Текст книги "Голубые следы"

Автор книги: Павел Винтман

 
Ветер колышет ресницы твои,
Путает волосы мягкой рукою,
Тихую радость свою затаив,
Ветер, как я,
   очарован тобою…
 
 
Дышат прохладой просторы реки…
Спи, дорогая.
   Огни за рекою,
Как непонятные сны, далеки.
 
 
Руку осмелившись тронуть твою,
Ветер, наверно, гордится собою…
Нам хорошо в этом синем краю
Полночи, звезд, тишины и покоя.
 
 
Дышат прохладой просторы реки…
Спи, дорогая. Огни за рекою,
Как непонятные сны, далеки.
 

 
Небу ночному – тугая зарница,
Туче седой – легкокрылая птица.
Колосу – дождь. Ты одна у меня,
Зина, Зинуся, зеница моя.
 
 
В ночь на руках унесу, как ребенка я,
Легкую-легкую, тонкую-тонкую,
Сон безмятежный бессменно храня,
Зина, Зинуся, Зиница моя.
 

1939

31 августа

Сонет

 
Совсем по-летнему в саду знойны цветы,
И лунный луч скользит поверх ограды,
Совсем по-летнему со мною рядом ты,
Совсем по-летнему со мною счастье рядом.
 
 
Но дышит ночь сентябрьскою прохладой,
И учит осень истинам простым —
Совсем по-летнему со мною рядом ты,
Но с полночи нам расставаться надо.
 
 
Хоть полон сад воспоминаний летних,
Хоть летний луч по-прежнему скользит,
Тенистые раскачивая ветки,
Хоть осенью ничто нам не грозит,
Но завтра вновь тетради и отметки,
И лета нет. И лето позади.
 

1939

Радда

 
В ней все назло —
   бровей излом,
Улыбка, волосы узлом,
Под шалью шелковой плечо, —
В ней все прекрасно, все ничье.
 
 
В нее влюблен седой рассвет —
Такой красе покорны все.
В нее влюблен красавец день —
Такую не сыскать нигде.
 
 
Пред ней лежит степной закат,
От чувств лишившись языка.
 

1939

Как зарница молнией стала

 
Лучшая из всех зарниц —
Красавица, скромница,
На одной из вечерниц
С ливнем познакомилась.
 
 
Он веселый, он такой
Горячий и крепкий,
Ходит в майке голубой,
В полосатой кепке.
 
 
Ей не занимать огня…
Говорят в народе,
Что через четыре дня
Поженились вроде.
 

1939

«Враждебные знамена рук твоих…»

 
Враждебные знамена рук твоих,
Далекий рог волнующего смеха…
Грядет сраженья час,
   грядет желанный миг,
Тебя я жду в сверкающих доспехах.
 
 
Тебя могу осадою сломить,
В открытом поле справиться с тобою,
Грядет сражений час,
   грядет желанный миг…
Но горе мне! Она сдалась без боя.
 

1939

Сердце Данко

 
Свет солнца! Свет солнца! По небу
   бегущие тени!
Секунда – преклонятся все перед героем…
Но падает сердце печальной звездою осенней
И гаснет под чьей-то трусливой,
   жестокой ногою.
 
 
Горящее сердце упало звездою осеннею…
Затоптано в землю, назавтра забытое всеми.
Оно не погибло. И счастье людское посеяно,
Оно проросло – исполинское гордое семя.
 

1939

Ровесники

 
Родились в тот самый год,
Когда, на гнев сменивши милость,
Попав в крутой водоворот,
Планета шхуной накренилась.
 
 
Пусть вновь незыблема земля,
Но мы уверовать успели
В прямые мачты корабля
И в белый парус, пьющий пену.
 

1939

Баллада о любимом цвете

 
Есть зеленый цвет весны —
Сочный цвет полян лесных.
Над моею головой
Цвет холодный —
   голубой.
 
 
Красный —
   битва и пожар,
В золотых ножнах кинжал,
И серебряный набор
На уздечке тешит взор.
 
 
У девчонки у моей
Карий глаз —
   хороший цвет!
Я в десятки глаз смотрел,
Но такого в мире нет.
 
 
А любимый самый мой —
Лучше не сыскать никак —
Цвет каленого клинка,
Стали вороной.
 

1937–1939

Военные баллады

 
Я подругу выберу яркую и дерзкую,
Быструю, как молния, звонкую, как медь,
Яркую и дерзкую —
   что и равняться не с кем ей,
Добрую и ласковую – лишь ко мне.
Я найду товарища умного и злого,
Двадцатидвухлетнего смелого ровесника,
С ним мы будем первыми —
   делом или словом,
Соловьиным посвистом или звонкой песнею.
Драться нужно будет —
Я коня добуду,
Вороного, быстрого, жарко-норовистого.
 
 
В полночь или за полночь
Он, как буря, будет
Мчать меня навстречу
   посвистам и выстрелам.
Я достану саблю острую и злую,
Темную и резкую, как милые глаза,
Резкую и страстную,
   уж если поцелует,
Никому не сможешь об этом рассказать.
И когда с любимой
   буду снова вместе,
Для моей подруги сочиню я песни,
Чтобы было милой веселей.
Песни будут грубые
О врагах порубленных,
Песни будут гордые
О дорогах пройденных,
Ласковые будут лишь о ней…
 

 
На рассвете к реке подходили полки,
За рекою в тумане враг.
Батальон стоял у самой реки,
Командир брод выбирал.
Под ногой командира песок звенел,
Все было спокойно. Но вот
Из тумана грянул слепой свинец,
На песок положил его.
Командир батальона!..
Судьба твоя жестока.
Тебя на рассвете снесли в лазарет,
А бой начался на заре.
Командир, оглянись на минуту назад,
Открой на минуту глаза,
Смотри, как дрожит под ногами понтон,
Как держится твой батальон!
Народившийся день был прозрачен и крут.
В лазарете полка умирал комбат.
Над походною койкой плыла труба,
Батальон уходил за реку.
 

 
Ноги мои подкосились,
Губы в соленом и вязком…
Жесткие брусья носилок,
Боль полевой перевязки.
Сестры в кисейных косынках,
Тряска повозки обозной,
Жесткие брусья носилок,
Сиплый гудок паровозный.
 
 
Поезда рвущая сила,
Лак санитарной кареты,
Жесткие брусья носилок,
Белый покой лазарета.
 
 
Тленный дымок хлороформа,
Спуск в небытье по наклонной…
С ложки сестра меня кормит
Теплым куриным бульоном.
 
 
Снова вернулся я к битвам —
Пуля меня не скосила.
Будут в победах забыты
Жесткие брусья носилок.
 

1937–1939

«Звезды падали отвесно…»

 
Звезды падали отвесно,
Колыхали неба глубь,
Отпечаталось безвестье
У твоих холодных губ.
 
 
Как враждебные начала —
Пальцы тонкие руки.
Город сорвался с причалов,
Вырастая из реки.
 
 
И от всей любви осталось —
Эти звезды, этот путь,
Твой ответ, твоя усталость:
– Может быть… Когда-нибудь…
 

1939

Летят недели

 
Промчались ветры, ветви теребя,
И лето началось хорошим звонким
   громом.
Мир снова стал зеленым и огромным.
Летят недели. Только нет тебя.
 
 
Летят недели. Ночью, как змея,
Бессонница, шурша, ползет сквозь
   время.
Я убегаю в синий сад, где дремлет
Холодная красавица земля.
 
 
Она одна осталась у меня
Жестокими бессонными ночами,
Носительница женского начала —
Широкая, упругая земля.
 

1939

Над днепровской кручей синей

 
Над днепровской кручей синей
Молчаливо тучи стынут.
Над угрюмыми домами
Пляшут тусклые туманы.
 
 
Ветер сильного сбивает
И усталого тревожит.
Как все это, дорогая,
На твою любовь похоже!
 

1939

Старинная книга

 
Не причислена к лику святых инкунабул,
Ты на полке стоишь в тишине и пыли,
К острым буквам твоим, наклонившимся набок,
Желтый свет тишины и столетий прилип.
 
 
Кто откроет тебя, переплет из потрепанной
   кожи?
И кому ты нужна, немудреная песни строка?
Но эти старинные песни сердце поэта тревожат,
Как воспоминания юности – старика.
 

1939

Присяга

 
Всю ночь мне снились алые сны,
Седой кошмар теснил мне грудь…
Страшась нелепостей лесных,
Я выбирал окольный путь.
 
 
Мне до рассвета снилась ты,
Чиста, как первобытный снег…
И так, чуждаясь чистоты,
Я был несчастнейшим во сне.
 
 
Когда б я наяву солгал,
Когда б я наяву кружил,—
Вовек мне песен не слагать,
Тебя не видеть и не жить.
 

1939

Среди сосен

 
Ветер крылья тугие раскинул над лесом,
Загулял, засвистал синеглазый повеса.
Ты пришла. Ты ушла, как холодная осень.
Я напрасно ищу твои рыжие косы.
Где ты, где ты, тоска!
   Где ты, где ты, невеста?
Ветер синие крылья повесил над лесом.
 

1939

«Что с того, что на рассвете…»

 
Что с того, что на рассвете
Запевает песню дрозд,
Если беспощадный ветер
Гасит пересветы звезд.
 
 
Что с того, что на рассвете
Птиц полеты высоки —
Звезды гаснут, как столетья,
Как надежды, как стихи.
 

1939

Романтика

 
Романтика детства – невидимый бог,
Романтика юности – памятный локон,
На сцене романтика – свет голубой,
На море романтика – парус далекий.
 
 
Романтика боя – звенящая сталь,
Романтика грусти – Шопена ноктюрны,
Романтика далей – мосты и места,
Романтика смерти – античная урна.
 
 
Романтика встреч и романтика снов.
Но прочих романтик ясней и чудесней
Моя королева – романтика слов,
Моя королева – романтика песен.
 

1939

Баллада о Робин Гуде

 
Много нынче попам да баронам тревог,
Много в чаще шервудской секретных
   дорог,
Много знает запевов охотничий рог.
Много песен о Робин Гуде.
 
 
Если лес будто спит, потонувший в ночи,
Присмотрись и увидишь:
   костры горячи,
Приложись и услышишь:
   бряцают мечи —
Это лагерь ребят Робин Гуда.
 
 
Если встретишь часовню —
   округа пуста,
И ее покровитель —
   веселый Дунстан,
И чрезмерно дороден отшельника стан —
Это храм молодцов Робин Гуда.
 
 
Если злому барону не скрыться в броне
От каленой стрелы,
   если замок в огне,
Если вешают челядь,
   выводят коней, —
Это праведный суд Робин Гуда.
 
 
Если где-нибудь
   встретится нам менестрель,
Чей напев так суров,
   чьи слова метче стрел,
Кто за правду погибнуть готов на
   костре, —
Он поет о делах Робин Гуда.
 

1939

Выдубичи

 
На горе над рекой Монастырь
По откосам густые кусты.
Умеряя неистовый бег,
Днепр ласкает обрывистый брег.
 
 
Здесь, несчетные толпы маня,
Выдыбал потонувший Перун.
Здесь впервые суровый монах
Быль и небыль доверил перу.
 

1939

«Реки меняют русла…»

 
Реки меняют русла,
Ветры трепетней лани —
Это идут без устали
Воины Тамерлана.
 
 
Очи закроет смелым
Смертная тень тумана,
Если взметнутся стрелы
Лучников Тамерлана.
 
 
Будет довольно пищи
Воронам и орланам,
Если промчатся тысячи
Конников Тамерлана.
 
 
Стонут в огне народы,
В прах обратятся страны
Там, где проходят орды
Хищников Тамерлана.
 

1939

Утро стрелецкой казни

 
Таким этот день и запомнят столетья —
Тревожным, как зарево,
тусклым, как вечность…
И ветви с рассветом повисли, как плети,
Зажглися с рассветом предсмертные
   свечи.
 
 
Зажег их священник, потушит палач их…
И души – как свечи в последнем
   движенье.
Вся площадь широкая ходит от плача,
И в трепете даже преображенец.
 
 
Но Петр спокоен, и взор его светел:
– Кончайте скорее. Так надо. Так надо.—
На площади Красной с казненными
   рядом
Качается висельник-ветер.
 

1939

Песни города Зурбагана
(Из цикла)

 
Грозно рокочет море.
Глухо ворчит прилив.
– Чей это вымпел скорый?
– Чьи паруса вдали?
– Кто это там в океане,
С бурей затеял игру?
– Это плывут зурбагане,
Это везут зурбагане
Песен веселых груз.
 

 
Александру Грину
Я живу на третьем этаже,
Вечно вижу небо в проводах,
Слышу, как обгладывает жесть
Дождевая ржавая вода.
 
 
Только я чужой вам, этажи,
Только я средь улиц, как в лесу,
Только я сквозь городскую жизнь
Сказки моря в сердце пронесу.
 

 
В таверне я встретил девчонку одну.
В далеком порту это было…
И сердце, как якорь, скользнуло
   ко дну —
 
 
Девчонка меня полюбила.
Три дня и три ночи промчались в дыму,
Потом парусов перегуд…
   Подымем же кубок
   За нежные губы
   Оставленных на берегу!
 
 
Года пролетели в полночной тоске,
Холодные волны, как ртуть…
Но сердце, как якорь, лежит на песке
В далеком заморском порту.
 
 
Не помню, как девушку звали,
Но только забыть не могу…
 
 
   Поднимем же кубок
   За нежные губы
   Оставленных на берегу!
 

 
Вкушать блаженство не всегда
Нам на земле дано.
Бывает в бочках пустота,
А у бутылок дно.
 
 
У друга, не поймешь зачем,
За голенищем нож,
У лучшей женщины в душе
Всегда таится ложь…
 
 
Но трижды проклят будет тот
(Тяжка его вина!),
Кто из-за этого не пьет
Ни рома, ни вина,
 
 
Кто не целует алый рот,
Не верит в сотый раз,
Хотя и знает наперед,
Что друг его предаст.
 
 
Так было встарь, так будет вновь —
И иначе нельзя.
Есть в бочках ром, в порту —
   любовь,
На корабле – друзья!
 

 
Когда вас в саванну забросит черт
Или попутный ветер, —
Спешите за счастьем зайти в кабачок
К старухе Елизавете.
 
 
Вы ей без труда нанесете визит —
Вам всякий укажет дорогу.
Пустая бутылка над дверью висит,
И в погребе полных много.
 
 
Добудешь подругу там, если смел,
Один будешь, если скромен.
И в погребе Бетсином хватит на всех
Ямайского черного рома.
 
 
И буря назавтра тебе нипочем,
И смерти своей не заметишь…
Спешите за счастьем
в ночной кабачок
К старухе Елизавете!
 

1939

«У стихов похрустывают пальцы…»

 
У стихов похрустывают пальцы,
Как в раздумье, как в большую грусть,
У огня порадует скитальцев
Этот слабый беспокойный хруст.
 
 
Эти песни тихие, как будто
Экваториальных штилей гладь,
Только Сороковых штормов удаль
Сединою на виски легла.
 
 
В этих песнях паруса косые,
Океанской ряби мерный ритм…
В человеке есть большая сила,
Если он спокойно говорит.
 

1939

Волне

 
Ты мне по сердцу, красавица волна,
Красота твоя сурова и вольна.
Ты, играя, заливаешь пеной мель.
Ты на солнце – как на сердце легкий
   хмель.
 
 
Красота твоя чиста, как первый снег.
Я б любил тебя на свете больше всех,
Дескать, вот тебе и сердце и рука…
Только больно ты, красавица, горька.
 

1939

«Ты – солнца светлый луч…»

 
Ты – солнца светлый луч. Ты вся
В глухое серебро рассвета,
В блеск волн, в сиянье снов одета,
Как паруса, что вдаль скользят.
 
 
Забыть любимую нельзя,
Но в расставаний волнах пенных
Ты исчезаешь постепенно,
Как паруса, что вдаль скользят.
 

1939

«Вечера из старинных баллад…»

 
Вечера из старинных баллад
И рассветы из песен матросских.
Чей-то смех, чей-то солнечный взгляд
И волос непокорная россыпь.
 
 
Чьи-то губы, ладони, глаза.
Будут встречи, разлуки, безвестья,
Непонятные сны, паруса,
Нетерпение, молодость, песни.
 

1939

Осенние листья

 
Мы с тобой остались вдвоем
В окруженье прозрачного сада…
Лист янтарный ложится ничком
На скамейку с коленями рядом —
К нам тоска прикоснулась крылом
Золотистого листопада.
 
 
Это радость моя – этот лист,
Соскользнувший с ветвей наклоненных,
Путь прошедший с вершины – и вниз
До подножья ветвистого клена.
Он янтарен, прозрачен и чист,
Лист,
   прильнувший к коленям с поклоном.
 

 
Ну, скажи мне, чего это ради,
Перед тем как свалиться наземь,
В золотистом шуршащем наряде
Листья лип, тополей и вязов?
 
 
Ну, скажи мне, чего это ради
Пред разлукой с моею единственной
Прошлогодние трогать тетради
И про счастье стихи перелистывать?
 

1937–1939

«Ты по утрам едва знакома…»

 
Ты по утрам едва знакома,
По вечерам едва близка,
Как непонятная истома,
Необъяснимая тоска.
 
 
Ты днем холодным листопада
Едва касаешься плеча,
Моя нежданная награда,
Неизлечимая печаль.
 
 
Ты вечерами – легкий иней,
Полупрозрачный легкий стыд…
Своими крыльями косыми
Сентябрь над миром шелестит.
 

1939

Первопричина

 
Вьюга белые ставит кресты
И бушует во мраке ночи…
Это ты, дорогая, ты
На меня посмотреть не хочешь.
 
 
На земле вновь зажглися цветы,
И опять небеса с голубинкой…
Это ты, дорогая, ты
Улыбнулась своей улыбкой.
 
 
Мир в томлении летнем застыл,
Мир колышется еле-еле…
Это ты, дорогая, ты
Прошептала, что будешь моею.
 
 
В освещенье простой красоты
По лесам золотая осень…
Это ты, дорогая, ты
На ветру распустила косы.
 

1939

Марево

 
Весеннее марево, легкая дымка
Над черною тенью недавних проталин,
Взмыванье стрижей, голоса молодые
Заманчивей делают синие дали.
 
 
Бровей твоих взлеты, красивых и узких,
И строгие плечи с наивной родинкой,
Впервые надетая летняя блузка, —
Весеннее марево, легкая дымка.
 

1939

Падает снег

 
Я тебе свои лучшие песни пропел…
Улыбнулась печально, ушла по тропе.
 
 
Безвозвратно ушла. Я смертельно устал.
Лес огромен и пуст. И дорога пуста.
 
 
Только снег. Только белые тени манят.
Ни тебя, ни меня. Ни тебя, ни меня.
 

1939

К инфанте

 
Бывает так:
   слегка-слегка
Коснется март покровов снежных,
Коснется трепетно и нежно,
Как неумелая рука.
 
 
И утро легкий снегопад
На вечер делает похожим.
И, как румянец осторожный,
По вечерам висит закат.
 
 
Не терпит красок франтоватых
Такая ранняя весна —
Она прекрасна и ясна,
Как ты, печальная инфанта.
 

 
Лучей допросы перекрестны,
И сад как на ладони весь.
Когда в душе родится песнь,
Она прозрачна и чудесна.
 
 
Но песню в люди унесло.
И вот уже сомненье мучит,
Что спеть ее возможно лучше,
Что только не хватает слов.
 
 
Всю жизнь без отдыха и сна
Искать слова судил нам фатум.
Душа поэзии грустна,
Как ты, печальная инфанта.
 

 
Сначала встреча, позже – страсть,
Затем успех, потом привычка.
За этим следует обычно
Разрыв – в слезах или смеясь.
 
 
Сначала друг, потом – жена,
Затем измена иль измены,
Так называемые сцены:
Он ей или ему – она.
 
 
И не отыщешь виноватых,
И лишь тоска осталась нам.
И в сущности любовь грустна,
Как ты, печальная инфанта.
 

1939

Татарская степь

 
Где б ни сходились отважные воины,
Сталью звеня,
Где б ни кипели кровавые войны, —
Всюду был я.
 
 
Злоба ль на крыльях бойцов проносила,
Или любовь,
Я – это сила, которая силу
Двигала в бой.
Русь! Ты воскресла, все беды изведав,
В вихре боев.
 
 
Русь, я с тобой. Потому, что победа —
Имя мое!
 

 
Какие копыта дорогу клевали,
Не спеть никому ни в какой «Калевале».
Да всех не запомнит, да всех не признает
Прямая дорога, дорога степная.
По ней проносили хоругвь Святослава,
Осыпану пылью, овеяну славой.
Князь Игорь бежал в полуденной истоме
С широкого Дона к далекому дому.
Здесь ржали сухие татарские кони,
Скрипели телеги, пластались погони,
Смолкали лихие казачьи походы.
Пустынные степи, тяжелые годы.
Но вешние ветры, но громы и грозы,
Деникинцев шпоры, буденновцев звезды…
Прямая дорога, как вихрь, пронесла их…
И эту степную дорогу я славлю.
Овеяна ветром, копытами взрыта
Степная дорога, родная Таврида.
 

 
Рассечен сумрак тетивой звенящею,
Во вражий стан крылатый вызов послан,
Рассвет забрезжил над рекой молчащею —
Что было до? Что будет после?
 
 
Кроваво-желт степной тяжелый полудень,
Под горло смерть покос богатый косит —
Не сгинуть воронам в сей год от голоду,
Что было до? Что будет после?
 
 
Сломались пики, сабли затупилися…
И вражьи стрелки что лихие осы,
Но ждет засадный полк сигнал, чтоб вылететь.
Что было до? Что будет после?
 

 
Всех сосчитать, что заснули мертвецки,
Я не берусь.
Станы татарские, тьмы половецкие,
Храбрая Русь.
 
 
Тем смельчакам, что остались живыми,
Смерть на пиру.
Утром под страшный настил положили
Пленную Русь.
 
 
С этими кончили. Завтра продолжат
Злую игру.
Завтра всю Русь под копыта положат,
Гордую Русь.
 

 
Над степью недобрые тучи —
   недобрые люди…
Ой, что ж это будет?
Стрелою летучей по нашим дорогам
Просвищет тревога.
 
 
Недобрые люди —
недобрые тучи над степью,
Останется пепел.
Ой, нет тебе, Русь,
   ни победы, ни клича, ни князя.
В раздорах завязнешь.
 
 
Недобрые люди —
   над степью недобрые тучи.
За грех наказанье.
Я плачу. Я плачу слезою горючей
О Киеве стольном, о Суздале славном, о ярой
   Рязани.
 

 
За Диким полем множились костры их,
Тянуло к городу тяжелым, смрадным чадом,
Татары сабли у костров острили
И наполняли стрелами колчаны.
Потоп копыт и конских морд лавина.
На саблю – сто. По двадцать пик на пику.
И русский клич у церкви Десятинной
Звучит последним лебединым кликом.
Земля дрожит от страха и от зноя.
Сражаться больше некому и нечем.
Повис над окровавленной землею
Широкоскулый желтый вечер.
 

 
Наши избы – дымные конуры,
И грустны чахоточные нивы.
Край наш сирый, пасмурный и хмурый,
Наши парни хилы и трусливы.
 
 
Некому сказать здесь нежно: «Милый…»
Над избою звоном звонят сосны,
Непокорной девичьею силой
Лишь они подруги мне и сестры.
 
 
Не боясь людской и божьей кары,
В степь уйду, где вольный ветер веет.
Уноси меня, степняк-татарин, —
Быть хочу наложницей твоею.
 

 
Татарин любит льстивые слова,
Он саблею гордится да конями…
Он силою силен, а я силен рублями,
И будет властвовать моя Москва.
 
 
Тверская покатилась голова
Под черной тяжестью моих наветов.
Он поднял меч, и он казнен за это.
И будет властвовать моя Москва.
 
 
Из рук татарских принял я ярлык.
Да, на коленях полз в Орду за ним я,
Но над моей Москвой теперь взлетят орлы,
Как над могучей Византией.
 

 
Ой ударь, кузнец, молотом, молотом —
Откуй, кузнец, щит булатный,
Чтоб мой милый, мой сокол, мой молодец
Вернулся обратно.
 
 
Ой ударь, кузнец, молотом, молотом —
Сталь огнем и водой изведай,
Чтоб мой милый, мой сокол, мой молодец
Вернулся с победой.
 
 
Ой ударь, кузнец, молотом, молотом —
Цепь достань из горнила,
Чтоб сердца наши с юности, смолоду
Навсегда скрепило.
 

 
Русь нашу топчут конями кургузыми.
Нивы заброшены, села в огне…
– Что же вы терпите, храбрые русичи?
– Русичи копят гнев.
 
 
Зимы сплетаются косами русыми.
Вьюга тревогу по папертям мчит…
– Что ж вы затеяли, храбрые русичи?
– Русичи точат мечи.
 
 
Немощно сгорбились осени грустные.
Плещется слабость в потоках дождя.
– Что же вы медлите, храбрые русичи?
– Русичи ждут вождя.
 

 
Полками стояли над самой Москвой мы
Пред княжеским домом.
Князь вышел навстречу. Сказал нам:
     – О русские воины,
Татарин за Доном.
 
 
Полками стояли над сонной рекой мы,
Над тихой Непрядвой.
Князь вышел вперед и сказал нам:
     – О русские воины,
Поляжем за правду!
Мы в смертную сечу пошли, не жалея
Ни силы, ни жизни.
И сами легли и —
     что было еще тяжелее —
Врага положили.
 

 
Попы – звоните! Села – бейте в била!
Пляшите, скоморохи!
   Русь, упейся!
От ига проклятых земля освободилась.
Боян, прославь победу песней.
 
 
Коней полет и стягов клекот орлий,
Седой ковыль – предутренний туман,
И блеск мечей, подобный блеску молний,
Славь звонкой песнею, Боян.
 
 
О русский княже! Дмитрий, сокол гордый,
Чья слава возлелеяна в боях!
В донских степях добытую свободу
Славь звонкой песнею, Боян!