Текст книги "Голубые следы"

Автор книги: Павел Винтман

 
В воздухе синем
      рассвет голубой полосой.
Ветер взметнулся
      да так и остался висеть.
Кони в полете.
      Копыта бесшумны, как сон.
Я прихожусь тебе сыном,
      татарская степь.
 
 
Годы, как грозы, —
      лиловым огнем налиты.
Молнии крешут о кремни
      отцовских костей.
Кони умчались,
дороги прямы и чисты.
Я прихожусь тебе сыном,
      татарская степь.
 
 
Сгинули кони…
      Укрыла роса ковыли.
Только закаты легли в травяную постель.
Пламя степное в моей неуемной крови, —
Я прихожусь тебе сыном,
      татарская степь.
 

1939

Это может случиться… (Набросок)

 
Это может случиться в степи
      После долгих напрасных скитаний.
Ни путей,
      Ни дорог,
      Мир просторен, враждебен, велик.
Нет ни капли воды,
      И язык присыхает к гортани.
Нету сил, чтобы встать.
      Надо мною звенят ковыли.
 
 
Это может случиться на море:
      Храпящая бестолочь шквала,
Накреняется шхуна,
      Ломается хрупкая снасть…
Волны сделали дело
      И ушли, как ни в чем не бывало.
Над курчавой воронкой
      Спокойно вода улеглась.
 
 
Это может случиться в бою:
      Удила конь горячий закусит
И помчит на врага…
      Но бессильно повиснет рука,
Рухнет всадник в траву
      И тугие поводья отпустит,
Умный конь постоит, постоит
      И куда-то пойдет наугад.
 

1939

Призывнику

 
Отворяются двери судьбы.
Ты выходишь из отчего дома.
Ты пройдешь по пути молодому
И устанешь от долгой ходьбы.
 
 
Ты суровый свой путь полюби,
Приказаньям наркома послушный!
Отворяются двери судьбы,
Как скрипучие двери теплушки.
 

1939

Прощание

 
Мой товарищ, милый и смешной,
Нынче отправляется в дорогу,
Не спеша прощается со мной,
Говорит негромко и немного…
 
 
Вот пройдут последние часы
В бесплацкартной суете вокзальной.
Семафор взмахнет крылом косым,
Ляжет путь – суровый путь и дальний.
 
 
Не тужи, товарищ, не тужи!
Ближними тревожными ночами
Позовут и нас на рубежи…
Может быть, и свидимся случайно.
 

1939

Смерть

 
Он вошел и сказал:
      «Командарм,
Я сегодня вернулся один.
Я сквозь фронт, сквозь огонь, сквозь удар
Этой ночью один проходил».
Встал навстречу ему командарм.
Он вошел и сказал:
      «Командарм,
(Дрогнул голос… Ссутулились плечи…)
Он погиб, он расстрелян вчера,
Наш товарищ, поэт и разведчик…»
Снял фуражку тогда командарм.
Он вошел и сказал:
      «Командарм!
Боль, как ненависть, в сердце суха…
Он, как жил и как пел, умирал,
Он пред смертью сюда передал
Эту сводку частей
И последний набросок стиха…»
Взял помятый листок командарм.
Цифры сводки столбцом покрывали листок.
И легла поперек
Вязь изломанных строк:
«Командарм, за окном закачался рассвет.
Он последний… глубокий… весенний…
У тюремной стены
   дожидается смерть,
Прячась в плюше столетних расселин.
Командарм, у стены дожидается смерть…
Нашей битве неделю назад дан был старт.
Командарм! Я сражаться еще не устал,
Но сейчас встречу смерть…
Мне на мир не смотреть…
Это страшно —
   не жить,—
      командарм!
Но скажи всем друзьям,
Передай всей стране:
Если б жизнь еще раз вернулась ко мне
(Хоть такой же конец был заведом),
Я бы снова пришел к этой мшистой стене
За кусочком Великой Победы!»
«Вы до ночи свободны, – сказал
      командарм.—
Спать идите. Идите обедать».
И на карте отметил, где ляжет удар:
Штрих на контур грядущей Победы.
 

1937–1939

Возвращение

 
Если вспомнить час прощанья…
Облака скользили к югу,
Вспышки молний освещали
Каждый нерв и каждый угол.
 
 
От грозы и от печали
Легким холодком тянуло,
Пальцы с пальцами встречались
И украдкой – поцелуи.
 
 
И казалось: нам расстаться —
Как горе сойтись с горою.
Ты сказала: – Возвращаться
Будешь, верю я, героем.
 
 
Это будет рано утром
После боя, перед счастьем.
Я войду и сброшу куртку —
Двери настежь, сердце настежь,
 
 
В поцелуе – сердце настежь…
Ты с испугом: – Смотрят люди!
– Ну и пусть. Теперь не страшно.
Победителей не судят.
 

1937–1939

Причина

 
Над нами с детства отблеск молний
   медный.
Прозрачный звон штыков
и желтый скрип ремней.
Во имя светлой будущей победы
Нам суждено в сраженьях умереть.
 

1939

1939 год

 
Весенняя сорвала буря
Повестки серенький листок.
Забудет девушка, забудет, —
Уехал парень на Восток.
 
 
Друзья прощаются внезапно.
Сырая ночь. Вокзал. Вагон.
И это значит – снова Запад,
Огнем и кровью обагрен.
 
 
Снег перестал и снова начал,
Напоминая седину.
Уехал сын. Уехал мальчик
В снега. На Север. На войну.
 
 
Да будет вечно перед нами,
Как данный в юности обет,
Год, полыхающий, как пламя,
Разлук, походов и побед.
 

1940

Взятие Херсонеса (Из цикла «Номады»)

 
– Сними, девчонка, шлем, оставь
   тяжелый меч!
Отец и брат лежат на стенах рядом.
Ты зря идешь туда. Подобные чуме,
Ворвались в город буйные номады.
Да ты упорствуешь? Ты хочешь умереть
В своей нелепой эллинской гордыне…
Ну, нет, красавица! Тебе без пользы смерть,
А нам нужны красивые рабыни.
 

 
От осад, от схваток, от погонь
К их столице мы пришли усталые,
Эй! Даешь огонь, огонь, огонь,
Город отдан нынче на поталу нам.
Обеспечен воинам успех,
Девушек насытим нашей силою.
Наша свадьба праведнее всех,
Самым смелым – самые красивые.
 

1940

Отступление

 
Мост забросил в реку два крыла,
Смотрится в пустынную дорогу.
Чуткая осенняя тревога
Гибкой тенью на воду легла.
 
 
– Вслед взлететь бы, крыльями
   взорлив!
– Погоди, не брошен, не забыт ты.
Простучат в последний раз копыта,
Вспыхнет шнур, восторжествует взрыв.
 

1940

«Все молятся богу какому-нибудь…»

И. Сельвинскому

 
Все молятся богу какому-нибудь,
Так водится издревле в наших
   Рассеях.
Но ты, непреложен суровый твой путь, —
Как компас, который всегда на север.
 
 
Святоши не могут такого простить,
Они никогда не прощают такого.
Они клеветой окружают твой стих,
Как льды окружают огонь ледокола.
 

1940

Мартину Идену

 
Смоленые лодки и сети под тыном.
Над морем бакланы, летящие прямо.
Мальчишка родился, назвали
   Мартином —
По имени птицы, большой и упрямой.
 
 
Тебя и друзья, и девчонки любили.
Куда ж ты ушел? И чего там достиг ты?
Настигнут на суше туманом и штилем,
Матрос, ты вернешься,
   чтоб в море погибнуть.
 
 
Нет, ты не из Фриско.
   Не там ты родился.
Писатель ошибся, я знаю точнее.
Ты вырос и умер, где сети и пристань,
А город не твой, и не мой, и ничей он.
 

1940

«Когда косые бригантины…»

Из М. Рыльского

 
Когда косые бригантины
      Уйдут в моря,
На взморье девушку покинет
      Один моряк.
 
 
Пригнется парус, вскрикнет птица,
      В закат упав…
Тогда слезой осеребрится
      Ее рукав.
 
 
Далекий край, другие травы,
      Весенний свет.
Он им отдаст свой кучерявый
      Простой привет.
 
 
Другая девушка поднимет
      Цветок тот, знай,
Когда прибудут бригантины
      В далекий край.
 

1940

Київ

 
– Эй, на ладье! Озовись, озовитесь! —
Встал на горе белокаменный витязь.
 
 
Хану не спустит, купцам не уступит —
Хочет – задержит, захочет – отпустит.
 
 
Хочет – заедет, зацепит баграми,
Подать возьмет, придержав за буграми.
 
 
Эй, на ладье, озовись, озовитесь! —
Встал на горе белокаменный витязь.
 

1940

Подол

 
Начинаются будни у самой реки —
Неуклюжие, портовые…
Географии самой простой вопреки,
Этот город – совсем не Киев.
 
 
Здесь соленые глыбы задумчивых барж,
И серебряный мост висячий,
И сиреневый дым, и соломенный пляж,
И коричневые босячки…
 

1940

Гроза

 
Гроза неожиданна. Тучи такие,
Как будто татары напали на Киев,
И стелются по ветру черные гривы,
И молнии – сабли, взлетевшие криво,
Над серым Днепром, над Печерском горбатым!
Дивлюсь, что грозу не встречают набатом!
 

1940

«Вечер шелком шуршащим плещет…»

 
Вечер шелком шуршащим плещет.
Киев – город красивых женщин.
Бесконечно готов Крещатик
Уводить их и возвращать их.
 

1940

Киев

 
Ветер юности, ветер странствий,
Я люблю тебя, я – люблю!
Потому и готов я – «здравствуй!»
Крикнуть каждому кораблю.
 
 
Я и сам ведь корабль,
   недаром
Не мила мне земная гладь.
И подруга моя, как парус,
Высока, и чиста, и светла.
 
 
И недаром, из песен вырван,
Книгу наших путей открыв,
Он стоит на крутом обрыве,
Романтический город – Киев.
 

1940

«Встретилась лучшая, встретилась первая…»

 
Встретилась лучшая, встретилась первая,
В сердце вошла угловатой походкою,
Ветром казалась – серебряным, северным,
Ранней весною – сквозной и холодною.
 
 
Это из скромности ты назвалась только
Обыкновеннейшим девушки именем —
Первая ласточка! Первая ласточка!
Крылья бровей над рекою раскинула.
 

1940

Брачный полет

 
Вечер страстью полнила
Туча грозовая,
Голубая молния
Тучу разрывала.
 
 
Пробирался рельсами,
Как лесной тропою,
Нелюдимый, девственный
Пригородный поезд.
 
 
Стыки глухо хлопали,
Как в таверне двери,
И пьянели оба мы
Медленно и верно.
 
 
Сосны в сон уставились,
Звезды стали выше…
Я не помню станции,
На которой вышли.
 
 
Но зато запомнил я,
Как любимой вздохи,
Голубые молнии,
Дальние сполохи.
 

1940

Поэт

 
Удел мой светел, жребий мой высок.
Огромен мир, желаниям отверстый.
Легли за мной дороги, песни, версты,
И седина ложится на висок.
 
 
Ручей судьбы от жажды пересох,
Я много пил, но только выпил мало.
Когда б родиться вновь, когда бы все
   сначала!
Удел мой светел. Жребий мой высок.
 

1940

Творчество

 
Где-то здесь, совсем недалеко,
Звонкие, как черти, тополя.
Ветер волком залетает в лог.
Ожидает пахаря земля.
 
 
Где-то здесь все просто и легко,
Где-то здесь – прийди и обрети!
Где-то здесь, совсем недалеко,
Только нет в ту сторону пути…
 

1940

Обновление

 
Как хорошо, что каждый год
Желтеть березам белоногим,
Что дан им выход, дан исход,
Отринув летние тревоги,
По ветру бросить рыжий хлам,
Воспоминаний не жалея…
А хвойным —
Людям и лесам —
Намного в жизни тяжелее.
 

1940

Гадание

 
Офелия плетет венок
(Вербена, горькая вербена…).
Река покорно ждет у ног.
Офелия плетет венок.
Ее безумие священно.
 
 
И девушки свои венки
(Не этого ль веночка ради?),
В простор судьбы, в простор реки
Бросают девушки венки
В почти языческом обряде.
 

1940

Месть Изольды

 
Женщина обиды не прощает,
Ждет она, тоскуя и любя.
А на взморье, точно крылья чаек,
Паруса чужого корабля.
 
 
Отомстила.
     Медленным ударом,
Сквозь улыбку, как на плаху сталь:
– Плачь, Тристан, над морем
   черный парус,
Плачь, Тристан!
 

1940

Упорство

 
Посмотрели друг другу в глаза —
Ни один не пошел на попятный.
Стал понятным пустынный вокзал,
Весь в дожде, весь в потеках и пятнах.
 
 
Капля с крыш, как с ресницы слеза.
Поезд песнь монотонную начал.
Почему ничего не сказал?
Все б, наверно, случилось иначе.
 

1940

Зимняя песня

 
Что березы белые – к этому привыкли,
На поляне тонкие к синеве приникли.
Вечные, угрюмые, зеленеют ели.
Где же это видано, чтоб они седели?
Где же это видано, чтоб они седели?
Где же это слыхано, что летят недели?
Как снежинки легкие, голубые искры —
Где же это видано? —
     на ресницах виснут.
Если стынь да оторопь,
     если снег да ветер,
Где же это видано,
     чтоб гулять до света?
Что гуляли до свету – это люди врут!
Просто я любимую встретил поутру.
 

1940

Наговор

 
От села до села
Путь-дороженька бела…
– Я вчера тебя не встретил.
Где ты, милая, была?
 
 
Путь-дороженька бела…
– Где была я, где была?
Я вчера тебя не ждала,
И сегодня не ждалá.
 
 
Мне сказали – ты чужой,
Ты балуешься со мной,
Мне всю правду рассказали,
Кто такой ты, кто такой.
 
 
От села до села
Вьюга тропы замела…
 

1940

«Милая, куда нас занесло?..»

 
Милая, куда нас занесло?
Жил с тобою, спал – не видел снов.
Как в росе трава, тонул в ночи,
Эти ночи были горячи.
 
 
Ты теперь являешься во сне,
Неожиданно, как снег, как первый снег.
Мне до света нынче глаз не открывать,
Ты со мною, ты со мною, ты – опять.
 

1940

«Война ворвалась в дом…»

 
Война ворвалась в дом,
   как иногда окно
Само собой раскроется со стуком,
Наполнит дом дыханьем и испугом,
Сомнет гардин тугое полотно.
Как ливень на запыленном стекле
Чертит порой подобье светлых молний,
Так дух войны сухой тревогой полнит
Последний день почти что детских лет.
 

1940

«На углу, на повороте…»

 
На углу, на повороте,
Новый дом, высокий дом.
Я люблю его. Он плотен,
Он добротен – новый дом.
 
 
Час езды. Суровый лес
Выше дома в небо влез.
 
 
Злится буря – он спокоен,
Воет вьюга – он силен…
Несомненно, он достоин
Стать красавцем кораблем.
 
 
Если ты, как дом, добротен,
Словно лес, сильнее вьюг, —
Ты достоин, ты пригоден
Быть товарищем в бою.
 

1940

В дни войны

 
Опять окровавлены годы,
Недели смятеньем полны,
Опять захлестнула народы
Соленая пена войны.
 
 
Опять ходят мутные волны
Бесчинства, бесправья и слез.
Но Родина наша спокойна,
Но Родина наша – утес.
 
 
Пусть время пробито навылет,
Пусть злоба клевещет свое,
Пусть близятся к нам огневые
Жестокие крылья боев.
 
 
Но Родина наша спокойна,
Бойцам доверяя своим.
Ну что ж, если войны – так войны,
Но мы за себя постоим.
 

1940

«Вчера был бой…»

 
Вчера был бой
     и завтра будет бой
(Святая цель оправдывает средства),
Пусть скомкан мир прозрачно-голубой,
Забыт покой, разбито детство.
О, только бы в атаку вновь лететь,
Разить врага, хмелея от азарта!
Вчера был день
     и завтра будет день, —
Мы только ночь
     между вчера и завтра.
 

1940

«Нет, не романтичный парус…»

 
Нет, не романтичный парус,
Не коней степной галоп,
Паровоз, сверкая паром,
Длинный поезд поволок.
 
 
И пошли стучать теплушки,
Ускоряя к фронту бег,
И отныне я послушен
Боевой своей судьбе.
 
 
Только облик твой печален,
Только в горле слезный ком,
Только ветер на прощанье
Замахал твоим платком.
 
 
Нет, не романтичный парус —
Белый шелковый платок…
Паровоз, сверкая паром,
Длинный поезд поволок.
 

1940

В Койвисто (Набросок)

 
В этой комнате работал финский штаб,
Комната еще полна тревоги,
Стол бесстыдно раскорячил ноги,
И скулит, как собачонка, шкаф.
 
 
Комната, пуста и холодна,
Кажется по-прежнему бессонной,
Потому что провод телефона
Все еще спускается с окна.
 

1940

Фрагмент черновика стихотворения «Романтика седых ночей…»

«Романтика седых ночей…»

 
Романтика седых ночей,
Романтика солдатских щей,
Колес неровный перебой…
За мной, романтика, за мной!
 
 
Пусть хлеб солдата черств и груб,
Пускай суров заплечный груз,
Жесток подъем, свиреп отбой, —
За мной, романтика, за мной!
 

1940

Фрагмент черновика стихотворения «Моему взводу»

Моему взводу

 
Мы вместе в атаку ходили,
И слушали времени гул,
И вместе друзей хоронили
В холодном финляндском снегу.
 
 
Победа! Победа и отдых!
Победа! И дело с концом.
Кипят, как весенние воды,
Веселые песни бойцов.
 
 
Из разных приехали мест мы,
Чтоб вместе пройти этот путь.
Нас ждут молодые невесты,
Нас жены и матери ждут.
 
 
И возится каждый с вещами,
И дружба уходит на нет…
О горькая капля прощанья
В победы искристом вине!
 

1940

Беззвучная симфония

 
Короткий гром – глухой обвал,
Рожденье света и озона,
Далеких молний карнавал
Над четко-черным горизонтом.
 
 
Родиться, вспыхнуть, ослепить,
Исчезнуть, не дождись рассвета…
Так гаснут молнии в степи,
Так гибнут звезды и поэты.
 

1940

«Какие высокие подвиги в детстве…»

 
Какие высокие подвиги в детстве
Шутя совершали, играя в индейцев!
Нет дел благородней, нет помыслов
   чище,
Чем игры орды краснокожих
   мальчишек.
 
 
И высшая взрослым героям награда,
Чтоб дети в их подвиги тоже играли,
Чтоб стали Седов и Чапаев игрою,
И, значит, – чтоб в будущем были герои.
 

1940

«Весенний вечер. Корпусов громады…»

 
Весенний вечер. Корпусов громады,
Далекий лес недвижный и горбатый.
Как много надо. Как мне много надо.
Как мало причитается по штату…
 

1940

«Я знаю, где ты подсмотрел…»

Но темный берег так пустынен,

А в море ходят корабли.

А. Блок

 
Я знаю, где ты подсмотрел
Сиянье алых парусов…
Закат татарским сонмом стрел
Летел на розовый песок…
Ты был один, ты был – «земля!»,
Ты был на ласковом краю
Последним маяком. А я —
Тяжелый корпус корабля,
Я поворачивал на юг.
Стекал зари багровый сок
По крыльям наших парусов.
Ты встретил девушку. Она
На берегу была одна.
Она венок мечты плела,
Она единственной была.
 
 
Корабль уходил на юг…
Ты встретил девушку мою.
 

1940

«Поверх любви, поверх металла…»

 
Поверх любви, поверх металла
Плыл черный шлак, холодный шлак…
Ты, может, лучшего искала,
Ты, может, лучшего нашла.
 
 
А я живу, оберегая
Святую правду рук твоих.
А я по-прежнему в трамвае
Беру билеты на двоих.
 

1940

«Ты милее мне всего на свете…»

Из Е. Нарубиной

 
Ты милее мне всего на свете,
От тебя я правды не таю…
Только чем же, чем же ты ответил
На любовь прозрачную мою?
 
 
Как, бывает, летним днем погожим
Упадет короткая гроза, —
Поцелуем сердце растревожил,
А о том, что любишь, – не сказал.
 

1940

«Сад был синий, сад был розовый…»

 
Сад был синий, сад был розовый,
Сад был сон.
Захлестнуло сердце грозами,
Унесло.
 
 
Не забудь простого имени,
Помни грусть,
Я останусь жить, любимая,
Я вернусь.
 
 
У моей судьбы особая
Сердца нить —
Даже с смертью не способен я
Изменить.
 

1940

«Не любить – не летать, не заметить…»

 
Не любить – не летать, не заметить
Океан голубой чистоты.
Мой серебряный северный ветер —
Это ты, дорогая, ты.
 
 
Это ты в колыханье прибоя,
В белом облаке – тоже ты.
Потому я и робок с тобою,
Что смертельно боюсь высоты.
 

1940

«Как земля в тревоге ждет рассвета…»

 
Как земля в тревоге ждет рассвета,
Как звезда тоскует по звезде,
Как весной желают ветви ветра, —
Думаю, родная, о тебе.
 
 
Мне нельзя забыть, но страшно помнить,
Как ушла ты на заре тогда…
Где ж твои горячие ладони,
Голубая, нежная звезда?
 

1940

«Дни ушли и вечера промчались…»

 
Дни ушли и вечера промчались,
Ночи сгасли, не оставив сна…
Ты со мной небрежно попрощалась,
Свой короткий адрес унесла…
 
 
Как теперь мне улицу простую
В незнакомом городе найти?
Где теперь ту девушку найду я,
Что однажды встретил на пути?
 

1940

«Был я сердцу и солнцу послушен…»

 
Был я сердцу и солнцу послушен,
А любил, понимаешь, не так, —
Много разных бросали мне в душу,
Как в прозрачную воду пятак.
 
 
Только, верь, в этом радости нету…
Ты одна, ты одна, ты одна
Золотою сверкнула монетой,
Чтоб улечься у самого дна.
 

1940

К чайке (Сонет)

 
Опять отрезан кем-то лóмоть
Пшеничной лакомой луны,
И снова ночи холодны,
И тени тополей огромны.
 
 
У неожиданной волны
Твои повадки и изломы.
И ветру острому и злому
Нельзя не звать, нельзя не ныть.
 
 
Но где же ты? Необычайно
Здесь подошла б твоя тоска,
Ты так прозрачна, так печальна…
 
 
Теперь тебя не отыскать.
В краю гранита и песка
Ты только точка, только чайка.
 

1940

Как реки

 
Девушка должна быть скромницей.
Женщина должна быть матерью.
Быть должна старуха странницей.
Старику должно быть шаманом.
Быть должно мужчине воином,
Так и течь бы прямо, прямо нам.
 

1941

К лесу

 
Ох, не к добру так говорлив топор —
Расчетливый, жестокий победитель.
– Люблю. Люблю. Ответьте.
      Полюбите.—
Холодный блеск, горячий разговор.
 
 
– Люблю. Люблю. Вы – счастье.
      Вы – весна.
Не бойтесь, милая. Любимая,
      так надо. —
Молчит сосна. И кренится сосна.
Еще не зная, что такое падать.
 

 
Может быть, нравится соснам,
Если их рубят под корень.
Может быть, соснам, как девушкам,
Снятся об этом сны.
Ветры проносятся косо,
В жилах – хмельная горечь, —
Маленьким, робким, где уж нам
Душу понять сосны.
 
 
Может быть, им не больно,
Может, они довольны.
Может быть, даже скучно
К небу вздымать стволы.
Веткой кивая тучам,
Жалуются на участь, —
Ведь выбирают лучших,
Чтобы наземь свалить.
 

 
Ты березка легкокрылая,
Моя милая;
Или сосенка колючая,
Моя лучшая.
 
 
Ты шумишь дождя одеждами,
Моя нежная.
Всюду глушь непроходимая
От любви моей.
 
 
Отыщу мою хорошую
По пороше я,
Понатешусь бегом досыта
Следом по снегу.
 
 
От охотничьей любви моей
Ей не скрыться —
Я схвачу мою любимую
За копытца.
 

1941

Идиллия

 
Живем, как дети. Без греха
Выходим на берег нагими.
Спокойным, величавым гимном
Течет могучая река.
 
 
Живем, как дети. Вечерком,
Когда луна луга осветит,
Шершавые заводим сети,
Входя в реку, как входят в дом.
 
 
Живем, как дети. На обрыв
Выносим щедрую награду,
Несем, как гроздья винограда,
Трепещущие гроздья рыб.
 

1941

Фрина

 
Художник женщину любил
В далеком городе Афинах,
И небо было голубым,
И море было темно-синим.
 
 
И в мрамор уходил резец,
Ища безмолвного ответа,
И женщина была раздета,
И был прекрасным образец.
 
 
И тело женщины
   нагим
Само казалось изваяньем.
И мстили женщине враги,
Ее гетерой называя.
 
 
Стерпела стыд, стерпела боль.
Скрипел резец, крошился камень.
Из камня родилась любовь,
Ушла – и будет жить веками.
 
 
Художник женщину любил.
В далеком городе Афинах…
А ты, а ты согласна быть
Моей гетерой Фриной?
 

1941

Ямбы

 
Какой бы урожай росы
Ни собирали с трав рассветы,
Но если б не было грозы,
Еще не начиналось лето.
 
 
Я повторять готов азы
Твоих путей, моя эпоха.
Живу я, может быть, неплохо,
Но с нетерпеньем жду грозы.
 

 
Я рад, что в небе облака,
А на земле – томленье мая.
Я наполняю свой бокал
И тост заздравный поднимаю.
 
 
Желаю девушкам весны,
Юнцам – уверенного «годен!»,
Бойцам – победы, детям – сны,
А женщинам – широких бедер.
 

 
Все будут начинать сначала,
Все будут знать, а не уметь.
Они еще не испытали,
Что значит – страх, что значит —
   смерть.
 
 
Я помню зимнюю дорогу,
Я видел бой, я был в бою.
Теперь я знаю, что не дрогну,
Когда тревогу вновь пробьют.
 

 
Я не любил простых стихов,
И опасался рифмы точной,
Я был до старости готов
Лепить узор капризных строчек.
 
 
Но в наши дни, перед грозой,
Когда невиданным боям быть,
Когда немыслим слов узор,—
Чертовски мужественны ямбы.
 

1941