Текст книги "В стране каменных курганов и наскальных рисунков"
Автор книги: Павел Мариковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Свою находку я сфотографировал.
Прощание с Балхашом
Жаль прощаться с Балхашем, но запасы нашей пресной воды иссякли. Проселочная дорога раздваивается, а та, что нам нужна, отворачивает от озера на север. Бросаю последний взгляд на сверкающее изумительной синевой озеро. Прощай, Балхаш! Удастся ли с ним еще встретиться? Много раз я посещал это озеро, хорошо его изучил и рассказал о нем в своих книгах («Там, откуда ушли реки» (М.: Мысль, 1982); «Забытые острова» (М.: Мысль, 1991), «Вокруг синего озера» (Алматы: Фонд Эберта, 2000). Когда писалась эта книга, уже тогда нависла угроза существованию этого седьмого по величине в мире озера. Предстояло создание Капчагайского водохранилища, а также использования Китаем вод озера для орошения вновь вводимых в использование сельскохозяйственных земель. Сейчас угроза Балхашу осуществилась.
До недавнего времени пришлось еще не раз встретиться с этим уникальным уголком природы. На нем сказались изменения, произошедшие в природе не только на юго-востоке Казахстана, но и, пожалуй, на всем земном шаре.
Двадцатое столетие принесло небывалый научно-технический прогресс, быстрый рост населения, усиленную эксплуатацию природных богатств и сопутствующее ей загрязнение окружающей среды отходами производства. Постепенно оскудела органическая жизнь из-за неразумной эксплуатации природных ресурсов. Обеднела растительность, вытесняемая монокультурами. Резко пострадали численность и разнообразие животного мира. Поразило почти полное отсутствие чаек, по меньшей мере, на северном берегу как показатель состояния озера. Из них кое-где осталась лишь серебристая чайка. Она поживается на скудных свалках вокруг поселений человека да ловит разную мелочь в пустыне. Ликвидировали рыбозавод в поселении Каракул. Небольшой кооператив в Тасмуруне ловит только воблу да леща. Балхаш гибнет. Он повторяет судьбу Арала. Давно пришла пора предпринимать меры по его спасению. Хочется надеяться, что этот уникальный водоем, сверкающий изумрудом своих вод, когда-то богатый животным и растительным миром среди такой громадной опаленной солнцем пустыни, сохранит свою жизнь, а разум человека одержит победу над рядом шествующим с ним безумием…
Житель норки
Озеро Балхаш осталось далеко позади. Холмистая степь засеребрилась ковылями. Всюду куртинки степной акации – колючей караганы. Дорога иногда петляет из стороны в сторону, проходит по низинам, сверкающим снежно-белыми пятнами солончаков. Понижения между холмами разукрашены желтым зонтичным растением, красуются поросли сочной зеленой травы. В одной из них степенно и неторопливо бродит журавль, высматривая добычу. Вдруг он совершает молниеносный рывок вперед, кого-то схватил клювом и, поднявшись на крылья, полетел с добычей.
В зарослях караганы раздается незнакомый крик, похожий на птичий. Он слагается из нескольких нежных и мелодичных, повышающихся тоном звуков, замолкает и после небольшой паузы повторяется вновь. Пытаюсь узнать, кто это. Но, кроме желчных овсянок и жаворонков, никого не вижу. Тогда догадываюсь: кто-то кричит на земле, в кустах. Пытаюсь подойти. Но незнакомец не подпускает ближе десяти шагов, замолкает. Эти же крики были слышны и ночью. Вскоре узнаю: поет тот, кто живет в норе. Затаиваюсь надолго и, наконец, вижу незнакомку – крошечного грызуна сеноставку-пищуху, элегантную, с белой окантовкой по краям ушей. Какой она мне показалась красавицей, к тому же еще и певучей!
Симпатичный толстяк
Теперь путь лежит в степи Центрального Казахстана. Опять перед нами желтые холмы с редкими кустиками караганы да боялыша и таволги.
Машину все время раскачивает на ухабах, и всех клонит ко сну. Долго ли так? Но далекие горы, сперва видневшиеся синей зазубренной полосой, все ближе, вот уже видны причудливые нагромождения складок серого гранита.
В гранитных горах Центрального Казахстана.
Из травы торчат два покосившихся столбика. Один – совсем белый и служит отдыхом для птиц. На другом издалека вижу черное насекомое, похожее на черного таракана, крупное, толстенькое, с длинными усами. Оно неторопливо бродит по камню, опускается вниз. Сейчас скроется в траве. Не спуская глаз с черного комочка, спешу к столбику, но неожиданно земля уходит из-под ног – и я падаю в яму… Как будто бы приземлился благополучно, не ушибся. Яма не простая. Выложена полускрытыми землей гранитными плитами. Черного же насекомого нет. Вместо него вижу не столбик, а каменное изваяние с изображением мужского лица. Глаза его выпуклые, нос длинный, бородка коротенькая, клинышком. Изящно изогнув пальцы, мужчина держит в руке глубокую чашу. Рядом на другом столбе (трудно разобрать из-за белого птичьего помета), – как будто изображение лица женщины.
Полное безлюдье, раздолье трав и цветов, синее небо с застывшими белыми облаками, яркое солнце, все такое же, как и многие тысячи лет назад, и вот эта давно разворованная гробокопателями старинная андроновско-скифская могила. Но надо разыскать большое черное насекомое. Кто оно, я не знаю и представляю самое необычное.
Мне посчастливилось. Вот он – необычный толстяк, неповоротливый, неторопливый, с удлиненной, как покрышка, переднеспинкой, под которой совсем не видно музыкального аппарата – измененных крыльев. У него большие выразительные глаза и длинные усики. Узнал его, это кузнечик Онконотус лаксмана. Он непуглив, и будто я для него ничто, хотя один ус настороженно повернут в мою сторону. Кузнечик не спеша ползет по траве, спокойно позирует на гранитном камне перед фотоаппаратом, степенно поворачивается во все стороны. Во всем его облике чувствуется добродушие и покой – тихий плавный характер жителя степного раздолья, извечной тишины и покоя. Странный кузнечик, знал о нем по коллекциям, а в природе встречаю впервые.
Почему он такой черный? Его родственники, обитатели южных пустынь окрашены в покровительственные тона, и увидеть их на земле нелегко. А этот такой заметный. Уж не для того ли, чтобы здесь, в зоне северных пустынь, легче согревать тело. Черная одежда позволила ему, южанину, продвинуться к северу и здесь прижиться. Или он несъедобен, ядовит и поэтому старается быть заметным.
Симпатичный толстяк сразу завоевывает мое признание и очень нравится. Ищу в траве других, и вскоре в садке точно такая же самочка, только еще более толстенькая и с тонким длинным яйцекладом. Забегая вперед, скажу о наших пленниках. Они нетребовательны, вскоре свыкаются с необычным положением, а самец заводит свою несложную песенку. Но какую! Это не громкое стрекотание, слышимое на далеком расстоянии, а тихий нежный шепот. Теперь, ложась спать и расстилая под пологом постель, кладу садочек в изголовье и засыпаю под убаюкивающие звуки. Под утро, когда становится прохладно, кузнечик замолкает. Он поет и днем. Ухитряется петь и в машине, едва только она останавливается хотя бы на минутку. Поет своей подруге прилежно и неутомимо, не зная устали. Странная песня его казалась мне загадкой. Неужели по ней, такой тихой, кузнечики могут находить друг друга в степных просторах. Думалось, что, наверное, вся песня кузнечика недоступна слуху человека и наше ухо улавливает только ее часть, одну арию сложной симфонии. Остальное же, возможно, особенные громкие звуки, разносились могучим призывом над просторами, и только мы были глухи к ней.
Черные кузнечики пропутешествовали с нами через Центральный Казахстан и благополучно добрались до города Алма-Аты.
На столе, возле окна, видимо, было лучше, чем в тряской машине, и кузнечик залился шепотливой песенкой. Но когда я пересадил их обоих в просторный садок, замолчал на несколько часов, пока не освоился с новым помещением. Кузнечики очень любили свежий корм и с аппетитом грызли зеленые листочки трав. Они очень привыкли ко мне, спокойно сидели на руках, вращая во все стороны усиками. Впрочем, самка проявляла более скрытный и осторожный характер и чаще пряталась в траве. А самец…
Он пел прилежно и часто весь сентябрь. Песня его раздавалась и днем, и ночью, и в октябре, когда деревья уронили на землю желтые листья, а на родине уже с неба падали белые снежинки. Потом стал лениться и, наконец, затих, будто уснул вместе со своей подругой на сухой траве, как живой, с расставленными в стороны усами и блестящими черными глазами.
Таинственная незнакомка
Ландшафт постепенно меняется. Чаще всего минуем белоснежную ковыльную степь. Среди нее виднеются куртинки таволги и караганы. Они растут на каменных курганах.
Рано утром бреду по зеленой ложбинке между холмами. Всюду с верхушек кустиков соскакивают какие-то очень быстрые существа и, выдавая свой путь бегством по колышущейся траве, мгновенно исчезают. Они так быстры, что я не в силах уловить их облик и понять, кто они. Теряюсь в догадках и не могу представить, кто это. Воображение начинает рисовать невиданное животное, скорее всего ящерицу. Но откуда у нее такая молниеносная реакция и стремительный бег?
Один раз почудилось, будто это серая с длинным туловищем мышка, потом – короткотелая змейка и, наконец, совершенно необычное существо.
На биваке давно проснулись, завтрак, наверное, уже готов, пора спешить к машине, но загадка все еще не раскрыта. Тогда зову на помощь, и мы с сачками сообща устраиваем охоту за незнакомкой. Вскоре я разочарован: в сачке – серая небольшая ящеричка. Зачем они все вздумали забираться на вершины кустиков? Быть может, пожелали погреться на утреннем солнце после прохладной ночи, или так легче охотиться на насекомых, или, наконец, так быстрее разыскивать друг друга для свершения брачных дел.
Потом иду по дороге. В степи тишина, прерываемая песнями жаворонков. Они необычно-черные, как смоль, похожие издали на скворцов. На колее дороги часто вижу ямки. Это следы ночевки жаворонков. Когда едешь по дороге в темноте, жаворонки все время взлетают с нее. Почва тверда, и птичкам приходится немало потрудиться, прежде чем приготовить для себя на ночь крохотную лунку, покрытую пылью. Ямки неодинаковы: иные очень малы, другие значительно больше. Очевидно, ямки создаются не сразу, а постепенно. Интересно, пользуется ли каждая птичка одной и той же своей постелью или нет. Кто строит ямки, самец или самка? Кто-то один из них ночует на гнезде. Зачем им для ночлега дорога? Наверное, на чистом и открытом месте безопаснее ночевать, и хищнику труднее подобраться незамеченным.
Первые рисунки
Погода неожиданно испортилась. Все небо обложило тучами, кое-где от них протянулись полосы дождя. Похолодало. В пасмурную погоду очень легко заблудиться в незнакомой местности, особенно если нет где-либо хорошо видного издалека ориентира. Проверяя наш путь по компасу, вскоре убедился, что мы покатили в другом направлении и дали солидный крюк, отклонившись к востоку. К тому же на горизонте показалась гранитная гора Катанмель или, как ее еще называют, Эмельтау. Изрезанная глубокими вертикальными ложбинами, она очень походила на гигантского ящера, прильнувшего к земле и застывшего на ней. От нас до нее было не менее пятидесяти километров. Гора же Саякэмель, к которой мы направлялись, находилась где-то западнее. Но, как говорится, «нет худа без добра».
Неожиданно перед нами открылась глубокая ложбина, покрытая скалами, отлично загоревшими на солнце и отполированными ветрами. По ложбинке тек небольшой ручей, и, чувствуя, что здесь могут быть наскальные рисунки, я остановил машину, хотя перед нами показалась попутная дорога. Судя по карте, это место называлось Тюлькули, или по-русски Лисье.
Предчувствие не обмануло. Едва ступил на землю, как увидал наскальные рисунки. Их было много, они виднелись на каждом шагу, это была настоящая картинная галерея, при этом, насколько мне известно, никем не разведанная, и мне представлялось первому заняться ею. Неожиданная находка воодушевила. Тотчас же была объявлена стоянка, и для бивака найдено подходящее место возле ручейка.
– Друзья мои, – обращаюсь к своим спутникам. – Если не хотите надолго застрять на этом месте, то помогайте мне расправиться с наскальными рисунками.
– Я готова хоть сейчас! – отвечает Зоя.
– Как я смогу вам пособить? – сомневается Алексей.
– Главное, – поясняю я, – найти рисунок. Вон сколько камней. Чтобы их все осмотреть, нужна уйма времени. Да, учтите, каждый камень надо внимательно оглядеть с разных сторон, под разным углом освещения. Если мы все трое возьмемся за это, дело пойдет значительно быстрее. Берите по куску мела. Один пусть идет снизу склона, другой сверху. Все замеченные рисунки помечайте чертой, но только мелом не касайтесь самого изображения. Я буду идти за вами посредине склона, просматривать все находки и наиболее интересные перерисовывать на бумагу.
Вскоре работа закипела. Мои добровольные помощники увлеклись поисками, до меня доносятся беспрестанные возгласы, и я едва успеваю наносить на бумагу копии рисунков. В этом деле помогает давнее умение рисовать. Иначе же, по правилам, принятым в археологии, каждый рисунок надо обводить мелом, потом переснимать на кальку, для чего нам не хватило бы и нескольких дней. Впрочем, главное – опыт. Неумелый легко пропустит плохо различимые и, тем не менее, существенные детали.
Наскальные рисунки – мое давнее увлечение. Ими очень богат юго-восточный и южный Казахстан, вся Средняя Азия. Особенно их много в горах пустыни. За четверть века путешествий по Казахстану я просмотрел около ста тысяч наскальных рисунков и срисовал около двух тысяч наиболее интересных и значимых. Наскальные рисунки рассказали мне, зоологу, многое, что не заметили археологи: о способах и объектах охоты, о ранее обитавших и ныне исчезнувших животных и о многом другом, относящимся к жизни народов, обитавших в очень отдаленные времена. На того, кто впервые и, главное, неожиданно их увидел, рисунки всегда производят большое впечатление. И мы поражаемся ими как наглядным и четким следам деятельности и творчества человека, оставившего на камнях своеобразные символы, быть может частично, даже сознательно предназначенные для нас, далеких потомков. В них чудится загадочная и таинственная жизнь человека давно минувших времен, от них веет глубокой древностью, через которую прошла жизнь самого неугомонного существа нашей планеты – человека. Для народов, не имевших письменности и не оставивших ее после себя, наскальные рисунки и захоронения – единственные следы, по которым крупицами, через сложные и путаные лабиринты догадок, теорий и рассуждений пытаются познать историю и жизнь исчезнувших народов.
Казалось бы, проще перефотографировать рисунки. Но фотоаппарат не в силах запечатлеть изображения, плохо различимые, и даже на отличной гравировке не сможет отразить все детали. Да и не при всяком освещении отчетливо виден рисунок, и для того чтобы получить хорошую копию, иногда надо выжидать благоприятное время.
Перерисовываю не все рисунки, а только наиболее интересные. Обыкновенные из них, изображающие козлов, большей частью пропускаю. Так называемая «козлопись» составляет около девяноста процентов всех наскальных изображений, и переснимать ее не имеет особенного смысла. Долгое время изобилие одиночных рисунков диких козлов, баранов и, в меньшей степени, оленей были одной из главных загадок петроглифов, пока мне не удалось доказать, что каждый такой рисунок наносился в память погибшего или умершего человека, то есть рисунок был памятным или к тому же поминальным отражением души. Его не полагалось портить. Андроновцы, обитатели этих мест в бронзовый век, как и многие народы древности, считали себя принадлежащими к одному из животных. Это был их тотем. Главными авторами наскальных рисунков были европеоидные племена или, как было бы их вернее именовать, евроазиаты андроновцы и затем их предки скифы (саки).
Мы трое трудимся, не жалея сил, и от усиленной работы и обостренного внимания я взвинтился. Карточки из ватмана с копиями рисунков одна за другой пополняют пачку, добыча большая и интересная. Заканчиваем мы работу вдвоем с Алексеем, так как Зоя отправилась готовить еду.
Проголодались же мы основательно. Зато какое наслаждение после напряженной работы и хотя и запоздалого обеда растянуться на разостланном на земле тенте и, вытянув ноги, предаться блаженному отдыху. Высшее наслаждение – интересный труд, а самый радостный отдых – после такого труда.
– Когда мы будем рассматривать то, что вы срисовали? – спрашивают меня мои помощники.
– Подождите немного. Вот разберу карточки, чтобы они подходили друг к другу по сюжетам, и тогда посмотрим всю нашу добычу, – успокаиваю я Алексея и Зою.
– Ну, вот я и готов. Начнем с тех рисунков, которых я больше всех пропустил, то есть с изображений козлов, тем более что среди них очень много совершенно неумелых, грубых и совсем неинтересных. Вот маленький и симпатичный козлик (Фигура 31, рис. 1). Другой рисунок козла более выразителен (Фигура 31, рис. 2). Животное смотрит куда-то кверху, почти закинув рога на спину. Под ним – полукруг. Что он означает, разве найдется кто-либо, чтобы ответить на этот вопрос! Другой козел на рисунке (Фигура 31, рис. 3) какой-то длинношеий, да еще и с надписью. Интересно было бы ее перевести. Рога его опускаются концами ниже головы и очень похожи на степного барана.
Наскальные рисунки урочища Тюлькули.
Фигура 31.
Фигура 32.
Фигура 33.
Фигура 34.
Фигура 35.
На рисунке 4 тот же степной баран, впрочем, зоологи его стали именовать азиатским муфлоном (Фигура 31, рис. 4, 5). Оба рисунка очень редки, быть может, потому, что этот вид уже в древности был редок. Как видите, каждый рисовал немного по-своему.
В этой пустынной местности, конечно, важным животным был верблюд, и его изображения не случайны. Но что-то его мало (Фигура 31, рис. 6). Впрочем, так и полагается. Верблюд – более южное животное. Вот взгляните, какую панораму изобразил художник. На камне рисунки (Фигура 31, рис. 7) шести верблюдов, из них изображение одного не закончено, что-то помешало художнику трудиться, возможно, его стадо, которое он пас, пошло не туда, куда надо.
Все рисунки исполнены разными стилями, по-разному и, видимо, разными людьми. Один из этих рисунков, пожалуй, является карикатурой на верблюда, веселой и остроумной. Посмотрите, какая у него длинная шея и будто не шея, а гигантская змея. Немного пофантазировав, можно объяснить этот рисунок по-другому. Изображенные здесь верблюды, возможно, все до единого дикие. А вот этот с длинной шеей, пойман, ноги его связаны и он, униженный и оскорбленный неволей, положил голову на длинной шее на землю. Самое загадочное в этом рисунке, конечно, фигуры двух человечков. Они не случайны, что-то означают. Заметьте, они оба на коленях, и рядом с ними какой-то предмет, похожий на особенный поминальный или погребальный камень. Возможно, это женщины, для фигуры мужчины не хватает обычного грубоватого натурализма.
Наверное, раньше здесь был другой климат, более влажный и прохладный, росли роскошные травы, кустарники, эта лощина была в зарослях деревьев. И тогда здесь водились лоси (Фигура 31, рис. 8, 9). Лоси изображены на группе из четырех фигур (Фигура 31, рис. 10). Что это лоси, обитатели лесной зоны, сомневаться не приходится. Рога у них широкие с короткими отростками, морда длинная, толстая. Как это животное, ныне обитающее на севере страны, в зоне тайги, могло здесь жить? Очевидно, лось обитал здесь во времена влажного и прохладного климата, когда лес стал наступать на лесостепь.
На рисунке (Фигура 32, рис. 11) – лось, в том, что это он, уже не приходится сомневаться, поскольку все типичные черты этого зверя подчеркнуты. На нем сидит всадник. Видимо, не раз человек пытался использовать лося как тягловое или верховое животное, да разочаровавшись, оставил эти попытки. Одомашнивание этого крупного и сильного животного предпринималось издавна. В конце прошлого столетия в Канском уезде нынешнего Красноярского края вдова охотника Павла несколько лет ездила по всей округе на лосе, сопровождаемая толпой зевак.
Попытки приручения лося предпринимаются и поныне. Периодически в наших журналах появляются репортажи об опытах приручения лосей в заповедниках Печеро-Илычском, Коми АССР, Серпуховском и Бузулукском борах. Это животное быстро приручается, дает отличное молоко, мясо, шкуру, ходит в упряжке. Но… практических результатов эти опыты до сих пор не дали, лось не одомашнен. Сердце у него слабое, не сравнить с сердцем лошади, поэтому выдерживать большие нагрузки он не способен. Лошадь – степное животное, ей приходится пробегать большие расстояния в поисках корма и водопоев. Лось – животное лесное и в этом необходимости не испытывал. Кроме того, никак не удается сломить нрав быков, их безудержную любовь к перекочевкам. Надежды на селекцию вряд ли будут оправданы. С этой работой давно бы справились древние скотоводы. Нет на свете в этом отношении выносливее лошади! Так что опыты одомашнивания лося, проводящиеся в нашей стране, – повторение старого и давно испытанного. Кстати, когда-то об этих опытах много писали журналисты, но постепенно замолкли. В горах Центрального Казахстана и сейчас растут в понижениях небольшие лески из осины. Любимая еда лося – ветки этого дерева были в изобилии. Распространение лося далеко к югу от современной территории обитания еще могло отражать многочисленность этого зверя в давние времена.
Посмотрите, какое своеобразное животное здесь нарисовано (Фигура 32, рис. 12). Тело мощное, шея мускулистая, хвост относительно тонкий, а рога! Какие они замечательные, очень длинные, направлены кпереди, изогнутые. Вся фигура типична для исчезнувшего с лика земли быка тура. Он исчез сравнительно недавно.
Последний тур в Западной Европе был убит польским князьком в 1627 году. Тура успешно использовали для верховой езды, и на рисунке 13 он изображен вместе с лошадьми (Фигура 32, рис. 13). Примечательно, что один из верховых сидит на каком-то особенном и большом седле на спине тура. Другой верховой явно погоняет громадное животное. Пропорции размеров тура в сравнении с лошадью точно соблюдены. Тур был значительно крупнее ее. Изображения тура мне впервые удалось найти среди наскальных рисунков Средней Азии давно. Когда же я об этом опубликовал в московском зоологическом журнале в 1953 году статью, то она, правда, вызвала со стороны зоологов словесные нападки и критику. «Как же, – возражали мне ретивые ученые, – тур мог оказаться в Азии! Ареал этого животного не заходил в Азию, и оно обитало только в пределах Европы».
Но нападки специалистов-маммологов на мои сообщения о туре были недолговременны. Едва ли не на следующий год после выхода статьи в свет в Казахстане был найден превосходно сохранившийся целый рог тура, а потом пошли одна за другой находки палеонтологов костей этого животного. Так что достоверность моих рисунков на скалах была восстановлена. Теперь же, когда прошло около сорока лет, останки тура найдены на востоке до самого Забайкалья.
Среди найденных рисунков много необычного и интересного для меня. Более всего удивило обилие изображений лошадей (Фигура 32, рис. 14–18). И, видимо, не случайно.
Зимой в Центральном Казахстане выпадают снега чаще, чем на юге страны, в типичных пустынях. Овцам здесь приходится плохо на зимних пастбищах, и они, не умея добывать из-под снега корм, голодают и гибнут. Лошадь в таких случаях, как говорят, тебенюет, то есть раскапывает копытами снег и добирается до травы. Так что здесь прежде процветало больше, чем где-либо, коневодство, в том числе водились и дикие лошади. Изображения лошадей разные.
Вот фигурка грациозных животных (Фигура 33, рис. 21–24) с тонкими стройными ногами и туловищем. Это типичные верховые лошади, первейшие друзья кочевника и воина.
На рисунке 19 (Фигура 33, рис. 19) лошадь встретилась с хищником, в котором легко узнать по высоким ногам и длинному кошачьему хвосту, загнутому на самом конце, гепарда.
Теперь трудно представить здесь этого хищника. Он окончательно исчез из пределов Казахстана, одиночные особи его еще кое-где держатся в Туркмении и Таджикистане. Но гепард сохранился в Африке, в центре своего когда-то обширного ареала. Гепард легко приручается и когда-то использовался человеком на охоте. По ряду особенностей он представляет собой исключение из всей группы кошачьих, так как в нем сочетаются еще и черты волка. У него длинные ноги, и он способен развивать громадную скорость, преследуя добычу, тогда как все кошки охотятся в засаде. Он может объединяться в стаи и сообща загонять животных, служащих добычей. Кошки – большей частью охотники-одиночки. Ныне гепард исчезает из-за того, что ему не на кого охотиться, и занесен в Красную книгу.
Очень интересен рисунок 20 (Фигура 33, рис. 20). Здесь все ясно. К стреноженной человеком лошади, скорее всего, кобыле, подбегают лошади дикие. Лошадь в путах – как приманка, используемая охотником, затаившимся в засаде. Между прочим, употребляя слово «лошадь», я имею в виду несколько видов. Здесь могут быть и лошадь-тарпан, ныне исчезнувшая с лика земли, и лошадь Пржевальского, сохранившаяся только в зоопарках да, кажется, в очень небольшом количестве в глухих районах Монголии, и, наконец, кулан. Он когда-то был очень многочисленным в степях и пустынях Казахстана, но исчез полностью. Затем куланы были завезены из Туркмении в заповедник на острове Барса-Кельмес на Аральском море и недавно оттуда несколько особей перевезено в пустыни, недалеко от города Алма-Аты. Кулан, пожалуй, – больше лошадь, хотя его часто неверно называют диким ослом.
Перед нами в рисунках предстал весь животный мир крупных животных, имеющий жизненно важное значение для древнего обитателя этих мест, охотника, скотовода, кочевника. Еще я зарисовал несколько рисунков, которые не знаю, к какому животному отнести. Кто, например, на рисунке 25 (Фигура 33, рис. 25): лисица, волк или еще кто-либо другой?
Заинтриговал меня рисунок 26 (Фигура 33, рис. 26). Находил я подобные изображения, хотя и редко, но в разных местах. Облик очень характерен, чтобы объяснить все случайностью: морда длинная, заостренная на конце, хвост короткий. Очень он похож на муравьеда капского трубкозуба. Его окаменевшие остатки палезоологи нашли в Закавказье, и принадлежали они как будто особе, жившей около 34 тысяч лет назад. Или кто изображен на рисунке 27 (Фигура 33, рис. 27)?
Лет двадцать назад я опубликовал из своей коллекции наскальных копий рисунки, которые назвал юмористическими. На них были изображены химеры: верблюд с рогами козла или, наоборот, козлы с горбами верблюда (Фигура 33, рис. 30), козлы с необыкновенно длинными, загибающимися к голове хвостами, или двухголовые козлы. Подобных забавных рисунков у меня набралось изрядное количество. Действительно, человеку простому, хорошо знающему зверей и птиц, подобное сочетание совершенно несовместимых признаков могло казаться смешным. Простодушный дикарь хохотал, глядя на такие забавные гравировки на камнях. Но впоследствии я изменил отношение к таким изображениям, о чем расскажу позже.
Вызывают любопытство рисунки козлов и баранов, у которых рога соединялись с крупом, а двухголовые козлы и бараны носили явное сходство с символом солнца ариев, индоариев и древних славян.
Например, интересен козел, у которого две головы – спереди и сзади (Фигура 33, рис. 31). Таких рисунков я находил немало.
Теперь, забегая вперед, признаю, что когда стал обрабатывать всю свою коллекцию многочисленных копий наскальных рисунков, то засомневался в юмористическом значении большей их части. Дело в том, что, как мне удалось доказать, изображения диких козлов, баранов и оленей, составляющих едва ли не 90 процентов всех рисунков на камнях, являлись поминальными знаками. Впоследствии часто некоторые рисунки забивались камнями, выстрелами из лука или искажались подрисовками (Фигура 33, рис. 28, 29). Эти искажения наносились завоевателями для унижения религиозных представлений побежденных народов (П. Мариковский «Камни рассказывают». Алматы, 1999; «Наскальные рисунки южных и центральных районов Казахстана». Алматы, 2004).
Мне очень дороги рисунки 32–35 (Фигура 34, рис. 32–35). Они пополнили мою коллекцию из более двух десятков аналогичных рисунков. Они помогли разгадать одну историю, потянувшую за собою нить расшифровок многих рисунков. Коротко она заключается в следующем.
На скалах нередко встречаются рисунки сложных, разнообразных, непонятных, как я их назвал, «лабиринтов». На них не обращали внимания археологи. Но когда я пригляделся к ним внимательно, оказалось, что в переплетении сложных линий зашифрован ранее нанесенный рисунок тотема, поминального знака. Он был чем-то неудобен, не нужен окружающим, и вместе с тем его не полагалось трогать.
Эта разгадка свидетельствовала о том, что каждый рисунок не столь прост, что он – священный и представляет собою поминальный знак тотема конкретного человека. А зашифровывать его приходилось в том случае, когда человек, считавшийся пропавшим без вести (по принятой нами терминологии), неожиданно, подчас после долгих лет возвращался живым и уцелевшим обратно.
На рисунке 33 (Фигура 34, рис. 33) в зашифровку попало животное, которое я условно назвал капским трубкозубом, ныне вымирающим и сохранившимся только в Африке.
Может быть, это место с рисунками служило каким-то религиозным целям и церемониям, так как много изображений ритуальных поз (Фигура 34, рис. 36–41). Иногда такая ритуальная поза не совсем стандартна и отличается от остальных. Рисунок 38 (Фигура 34, рис. 38) несет признаки некоторой условности и, по-видимому, тоже относится к ритуальной позе.
Изображения на камнях человека редки, и я не пропустил ни одного из них. Вот рядом два человека, в их руках какие-то предметы. Драка это или состязание (Фигура 34, рис. 42), сказать трудно. Человек едет верхом на лошади, но в странной позе с какой-то линией, идущей на уровне талии. Ниже его располагается массивная фигура волка (Фигура 34, рис. 43).
Тщедушный и тонкий человечек стоит рядом с лошадью могучего сложения (Фигура 34, рис. 44). Человек держит за узду поднявшегося на дыбы коня (Фигура 34, рис. 45).
Немало рисунков, изображающих верховых (Фигура 35, рис. 47). Частично на лошади верховой ведет караван с навьюченной лошадью (Фигура 35, рис. 48).
Мне кажется, что особенно интересны темы охоты на диких зверей, хотя бы потому, что отображают жизнь и деяния народов и как будто не имеют отношения ни к мистике, ни к ритуалу. Особенно интересен рисунок 49 (Фигура 35, рис. 49). Вглядитесь в него внимательно!
– Ничего я не вижу тут особенного, – говорит Алексей. – Ну лошади, еще человек с луком к ним подкрадывается.
