Текст книги "Тайник"

Автор книги: Павел Гейцман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава XI

Он не успел даже заехать на стоянку, как услышал объявление по радио: «Вниманию встречающих: прибывает самолет тунисских авиалиний, совершающий рейс по маршруту Тунис – Габес…» Он оставил машину перед широким стеклянным входом, пробежал через зал и поспешно вышел на перрон, где самолет уже ждали пассажиры рейса Габес – Тунис.

Как раз в тот момент, когда он пробрался к барьеру, самолет опустился на посадочную полосу и, разгоняя винтами жгучий воздух, покатился к зданию аэропорта.

Солнце село.

Он облегченно вздохнул и стер пот со лба. Уже и не надеялся успеть вовремя. После продолжавшейся весь день гонки, когда он пытался догнать то, что никогда не удастся догнать, его еще задержал капитан Боукелика со своими инструкциями и предостережениями.

Он должен был встретить Генрику, но из аэропорта ехать не обычным прямым путем на Кебили, а, наоборот, двигаться по набережной. Перед самым Табесом он должен обогнать грузовой автофургон консервной компании «ОРСА», который будет сопровождать его вплоть до Кебили.

Боукелика, даже Суриц – оба все-таки придавали значение угрозе похищения доктора Тарчинской и пытались сделать все, что в их силах.

Он не мог дождаться, когда обнимет ее. Поднял руку, чтобы помахать, когда самолет миновал здание аэропорта, потом нетерпеливо ждал, когда он развернется наконец, когда остановится. Винтеру казалось, что он не видел Генрику целую вечность, что прошло страшно много времени с тех пор, как они обедали в отеле «Магриб», и что оба они допустили страшную ошибку, тратя все время на перепалки.

Самолет наконец зарулил на бетонную площадку перед аэропортом, моторы замолкли, к фюзеляжу приблизился передвижной трап. Он перескочил через барьер и направился к трапу. Первые пассажиры начали выходить. Он вспомнил, как сам вышел когда-то здесь впервые – как это было давно! Тогда он понятия не имел, что принесет ему встреча с этой страной.

Пока что выходили только мужчины, ни одной женщины. Странный арабский мир. Ради бога, что же там делает Генрика? Трап опустел, стюард в форме тунисских авиалиний появился у открытых дверей.

Но это невозможно…

Пассажиры, вылетающие из Габеса в Тунис, начали подниматься по трапу. Это невозможно, она должна была прилететь, не может этого быть – он просто проглядел ее… Ведь Боукелика знал точно, что она заказала билет на вечерний рейс.

Он стоял и беспомощно смотрел на самолет. Заработали моторы, смерч горячего воздуха ударил его и отбросил к барьеру. Самолет медленно покатился к восточному краю полосы.

Не прилетела.

Он нерешительно побрел в зал аэропорта.

– Доктор Тарчинска? – спросил диспетчер. Минуту он искал в списке пассажиров, потом кивнул. – Да, она заказала билет, но к вылету не явилась. Сожалею, мсье…

Ему показалось, что вокруг резко похолодало, его забило в лихорадке. Руки затряслись.

Страх!

Что теперь делать? С кем посоветоваться? Он выбежал из здания. Как раз отъезжал автобус с авиапассажирами. На стоянке было пусто. Только его запыленный «лендровер» ждал возле тротуара. Ему надо было связаться с Сурицем, заехать в отель и оставить записку.

На сиденье, справа от места водителя, он заметил песочного цвета конверт. Такой конверт он уже однажды видел, такой конверт… Он не мог проглотить слюну, сердце остановилось, по спине струился холодный пот. Кто положил сюда этот конверт? Что там внутри? Он улетит первым самолетом, бросит все к чертовой матери, он сыт этим, сыт по горло! Боже мой, чего же еще он ждет?

Он рухнул лицом на баранку, потом с бессильной яростью схватил конверт и вскрыл его.

Она сидела в тени пробкового дерева на фоне карминно-красной стены какого-то дома, который давно перестал быть домом, – но красная штукатурка сияла и светилась непонятной свежестью, хотя фреска на ней давно выцвела, остались только тени давно ушедшего мира. Однако Генрика ему улыбалась, надкусывая дольку апельсина. Он с отчаянием смотрел на большую цветную фотографию. Великолепная композиция. А на обороте дрожащей рукой написано: «Ты моя единственная надежда!»

К фотографии скрепкой был присоединен небольшой листок. Он ударился головой о руль. Поздно! Ее похитили! Боже мой, похитили Генрику! Из глаз брызнули слезы отчаяния и беспомощности. Кто-то там внутри тщетно его призывал: «Спокойно, ты должен сохранять спокойствие, опомнись!»

Солнце село. Ни день, ни ночь. Безжизненность. Он тупо смотрел на листок. «Дальнейшие указания в 19.30 возле кафе «Оазис». Он механически повернул ключ зажигания. Сделает все, что они захотят, что прикажут. Боукелика, даже Суриц помочь ему не смогут, бессмысленно на кого-то надеяться. С этими людьми он должен договориться сам. Он начнет искать снова, но он потребует время. Время, время, время!

В голове у него мелькнула мысль. Время! Если Юсуф Захра – компаньон похитителей, то его интерес к американской компании означает одно: опасение, что появятся другие искатели сокровищ, прежде чем его приятели что-нибудь найдут. Поэтому такая спешка, поэтому они готовы на все – время их поджимает. Что, если появится другая банда хищников? Для них роковым может оказаться каждый день, каждый час, им нужно быть первыми, чтобы не лишиться наследства Роммеля.

Похитили Генрику! Действительность била по голове железным прутом. Почему он не подумал об этом раньше, почему не предупредил ее заблаговременно? Машина летела к городу на скорости сто километров в час. Он включил фары. Кафе «Оазис» – он хорошо помнил его, там его ждал когда-то доктор Териаки. Кто будет ждать сегодня?

Финиковые рощи исчезли, море поглотила ночь. Во тьме сиял город. Вырванный из времени, неестественный и фантастический, словно видение иных миров.

Он проехал окраины и оказался в зареве неона и реклам. Вывеска «Оазис» мерцала бледно-зеленым светом. Он пробился через пестрый поток людей к стоянке, где ему освободил место отъезжающий серый «фольксваген». Похитили Генрику… Он не мог поверить в это, не мог себе этого представить, это были только слова. Он вышел и запер дверцу машины. «Фольксваген» с включенными габаритными огнями, тихо попыхивая мотором, ждал на выезде со стоянки момента, чтобы вклиниться в уличное движение.

В тот миг, когда Винтер проходил мимо, открылась задняя дверца и голос из темноты сказал:

– Садитесь! Быстро! – Высунулась рука и втащила его внутрь. Дверь с железным скрежетом захлопнулась. Водитель включил фары, нажал сигнал и врезался прямо в толпу.

– Никаких глупостей! – сказал голос рядом с Войтехом. – Сидите спокойно, мы должны завязать вам глаза. – И набросил ему на голову непроницаемое покрывало. – Теперь можем поговорить, если вы уже поняли, что это не шутка.

– Да, я это понял.

– Отлично. На всякий случай скажу вам, что ожидает ту даму, если мы не договоримся или если вы будете создавать нам трудности. Мы можем в любое время подсунуть свежий трупик прелестной дамы какой-нибудь видной персоне, которая к нам не слишком расположена, чтобы персону хорошенько скомпрометировать. Но это еще не самое худшее. Мы можем просто закопать ее в песок, и она останется там надолго, покуда вы не образумитесь и не предоставите нам результаты. Четырнадцать дней, три недели, месяц. Вам нужно время? Хоть два месяца! Все эти два месяца она будет там, в песках. И она будет жить все это время. Конечно, вы можете себе представить, как она будет там жить. Мы еще не решили, каким из двух способов воспользуемся. Это зависит от вас, решать будете вы. Если вы не совладаете с собой и обратитесь в полицию, ее ждет смерть. Вы от нас ничего не скроете, мы знаем о каждом вашем шаге. Если будете плохо стараться, мы зароем ее в песок…

Винтеру казалось, что в этой маске он задохнется. Он попытался говорить, но из груди его вырвался только стон.

– Но я верю, – продолжал бесцветный, невыразительный голос, – что вы теперь будете очень заинтересованы в успехе акции, и нам не придется прибегать к крайним мерам.

– Да, конечно, но я не могу в такое короткое время, – с трудом выдавил он из себя, – провести исследование целого района. Поймите, пожалуйста, – повернулся он в темноту, в том направлении, откуда доносился голос, – что вам неизвестны примерные координаты места, вы не знаете направления, не знаете…

– Если бы мы все знали, вы были бы нам не нужны! – сказал равнодушный голос с холодной неумолимой логикой. – У вас есть все необходимое для поисков. Мы учли то, что вы только геолог и не имеете достаточного опыта работ в пустыне. Даже Тиссо в этом вопросе был недостаточно осведомлен. Поэтому мы подыскали работника другого научного профиля. Тарчинска с первого взгляда определила, в чем, вероятно, заключается ошибка. Она просмотрела снимки и считает, что на них слишком много солнца, что вы не принимали во внимание интенсивность солнечного освещения. Она поняла намного быстрее, чем Тиссо или вы, что успешное завершение акции прежде всего в ее интересах. Поэтому мы решили предоставить вам предварительную консультацию с ней.

Они все еще ехали через город. Он слушал шум уличного движения, завывания продавцов и тарахтение моторов рыболовецких катеров. Они проезжали где-то вблизи порта. Но ему это было все равно, он потерпел крушение, ушел в себя, подавленный навалившимся на него ужасом.

Человек, сидящий рядом, молчал. Сказал все, что считал нужным, и оставил его один на один со страхом. В спертой духоте машины рубашка противно липла к телу. Он пошевелился и трясущимися пальцами попытался расстегнуть пуговицы. И вдруг вспомнил, что у него в кармане лежит забытая финиковая косточка, что он должен включить радиопередатчик. Второй раз такая возможность не представится. Он вслепую стал ощупывать карманы брюк и, достав носовой платок, попытался вытереть вспотевшую грудь. Ему никто не препятствовал. Мужчина, сидевший рядом, молчал. Однако ему показалось, что тот приоткрыл окно. Поток холодного воздуха повеял в лицо.

В кармане рубашки сквозь ткань он нащупал косточку. Чуть отодвинулся от своего стража и сдавил концы передатчика.

Антенны пеленгаторов насторожились где-то вдалеке.

– Мы на месте, – сказал наконец голос невидимого стража, когда машина замедлила ход. Здесь было тихо, только издали доносился приглушенный шум города и где-то волны бились о каменную набережную. – Выходите и стойте, я поведу вас, – приказал голос. Машина остановилась. Он вылез, крепкая рука ухватила его и повела. Ориентироваться было невозможно. Он не чувствовал, что под ногами – песок или камень, – не мог распознать, где они идут. Потом они начали спускаться по каким-то ступеням. Но это была не широкая лестница, а какие-то узкие сходни. Где-то совсем рядом послышался звук отпираемого замка.

– Снимите маску!

Он неловко стянул с головы плотную ткань. Его ослепил свет. Он стоял в маленькой комнатке, отделанной старым, потемневшим от времени деревом. На узкой койке сидела Генрика, а на полу лежали фотографии, вся его документация.

– Генрика…

Чьи-то руки его удержали.

– Никаких истерик и спектаклей! – прикрикнул на него мужчина с закрытым лицом, а другой ткнул ему в ребра дуло автомата. – У вас много работы, начинайте, мадам!

Не говоря ни слова, она кивнула. Он видел ее глаза, колючие и строгие. Неприятный взгляд.

Один из охранников втащил в комнату столик и стулья. Потом оба стали у дверей.

Она склонилась над снимками.

– Всюду полно солнца, – сказала она с чуть слышным вздохом. – Когда мы ищем фундаменты строений под наносами земли или песка, то рельеф должен отбрасывать самую отчетливую тень. В пустыне это сложно, поэтому бесполезно вести съемки в полдень, когда солнце в зените, или перед самым закатом. По моим наблюдениям, лучше всего фотографировать в утренние часы, самое позднее – до десяти утра, и во второй половине дня, не раньше трех. Теперь о высоте съемки. Я бы старалась лететь как можно ниже, чтобы снимки были детальнее. Ни в коем случае не выше трехсот метров. И чтобы пилот копировал рельеф местности. На этих вот снимках я заметила несколько теней…

Он потянулся к карману рубашки за очками и одновременно выловил финиковую косточку. Она подала ему три снимка барханов. Тени были почти незаметными, казалось, что их отбрасывают песчаные гребни. Влажным носовым платком он пытался протереть стекла очков.

– Под этими барханами находятся, скорее всего, скалы, группа скал. Песчаный нанос имеет высоту не менее десяти – пятнадцати метров, однако тень выдает его неестественный профиль. Как раз наличие предметов, которые господа так ищут, – сказала она иронически, – могло бы придать барханам, под которыми они зарыты, такие очертания.

– Магнитометрические измерения пока нигде ничего не показывают, – сказал он беспомощно и посмотрел ей в глаза. Он не нашел в них того выражения, которое ожидал встретить. Спокойствие и решительность. Перед ним сидела вовсе не растерянная, слабая женщина. Но он знал, что все придет позднее, должно прийти обязательно. От стихийного бедствия не убежать, а ее постигло стихийное бедствие. Она еще не понимает этого и пытается спастись и спасти все, что возможно.

– Все новые снимки я оценю сама. Где возникнут сомнения, будете бить шурфы. Вы не располагаете точными параметрами тайника, поэтому магнитометр вам ничего и не дает. Я верю рельефу и шурфам – это работа трудоемкая, зато надежная. Господа уже поняли, что Карфаген будут откапывать еще двести лет, и до сих пор никакие снимки в инфралучах не выявили золота, которое там лежит. – Она пожала плечами. – Это все, что я могу сказать. Остальные снимки полезны геологу, но не археологу. Ты должен начать сначала.

– Я сделаю все, – сказал он дрогнувшим голосом.

Она кивнула:

– Я знаю, мы можем только надеяться, что теперь тебе больше повезет. Мне уже сказали, чем кончил Тиссо. Что ж, нам не дано выбирать себе место и время для смерти, но не стоит так сильно об этом беспокоиться.

– Хватит разглагольствовать, – холодно сказал мужчина в маске. – Вы здесь не для того, чтобы философствовать. Сделайте свою работу, и все будет о'кей. Есть еще какие-нибудь замечания?

Она отрицательно покачала головой.

– Узнали, что нужно делать, и проваливайте! – подтолкнул охранник Винтера стволом автомата к двери. Второй набросил ему на голову покрывало и распахнул дверь. Войтех попытался еще повернуться: – Генрика… – Она громко всхлипнула. Он получил такой удар прикладом в спину, что зашатался. Дверь стукнула, замок защелкнулся.

– Документацию будете передавать каждую неделю лично. В свое время узнаете, каким способом, а теперь займитесь работой, если хотите ее когда-нибудь увидеть! – сказал проводник, шедший рядом, и они начали подниматься по ступеням. Он насчитал их восемнадцать. Потом почувствовал дыхание ветра и запах моря. Пальцы его все еще сжимали маленькую вещицу, на которую так надеялся инспектор Суриц. Теперь он мог ее подбросить, чтобы обозначить дом, куда его привезли, не подвергая опасности Генрику.

– Садитесь – отвезем вас обратно в город.

Какая любезность, его высадят прямо возле его машины. Он незаметно разжал пальцы, косточка бесшумно упала на землю.

Она знала, что должна умереть. Дышала одним воздухом со своим убийцей. Тот стоял у двери – без лица, без глаз, без каких-либо признаков человечности. Инструмент, который исполняет приказ. Неизвестно даже, мужчина это или женщина.

Страж!

С той минуты, когда она пробудилась ото сна в этой обшитой деревом комнатке, страж ее не покидал. Она не знала, где находится и как долго спала. Первая волна ужаса и бес– надежности уже миновала. Ужас не может длиться вечно, он уходит так же быстро, как приходит. Однако вместо него остается полнейшее безверие. После первого разговора она поняла, чего они добиваются, и взвесила свои шансы уцелеть. Они были равны нулю.

Она лежала, свернувшись на койке, и смотрела в потолок. В комнате не было окна. Целыми днями здесь царила духота, которая не уходила и ночью. Она пыталась взглянуть на свое положение отвлеченно, с точки зрения постороннего наблюдателя.

Известно, что похищение белых женщин на Средиземноморском побережье Африки не такая уж редкость. Существует торговля женщинами – так же, как торговля оружием и наркотиками. Однако, когда ей показали аэрофотоснимки пустынного рельефа, стало ясно, что для похитителей она не является обычным живым товаром. Но от этого ее надежды не возросли, а скорее уменьшились. Все в ней противилось тому, чтобы принимать эту абсурдную ситуацию всерьез, однако разум обмануть невозможно. Мгновенный ужас уже миновал, но постоянный, не исчезающий страх неизбежного конца сдавливал ее, как тисками.

Теперь она стала понимать некоторые странности, которые замечала прежде в поведении Винтера. Он был такой же жертвой похитителей, как и она. Его принуждали к чему-то, о чем она тогда не имела понятия. Она и сейчас не стремилась узнать, что именно ищут эти люди. Какой-то тайник, скрытый под песчаными барханами; что-то, имеющее большую ценность, чем человеческая жизнь. Это может быть все что угодно, потому что человеческая жизнь цены не имеет. Жизнь нельзя взвесить, исчислить, выразить через какой-либо эквивалент стоимости. Все тирады о ценности человеческой жизни – сплошной обман. Никому еще не удалось соизмерить материальное и нематериальное. Жизнь или есть, или ее нет, – и когда ее нет, тут не помогут ни горы золота, ни самая прекрасная любовь, ни ненависть, ни шедевры искусства… ничего. Нет ничего проще, чем ее разбить, уничтожить – и снова убедиться в том, что это нечто невесомое и невидимое, что нельзя пощупать, понюхать, выделить и создать заново. Так стоит ли думать о таких абстрактных вещах, когда можно просто нажать курок? Есть ведь большие цели, великие цели – что рядом с ними человеческая жизнь…

Такая цель, видимо, спрятана где-то в песках Великого Восточного Эрга, и ее нужно достигнуть. Однако Винтеру это до сих пор не удалось, и, похоже, нет большой надежды на то, что теперь, вместе, они добьются успеха. Она подумала, что не хотела бы оказаться в его шкуре, да и в своей она чувствовала себя отвратительно. За пятнадцать лет работы она видела уже немало могил – вскрывала их сотнями, изучала способы похорон, метод укладки скелетов и украшений и никогда не испытывала ни малейшего страха. Нет ничего более естественного, чем смерть. Жизнь и смерть – вот что имеет равную цену. То есть никакую. Жизнь и смерть просто существуют. Как начало и конец пути. Как вдох и выдох.

Когда она избавилась от первого сильного испуга и привыкла к постоянному давлению страха смерти, разум ее начал успокаиваться. Просто она кончит раньше, чем предполагала. Не выполнит свое предназначение – если имела такое, и исчезнет из мира, оставит его. Почему? Это не важно, это не должно ее интересовать. При взрыве бомбы жертвам ведь никто не объясняет почему. Почему – неудобный вопрос, на него невозможно ответить. Когда цыпленку сворачивают шею, не объясняют почему. Пусть у этих людей самая важная причина – ее это не интересует.

Нет, об этом рассуждать бесполезно. Лучше уж думать о Войтехе. Раньше она бы не поверила, что перед лицом опасности он столь же беспомощен, как она сама. Никогда не видела его таким потрясенным, как сегодня. Или она ошиблась? Да, однажды у него было такое лицо – когда он посылал ее к доктору Шольцу в Меденин…

Она открыла глаза. Неизвестно, сколько времени, ночь сейчас или день. Сторож у дверей исчез. Она должна надеяться только на себя, попробовать сбежать. Она улыбнулась, едва пошевелив губами. Конечно, это бессмысленно. Это отчаяние ищет выхода. Сбежать не удастся. Что это за похитители, если они дадут сбежать своей жертве! Она снова прикрыла глаза. Ей хотелось спать. Еще никогда она не испытывала такой усталости.

Снова на цыпочках возвращалась она в свой домик в Гданьске. Снова входила в темную спальню. Глубоко вздохнув, она попыталась остановить неумолимо разворачивающиеся воспоминания. Ничего она на этом свете не потеряет. Что было в молодости – было, кажется, вчера; что было вчера – нереально давно. А настоящего у нее нет вообще.

Она резко поднялась.

Вошел караульный и включил свет.

Он бросил на кровать чадру и сказал странным, не то мужским, не то женским голосом:

– Одевайтесь, уезжаем!

Глава XII

«…Потом он говорит: «Мы все были в плену, и я, и моя жена, и мои дети, до тех пор, пока христианский король не созвал свой диван. И я пришел вместе со всеми, кого он позвал, и стоял среди других людей».

Тут король христиан вздохнул и говорит: «Мучает меня на всем белом свете один только король такого-то и такого-то города. Кто сделает все, чтобы убить его, тому я дам все, что он пожелает». И пришел я к нему, и сказал я ему: «Если я дам тебе средство, чтобы убить его, отпустишь ты меня, и мою жену, и моих детей?» Он мне говорит: «Да, отпущу вас и дам тебе все, что пожелаешь».

Так я с ним договорился, и он послал меня на галеоне в тот город, и я пробрался к тому королю. И мне ничего не оставалось делать, как убить его, чтобы выкупить у короля христиан своих детей и свою жену…»

Гортанный женский голос, льющийся из транзисторного приемника, увлеченно рассказывал детскую сказку. Был час обеда, пятница, выходной день у мусульман, и небольшое кафе возле базара в Доузе постепенно заполнялось.

Доктор Винтер с капитаном Боукеликой сидели на низких стульчиках у такого же низенького столика в самом темном углу кафе и прислушивались к тихому голосу древнего старца, который переплетался с голосом сказочницы. Боукелика переводил его слова. На улице жгло ослепляющее солнце, термометр поднялся к пятидесяти, а здесь была приятная прохлада и сумерки. Старик говорил и говорил, пил одну за другой чашки кофе и курил длинные турецкие сигареты.

– Попытайтесь хотя бы вытянуть из него, – вздохнул Винтер, – в каком направлении ушел караван и откуда возвращался.

Сайд Бадави был последним непосредственным участником тех событий. Он продал трех верблюдов солдатам из Африканского корпуса Роммеля. Но теперь он рассказывал всю свою жизнь – от рождения вплоть до настоящего времени, тягуче, со множеством подробностей. Воспоминание о войне и сделке с солдатами было лишь незаметной песчинкой, которую принес вечный ирифи из глубин Великого Восточного Эрга. Именно эту песчинку Сайду Бадави никак не удавалось найти. Он не понимал, почему эта давняя сделка кого-то интересует, и Винтер уже начал терять терпение. Он хотел сам проверить информацию Сурица у непосредственного участника событий и попытаться найти хоть незаметную ниточку для дальнейшей работы. Однако все было напрасно.

Боукелика что-то говорил старому арабу тихо и настойчиво, обещал вознаграждение, заклинал его Кораном и призывал на помощь аллаха. Однако все было бесполезно. Воспоминания давно исчезли из памяти Бадави, их развеял ветер, высушило солнце. Остались только твердые, как камни, обломки. Продажа верблюдов, машины на краю оазиса и «сражение» невдалеке отсюда.

Представление о «сражении» у него было совершенно ясное, это была «ужаснейшая битва той войны». Но вот куда ушел караван и откуда возвращался, этого он вспомнить не мог. Улыбался, мудро кивал головой и пожимал плечами. Когда-то что– то такое действительно произошло, но это было страшно давно. Аллах стер подробности из его памяти. За свою жизнь он продал много верблюдов, и та сделка отличалась от других только большим барышом.

– Кто-нибудь еще жив из тех, кто помнит то время, досточтимый Бадави? – настаивал Боукелика.

– Не знаю, из нас, старых, все уже умерли.

– А дети? Дети, наверное, заметили приезд солдат? – спросил Винтер.

– Дети были, дети со всего оазиса. Кускусси, Захра и Фархат тогда сторожили верблюдов и получили от солдат консервы, но в какую сторону ушел караван…

Винтер посмотрел на Боукелику. Это они уже слышали, в десятый раз. Восьмидесятилетний Бадави был, по-видимому, источником информации для каждого, кто интересовался этими событиями. Но ничего больше он сказать не мог.

Сказка по радио давно кончилась, кафе заполнилось дымом сигарет и ароматом сладкого кофе.

– Это бесполезно, – сказал наконец капитан. – Он давно все позабыл.

Винтер только удрученно кивнул. Собственно, на иной результат он и не рассчитывал. Однако хотел сделать все, что в его силах, чтобы определить направление, в котором 10 марта 1943 года ушел караван. Чтобы он мог немного сузить район поисков.

От базы Бир-Резене до Доуза по пустынной дороге было пятьдесят километров – и это были непростые километры, даже для вездехода «мерседес» с тремя ведущими мостами. В пятницу работали только европейцы, арабы чтили свой выходной, поэтому было вполне естественно, что именно Винтер выехал с Боукеликой на фургоне, на котором обычно на базу привозили продукты.

Наконец они с почтением распрощались с Бадави и вышли из приятного полумрака кафе в ослепительное сияние праздничного дня.

Здесь было то место, где терялся последний след немецкой экспедиции, но никого вокруг это не интересовало. Они молча прошли по узким раскаленным улочкам на окраину оазиса, где оставили свою машину. В каком направлении отправился полковник Нидерманн и чем он кончил? Вернулся с караваном? Остался среди павших, и его побелевшие кости до сих пор лежат под барханами? Вот это его действительно не интересовало. Эта страница истории навсегда занесена песком. Он не хотел гадать о том, что написано на ней.

Генрика!

– Мсье доктор, – сказал Боукелика, сидевший за рулем, – идите в кабину, а то получите солнечный удар. – Мотор уже работал, сотрясая машину. – Это бесполезно, здесь вы ничего не найдете. Достоверной информации ни у кого нет, а половина того, что мы знаем, просто выдумки. Остается единственная возможность… – добавил он, когда Винтер наконец забрался на сиденье и машина тронулась. – Вы действительно не верите в успех авиационной разведки? – спросил капитан испытующе.

Войтех отрицательно покачал головой. Но это была неправда. Утопающий хватается за соломинку. Они начали съемки с высоты двести метров по утрам до десяти часов и во второй половине дня с трех часов до заката.

– Мы должны сделать то, что делали в Алжире, во время войны с французами, – сказал неопределенно Боукелика.

Винтер без интереса посмотрел на капитана. Что они могут еще предпринять?

– Спровоцировать их на действие, сделать вид, будто есть то, чего на самом деле нет.

– Не знаю, смогу ли я притвориться… – сказал он устало. – Я никогда не верил в фантастические планы. Мы должны найти настоящий тайник, речь идет о ее жизни, вы понимаете?

– А если не найдете? Думаете, Тарчинску отпустят? Мы на войне, мсье, на войне с террористами.

– Я не могу ничего делать такого… ну, что еще больше поставит под угрозу ее жизнь!

Боукелика молчал. Жара в машине была невыносимой. Воздух кипел и переливался перед радиатором. Пот высыхал до того, как успевал выступить.

– Знаете, где мы нашли вашу пищалку? – спросил Боукелика после долгого молчания.

– Они нашли ее? – выкрикнул Винтер в нетерпении.

– Конечно. В габесском порту, на одном из старых, давно заброшенных молов. Женщина, – он не сказал – Тарчинска, – должна быть, скорее всего, на судне. Вас привели на судно, а потом они отплыли. Только не воображайте, что это был океанский лайнер. Видимо, небольшое грузовое судно или рыбацкая шхуна, и она там недолго стояла на якоре. Час или два, иначе на него обратили бы внимание работники порта. Теперь мы пытаемся установить все суда, плавающие в прибрежных водах. Инспектор Суриц полагает, что похитители курсируют вдоль берега туда и обратно. Возможно, они ходят в международных водах. Задержать такое судно дело непростое. Это очень опасно. Если они почувствуют угрозу, женщину могут убить в любое время. Их может спровоцировать даже случайный таможенный досмотр. Даже если судно займет штурмовая группа, у них будет достаточно времени, чтобы просто выбросить ее в море через сточное отверстие… и никто ничего не узнает. Поэтому их надо вытащить на материк. Часть банды, вероятно, работает на суше, но руководители остаются на судне. Туда, видимо, должны переправить ящики, если вы их найдете, – и он искоса посмотрел на Винтера.

Тот дремал – или почти дремал, во всяком случае. Последние ночи он совсем не спал. Снова и снова исследовал фотографии, изучал геологические карты и пытался из них вычитать, какую область южнее Доуза штаб Роммеля мог считать удобной для тайника. Конечно, они должны были заранее знать, на какой почве лежит песок, где можно раскопать барханы и вырыть яму в грунте. Тем более что времени для сооружения тайника у них было очень мало.

Он поднял глаза.

– В чем же заключается ваш план? – спросил он безнадежно. – Что мне изображать, если не найду тайник?

Капитан пожал плечами:

– Я ведь сказал, что мы должны убедить их в существовании того, чего нет. Единственный путь спровоцировать их на действия – найти клад. Если обнаружите тайник, эти ящики, то они должны вам поверить, они ведь давно с нетерпением ждут этого. Им придется каким-то образом переправить находку на судно или в другой тайник. И тут у нас появится шанс… – Он замолчал, поглощенный дорогой и автомобилем. – Трасса до побережья может быть длиной сто пятьдесят или двести километров. Большинству членов группы придется покинуть свое убежище, чтобы вскрыть тайник и обеспечить погрузку. А у вас в руках будет оружие против них. Если они не отпустят доктора Тарчинску, вы не сообщите им координаты тайника. Если они откажутся, а это всего вероятнее, вы будете требовать, чтобы она присутствовала при вскрытии тайника и обмен состоялся на месте. Условия начнете диктовать вы. Прежде они должны будут отпустить заложницу, а потом вы дадите им координаты. Пока что вы находитесь в положении жертвы, но с момента, когда вы обнаружите тайник, ситуация изменится. Вас будут запугивать, вам будут угрожать, но поднять на вас руку не осмелятся. – Он коротко усмехнулся. – Вы будете стоить сто миллионов долларов по довоенному курсу.

Полуденный зной раскалил металл кабины. Даже внутри ни к чему нельзя было прислониться. Однако барханы становились все ниже, пустыня медленно отступала назад, а впереди между островами песка просвечивал каменистый Эрг.

Неожиданно прямо перед ними возникла необозримая пальмовая роща. Собственно, даже не роща – шпалеры пальм, тянущиеся от горизонта до горизонта.

Боукелика изо всех сил нажал на педаль тормоза. Машина подняла облако пыли и остановилась.

– Вы когда-нибудь видели такое, доктор?

Затаив дыхание смотрели они на это чудо.

– Нет, никогда… это невероятно! – сказал он в изумлении. Открыл дверцу и вышел из машины. До пальм, казалось, было рукой подать. Солнце жгло неподвижную землю. От «мерседеса» несло резкими запахами масла, лака и металла.