей, от которых порой хотелось бежать на другой край Вселенной?
– Мне не бывает скучно! – заявил я. – Однако какое это все имеет отношение к вашему изобретению?
– Прямое! Хочу запатентовать планету, отличающуюся тем, что имеет форму вытянутых в пространстве нитей, которые можно завязывать узлом, располагать в любом направлении, разрывать, соединять и вообще делать все, что позволит фантазия изобретателя и законы механики.
– Гм… – протянул я. – И, по-вашему, эту огромную тянучку можно назвать планетой?
– Кто скажет, что это звезда, пусть первым бросит в меня камень! – воскликнул Бурбакис.
– На звезду ваше изобретение похоже еще меньше, – согласился я. – Но, уважаемый господин, мы в нашем Институте не выдаем патентов на идеи, как бы они ни были замечательны. Мы регистрируем изобретения, которые могут быть воплощены в металле, энергоне или, на худой конец, в камне.
– Уважаемый господин эксперт, – сухо сказал Бурбакис, – я не продаю идеи. Планета, которую я намерен запатентовать, существует в виде промышленного образца, и я предлагаю вам провести экспертный анализ изобретения, немедленно вылетев на моем звездолете.
– Вот как? – усомнился я. – Что ж, демонстрируйте.
Я только впоследствии понял, насколько был опрометчив!
Лететь пришлось недалеко. Бурбакис приобрел для своих целей красный карлик ЕН4567/3 на расстоянии пяти парсеков от Солнца. Звездочка еще та, скажу я вам: вся в пятнах, будто немытая сковородка, да еще и без единой нормальной планеты – одни только астероиды носятся по невообразимым орбитам, так и норовя заехать в корму зазевавшемуся пилоту.
Влетели мы в систему с северного полюса, и мне сразу бросились в глаза странные темные нити, пересекавшие багровый диск звезды.
– Вот, – с гордостью заявил Бурбакис, – это планета Бурбон.
Мог бы придумать название поскромнее, честно говоря.
Не прошло и часа, как наш звездолет влетел в густую сеть. Длинные зеленые щупальца извивались со всех сторон, грозя захватить наше суденышко. На глаз я не мог оценить толщину щупалец и бросил взгляд на дальномер. Несомненно, это были самые большие щупальца, какие мне приходилось видеть, – толщина их достигала трех-четырех сотен метров. Они казались живыми, я решительно не представлял, как мы станем садиться на эту ускользавшую поверхность.
– Красиво? – с гордостью спросил Бурбакис.
– Красиво, – вынужден был признаться я. – Однако как насчет техники безопасности? Вон то щупальце сейчас схватит нас, если вы немедленно не выполните маневр обгона.
– Не схватит, – самодовольно заявил Бурбакис. – Это ведь планета, а не кальмар. Сейчас мы совершим посадку, и я вам по…
Он не успел сказать, что именно он намерен мне показать, – звездолет ткнулся-таки носом в ближайшее щупальце, и резкий толчок чуть не свернул мне шею.
Когда я пришел в себя, то обнаружил, что погружен по пояс в вязкую и липкую субстанцию, а от бедняги Бурбакиса осталась одна голова, дико вращавшая глазами и ловившая ртом остатки воздуха.
– Шекет! – прохрипел изобретатель. – Возле вас! Красная коробка! Быстрее!
В метре от меня на зеленой поверхности щупальца действительно лежала большая коробка красного цвета с надписью: «Вскрыть в критической ситуации». Действовать нужно было очень быстро – коробка тоже погружалась в клейкую жижу, издавая странные охающие звуки.
Я протянул руку, но не достал, пришлось подобно Мюнхгаузену, буквально потянуть себя за волосы, и я кончиками пальцев ухватился за вожделенную коробку в тот момент, когда она уже полностью погрузилась в зеленую внутренность щупальца. Я сжал пальцы, и тут – хоп! – с глухим треском коробка лопнула, я едва не задохнулся от струи кислорода, ударившей мне в лицо, в следующее мгновение поверхность щупальца покрылась коркой и затвердела, отчего грудь мою сдавило жестким обручем, и я понял, что мне так и придется до конца дней торчать здесь, подобно поясной статуе, изображающей известного космопроходца, поверившего глупым бредням малоизвестного космопроходимца.
Впрочем, Бурбакису пришлось еще хуже, поскольку на поверхности была лишь его голова, продолжавшая дико вращать глазами.
– Ну что? – мрачно спросил я. – Продемонстрировали свою планету? Что все это значит и что прикажете делать?
– Небольшая недоработка, – прохрипел изобретатель. – Все приходилось делать в кустарных условиях, промышленный образец всегда имеет недостатки…
– Это я уже понял, – прервал я. – Что всё-таки произошло, хотел бы я знать!
– Видите ли, Шекет… Планета Бурбон сделана из органического материала, который является моим «ноу хау», и я не могу…
– Плевать на ваше «ноу хау»! – вскричал я. – Вы думаете, я украду секрет этой гадости?
– Кто знает, кто знает… – пробормотал Бурбакис. – Так вот, идея в том, чтобы запустить на орбиту вокруг звезды несколько килограммов синтезированного мной вещества, секрет которого я ни в коем случае…
– Да оставьте свой секрет там, где ему самое место! – воскликнул я. – Нельзя ли покороче? Если сейчас нас опять начнет засасывать…
– Не начнет, – успокоил меня Бурбакис. – Так вот, я оставил на орбите вокруг этого красного карлика сотню килограммов вещества, которое я назвал бурбонитом. От излучения звезды вещество начало пузыриться, захватывать из пространства атомы водорода, магнитные поля, пыль – в общем, все, что попадалось на пути. И росло. Сначала это была довольно тонкая нить, вытянувшаяся вдоль круговой орбиты. Через год, когда орбита замкнулась, возникло то, что вы, Шекет, назвали щупальцем. Пыли и астероидов в этой системе более чем достаточно, и моя планета, которую, как я уже упоминал, вы совершенно неправильно обозвали щупальцем, начала разрастаться во все стороны. Возник второй отросток, потом третий… Через несколько лет Бурбон вырастил десятки тысяч отростков, которые опутали всю систему, протянувшись от поверхности звезды аж до самых границ, где холод межзвездного пространства не позволял органике разрастаться.
– Но почему ваша планета такая противно вязкая? – раздраженно спросил я.
– А как иначе? – обиженно произнес изобретатель. – Это органика! Она растет!
– На планете нужно жить, – напомнил я. – Нужно строить города, сажать сады, сеять хлеб…
– У вас узкое мышление, Шекет! – прохрипел Бурбакис. – Зачем сеять? Зачем строить? Зачем сажать? Мой полимер съедобен, в нем можно жить…
– Да? – сказал я, вложив в это короткое слово весь свой сарказм. – Разве это жизнь – торчать из поверхности Бурбона будто памятник самому себе? Неужели вас устраивает то, что от вас, по сути, осталась одна голова?
– Есть недоработка, – вынужден был признать изобретатель. – Я не вполне точно рассчитал коэффициент вязкости. В следующей модели…
– Вы полагаете, что дойдет до следующей модели? – осведомился я. – Лично мне кажется, что, если сейчас же не вызвать службу галактического спасения…
– Нет! – вскричал Бурбакис с таким ужасом, будто я предложил ему казнь через повешение. – Нет! Эти вандалы изорвут все нити моего Бурбона!
– Но я не намерен торчать здесь до конца дней! – возмущенно заявил я и потянулся к передатчику, который, как у любого звездоплавателя, висел под правым карманом моего спецкостюма. Помешать мне голова Бурбакиса не могла ни при каких условиях, и я позволил себе медленно вытащить передатчик из футляра, медленно поднести ко рту и…
Я не успел произнести ни слова – какая-то сила ухватила меня за ноги, сжала их, вытолкнула меня на поверхность щупальца и зашвырнула в пространство. У поверхности был воздух, но чем дальше я удалялся, тем разреженнее становилось вокруг, и я начал задыхаться. Мимо пронеслось свернувшееся калачиком тело изобретателя, и господин Бурбакис успел крикнуть:
– Зажмите руками нос, Шекет! Зажмите нос!
Я зажал руками нос и потерял сознание.
Пришел я в себя в кабине звездолета. Красный карлик светил за кормой, и диск звезды по-прежнему пересекали темные ленты Бурбона.
– Все в порядке? – с беспокойством спросил Бурбакис, сидевший в кресле пилота.
Нигде не болело, если он это имел в виду.
– В порядке, – буркнул я. – Что, собственно, случилось?
– Я же сказал, что ни к чему вызывать галактическую службу спасения! Дело в том, что человек может питаться веществом Бурбона, но вещество Бурбона не способно питаться людьми. Мы для моей планеты несъедобны. Бурбон нас распробовал и выплюнул. Я этого ждал и потому, в отличие от вас, Шекет, был спокоен.
Я вспомнил выпученные глаза господина изобретателя, но не стал упрекать его в лицемерии.
Мы вернулись на Цереру, прошли в мой кабинет, и я, почувствовав себя в привычной обстановке, заявил:
– Патента выдать не могу, результат экспертизы отрицательный.
– Вы неправы! – вскричал Бурбакис. – Моя планета может сама расти, сама кормить, сама строить…
– Допустим, – хладнокровно парировал я. – Но человек – существо консервативное, ваше изобретение для людей психологически неприемлемо. Мы привыкли жить на планетах, которые представляют собой твердые круглые тела… и дальше по справочнику. Предложите ваше изобретение рептилиям с Афры Кульпары – они оценят.
– Предлагал, – удрученно сказал Бурбакис. – Отказали. Щупальца, видите ли, есть у них самих, зачем им еще и щупальце-планета?
– И ведь они правы! – воскликнул я. – Нет, я не могу выдать вам патент, господин изобретатель планет!
– Хорошо, – торопливо сказал Бурбакис. – У меня есть изобретение, о котором вы никогда не скажете, что оно неприемлемо психологически.
ПЛАНЕТА-МАГНИТ
– Я уверен, что мой Амиркан вам непременно понравится! – без тени сомнения заявил господин изобретатель планет Игнас Бурбакис. – Во всяком случае, ваш психологический комфорт не будет нарушен. Амиркан – мир, о котором вы мечтали с детства!
– Будь моя воля, господин Бурбакис, – заявил я, – я не стал бы рассматривать ни одного вашего предложения, сославшись на прецедентное право, но, к сожалению, правила Института требуют, чтобы эксперт давал независимое заключение отдельно по каждому предлагаемому случаю.
– К счастью! – воскликнул господин Бурбакис. – Оказывается, даже в вашем Институте есть умные люди. К сожалению, они не входят в число экспертов.
Я пропустил оскорбление мимо ушей, но клиент не оценил глубины моего благородства.
– В путь! – сказал он, и я со вздохом принялся напяливать надоевший мне по прошлому путешествию скафандр.
Амиркан оказался довольно большой землеподобной планетой в системе Дзеты Большого Пирата. Мы приземлились, и я увидел за бортом небольшой лес. Кроны будто кто-то сделал из стальных прутьев, на которые насадил сверкавшие на солнце иголки размером со шпагу мушкетера времен короля Людовика XIV. Небо было, как и положено, синим, и я принялся стягивать скафандр, полагая, что изобретатель не забыл насытить воздух достаточным количеством кислорода.
– Эй, вы что? – воскликнул господин Бурбакис, вернув меня к действительности. – За бортом нет воздуха!
– Да? – удивился я. – Почему же синее небо? И чем дышат деревья?
– Деревья металлические, – объяснил изобретатель, – а небо синее потому, что на высоте ста километров висит облако купороса – это от космических тараканов, уж очень сильно они мне надоели за последнее время.
– Не понял, – нахмурился я. – Какие еще космические тараканы?
– Э… – смутился Бурбакис. – Вы же знаете, даже у гениального изобретения есть не одни только плюсы.
– Покажите хоть один плюс, – заявил я, – и я соглашусь с тем, что ваше изобретение действительно гениально.
– Ловлю на слове! – воскликнул изобретатель и потащил меня к люку.
Сказать, что, оказавшись на поверхности планеты, я ощутил некоторое неудобство, – значит, не сказать ничего. Странная сила неожиданно потащила меня к лесу, и я, к собственному стыду, покатился по полю подобно мячу, запущенному крученым ударом в сторону ворот противника. Все мои попытки ухватиться за торчавшие из земли травинки успехом не увенчались, что было очень странно, поскольку каждая травинка была размером с небольшой куст. Но едва я протягивал руку, что-то меня отталкивало, будто местная флора не желала иметь со мной ничего общего.
Успокаивало лишь то, что бедняга изобретатель чувствовал себя не лучше – его несло следом за мной, и он что-то бормотал себе под нос. Наконец мы докатились до леса, и меня ударило о дерево с такой силой, что, не будь на мне скафандра, я непременно сломал бы себе одно-два ребра.
– Что это значит? – воскликнул я, пытаясь встать на ноги. Ничего из этого не вышло: та же сила, что тащила нас через поле, не позволяла мне теперь отлепить ноги от ствола дерева, похожего на металлическую скульптуру, стоявшую на площади перед зданием Кнессета.
– Н-не знаю… – пробормотал изобретатель, барахтаясь рядом со мной. – Сейчас разберусь. Кажется, я начинаю понимать…
– Тогда извольте объяснить! – потребовал я, но изобретатель не успел сказать ни слова: одна из ветвей, похожая больше на вилку, чем на добропорядочную ветку нормального дерева, странным образом изогнулась и наподдала Бурбакису с такой силой, что он, кувыркаясь, полетел в небо, вереща, как поросенок, которому только что сообщили, что завтра из него приготовят холодец.
Я остался один – под синим небом, зеленым солнцем и блестевшим, как зеркало, металлическим деревом, в чьем гнусном характере я уже успел убедиться на примере бедняги изобретателя. И что самое плохое: радио не работало, в наушниках я не слышал ничего, кроме поросячьего визга. Вряд ли Бурбакис обладал способностью визжать так долго на одной ноте – ясно было, что приемник попросту вышел из строя.
И тут пошел дождь. Небо оставалось ясным и синим, как глаза младенца, но что-то шлепнулось мне на голову и растеклось по пластику скафандра – это оказалась огромная капля, жидкости в ней было не меньше литра. Еще одна капля шлепнулась мне на руку, и я заметил, что капли, каждая из которых способна была напоить верблюда, летели в мою сторону не с неба, а со стороны другой группы деревьев, находившейся на расстоянии около километра.
Очередная капля ударила меня в затылок с такой силой, что я наконец отлепился от приютившего меня дерева и, оттолкнувшись от земли подобно упругому мячику, взлетел вверх. Я летел, кувыркаясь, все выше и выше, со страхом представляя себе, удар какой силы ожидает меня, когда траектория изменится и я упаду на острые иглы, заменявшие металлическим деревьям листья.
Поросячий визг продолжал буравить мне уши, и я отключил радио. Сразу стало тихо, и возможно, было бы даже уютно, если бы не металлический блеск, от которого у меня слезились глаза. Я поднимался и поднимался – похоже, что неизвестная сила несла меня в открытый космос. У меня закружилась голова, земля и небо менялись местами с такой скоростью, что слились в сплошной серый поток, на секунду сменившийся ярко-голубой вспышкой. Я понял, что пронесся сквозь то самое облако купороса, о котором говорил чертов изобретатель.
Любой другой на моем месте давно потерял бы самообладание, но я только крепче стиснул зубы, которые почему-то заныли так, будто я всю жизнь не ходил к дантисту, и принялся обдумывать сложившуюся ситуацию. В голову уже пришли кое-какие идеи, но для проверки у меня недоставало подручных средств. Я принялся обшаривать скафандр в поисках нужной детали, и моя ладонь в перчатке наткнулась на штырек антенны. Это мне и было нужно, тем более что радио все равно не работало.
Без тени сомнения я вырвал антенну из гнезда и почувствовал, как неведомая сила пытается выдернуть металлический стерженек из моей руки. Поскольку именно этого я ожидал, то сумел справиться с невидимым противником.
Теперь я знал, что делать. Конечно, я мог спастись – для этого мне достаточно было включить расположенные в скафандре магнитные ловушки. Но меня интересовало другое: до какой низости способно дойти человеческое существо ради того, чтобы доказать другому свою гениальность?
Я сложил руки на груди и принялся рассматривать окружавший меня пейзаж в ожидании развития событий. Отсюда, с высоты примерно сотни километров, я видел, как река, которая текла спокойно между крутыми берегами, неожиданно выгнулась, подобно тигру, готовившемуся к прыжку, и превратилась в водяной мост, протянувшийся от горизонта до горизонта. Река висела над собственным руслом, и, по-моему, даже капли влаги не проливалось на поверхность планеты!
А сверху на меня падали то ли животные, то ли растения – на фоне солнца я плохо видел, что происходит, но зато прекрасно понимал, что мне ни к чему сталкиваться с этими созданиями, возможно, теми самыми космическими тараканами, о которых упоминал Бурбакис.
Пришлось всё-таки включить магнитные ловушки, и я сразу ощутил, как мои руки обрели силу и подвижность, а скафандр стал слушаться меня, как в прежние добрые времена. Я включил ранцевые двигатели и понесся к Земле, надеясь, что Бурбакис сумеет сам позаботиться о себе. В конце концов, это его планета, пусть и выпутывается, как знает. Если он настолько беспечен, что даже не удосужился поставить здесь станцию по исследованию магнитной активности звезды…
Я опустился неподалеку от звездолета и забрался в кабину, очень надеясь на то, что хотя бы в корабле Бурбакис всё-таки поставил надежную магнитную защиту. В конце концов, всякой беспечности есть предел! После этого я запустил к звезде, сиявшей в зените, бомбы с глушителями магнитных бурь и немедленно стартовал.
Спустя пару часов я сидел на своем рабочем месте и дожидался появления гениального изобретателя. Бурбакис оправдал мои надежды и возник в дверях именно тогда, когда я закончил писать отрицательное заключение по делу о планете Амиркан.
– Вы бросили меня на произвол судьбы, Шекет! – сурово заявил Бурбакис, плюхнувшись на стул. Было похоже, что он еще не оправился от пережитого потрясения.
– Следовало бы это сделать, – кивнул я. – В другой раз, конструируя планеты, будете просчитывать последствия.
– Так это вы запустили в звезду Амиркана бомбы с магнитными глушителями? – подозрительно спросил изобретатель.
– Конечно, – пожал я плечами. – Иначе ваша планета до сих пор показывала бы свой характер!
– Значит, вы поняли, в чем там загадка? – Бурбакис был обескуражен моей догадливостью.
– Ха! – сказал я. – Загадка для первоклассника. Вы создали планету с колоссальным магнитным полем. И намагнитили все горные породы, жидкости, в общем, все материалы, в том числе и те, из которых состоит живая материя. В результате ваших преступных действий на Амиркане двигаться можно только вдоль силовых линий магнитного поля планеты! У вас там даже река выгибается в воздухе дугой – точно по магнитным линиям!
– Вам не нравится такое решение? – хмуро спросил Бурбакис. – Это ведь рай для техники!
– Но не для человека, – отрезал я. – К тому же магнитная буря на вашем солнце мгновенно сделала жизнь на Амиркане попросту невыносимой, в чем вы могли убедиться на собственной шкуре. Если бы я не догадался, в чем дело, и не запустил к звезде ракеты с гасителем магнитного поля…
– Я еще должен быть вам благодарен за спасение? – возмутился изобретатель. – Да я… Вам известно, что на моем Амиркане даже автомобили не нужны и самолеты тоже – вы можете летать вдоль силовых линий подобно птице!
– Спасибо, налетался, – сухо сказал я и протянул Бурбакису дискет с экспертным решением. – В регистрации патента отказано. А планету придется уничтожить – этим займется Галактическая служба спасения.
Вы думаете, Бурбакис начал возмущаться? Вы плохо знаете изобретателей!
– Могу предложить другую планету, – деловито сказал он. – Это гениальное изобретение, отличающееся тем, что…
– В следующий раз, – поспешно сказал я. – Посмотрите, какая очередь в коридоре!
Бурбакис выглянул за дверь, а я поспешил включить табло: «Закрыто на обед».
