Текст книги "Секс и ветер (СИ)"
Автор книги: Павел Гаммал
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
– Ты читал книгу одного польского писателя про Эйнштейна? – неожиданно спросил его старый.
– А что можно нового написать про него? – спросил молодой.
– А то, что один из паталогоанатомов, в руки которого попал труп великого ученого, решил, что другого шанса в его жизни уже не будет, – старый прихлебнул виски из широкого стакана, приподняв его в приветственном жесте. – А потом вырезал из трупа мозг, разрезав его на сто восемьдесят частей.
– Для чего? – заинтересовался тот.
– Для исследований, – ухмыльнулся тот. – А ты думал, для чего?
– А-а, – заинтересованно протянул молодой, выпив виски из своего стакана. – Я думал, что все паталогоанатомы – немножко извращенцы.
– Наверное, – подтвердил старый, отрезая очередной кусок от стейка и отправляя его в рот. – Сейчас не об этом. Тогда, как впрочем и сейчас, очень остро стоял вопрос клонирования.
– Минуточку, – оборвал его разглагольствования молодой. – А это не противоречит основным законам церкви?
– Ну, ты загнул, – засмеялся старый. – Кто бы говорил…
– А что я? – удивился молодой. – Я же не апологет!
– Слушай, успокойся, – старый разлил оставшийся виски по стаканам. – Ты же нормальный чувак. Побереги нервы.
– Я понимаю, – произнес молодой, потягивая виски мелкими глотками. – Но меня бесит…
– Это тебя от молодости…
– Ты смеешься? – молодой неподдельно поднял брови. – Какая молодость, спустя столько лет бессмертия?
– Тише-тише, – старый испуганно прикрыл глаза. – Мы не должны говорить об этом вслух.
– Слушай, ты вообще понимаешь, о чем мы? – молодой отбросил со звоном вилку и нож. – Во-первых, здесь никто не понимает по-русски, кроме этого петуха.
– А во-вторых? – прищурился старый.
– А во-вторых, мой старый друг, – молодой многозначительно поднял указательный палец. – Ну, скажи кто, кроме нас, знает что-либо о проблемах бессмертия больше, чем мы с тобой?
– Пожалуй, никто, – невольно оглядываясь по сторонам, ответил старый. – Хотя, кто знает?
– Я знаю, – радостно подытожил молодой.
– Что?
– Кто знает, – ухмыльнулся он.
– Ну, и кто? – поинтересовался старый.
– Он, – многозначительно произнес молодой, указывая пальцем вверх.
– Он? – старый пьяно прищурился.
– Ну да, – горячо зашептал молодой, придвинувшись к нему всем стулом. – Ведь он видит все!
– Это предрассудки, – подытожил старый. – Тебе ли об этом не знать?
– Да знаю я, знаю, – скороговоркой зачастил молодой. – Но, послушай…
– Да слушаю я, – умиротворяющим жестом попытался успокоить тот его. – По-моему, тебе хватит.
– Чего хватит? – запальчиво возразил молодой. – Гарсон! Еще бутылку!
– Не шуми, – попытался успокоить его старый. – Тебе еще работать сегодня.
– Да пошли они все… – махнул рукой молодой. – Все равно никто не оценит. Бардак.
– Ты чего? – удивился старый. – Бунтовать вздумал через столько лет?
– А что я? – пустил слезу молодой. – Столько лет работаю, без выходных и проходных – и все насмарку. А ты уже сегодня будешь там…
– Успокойся, – старый откинул от себя вилку с ножом. – Ты же не кто-нибудь…
– А кто я? – обиженно протянул молодой. – Подающий надежды на быстрое освобождение, а что в итоге?
– А сколько тебе осталось? – спросил его старый, закуривая.
– Еще четыре, – ответил молодой, щелкнув пальцами.
– Слушай, сколько ты будешь щелкать? – удивился ему старый.
– Сколько надо, столько буду, – опять обиделся молодой. – Ведь это ты меня пригласил.
– Ладно-ладно, – попытался утихомирить его старый. – Вечер перестает быть томным.
– Чего-то еще? – вездесущий официант угодливо склонился над их столиком.
– Скажи-ка, любезный, – нараспев произнес молодой. – А есть у вас настоящие кубинские сигары?
– Как не быть, – ответил тот на иврите. – Лучшие сигары прямо из острова Свободы.
– Сделано в Палестине, – пробормотал старый по-русски, как бы про себя.
Раскурив толстую сигару, молодой сделал глубокий выдох.
– Кайф! – откинулся он на спинку стула. – Хороший табак.
– Ты чего пришел сюда?
– Видишь парочку напротив? – старый прищурился от дыма.
– Вижу, – молодой напрягся.
– Я его заберу, – старый громко стукнул пустым стаканом по столу.
– Почему его?
– Он нарушил заповеди.
– Какие?
– Не прелюбодействуй.
За соседним столиком мужчина подавился маслиной, попавшей в дыхательные пути. Молодая девушка громко кричала, призывая в помощь окружающих ее людей. Врачи приехали поздно.
– Пойдем, старик, – старый похлопал его по плечу. – Пора.
– Я же ничего плохого не сделал, – голос был слабым и дребезжащим.
– Пойдем со мной, – старый постарался быть убедительным. – Там решат.
ШЕШ-БЕШ
– Что ты хочешь?
Она падала на пол, пытаясь подняться. Ее голое тело билось о стены, зубы пытались укусить его. Сделать ему больно. Пару раз ей удалось. Щека и плечо у него горели волдырями ее укусов.
– Мне больно! – он попытался отстранить ее.
– Прости меня, – она шептала сквозь пьяную мглу. – Мне плохо. Меня тошнит.
– Ти-ише-е, – как удав на кролика, он воздействовал на нее тембром своего голоса.
И он это прекрасно знал. Пытался ее успокоить, бормоча несуразности. Любые. Только бы ушла боль… Боль, которая преследовала ее последние месяцы. Не душевная. А физическая, разрывающая на две половины тело . На здоровую, которая хотела его тела. И больную, которая тоже хотела его тела, но не могла. Хотя, от этого становилось не легче…
– Давай сегодня напьемся, – он открыл меню. – Почему-то, именно сегодня такое настроение.
– Давай, – заинтересованно произнесла она. – Может быть, ты сегодня расскажешь мне, за что ты так любишь меня.
– Чего это ты так решила? – он преувеличенно заинтересованно пролистывал меню.
– Слушай, – она раздраженно хлопнула книжкой. – Любят не за что-то, а вопреки всему.
Он скривился, кивая головой.
Официантка, привлеченная громкой ссорой, с подобострастной улыбкой подбежала к столу.
– Вы уже выбрали? – улыбнулась она дежурной улыбкой.
– Дайте нам литр домашнего вина, – раздраженно начал он. – И два шашлыка.
– Вы знаете, что при заказе литра вина, вы должны три раза бросить кости, – она стояла, качаясь над столом.
И что? – он криво усмехнулся.
– Если выпадет шеш-беш, то есть шесть-пять, – она лукаво улыбнулась. – То вы получите литр вина бесплатно.
– Давай попробуем, – она доверчиво заглянула в его глаза.
– Давай, – он бросил кости. Выпало 5-1.
Ей, в принципе, было все равно. Она знала, что ей осталось меньше недели. Болезнь, поедающая ее внутренности, была беспощадна и равнодушна к тому, выиграют они или нет.
– Теперь, давай ты, – он протянул ей стаканчик с костями.
Она тряханула хорошенько. 4-3.
Оставалась еще одна попытка. Он собрался. 2-5.
Вообще мимо.
– Не думай об этом, – она ласково накрыла его руку.
– А я и не парюсь, – он ободряюще успокоил ее.
Официантка ушла, пожелав удачи в следующий раз.
– Видишь, нам не повезло, – она выпила пол-бокала.
– Слушай, Вера, – он закурил, красиво выдувая дым в сторону. – Ты не будешь против, если я расскажу тебе о своем прошлом?
Официантка, заменившая пепельницу, принесла еще литр вина. Вместе с мороженым.
Следом за ней пришел официант со стаканчиком, в котором прятались кости.
Он, потрясывая стакан, выбросил камушки. 6-5. Шеш-беш.
– Поздравляем вас, – закивали официантки. – Заберете с собой?
– Да, – она сложила в сумочку все свои карты.
Всю дорогу домой они целовались в метро. И пили этот литр. Вино, доставшееся бесплатно, будоражило кровь. Они выходили на каждой остановке, целовались, забывая обо всем, и пили вино, завернутое в полупрозрачный пакет.
– Боже, как мне больно! – она падала навзничь в вагоне метро.
– Веруня, что мне делать, – он растерялся, как вчерашний школьник. – Я вызову скорую?
– Не надо скорую, – прошептала она. – Сейчас станет легче.
Потом ей стало плохо.
Очень.
Не то, чтобы он думал, что ему делать?
Он просто не знал.
Она корчилась на полу.
Он поднимал ее.
Тянул в туалет.
Думал, что ей плохо от вина.
Она вяло сопротивлялась.
Говорила о том, что ее просто тошнит.
Он тянул и тянул ее.
Пытался облегчить страдания.
Пытался представить себя ее ангелом-хранителем.
Почему она не сказала?
Почему?
Потому что…
Был бы нормальным мужиком, я не знаю, поцеловал бы, обнял, зная, что…
Она…
Такая разная…
Для всех.
Во время операции чаша весов склонялась то в ту, то в иную сторону. Сестра, то и дело, вытирала пот со лба хирурга.
– Вроде вытянули? – доктор устало снял маску.
– Везучая, – подытожила сестра. – Наверное, в спортлото везло? В прошлой жизни.
ИОСИФ ВИССАРИОНОВИЧ
Тифлисская губерния. Город Гори. 1893 год.
– Джугашвили, почему ты избил Жванию? – голос духовного наставника, казалось, доносится издалека.
– Простите, отец мой, – склонив рыжую голову, подросток смиренно, и в то же время дерзко, взглянул прямо в глаза духовнику.
Москва. Кремль. 1941 год.
– Эвакуация? – желтые от трубки пальцы нервно стучали по столу. – Даже не смейте думать об этом! Стянуть все силы на оборону Москвы! Потеряем Москву – потеряем всё!
Ближняя дача. 1 марта 1953 года.
– Иосиф Виссарионович, что с вами? – Лозгачев пытался понять, вспотев, жив Сталин или нет. Припал к груди, пытаясь услышать пульс…
Бетельгейзе. Звезда в созвездии Ориона. 2010 год по земному летоисчислению.
Трое зеленых маленьких существ, населяющих планету, склонились над Четвертым, пытаясь привести его в чувство. Они обменивались между собой курлыкающими звуками, выражающими явную тревогу.
– Как он? – спросил Главный.
– Вроде дышит, – предположил Косоглазый.
– Помогите мне, – Толстый протянул левое щупальце.
Лежащий без сознания Четвертый глубоко вздохнул, и открыл огромные глаза.
– Где я? – прошептал он.
– Дома, – коротко хохотнул Косоглазый. – Вот тебя зацепило.
– Что это было? – Четвертый попытался подняться.
– Это, брат, такая трава, – философски заметил Главный. – Не надо было столько курить.
– А что ты видел? – полюбопытствовал Толстый.
– А сколько времени я отсутствовал? – вопросом на вопрос ответил Четвертый.
– Ну, минут пятнадцать, – предположил Косоглазый.
– Да-а, – Четвертый встряхнулся. – Я был на маленькой планете, объятой распрями, войнами и нелюбовью существ, населяющих ее друг к другу.
– И кем ты там был? – Главный придвинулся ближе.
– Верховным главнокомандующим одной из сторон, – Четвертый потянулся к сосуду с водой. – Прожил его жизнь. С рождения и до смерти.
– Круто, – Толстый сворачивал самокрутку. – Сейчас я попробую.
– Хорошая трава, – подытожил Косоглазый. – Эдмунд не обманул.
СПЕРМАТОЗОИД
– Ты лучший!
– Издеваешься?
– Пошел ты…
Было холодно. Из форточки дуло.
– Я люблю тебя.
Он повернулся к ней. Подтянул одеяло на себя.
– Замерзла?
– Ты, как печка, всегда горячий.
– Лучший из всех, что были до меня? – он прижался небритой щекой к ее груди.
– Нет.
– Что нет?
– Не лучший из всех, – она нежно скользила губами по его ладони. – Единственный. Единственный из всех моих мужчин, которого я так люблю.
– Как так? – он приподнялся на локте.
– Так, – она старалась в темноте заглянуть в его глаза, такие разные при разном освещении. – Безумно, безоглядно…
– Ахматова? – неуклюже попытался сострить он.
– Бродский, – улыбнулась она.
В параллельном мире маленький безымянный сперматозоид, преодолевая многочисленные препятствия, пытался, как мог, достигнуть цели своей жизни – яйцеклетки. Он боролся не за себя, а за их счастье. Из последних сил, собравшись, он преодолел последний рубеж, и слился в экстазе с конечной целью своего путешествия.
– Йес, – пробормотал сперматозоид.
– Вот ты и дома, – прошептала яйцеклетка в ответ.
– Смотри, какой большой! – бабушка подняла ребенка на вытянутых руках, любуясь им в лучах заходящего солнца.
МАЙДАН
– А что ты раньше, не мог? – тетя заправила выбившийся локон в бигуди. – Сказать ей об этом надо было раньше.
– Тё-оть, – не отрываясь от монитора, усмехнулся я. – Ну, не смог я. Ведь он – мой отец.
– Отец, – фыркнула тетя. – На холодец.
– Знаю, знаю, – я отъехал вместе с креслом от стола. – И про то, что бросил нас с мамой, и про то, что ушел к этой стерве с пятого дома, у которой тогда у самой трое по лавкам сидело. И про алименты, которые не платил, и про то, как вы с мамой вдвоем меня вырастили, хотя было ой, как трудно.
– Трудно, – подхватила тетя. – А ты, что ж думаешь, легко? Когда ты болел два раза в месяц то бронхитом, то воспалением легких. А лечить тебя чем? А в больнице ночевали у твоей койки по очереди. Легко? А кобель этот в институте у себя штаны просиживал.
– Просиживал, – я обнял тетю, прижав ее голову к своей груди. – Я тебя люблю, тетя.
– И я тебя, – всхлипнула она. – Но, сказать надо было раньше.
– Сейчас ей позвоню, – я набрал мамин номер. – Алё, мам? Привет. У меня нормально. А у вас? Как там муж? Привет передавай. Не, не приеду. Сессия скоро. Тетя нормально. Контролирует меня. Нет, мы никуда не выходим, ни во что не вмешиваемся. А что Москва? Стоит? В пробках стоит? Ну, хорошо. Да, слушай, тут такое дело. Не знаю, как сказать. В общем, папа погиб. Неделю назад. Я в интернете прочитал список погибших на Майдане. Мам, ну не надо. Нет, не идиот. Зря ты так. Я горжусь тем, что у меня такой отец. Был.
Тетя тихо плакала, беззвучно зажав рот ладонью.
ЖЕНЬКА И ВЕНЬКА
– Ты не любишь меня? – она потянулась нежно, до хруста. – Я уверена.
– Какая ты, – он разжал губы, спекшиеся после ночи. – Уверенная.
– Да, такая, – она упруго соскочила с кровати. – Верю в себя.
– Уходишь? – он приподнялся на локте.
– Муж будет волноваться, – она натягивала колготки. – И так задержалась.
– А что ты ему скажешь? – он потянулся за сигаретами на полу.
– Не твое дело, – отрезала она.
– Не скажешь ему о нас? – он прикурил.
– А хочешь? – она озорно заглянула в его глаза.
– А ты? – ответил он вопросом на вопрос.
– Я очень хочу, – она упала на него, прижавшись всем телом. – Мало того, я хочу детей от тебя.
– Почему от меня? – он попытался отодвинуться.
– Потому, что ты – мой любимый медведь, – она терлась о него. – Такой большой. Я люблю твои руки.
– Только руки? – он попытался встать.
– Нет, – она целовала его грудь. – И руки, и живот, и …
– Тебе пора, – он попытался оттолкнуть ее.
– Наплевать, – ее голос, приглушенный поцелуями, звучал так нежно. – Я хочу целовать твою сладкую кожу.
– Ты – маньячка, – он пытался вырываться.
– Да, – она лезла все глубже, шепелявя.
Он вошел в нее, ощущая каждой клеточкой своего тела ее вибрации. Она ответила ему глубоким вздохом, навстречу.
– У вас близнецы, – тетка в застиранном халате теребила его. – Мужчина.
– Что? – он очнулся, вырвавшись из оков сна.
– Андронова, ваша жена? – таращилась тетка.
– Моя, – он встряхнул головой, поежившись в жестком кресле.
– Двое у вас, мужчина, – прокричала медсестра ему прямо в ухо, как контуженному. – Мальчик и девочка.
ПРЕФЕРАНС
– Ты где был? – дым от приклеенной в углу рта сигареты заставлял слезиться глаза. Поэтому Кондрат щурился. – Отливал? Садись, ты на прикупе.
Кухня была наполнена дымом. Открытая форточка задыхалась от количества выкуренных сигарет. Трое толстых, измученных бизнесом, пацанов сидели вокруг небольшого стола, уставленного пепельницами, рюмками, бутылкой водки и нехитрой закуской. Канцлер замер у входа.
– Вы …. Чего? – он стоял, выпучив красные от бессонницы глаза. – Живые?
– Нет, б.., – хохотнул Штирлиц. – Мертвые.
– Ага, – подхватил Леха. – Мертвые, от водки.
– Пацаны… – Канцлер присел на пустой стул. – Вы все умерли.
Ответом ему был дружный хохот. Кондрат смеялся, отфыркиваясь, расплевывая вокруг слюну. Штирлиц согнулся вдвое. Леха мерно бился головой о стол.
– Вы не догоняете? – Канцлер поднял руку вверх, как оратор в древнем Риме, успокаивая толпу. – Я был на ваших похоронах.
Пауза повисла над столом, смешиваясь с сигаретным дымом.
– Ты? – первым очнулся Кондрат, затушив сигарету. – На каких похоронах?
– Да на твоих! – эмоционально ответил Канцлер. – Знаешь, сколько народу пришло?
– Сколько? – Кондрат машинально вытащил сигарету из полупустой пачки.
– Тыщи полторы.
– Да, ну?
– Ну, да!
– Да, ты гонишь! – Штирлиц нервно хохотнул, затягиваясь. – Пощупай нас. Мы – живые.
– Хочешь выйти за пределы этой кухни? – Канцлер взял сигарету из пачки, лежащей на столе. – Попробуй.
– И попробую, – заволновался тот. – Тем более, пора домой. А то Светка будет волноваться.
– Не будет, – успокоил его Канцлер. – Светка ходит на твою могилу каждый месяц, и зимой, и летом.
– Слушай, ты, – Леха попытался дотянуться до отворота пиджака Канцлера. – Я тебя знаю всего два месяца, в отличие от них. Поэтому, легко набью тебе лицо.
– Ти-ише-е, – Канцлер попытался вырваться из железной хватки. – Не веришь, сходи – отлей.
– И пойду.
Леха вышел из кухни. Вернулся через минуту.
– Дайте ключ.
– Какой ключ, – Штирлиц выгнул брови. – От чего?
– От входной двери, твою мать, – Леха навис над столом.
– А-а, у меня нет, – выдохнул Штирлиц, оглядевшись. – А мы, вообще, у кого?
– В смысле? – Кондрат выдохнул дым.
– Ну, в смысле, дома, у кого?
Все огляделись вокруг.
– Ирка! – заорал Кондрат. – Неси посуду!
В ответ эхо разносило по вечности его просьбу. Никто не пришел.
– Где она?
– Она там, – Канцлер закурил. – За дверью.
– А мы? – Штирлиц выдохнул дым ему в лицо. – А мы-то где?
– Не знаю, – Канцлер приподнял карты – бубновая восьмерка и валет. – Кто-нибудь скажет слово?
– Шесть пик, – машинально среагировал Кондрат…
БУЛКА
– Булка, Булка-а! – голос доносился откуда-то слева. – Ты любишь меня?
– Никого, кроме тебя, – она выдохнула слова. – Ты – лучшее, что было в моей жизни.
– Прости меня за вчерашнее, – его голос с характерной хрипотцой очаровывал, сметая все преграды на пути ее нравственности.
– При одном условии, – припухшие Булкины губы были полны запаха вчерашней ночи. – Ты выполнишь мое желание.
– Одно?
– Да.
– Давай.
– Хочу-у, – она по-детски выпятила губу. – Чтобы ты был всегда со мной. Это реально?
– Детка, я же не бог, – он усмехнулся, разливая вино по бокалам.
– А если бы был им? – Булка смешно оттопырила губу, отпив.
– Если бы был, – усмехнулся. – Не сидел бы здесь.
– Пошел ты.
– Что ты имеешь против?
– Да, ты – просто женатый козел.
– Я и не скрывал этого.
– Нет, ты не просто козел, – она поджала губы. – Ты – козлее всех козлов.
– Ненавидишь меня?
– Просто завидую, – буркнула Булка. – Твоей жене.
Он обнял ее, погладив по спине. На глазах блестели слезы.
– Лучше тебя не было и не будет никого в моей жизни, – шептал ей в ухо.
– Конечно, – всхлипнув, она посмотрела прямо в его глаза, казалось, проникнув в душу. – Ей хорошо.
– Кому?
– Твоей жене.
– Почему?
– Она имеет право на все это.
– На что, это?
– На все, – Булка вытерла слезы тыльной стороной ладони. Отстранилась. – На тело, глаза, голос…
– Успокойся, Булочка, – он попытался прижать ее к себе.
– Нет! – оттолкнула его. – Ты никогда не будешь со мной!
– Почему? – он выгнул брови, став похожим на смайлик в интернете.
– Потому, – она копалась в своей сумочке, пытаясь отыскать что-то важное. Нашла. Достала маленький смешной пистолет. Направила на него. – Смешно?
– Булка, прекрати, – он попытался оттолкнуть ее руку.
– Нет, любимый, – она нажала на курок.
Маленькая пуля, вырвавшись из своего убежища, разогнавшись до огромной скорости, вошла точно в середину его лба, ломая кость, проникая прямо в мозг.
Булка сосредоточенно смотрела, как его грузное тело падает на пол. Потом, удостоверившись, что он уже не дышит, аккуратно вставила теплый ствол пистолета себе в рот. Маленьким пальчиком плавно нажала на курок…
АНТОН И ПАРАМОН
Он поймал ее взгляд и пропал. Все полетело в тартарары – и грамотно налаженный бизнес, и квартира в центре, и дача, и даже какие-то незначительные накопления за все эти годы. Все продал, подчистую. Только для того, чтобы потакать ее малейшим прихотям, чтобы позволила находиться рядом с собой. А когда деньги закончились, она просто ушла. Он метался по комнате, как раненый зверь. Пытался преследовать, но не смог приблизиться к ней даже на расстояние вытянутой руки – помешала охрана ее нового воздыхателя. Рвал вечером на опустевшей кухне в клочья фотографии, и успокаивался ненадолго, только зарываясь лицом в складки забытого ею платья, вдыхая каждой клеточкой своего тела такой родной запах.
1.
– Вставай, сука, – тяжелый носок ботинка нескладного, долговязого милиционера больно впился между ребер. – Глянь, Серый, разлегся. Тебе, што-на, санаторий тута?
– Тута, – хмыкнул в густую бороду разбуженный бомж. – Вы что-то хотели, господа?
Служители порядка недоуменно переглянулись. Рыжий, коротконогий отстегнул дубинку с пояса.
– Бить будете? – догадался тот.
– Ага, – буднично ответил тот, обернувшись к напарнику. – Чего ты тянешь, Колян? Давай на санаторий наложим мораторий.
– Погоди-ка, Серый, – долговязый Колян отодвинул того и наклонился к бомжу. – Ты что, новенький тута? – зашептал ему на ухо. Дождался ответного кивка. – Кому платишь? Никому? Я так и думал. Значицца так, – он выпрямился и отстегнул свою дубинку, видимо для большей аргументации. – Платить будешь нам раз в неделю. Полтора стольника в день. Понял? Итого, в следующий вторник с тебя тысяча.
– Пятьдесят, – вклинился рыжий.
– Что, пятьдесят? – переспросил Колян.
– Ну, это, – неуверенно начал Серый. – Семь на полтораста – будет тысячу пятьдесят.
– А-а, – Колян сверху поглядел на напарника. – Скидка для бомжей сегодня. Пошли.
2.
– Ахмет, земляк он наш, – толстый глухо кашлянул в кулак.
– Ишак он, а не земляк, – перемешивая длинной палкой головешки в костре, ответил лысый. – Ни слова по-нашему не знает.
– И что? – встрепенулся толстый. – Наш дедушка тоже ни слова по-русски не знал, а всю жизнь себя считал русским.
– Так-то де-едушка, – лысый многозначительно поднял вверх заскорузлый палец.
Парамон лежал на траве, прислушиваясь к их гортанному бормотанию. Он знал, что взяли его в побег только по личной просьбе Кривого. Кривой сказал взять, они и взяли. Ни о чем не спрашивая. А что дальше? Долгая дорога до Москвы. Еще, не известно, как все пройдет там. И удастся ли ему добраться туда живым.
– Вставай, Парамон, – толстый затушил костер, разбросав угли по сторонам. – Идти надо. Через час будет схрон с едой и одеждой.
3.
Сидя под вагоном в отстойнике, Антон лениво наблюдал медленно текущую мимо жизнь. Вот проехал, грохоча своими железками автопоезд по сбору белья. Проводники киевского решили выпить, солидно гремя бутылками в непрозрачных пакетах из близлежащего супермаркета. Воровато оглядываясь по сторонам, к забору пробирался худой мужчина с увесистым кейсом в руке. Что-то в его пружинящей походке напомнило Антону о детстве. Повернув голову, он увидел, как с двух сторон к мужику, беря его «в клещи», подбираются Колян с Серым.
– Уважаемый! – Колян криво усмехнулся. – Документики предъявите.
Тот на минутку присел, пытаясь открыть чемоданчик, а затем резким пружинящим ударом вбил свою ступню в подбородок служителя порядка. Тот коротко охнул и осел, закатив глаза. Антон вспомнил. Парамон. Только он в их классе занимался карате. Причем занимался серьезно. По нескольку часов в день не вылазил из зала. Вспомнил и напрягся. Серый подбирался к Парамону сзади, стараясь ступать как можно тише. Правой рукой он уже расстегивал кобуру. Антон выбрался из своего укрытия, зажав в руке увесистый железный прут. Этим прутом он и ударил в самую середину милицейской фуражки, когда Серый уже вскинул руку с пистолетом для выстрела.
4.
Двери медленно открылись. Поджарый охранник улыбнулся ему навстречу.
– Доброе утро, Антон Антонович!
– И тебе привет, Олежка, – Антон изящно помахивал модным портфелем. – Как семья, дети?
– Так нет же пока, – охранник развел руками.
– А, да, – извинился тот. – Как «Спартак»?
– Опять продули, – махнул рукой Олег. – Надо в Казань переезжать. Болеть за «Рубин».
Антон усмехнувшись, вошел в лифт.
– Привет, Парамоша, – войдя в кабинет, он бросил портфель на стол.
– И тебе не хворать, – Парамон оторвал взгляд от ноутбука. – Когда работать начнешь?
– Так я ж уже ж начал, – Антон закатил глаза. – Ты про «Балтэнерго»?
– Про нее родимую, – Парамон закурил, откинувшись в кресле.
– Нам нужна только подпись председателя совета директоров? – уточнил Антон.
Парамон коротко кивнул в ответ.
– Докладываю, шеф, – Антон встал по стойке «смирно». – К нему была подослана отобранная лично мной студентка театрального ВУЗа. Шуры-муры, цветы-конфеты. Короче, диск с записью их плотских утех будет у меня сегодня. Дальше – по накатанной… Ты же знаешь.
– Сам позвонишь ему? – Парамон хмурил брови.
– Зачем светиться, – Антон присел за стол переговоров. – Есть же для этого специально обученные кадры.
– Если он подпишет, – Парамон нагнулся к столу. – Сколько мы получаем?
– Двадцать пять миллионов евро, – Антон задумался. – Минус затраты. Чистыми, на выходе, около двадцати миллионов.
– Отлично, – Парамон затушил окурок. – Не забудь тридцать процентов перевести на счет Кривого.
ПУТЬ К СЕБЕ
Киселёвым – сильным и уверенным в себе людям…
– Тебе нужна не я, – слезы капали прямо в тарелку с квашеной капустой. – Тебе нужна только твоя водка.
– Не-ет, – он упрямо крутил головой. – Ты – моя единственная любовь.
– Ю-ура-а! – она помахала ладонями перед его пьяно ухмыляющимся лицом. – У меня опухоль в голове!
– Как говорил наш комбат, – он опрокинул рюмку. Зажмурился, крякнув. – В голове – не в жопе, Зая.
Утро не принесло покоя. Марина так и не заснула, сидя за кухонным столом. Мысли неслись не отдельными скакунами, а целыми табунами. Что будет с детьми? Сможет ли Юрка вытянуть младшего без нее. «Без нее» – какие страшные слова. Хотя, всем пофигу. Поплачут и забудут. «Кто был ничем – тот станет всем». Похоже, эта песня не про нее. В лучшем случае, можно стать короткой строчкой в новостях: мол, произошло ДТП на таком-то километре – трое погибших. И всё – ни фамилий, ни имён. А так – и строчки в новостях не удостоишься. Умрешь, как подопытный кролик на операционном столе. Вот, если бы денег дали на «лазер», тогда еще была бы надежда. А так… И, главное, картошку не успели посадить…
– Петрович, ну что тебе стоит? – Юра мялся на краешке директорского стола. – Это ж не твои деньги, а государственные.
– Нет, – директор рубанул воздух ладонью. – Нет денег, Юрий Николаевич, и не проси.
– Так я ж не за себя, – дыхнул вчерашним перегаром Юра. – Ты ж знаешь, я отработаю. По гроб жизни…
– Хватит! – директор хлопнул ладонью по полированной столешнице. – Не дам!
– Су-у-ука! – заорал Юра тогдашним командирским голосом. – Себе зарплату сообразил московскую, а подчиненным – хрен с маком? Убью!
– Иди, проспись, – вяло отреагировал на крик директор. – Завтра позвони.
Ехали долго – четыре дня в прокуренном плацкартном вагоне. На купейный пожалели денег – в последний момент банк дал кредит. Директор надавил на какие-то бюрократические рычаги и выбил квоту на операцию в Москве. Юрка не пил, только хмуро смотрел в окно на «сколько в ней лесов, полей и рек» и думал. Что, если операция не поможет? Отставить негатив! Всё будет хорошо. А как же мы без нее? Ведь на Маринке всё держится. Андрюху я еще подниму – два года осталось до совершеннолетия, а как быть с внуком? Это пока у них всё нормально, а там – кто знает? Он покосился на спящую Марину. Тридцать три года вместе, с ума съехать. А, ведь, было всяко. Но, ведь выдюжили. Потому, что вместе. Всё будет хорошо – это будет мантрой на ближайшее время. А плохо-то как! Рюмашку бы…
Во дворе больницы стоял кран. Не башенный, и даже не козловой. Обычный водопроводный кран, рядом с давно не крашеной скамейкой. Он гордо задирал свой носик в небо, опираясь на ржавую трубу. Барашка у него не было, а ему и не надо. С годами он утратил свою сущность – переливать из пустого в порожнее, зато приобрел иную – психотерапевтическую. Марине рассказала о нем соседка по палате. Мол, имеет этот кран волшебную силу – если будешь делиться с ним своими бедами, то он их у тебя и заберет. И пришлось верить, хотя, кому рассказать – засмеют. Однако Юрке рассказала. А однажды увидела из окна, как он сидит на скамейке, повернувшись к крану, и шевелит губами.
Марину выписали на пятый день после операции. С синяками под отекшими глазами и повязкой «шапка летчика» на бритой голове выглядела она, как «немец под Москвой». Юрка на радостях напился вдрызг – рентген и анализы показали отсутствие неприятностей. Обратно ехали, как короли. Взяли билеты в купейный вагон, а попутчиков не оказалось аж до самого Красноярска. Юрка орал пьяным шепотом: «Челове-е-ек проходит, как хозя-я-яи-и-ин!». Марина шикала на него, глядела в окно и гладила Юрку по волосам, когда он забывался в коротком сне. На перроне их встречали дети. Шумно галдя, все ввалились в квартиру, отдраенную Полинкой к их приезду. После шумного застолья все разбрелись по комнатам. Полинка мыла посуду, гремя вилками, а Марина допивала чай с лимонным соком.
– Мам, – Полинка прикрыла кран. – Не хотела тебе говорить до операции. Читала в интернете, что благополучных исходов в твоем случае – около трех процентов.
– Я тоже читала, – откусила Марина сушку.
– Выходит, везучая ты? – Полинка присела рядом.
– Это меня Матрона вытянула, – Марина достала из кармана деревянную иконку размером с ладонь. – Молилась я ей день и ночь, вот она и спасла.
Дочь осторожно взяла иконку в свои ладони, пристально вглядываясь в черты лица святой.
– Да еще кран помог, – Марина отставила пустую чашку. – Я ж ему пожаловалась, что картошку не успели посадить.
– Кран? Какой кран?
АНГЕЛ И Я
– Вкусно, – она скользнула мокрыми губами по его соскам.
– А я как-то вычитал в интернете, что самый бесполезный орган человеческого тела – это мужские соски.
– Не знаю, – она потянулась, выгнув спину. – Может, не такой уж бесполезный?
Свесилась с кровати. Подняла с пола два бокала. Один протянула ему.
– Опять?
– Что?
– Ты можешь не пить? – он приподнялся на локте и посмотрел на часы. – В пять утра.
– Нет, – она обмакнула свои роскошные чувственные губы в аромат коньяка. Выдохнула. – С тобой, нет.
– Почему? – он почувствовал, как раздражение накатывает мягкими волнами. – Я тебя в чем-то не устраиваю?
– Только с тобой я поняла, что значит быть женщиной, – она встала с постели, потянувшись, как кошка. – Я в душ. Идешь со мной?
– Ты не ответила на мой вопрос, – он сделал глоток из бокала.
– Не пить в пять утра? – обернулась она. Ее спина, голая и такая изящная, притягивала его, возбуждая. – Ты хочешь быть отцом моих детей?
– Каких детей? – он встал с кровати, нашаривая часы. В голове крутились шальные мысли: «Зачем часы? Какие дети? Почему я? В сорок с лишним».
– Успокойся, – она открыла дверь в ванную комнату. – Ты – не мой герой.