Текст книги "Можайский — 4: Чулицкий и другие (СИ)"

Автор книги: Павел Саксонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Павел Саксонов-Лепше-фон-Штайн
Можайский – 4: Чулицкий и другие
Сериал на бумаге

Справка

За последнее время Сыскная полиция по указаниям генерал-лейтенанта Клейгельса предприняла целый ряд мероприятий, клонившихся к ограждению порядка и спокойствия в столице. С этой целью, для более тщательного контроля над преступным и подозрительным элементом, был расширен справочный отдел и введен новый – по мелким нарушениям, в котором сосредоточены все справки о лицах, приговоренных судом к наказаниям за нарушения порядка, тишины и спокойствия в столице; благодаря собранным по этому отделу данным, представилась возможность к удалению из столицы большого числа лиц, вредных для общества. С тою же целью были приняты меры к прекращению сборищ на улицах праздного люда на улицах и преследованию виновных в начинавшем входить в обычай противозаконном ношении финских ножей и другого рода оружия; о лицах, понесших наказание за противозаконное ношение оружия, установлена регистрация. В тех же видах ограждения общественной безопасности в истекшем 1902 году [1]1
  То есть вскоре по окончании следствия.


[Закрыть] при Сыскной полиции учрежден стол о дворниках и швейцарах, где сосредотачиваются все сведения о благонадежности лиц этой категории. Здесь же имеются сведения о судимости извозчиков и служащих в питейных заведениях.

Чиновник по особым поручениям СПб Градоначальства

н. с. Высоцкiй

Справка

Обращаясь к хронике уголовных происшествий за последние годы [2]2
  2 Налицо – обычный статистический прием, позволяющий представить текущую ситуацию начальствующим лицам в более выгодном свете, чем она является в действительности.


[Закрыть] , мы видим, что убийств с целью ограбления было сравнительно мало, большею частью убийства носят характер случайности, так как совершены или под влиянием сильных аффектов, или в состоянии опьянения, в запальчивости, в состоянии ссоры, ревности и т. п. Было несколько случаев, совершенных отдельными лицами, но все эти грабежи были совершены на окраинах города, в глухих местах, и виновные разысканы и задержаны. Но к сожалению, несмотря на всевозможные меры, принимаемые к предупреждению преступлений в столице, количество отдельных правонарушений не уменьшается, а, напротив, увеличивается. Существующий штат Сыскной полиции представляется недостаточным для того, чтобы справиться с нарастающими потребностями. В виду этого обстоятельства сделано представление о соответственном усилении штата Сыскной полиции и увеличении средств.

Помощник СПб Градоначальника

камергер Двора Е.И.В. дсс Фришъ

Справка

Деятельность Сыскной полиции в отчетном году выразилась в следующих данных:

произведено дознаний по требованиям судебных властей и административных учреждений – 1173

произведено дознаний по сообщениям подлежащих участковых приставов о кражах, грабежах и убийствах — 1921

задержано:

убийц – 24

других преступников, дезертиров, бродяг и укрывающихся от прописки — 25721

произведено осмотров в подозрительных помещениях – 2172

ежедневные наряды чинов Сыскной полиции в увеселительные места, театры, концерты, гулянья и в другие места скопления публики составили в течение года итог, равный — 4084

распоряжений о розыске разных утраченных и похищенных вещей, угнанных лошадей и т. п. последовало – 12063

число лиц, препровожденных в Сыскную полицию для наведения справок о судимости, равнялось — 34636

была проверена судимость дворников, швейцаров, служащих питейных заведений и пр. и выдано по ним справок – 18287

поступило бумаг по журналам:

общему – 31223

арестантскому — 2138

депеш — 849

10. направлено исходящей переписки по журналам:

а) общему – 29637

б) арестантскому – 5880

в) депеш – 1033

заготовлено алфавитных листков о содержащихся в местах заключения, разыскиваемых по требованиям судебных властей и административных учреждений и о подозрительных личностях – 16594

поступило листков на лиц, приговоренных судом по 38 [3]3
  3 Статья 38 Устава о наказаниях – одна из статей главы Третьей: «О проступках против благочиния, порядка и спокойствия»; отделения второго: «о нарушении порядка и спокойствия». Ст. 38: За ссоры, драки, кулачный бой или другого рода буйство в публичных местах, и вообще за нарушение общественной тишины, виновные подвергаются аресту не свыше семи дней или денежному взысканию не свыше двадцати пяти рублей. Если же в этих нарушениях будет участвовать целая толпа людей, которая не разойдется по требованию полиции, то упорствующие подвергаются: аресту не свыше одного месяца или денежному взысканию не свыше ста рублей. А если необходимо будет прекратить беспорядок силою, хотя и без употребления оружия, то они подвергаются: аресту не свыше трех месяцев или денежному взысканию не свыше трехсот рублей.Интересен один из комментариев к этой статье в издании Таганцева 1902 года: игра на шарманке и пение на улице в два часа ночи вполне подходят под действие статьи 38.Не менее любопытны и два, как минимум, случая применения этой статьи (даны в упомянутом издании): 1) дело Державиной – удар палкой лошади на публичном катании; 2) дело Фаворского – стук ночью в квартиру, произведший испуг лиц, живших в этой квартире. По обоим делам были поданы апелляции, но виновность по обоим из них была оставлена в силе.


[Закрыть]и 42 [4]4
  4 Статья 42 относится к тем же главе и отделению, что и статья 38 Устава о наказаниях. Ст. 42: За появление в публичном месте в состоянии явного опьянения, угрожающем безопасности, спокойствию или благочинию, виновные подвергаются: в первый раз – аресту не свыше трех дней или денежному взысканию не свыше десяти рублей; во второй раз – аресту не свыше семи дней или денежному взысканию не свыше двадцати пяти рублей; в третий раз – аресту не свыше двух недель или денежному взысканию не свыше пятидесяти рублей.Из комментируемой «Справки» не вполне ясно: идет ли речь только о статье 42 или имеется в виду совокупность статей этого номера – 42, 42¹, 42². В двух других «сорок вторых» статьях определялись наказания а) за участие в коллективном публичном распитии крепких напитков – на площадях, улицах, в подворотнях, во дворах; б) за публичное распитие крепких напитков в городской черте там, где такое распитие запрещено законами. Наказания (сроки ареста и суммы взысканий) были аналогичны таковым по статье 42. Относительно этой статьи любопытен вот какой факт: в редакции Устава от 1900 года статья была существенно смягчена. В первоначальной – 1864 года – редакции она звучала так: за появление в публичном месте пьяным до беспамятства или в безобразном от опьянения виде.То есть, если до 1900 года для вынесения обвинительного приговора необходимо было всего лишь установление факта сильного опьянения и/или – в связи с опьянением – непотребного вида (испачканная одежда и т. п.), то с 1900 года этого оказывалось недостаточно. Теперь уже требовалось доказать, что поведение пьяного угрожало общественным безопасности и спокойствию и/или его внешний вид однозначно оскорблял нравственность. При этом сама по себе статья, учитывая многолетнюю инфляцию и то, что наказания не изменились, приобрела еще больше выраженную социально-имущественную сегрегацию: беднякам по-прежнему было весьма затруднительно платить штрафы, и они по-прежнему приговаривались преимущественно к аресту, тогда как оставшиеся неизменными штрафы стали менее обременительными для состоятельных людей, и эта категория пьяниц практически всегда уже отделывалась незначительными для нее денежными взысканиями. Впрочем, бывали и определенные исключения. Например, один из комментариев к статье, написанный явно не на пустом месте, характеризовал как оскорбительное для нравственности появление на улице пьяного, всего выпачканного человеческими испражнениями!Надо полагать, что за такую выходку отделаться штрафом было невозможно.


[Закрыть]статьям Устава о наказаниях – 10334

составлено листков на лиц, замеченных в противозаконном ношении оружия – 487

В Антропометрическом отделении с момента его открытия [5]5
  5 В 1890 году.


[Закрыть]измерительных листков оказалось – 51520.

В отчетном году измерено:

мужчин – 3582

женщин – 501

Обнаружено рецидивистов:

мужчин – 110

женщин – 7

Фотографиею, устроенною при Сыскной полиции, сделано снимков – 686.

Деятельность учрежденного при Сыскной полиции Стола находок выразилась в следующем:

входящих бумаг – 8988

исходящих – 9628

заявлений о розыске утраченных вещей и документов – 1553

утрачено [6]6
  6 Автор отчета, разумеется, имеет в виду общую сумму объявленных к розыску денежных средств, а не то, что эти денежные средства были утрачены в Столе находок.


[Закрыть]денег на сумму – 36592 рубля

утрачено вещей на сумму – 14485 рублей

число заявлений о розыске лошадей — 32

других животных – 7

задержано пригульных лошадей – 59

других животных – 39

число произведенных публикаций о продаже пригульных лошадей и других животных – 17

продано с публичного торга пригульных лошадей и других животных – 27

выручено от продажи пригульного скота денег 110 рублей, из каковой суммы уплачено за прокорм 92рубля и внесено в доход города 18 рублей

поступило находок вообще – 1792

из коих деньгами и процентными бумагами на сумму – 21783 рубля

и вещей по первоначальной оценке – 19175

поступило явочных прошений:

о розыске документов – 983

о розыске безвестно отсутствующих мужей и жен – 34

Преступлений, совершенных в отчетном году по разным категориям, было:

убийств – 14 [7]7
  7 См. ниже «Резолюцию».


[Закрыть]

поранений – 60

изнасилований – 3

подкинутия младенцев – 89

поджогов – 36

подделок денег – 3

ростовщичеств – 6

грабежей – 76

присвоений – 160

мошенничеств – 124

растрат – 103

шантажей – 12

краж всех было – 7130

из них:

денег – 1040

вещей – 4214

часов – 1058

краж со взломом – 160

краж церковных – 4

краж из театров – 8

магазинных – 6

форточных – 32

на вокзалах – 15

чердачных – 251

из передних – 30

краж карманных на улице – 200

краж велосипедов – 52

краж лошадей – 60

дел об ограждении лиц административным порядком – 84

лиц, задержанных с вещами – 172

Начальник Сыскной полиции Санкт-Петербурга

статский советник Чулицкiй

Резолюция

Михаил Фролович! Представленные Вами статистические данные за минувший год чрезвычайно интересны, однако все они – достояние отчета по Градоначальству, а не то, что я хотел бы от Вас услышать. Не для печати: исправьте цифру убийств и приложите подробный отчет о ходе расследования дела барона Кальберга.

Клейгельсъ

– Кузьма, дворник, – начал, как у меня записано, свое повествование Чулицкий, когда очередь рассказывать дошла до него, – скрылся сразу, едва Мария… гм… не буду называть ее фамилию, чтобы не нарушить данное его светлости слово [8]8
  8 См. в основной части книги: визит Михаила Фроловича в дом на Васильевском острове с целью ареста одного из подозреваемых.


[Закрыть], – я ведь, господа, – спохватился, поясняя, Михаил Фролович, – выяснил, кем эта дама приходится генералу… Так вот: как только дверь в генеральскую квартиру открылась, Кузьма сбежал. Очевидно, ему не хотелось попасть под горячую руку, и он поспешил укрыться в своей каморке на первом этаже. Там я его и нашел, когда, следуя совету его светлости, решил, прежде чем ломать дверь в квартиру подозреваемого, побеседовать с проходимцем.

– Почему – с проходимцем? – поинтересовался я.

– Да чтоб ему пусто было! – проворчал Михаил Фролович. – Мог ведь, шельма, предупредить меня, ктоживет по соседству!

– А… понятно, – протянул я, пряча улыбку.

– В общем, – продолжил Михаил Фролович, мимолетно нахмурившись на мою не слишком удачно скрытую насмешку, – оставил я надзирателей подле квартиры, а сам спустился в дворницкую. Кузьма – хоть на это у него хватило совести – встретил меня с виноватым видом и сразу пустился в объяснения:

«Не судите строго, ваше высокородие: мне строго-настрого запрещено распространяться о… вы понимаете… я и в участок не сообщил поэтому… полное – это, как его – инкогнито!»

– Доиграешься ты у меня со своими инкогнито, – рявкнул я, усаживаясь на табурет, – смотри, Кузьма! Положение о регистрации [9]9
  9 Михаил Фролович имеет в виду статьи вторую, третью и шестую постановления СПб Градоначальства «Об объявлении полиции о прибывающих в дома и выбывающих из них». Статья шестая, в частности, гласила: дворники и швейцары в домах, гостиницах и меблированных комнатах обязаны оказывать всевозможное содействие в деле своевременного и точного получения полицией сведений о прибывающих и выбывающих лицах.Впрочем, виновными в данном случае оказывались все: и Кузьма – как дворник, и старичок-генерал – как «квартирохозяин» (квартиросъемщик по-современному), и домовладелец – потому что не проследил за надлежащим исполнением обязанностей своими служащими: дворником и управляющим. Ответственность всех этих людей (за исключением Кузьмы) определялась статьями второй, третьей и четвертой постановления. Кроме того, во власти Михаила Фроловича было «дать по шапке» и околоточным надзирателям, которые пропустили (или не сообщили о них) незарегистрированных жильцов, а заодно и накатать телегу на участкового пристава. Впрочем – об этом прямо не говорится, – дом, вполне возможно, находился на участке Можайского, что и сделало Михаила Фроловича снисходительным.


[Закрыть]никто не отменял. Чтобы завтра… нет: сегодня же!.. сообщил, куда следует!

«Да как же, ваше высокородие! Без хлеба меня на старости лет оставите! Уволят меня!»

– Ты хочешь более серьезных неприятностей? – спросил, прищурившись, я. Кузьма сглотнул, вполне осознавая свою вину и то, что вконец уже заигрался, и замотал головой:

«Никак нет, ваше высокородие! Всё сделаю! Сегодня же!»

– Вот и славно… А скажи-ка честно, – переменил я тему, – много ли ты скопил за годы службы?

Кузьма растерялся:

«Скопил? Я?»

– Ну не я же! Давай, говори, как на духу!

«Ну…»

– Ладно! – перебил я его, если, конечно, считать, что он вообще собирался ответить. – Хочешь копить и дальше?

«Ну…»

– Да или нет?

«Не могу я понять, ваше высокородие, – воскликнул тогда Кузьма, – что вы хотите?»

– Помочь тебе, дурень, что же еще! Ты ведь хочешь сохранить работу?

«Хочу!»

– Но тебя вышвырнут вон, если ты пойдешь и донесешь в участок о генерале и проживающей с ним даме?

«Увы! Это так».

– Ну, так не ходи и не доноси!

В полной уже растерянности Кузьма уселся на соседний табурет, глядя на меня осоловело и недоуменно:

«Да ведь вы сами, ваше высокородие, только что…»

– Можем сговориться!

Во взгляде Кузьмы появилось понимание:

«А!»

– Вот именно, – важно кивнул я, – начинай говорить!

Кузьма пожевал губами, собираясь с мыслями, а потом, как и следовало ожидать, заговорил:

«Вы ведь к соседу генеральскому пришли, в его дверь ломились! Зачем – ума не приложу, но и не моего ума это дело… значит, о нем подноготную выяснить хотите? Так ведь и говорить практически нечего! Пьяница он беспробудный, ваше высокородие, вот и вся его характеристика…»

– Ты зубы-то мне не заговаривай! – я наклонился к Кузьме и сжал его коленку. – Что пьяница, я и без тебя уже знаю. Подробности давай!

«Да какие же тут могут быть подробности?»

Я нехорошо нахмурился:

– Эй, Кузьма! А мне показалось, что мы договорились!

«Отпустите, ваше высокородие!» – я разжал пальцы, и Кузьма тут же принялся потирать колено. – «Вы неправильно меня поняли: рассказать-то я всё расскажу, но только в толк никак не возьму, что именно я должен рассказывать? Какие еще подробности? Пьет человек! Беспробудно! Какие, ей Богу, тут могут быть еще подробности?»

Я задумался: что за странное упорство? Или Кузьма и не упирается вовсе, а в самом деле не понимает, что от него хотят? Может, он просто глуп?

– Выпивку ему ты носишь? – начал я задавать вопросы, решив, что так окажется и быстрее, и проще.

«Я».

– Как часто?

«Каждый день».

– Один раз в день?

«По-всякому бывает».

– Два раза?

«Бывает, и три».

– Он что же, денег не сразу на всё дает?

«Он вообще их не дает».

– Как так? – удивился я.

«Просто».

– Уж не хочешь ли ты сказать, что поишь его за собственный счет?

«Никак нет, ваше высокородие: не хочу!»

– Но выпивку ему носишь?

«Так точно: ношу».

Я начал терять терпение:

– Издеваешься?

Кузьма перекрестился:

«Как можно, ваше высокородие!»

– Так что же ты мелешь!

«Да всё как есть говорю!»

Я решил зайти с другого конца:

– Где ты берешь бутылки?

«В Эрмитаже [10]10
  10 Речь, конечно, не о музее, а о трактире «Эрмитаж», принадлежавшем Никитину Ал. Н. и находившемся в доме 47 по Среднему проспекту Васильевского острова. Во время описываемых событий на участке № 47 находился деревянный двухэтажный дом, владельцем которого являлся купец Заварзин. Несколько лет спустя по распоряжению Заварзина этот дом был снесен и на его месте построен существующий поныне шестиэтажный доходный дом.


[Закрыть]у Алексея Никитича».

– Он их тебе за так отдает?

«Помилуйте, ваше высокородие! У Алексея Никитича снегу зимой не выпросишь!»

– Стало быть, ты их покупаешь?

«Ника нет, ваше высокородие: не покупаю».

Мое терпение лопнуло:

– Негодяй! – закричал я, вскакивая с табурета. – Как такое возможно?

Перепуганный Кузьма тоже вскочил со своего табурета и начал творить одно крестное знамение за другим:

«Вот вам крест, ваше высокородие! Вот вам крест!»

– На что мне твой крест, дубина?

«Правду я говорю! Спасением души клянусь!»

Я снова опустился на сиденье: со вздохом и смутным ощущением того, что в жизни еще не встречал более бестолкового человека.

– Так, спокойствие! – это я больше самому себе сказал: чтобы отдышаться. – Давай сначала: денег тебе жилец не дает?

«Нет».

– Сам ты тоже не платишь?

«Не плачу».

– И Никитин, трактирщик, в долг не отпускает?

«И не подумал бы».

– Значит…

«Так просто всё, ваше высокородие!» – перебил меня мошенник. – «Счет в трактире открыт, с него и списываются деньги».

Я подскочил:

– Вот оно что!

«Ну, да, так точно!» – Кузьма – вот дерзкий тип! – заулыбался. – «Потому и разнобой получается: то густо, то пусто. То трижды в день на бутылки хватает, то и на одну едва набирается…»

– Кто же пополняет счет?

«Не могу знать, ваше высокородие! Но…»

– Говори!

«Есть у меня подозрение…»

– Ну?

«Дядя это евойный».

– Чей дядя? – не понял я.

«Жильца», – пояснил Кузьма и добавил: «Я его несколько раз возле дома видел. Не просто же так он тут крутился!»

– Подожди-ка! – сердце мое сжалось, внутри всё оледенело, волосы едва ли не встали дыбом. – Как же ты мог его видеть, если он на пожаре погиб?

Кузьма только плечами пожал:

«Уж не знаю, ваше высокородие, кто и на каком пожаре погиб, а только дядя этот – я хорошо его знаю – живехонек. Живее всех живых, смею вас уверить. Я что – мертвого от живого не отличу?»

Вот это был поворот! Представляете?

Собственно, мы уже были подготовлены к чему-то подобному: не зря же с самого начала собрания все, как один, заявляли, что подноготная дела оказалась совсем не такой, как мы воображали поначалу. Не зря же Чулицкий даже сцепился на этой почве с Можайским, понося его последними словами! Наверное, поэтому никто из нас не вскрикнул в изумлении и в обморок не упал. Только Кирилов, наш бравый брант-майор, провел рукой по своим вислым усам, да Иван Пантелеймонович не удержался от комментария:

– Иногда они возвращаются!

И вот тогда мы вздрогнули:

– Кто возвращается? – вскрикнул – от неожиданности срываясь на писк – наш юный друг.

Иван Пантелеймонович посмотрел на него с укоризной и назидательно погрозил указательным пальцем:

– Но-но-но, вашбродь! Да нешто вы не знаете? Сказано ведь: не удивляйтесь этому, ибо наступает время, когда все, кто в гробах, услышат глас, и выйдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло – в воскресение осуждения [11]11
  11 Иван Пантелеймонович цитирует Евангелие от Иоанна: глава 5, стихи 28–29.


[Закрыть].

Поручик, нимало не стесняясь моего присутствия, сплюнул на паркет:

– Да ну тебя, Иван Пантелеймонович! Я-то уж было подумал…

Иван Пантелеймонович вновь погрозил пальцем:

– Вы как дитя, вашбродь… да вы дитя и есть! Знаете, что в такой ситуации сказал бы человек ученый?

– И знать не хочу!

Поручик отвернулся, но слова Ивана Пантелеймоновича догнали его и в спину:

– А сказал бы он – метафора!

Все, включая и нашего юного друга, невольно прыснули.

– Ладно, господа, – вернулся к теме господин Чулицкий, – Бог с ним, со Страшным судом, уж извините за каламбур. Продолжим. Вы понимаете, что меня откровение Кузьмы застало врасплох, а если еще учесть и слова генерала о привидениях… В общем, я крепко задумался. Кузьма терпеливо ждал. Наконец, я, уже кое-что для себя решив, задал ему, как я полагал, последний и, на мой личный взгляд, важный вопрос:

– А как же ты к нему попадаешь, если он на стук не открывает? У тебя ключ имеется?

«А как же! – ответил Кузьма. – Имеется».

– И вот, ты входишь к нему…

«Вхожу».

– А он встречает тебя в гостиной?

«Бывает, и так. Но – редко».

– А как бывает часто?

«Валяется он обычно без чувств».

– В гостиной?

«Когда как».

– Прямо на полу?

«По-разному».

– А бутылки?

«Уж не знаю, кто – наверное, все же, он сам, – но кто-то пустые бутылки выставляет рядком. Я их забираю».

– А вообще уборка? Кто-нибудь ею занимается?

«Нет».

– И домовладелец это терпит? Там ведь, в квартире, срач, поди, страшный уже стоит?

«Срач?» – Кузьма на мгновение скорчил гримасу отвращения. – «Да. И верно – настоящий срач. Лучше и не скажешь, ваше высокородие!»

– Как же это терпит домовладелец?

«Не знаю».

– Гм… ладно: ступай пока, но далеко не отходи. Скоро ты мне понадобишься.

«Зачем?»

– Ключ у тебя, Кузьма! Ключ мне твой нужен будет!

«А!» – с облегчением, как мне показалось, воскликнул этот малахольный. – «Хотите, я его сейчас вам дам, ваше высокородие?»

– Нет, не нужно: держи его при себе, – именно так ответил я, имея на то вескую причину: о ней – чуть позже.

Михаил Фролович сделал небольшую передышку, а затем вновь понесся карьером:

– Снова поднявшись на этаж, я велел надзирателям занять пост: никого из квартиры не выпускать, если, паче чаяния, кто-то пожелает из нее выйти, и никого в нее не пускать: если вдруг кто-то – кроме Кузьмы – объявится и пожелает попасть внутрь. Если же кто-то и впрямь объявится, задерживать таких и, свистом вызвав подмогу, отправлять в полицейский дом. Убедившись, что мои указания поняты и будут безусловно исполнены, я спустился в парадную, вышел на улицу и почти побежал к проспекту: в трактир «Эрмитаж». Прохожие шарахались от меня, но я не обращал внимания на их недовольство. Меня больше заботил сам бег: давно уже миновали годы, когда я, как истинный полицейский рысак, мог пробежать и версту, и пять, не чувствуя мучительного удушья!

Чулицкий со вздохом повернулся из стороны в сторону: так, чтобы мы смогли посочувствовать ему, глядя на его… гм… представительную фигуру.

– Конечно, – навертевшись, продолжил он, – можно было и в коляске поехать, благо стояла она тут же, у парадной, но это показалось мне чересчур: до трактира – через линию и напрямки, дворами – было рукой подать… что обо мне подумали бы, вздумай я отказаться от пешей прогулки? Итак, я пробежался, словно в дни моей радужной юности, и к «Эрмитажу» прибыл в настроении мрачном, чтобы не сказать – в злобном. Никитин – владелец, а точнее – арендатор помещений, устроенных под кабак, оказался на месте. Но встретил он меня без явного воодушевления, так что мы оба друг друга стоили. «Милостивый государь! – с места в галоп набросился на него я. – Извольте объясниться!»

«Милостивый государь! – огрызнулся он. – Извольте снять пальто! У меня – приличное заведение, а не скаковая лужайка!»

– А на съезжую? – парировал я.

«А жалоба его превосходительству?» – не остался в долгу он.

– А санитарная инспекция незамедлительно?

«Гм…» – как-то сразу сник он. – «Что вам угодно?»

– Приятно иметь с вами дело! – усмехнулся я и уселся на стул. – Воды!

Никитин исчез, но через минуту вернулся с подносом. На подносе стояли графин, сифон, рюмка и бокал.

– Что это?

«Водка». – Мои брови взметнулись вверх. – «И сельтерская», – добавил Никитин.

Я наполнил стакан и выпил. Одышка прошла. Мне стало лучше. Настроение тоже поднялось.

– Присаживайтесь, – велел я, и Никитин уселся рядом. – Поговорим.

«Так что же вам угодно? Какие объяснения вы ожидаете?»

Я посмотрел ему прямо в глаза и – без промедлений – брякнул:

– Кто открыл счет для жильца из дома по линии?

«Из того, где старшим дворником Кузьма?» – уточнил Никитин.

– Точно.

«А почему вас это интересует? Здесь есть какое-то нарушение закона?»

– Зависит от обстоятельств.

«А если точнее?»

–  Мы, – я подчеркнул это «мы», показывая, что говорю не от своего, собственно, имени, а от имени всей полицейской силы нашей Империи, – мыподозреваем, что речь идет о преступлении. Ваш трактир, любезный господин Никитин, облюбован кровавыми злодеями!

На Никитина, однако, моя патетика впечатления не произвела. Кабатчик только пожал плечами:

«Неубедительно», – заявил он, глядя на меня без малейшего смущения.

Я взорвался:

– Значит, инспекция?!

Никитин – всхорохорившийся было – вновь поник и вновь как-то сразу. «Что-то здесь совсем нечисто», – отметил я себе для памяти, чтобы разобраться с этим позже. А пока – воспользовался моментом и насел на шалманщика:

– Хватит ваньку валять, любезный! Живо: кто открыл счет?

Никитин сдался:

«Кто этот человек – не знаю: он не из моих клиентов. Ни завсегдатай, ни вообще. Он просто явился где-то с полгода назад и поставил условие – буде я соглашусь, конечно: раз в две-три недели он лично или через кого-то еще станет передавать мне определенную сумму денег, а я в ее счет буду отпускать всевозможное пойло и немного закусок…»

– Пойло? – уточнил я.

«Да, именно пойло». – По губам Никитина проскользнула усмешка. – «Самую низкопробную дрянь, какую только смогу найти».

– Стало быть, дрянь?

«Вы не подумайте только, – спохватился Никитин, – сам-то я ничем подобным не торгую и моим клиентам не предлагаю. В моем заведении всё – наилучшего качества… Да вот: убедитесь сами!»

Он протянул мне лежавшую на столике карту, я машинально взял ее и начал просматривать. По названиям блюд и напитков – отдельной винной карты в «Эрмитаже», похоже, не было – действительно всё выходило вполне благополучно. Не могу, разумеется, подтвердить, что продукты и напитки и впрямь относились к категории наилучших, но и явной дешевки там тоже не было.

– Допустим, – я положил карту обратно на стол и – как на духу – плеснул себе водки: водка, кстати, тоже оказалась сносной. – Допустим. Но коли так, зачем вообще вы взялись за этот странный заказ?

Никитин пожал плечами:

«Так ведь выгодно, господин статский советник».

– Да?

«Конечно. Считайте сами. За каждую проданную таким удивительным способом бутылку я получал вдвое против ее обычной цены. За каждую закуску – тоже. Кроме того, я получал комиссию непосредственно от торговцев, которые снабжали меня всей этой мерзостью. А еще – экономил на вознаграждении Кузьме».

Я насторожился:

– Кузьме?

«А как же!» – подтвердил Никитин. «Кузьма ведь не за так в иные дни ко мне по нескольку раз на день наведывается!»

– Кем было оговорено вознаграждение?

«Тем самым человеком».

– Как же вы могли на нем экономить?

Никитин усмехнулся уже откровенно:

«Кузьма-то о его размере и не подозревает!»

– Значит, человек в прямые сношения с ним не входил?

«Понятия не имею. Могу только предположить, что нет».

– Подробности!

Никитин махнул рукой половому и, когда тот подошел, велел ему принести из кабинета учетную книгу.

«Одну минутку: сейчас вы сами увидите».

Мы подождали.

«Вот, – схватился за книгу Никитин, едва половой положил ее перед ним, – я – человек предусмотрительный, ничего из бумаг не выбрасываю. Смотрите!»

Раскрыв книгу на нужном листе, Никитин пододвинул ее ко мне. Я увидел аккуратно подклеенный бланк телеграммы, гласившей: «Пятница, Эрмитаж, инструкции, рубль».

– Что за чертовщина?

«Эту телеграмму вручил мне Кузьма, когда явился ко мне в первый раз. Как видите, я должен был дать ему рубль за беспокойство и ввести в курс дела. А так как в телеграмме ни слова не говорилось о размере постоянного вознаграждения, я… гм… позволил себе немножко его скостить».

Достав из кармана памятную книжку, я переписал в нее телеграфные данные: на всякий случай.

– Хорошо. Так как же человек передавал вам деньги? Сам? Или через кого-то?

«Ни так, ни этак».

– То есть?

«Я начал получать переводы. И пусть мы договаривались не совсем об этом, мне-то какая разница?»

– Переводы? – воскликнул я и вновь схватился за книгу.

«Начиная с сорок восьмой страницы», – подсказал Никитин.

Я открыл сорок восьмую страницу и обнаружил подклеенный к ней пакет, а вовсе не бланк.

«Ну, да, – тут же пояснил Никитин в ответ на мой недоуменный взгляд, – я просто неправильно выразился. Деньги я получал не переводами, а в ценных пакетах. Причем, извольте заметить, с уже оплаченной доставкой на дом».

И в самом деле: и на пакете, подклеенном к сорок восьмой странице, и на подклеенных к другим страницам красовалась пометка – «Доставка на дом оплачена». Всего же пакетов в книге оказалось четырнадцать, и с каждого из них я переписал все данные. Замечу сразу: отправитель совсем не боялся того, что его личность могут раскрыть, и все отправления осуществил из одного и того же почтового отделения.

Увидев, что я потерял к нему интерес, Никитин поинтересовался:

«У вас – всё?»

– Ах, да! – спохватился я. – Получается, этого человека вы больше никогда не видели?

«Никогда».

– А если бы деньги перестали вам поступать?

«Я перестал бы выдавать бутылки».

– И всё? Вот так просто?

Никитин неприятно улыбнулся:

«А как, по-вашему, должно быть? Сложно?»

Я кивком головы показал, что больше вопросов не имею, встал со стула и вышел восвояси.

Оказавшись на проспекте, я медленно пошел вперед – к линии, – соображая на ходу, что лучше предпринять: вернуться в дом и опросить жильца или отправиться на почту. Списывая с пакетов данные, я обратил внимание на то, что последний из них был получен уже тому как полторы недели назад, а подлинная периодичность их отправки составляла не «две-три недели», а ровно двенадцать дней. Получалось, что таинственный «дядя» мог явиться на почту, что называется, вот-вот – в любой абсолютно момент, а значит – было бы неплохо выставить на ней караул. С другой стороны, беседа с жильцом представлялась не менее важной. Однако тут возникал вопрос: можно ли до него добудиться? За минувшие примерно полгода его так обработали низкопробным алкоголем, что положительный ответ на этот вопрос не был таким уж очевидным.

Я развернулся и решительно пошел в обратном направлении. Перейдя через проспект в районе остановки конно-железной дороги, миновав стройку [12]12
  12 Во время описываемых событий к дому 34 по Среднему проспекту – со стороны 8 линии – пристраивался пятиэтажный флигель.


[Закрыть]и обогнув дом Благовещенской церкви [13]13
  13 Ныне не существует. На его месте сейчас – павильон станции метро «Василеостровская».


[Закрыть], я вышел на седьмую линию и направился к почтовому отделению. Там, буквально встретив меня на пороге, ко мне сразу же подошел Матвеев, заведующий. С Иваном Васильевичем я был знаком… да и вы, господа, наверняка его знаете: как-никак, а сосед ваш… да, так вот: Иван Васильевич принял меня как старого знакомца и сразу же предположил:

«Разумеется, дело, Михаил Фролович?»

– Увы, что же еще, Иван Васильевич? – ответил я, и мы, обменявшись любезностями, прошли в кабинет.

«Чем могу быть полезен?» – спросил Матвеев, усаживаясь сам и предлагая стул мне.

– Каждые двенадцать дней из вашего отделения некто – понятия не имею, кто – отправляет денежный пакет на адрес трактира «Эрмитаж»…

«Как же!» – тут же отозвался Матвеев. – «Знаю, знаю!»

– Отправителя? – с надеждой уточнил я.

«Не совсем, – на мою неудачу последовал ответ, – просто случай из ряда вон. Представляете? Мало того, что деньги в трактир отправляются, так еще и трактир этот – рукой от почты подать! Как же не обратить на такое внимание?»

– Но значит, и на отправителя вы его обратили?

«Да, конечно».

– И ничего при этом о нем не узнали?

«Откуда?»

– Он что же – никаких документов не предъявлял?

«Нет».

– А как же страховая премия [14]14
  14 Имеется в виду компенсация на случай утраты отправления: строго говоря, это – не премия, а выплата. Премией можно назвать дополнительный сбор за отправление в размере десяти копеек.


[Закрыть]?

«Да нам-то что?» – удивился Матвеев. – «Человек называет какое-то имя, мы оформляем. Он же – отправитель, а не получатель».

– Бардак!

«Согласен. Но так проще».

Мы помолчали.

– Но все-таки, – зашел я с другой стороны, – какое-то имя он называл. Что же это за имя?

Матвеев ответил без запинки; видать, и впрямь необычные отправление и отправитель его заинтриговали:

«Иван Иванович Солнышков».

– Какая интересная фамилия, – невольно восхитился я, – такую и нарочно не придумаешь! Но, полагаю, все же ненастоящая?

Матвеев и сам улыбнулся в ответ на мое восхищение, но тут же снова стал серьезным:

«И да, и нет, Михаил Фролович. Фамилия настоящая. Но – не его».

– Как так?

«Я проверял по справочнику. Фамилия редкая. В настоящее время в Петербурге проживают три Солнышковых, но среди них – ни одного Ивана Ивановича. Кроме того, двое – кузнец с Лиговского и портной с Садовой – явно не наши – и не ваши, понятно – клиенты».

– А третий? – меня охватило странное предчувствие. – Кто третий таков? Не мог ли он просто имя с отчеством поменять?

«Третий, – Матвеев заговорил торжественно, с аффектацией, – случай особый. Это – учитель из гимназии Видемана!»

Я вскрикнул:

– Учитель из гимназии Видемана! Девятая линия, сорок шесть!

«Да, – все так же торжественно подтвердил Матвеев. – Удивительно, правда?»

– Но это не может быть простым совпадением! До гимназии, как и до трактира, как и до… неважно… рукой подать!

«Вот именно. А все же отправитель – не он».

– Вы знаете учителя?

«Нет. Но я не смог удержаться и… позвонил господину Висковатову [15]15
  15 Павел Александрович Висковатов (1845–1905) – историк литературы, редактор многотомного издания сочинений Лермонтова, в которое включил множество им лично разысканных и дотоле неизвестных произведений поэта. Автор первой научной биографии Лермонтова. Директор гимназии Видемана.


[Закрыть]».

– И?

«Павел Александрович описал своего учителя. Никакого сходства».

Странная штука выходила! Разумеется, ни о каком случайном совпадении при таких обстоятельствах речь идти не могла, но кто же тогда воспользовался фамилией преподавателя? Понятное дело: этот человек должен был его знать или, как минимум, знать о его существовании, возможно, не раз от кого-то слышав о нем. Во втором случае разузнать что-либо не представлялось занятием легким. А вот в первом – направление поисков могло оказаться перспективным… Впрочем, у меня была куда более важная зацепка, и я перешел к ней.

– Сегодня он еще не приходил?

Иван Васильевич понял меня с полуслова:

«Еще нет. Но должен. Сегодня как раз – день очередного отправления. Если, разумеется, он не передумал слать деньги в трактир».

– Когда он обычно приходит?

«По-разному. Четкого графика у него нет».

– Я должен поставить у вас своего человека!

«Разумеется, Михаил Фролович. Ставьте. Как только и если наш таинственный незнакомец объявится, агенту сразу дадут знать».

Я вызвал по телефону участок Можайского…

Тут его сиятельство метнул в Чулицкого свой страшный улыбавшийся взгляд, но Михаил Фролович великолепным образом проигнорировал его.

– Я вызвал по телефону участок Можайского, – повторил он, не обращая на его сиятельство никакого внимания, – и затребовал полицейского надзирателя. Благо, и до участка было совсем недалеко. Надзиратель явился спустя уже несколько минут, и мы с Матвеевым препроводили его в особую каморку, где заставили переодеться из натурально выдававшего его клетчатого костюма в подобранную тут же форму почтового ведомства. Форма села неважно, но это было ничего: по крайней мере, в ней не угадывался флик.

«Вот так-то лучше, – похвалил Матвеев, приглядываясь к своему «новому сотруднику». – Пойдемте, я покажу, где встать».

Когда надзиратель оказался пристроенным, я попрощался с Иваном Васильевичем:

– Не могу задержаться лично. Спасибо и – до встречи!

«Берегите себя, – у двери напутствовал меня Иван Васильевич. – Чай, не мальчики уже!»

Я погрозил ему пальцем – мол, какие наши годы – и снова оказался на улице.

И снова передо мной встал выбор: идти в гимназию или вернуться в дом. Если бы я, мои дорогие, знал, что за этот день вы наломаете столько дров и всё перевернете вверх тормашками, я бы, несомненно, пошел в гимназию: возможно, там бы мне повезло. Но – нет! Я рассудил иначе. Надзиратель на почте показался мне достаточной гарантией того, что странный отправитель от меня не уйдет, и я – черт потертый! – потопал к дому Кузьмы.

Кузьма сидел в дворницкой, и хотя он знал, что я непременно вернусь, моему появлению он явно не обрадовался.

«Как прогулялись, ваше высокородие?» – тем не менее, сделал он над собой усилие, расплывшись в фальшивой улыбке. – «Узнали, что хотели?»

– И даже больше, чем ты полагаешь! – ответил я, заставив Кузьму попятиться и опуститься на табурет. Сам я при этом остался стоять, всем своим телом, то есть – грозно, нависнув над ним. – Что же ты мне о телеграмме ничего не рассказал?

«О какой телеграмме?»

– О той, которая тебя в «Эрмитаж» привела!

Кузьма сделал удивленное выражение лица:

«Помилуйте, ваше высокородие! Да что же в ней такого?»

– Не понимаешь?

«Никак нет».

– Совсем-совсем? – мой голос понизился до свистящего шепота.

Кузьма вздрогнул и пустился в оправдания:

«Никак не мог я, ваше высокородие, знать, что вас бумажка заинтересует! Да и нет ее у меня больше… я же ее Алексею Никитичу оставил: он ее к своей книжке подклеил! А всё остальное я рассказал: честно, без утайки…»