Текст книги "Второй вариант"

Автор книги: Павел Кодочигов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Как стрелять?

– Два-четыре-один-три-два,– назвал Полуэкт небольшие цифры, чтобы считать было легче, а стрелять труднее.

Багмут задрал ствол пулемета в небо и сыпанул желтыми светлячками точно по заказу. Увидев восхищенное лицо лейтенанта, расплылся в улыбке:

– Хотите "Барыню"?

Безошибочно отбил ее, потом "Барабанщика", и в заключение сыпанул такую очередь, которая могла скосить на своем пути все живое.

– Молодец! Ну и молодец! – не удержался от похвалы Шарапов.– Не знал, что на пулемете можно выделывать такие штучки. Вам бы позицию почаще менять. Пусть фрицы думают, что здесь несколько "максимов".

– Не получится. Они мой почерк знают.

– Жаль. Оборона у вас тут не очень.

– Зато поле чистое и до немцев с километр. Пока дойдут, я их в поленницы уложу.

– Это днем. А ночью?

– Пробовали и утерлись.

– Немцы мстительны. Будьте осторожнее,– сказал Полуэкт и покачнулся, очутившись в чьих-то медвежьих лапах. Вырвался. Увидел сияющее лицо Скубы.

– Товарищ лейтенант, вы как здесь оказались? Я бачу – знакомый кто-то.-Повернулся к Багмуту:– А ты что лупишь, як скаженный? Мы думали, ЧП у вас.

– Тоже мне разведчики! Было бы ЧП, он бы по-другому разговаривал,– ласково кивнул Багмут на "максима".

Снова кто-то обхватил Шарапова сзади, оторвал от земли и закружил, обдавая смешливым и жарким дыханием.

Андрейчук! Его сибирская хватка!

– Потощал, командир, на госпитальных харчах. Легонький стал,-смеялся Андрейчук, ставя Полуэкта на землю.

А ему тепло и счастливо от объятий ребят. Хотел сказать что-нибудь хорошее, да Скуба перебил:

– Откормим. Только что вспоминали, а он и легок на помине.

– Как взвод, Костя? Потери большие?

– Пока все живы.

– Смирнов как?

– Хороший парень. Старается. Мы рядышком стоим, а Смирнов с остальными дальше.

– Что делаете на передовой?

– Да на задании.

Во взводе никогда не говорили "идем в разведку". Всегда: "на задание", "на работу". Но теперь это "на задании" неприятно кольнуло. Шарапов уже дома себя почувствовал, прикидывал, как бы забрать к себе понравившихся пулеметчиков, и вдруг, как от чужого, отмахнулся от него Скуба. Мог бы и сказать, на какое задание прибыли на передовую. И о другом подумал Шарапов: как к его приходу отнесется Смирнов? Вряд ли ему будет приятно возвращаться на роль стажера.

– Идем, командир. Нам пора,– позвал Скуба.– А ты,– повернулся к Багмуту,в случае чего "Чижика" сыграй, чтобы мы зря к тебе не бегали.

– Пошли, командир. Устроим ребятам праздник,– обнял Шарапова за плечи Андрейчук.

И второй раз за этот день Полуэкт сказал и поступил не так, как хотел и думал.

– Я на должность еще не назначен, а вы "на задании". Вот завтра схожу в штаб, тогда и к вам приду.

– При чем тут штаб? Все равно к нам назначат, не в пехоту же,– возмутился Андрейчук.

– Устал я, ребята, мне бы куда-нибудь кувыркнуться поскорее,– сгладил отказ Полуэкт.

– Да где вы ночевать будете?

– У пулеметчиков и пересплю.

– Правильно,– обрадовался Багмут,– у нас рядом отличная землянка есть. Ребята покажут.

Обиженные разведчики проводили Полуэкта до места и по пути оттаяли, сообразив, что и правда устал командир, отдохнуть ему надо, а к ним попадет, так разговоров до утра не оберешься. Часового предупредили:

– Ты лейтенанта зря не буди. Дай ему выспаться как следует.

Простились хорошо, как будто и не было никакой размолвки.

У часового была странная фамилия – Змий, он тоже обрадовался новому человеку и говорил без умолку.

– Может быть, Змей? – переспросил Полуэкт.

– Нет, Змий. Я украинец,– привычно пояснил сержант.

– Ну Змий, так Змий. Сторожи хорошенько, чтобы меня немцы не утащили,пошутил Шарапов и пошел спать.

"Отличная", землянка оказалась наспех вырытой ямой, покрытой "в один накат" тоненькими жердями, кое-как присыпанными сверху землей и снегом. Слева от входа, завешенного плащ-палаткой, был оставлен земляной выступ, для мягкости застланный ветками лозняка. У самой двери, уткнувшись лицом в стену, спал сменщик Змия. Посередине, воткнутый одним концом в стену, коптил телефонный провод.

– Сгоришь тут,– вслух сказал Полуэкт и загасил его. Потом, рассмеявшись, спросил у темноты:– А кофе будет?

В госпитале на третий день наступления рядом с ним положили старого солдата. Чтобы как-то завязать с ним разговор, спросил, откуда тот родом. Раненый не ответил. Полуэкт подумал, что он к тому же контужен, и несколько дней они провели в обоюдном молчании. Но однажды, после обеда, сосед вдруг заговорил: "А кофе будет?" В палате засмеялись: "Будет, со свежими сливками".

"Папаша", к всеобщему удивлению, оказался немцем. Он был ранен днем, до ночи скрывался в лесу, потом вышел на дорогу, проголосовал и оказался на госпитальной койке. "Так ты же был в немецкой форме!" – не поверили ему. "Сказал, что из разведки".– "Угу, а документы у тебя, конечно, не догадались проверить?" – "Разведчики ходят без документов или, как это, с фальшивками",резонно возразил немец. "Рана у тебя не ахти какая, мог бы и к своим утопать".– "Зачем? В плену лучше. Жизнь, жизнь! Я и в ту войну был, знаю". – А где простыни, одеяло, подушка? – вновь спросил Шарапов голосом старого немца, рассмеялся, потом забрался на нары в дальний от двери угол, скинул автомат, блаженно вытянулся и мгновенно заснул.

Проснулся оттого, что кто-то стаскивал его с нар. "Уже утро,– удивился Полуэкт,– и этот чертов Скуба не может разбудить по-человечески!"

Направленный в глаза луч сильного электрического фонарика заставил зажмуриться и потянуться к автомату. Его не оказалось, и до скованного сном, не проснувшегося окончательно Шарапова дошло, что не Скуба его будит, а немцы!

Они были мастера. Завернули руки назад и повели из землянки. Луч света выхватил из темноты скрюченную фигурку солдата. Его лицо и шинель были в крови. Из траншеи передали из рук в руки и погрузили спиной к спине на немца ростом с Бербица. Второй, поменьше, поддерживал сзади ноги. Еще двое бежали чуть сзади. За ними поднялась и стала отходить группа прикрытия.

"Командира взвода разведки выкрали немцы! Завтра об этом узнает весь полк! Стыд-то какой, позор!" Шарапов представил искаженное гневом лицо Ермишева, вздернутые вверх брови Лобатова, виноватые лица ребят. Вторая мысль пронеслась в мозгу яркой вспышкой: "В левом кармане гимнастерки карточка кандидата в члены ВКП(б), офицерская и вещевая книжки!"

Одежда задрана вверх. Незаметно дотянулся подбородком до кармана документы на месте! Они не должны попасть в руки врага. Но как это сделать? Закричать, позвать на помощь? Нельзя! Засунут кляп или пристукнут как следует. Нейтральная полоса около километра. Время есть...

Голова работала ясно, по привычке анализируя создавшуюся ситуацию. Дать заднему ногой, а "носильщика" перебросить через себя? Не по-лу-чится! Руки намертво прижаты к бокам противника, и вес в его пользу. Ударить первого головой? Свой затылок расколешь, а ему что сделается?

Луна вышла из-за туч. Светит ярко. Подрагивает над головой небо – устал "носильщик". И задний все время спотыкается. Скоро должны меняться. Надо усыпить бдительность, притвориться беспомощным, потом отпрыгнуть в сторону, выхватить гранату, упасть на нее и уничтожить себя вместе с документами... Идиот! Граната для немцев – полная неожиданность! Если испугаются– должны испугаться! – побегут или залягут, хозяином положения станет он! Вот где выход! А то – упасть, подорвать себя... Дурное дело – не хитрое...

Скоропалительный треск ППШ прорезал морозный воздух, звонким эхом пронесся над землей. Запели над головой пули. Ребята! Видят, если ведут прицельный огонь. И не от страха, а от дикой радости забилось сердце. Один из бежавших следом немцев по-звериному рыкнул и ткнулся головой в снег. Второй склонился над ним, потащил. Они начали отставать.

Автоматные очереди приближались. Шарапов догадался, что ребята нашли в землянке его шапку, организовали погоню и бросились на выручку.

Так и есть! Снаряды плотной стеной встали на пути немецких разведчиков. Они кинулись назад, потом побежали влево. Куда-то исчезла группа прикрытия. Всего двое с ним! Обстановка изменилась. Смена "носильщика" отпала. "Надо начинать, пока снова не сбежались,– решил Полуэкт.– Заднего бью ногой, а с передним что делать? Придется все-таки головой..."

Ослепительно яркая вспышка внизу. Грохот. Взрывная волна подбрасывает немца вместе с Шараповым. Мрак и тишина, словно в могиле. Соленый привкус крови во рту. Руки свободны! Начинает прорезываться звездное небо. Глухо доносятся разрывы снарядов. Выхватил гранату.

Рядом голос:

– Иван, сдаюсь! Сдаюсь!

Занесенная для удара рука повисает в воздухе – второй немец лежит на боку. Он ранен. А где "носильщик"? Сбежал!

Шарапов выхватывает у раненого автомат. Под его стволом немец ползет обратно.

– Шнель! Шнель,– подгоняет его Шарапов.

– Я бистро, бистро,– отвечает немец на русском.

– Цурюк! – приказывает Шарапов, а сам бросается в снег, кричит:– Ребята, не стреляйте!

Автоматы смолкают. Шаги. Или ему кажется? Да нет, он слышит, а подняться и идти навстречу сил нет.

К нему бежит Скуба.

– Ранен, командир?

– Живой!

– Он еще и с пленным! – оборачивается Скуба к Андрейчуку.

Тот Снимает шапку и надевает ее на командира.

– Уши не поморозил? Холод сегодня наш, сибирский. А я слышу – ползет кто-то. Думаю, не немцы же, и тут твой голос,– не упускает случая похвастаться острым слухом Андрейчук.

В землянке он осматривает раны пленного и ворчит:

– Вся стопа разворочена, и выше колена рана большая. Придется жгут накладывать. Снарядом, что ли?

– На мине.

– А ты как же?

– Я на немце верхом ехал. Контузило только маленько.

Андрейчук перевязывает раны пленного и между делом успевает рассказать:

– Хотели фрицы взять пулеметчиков, но те открыли огонь. Резанули ребят из автоматов, побежали по траншее. Часовой у землянки стал гранаты кидать. И его кончили. Мы поняли – что-то неладно, но пока бежали.." Быстро сработали, сволочи!

Полуэкт слушал Андрейчука и только теперь, в спокойной обстановке, взглянув на происшедшее с ним как бы со стороны, осознал, как ему повезло.

– Спасибо, ребята! Если бы не вы и не мина...– выговорил с трудом, утирая со лба пот.

– На вас всегда страх позднее находит, когда уже все кончится. Почему так, не понимаю? – развел руками Тинибаев.

– Молодец, земеля, в яблочко попал,– хлопнул его по спине Скуба и, довольно улыбаясь, протянул Полуэкту зеркало:– Взгляни-ка на себя, лейтенант. Чистой воды трубочист!

Полуэкт скинул весь в копоти масккостюм, телогрейку и пошел умываться. Распахнутое настежь небо начинало бледнеть, уступая место скорому утру. Шарапов засмотрелся на опрокинутый ковш Большой Медведицы, вспомнил, как качалась она, когда его тащили немцы, Багмута и его напарника вспомнил, словоохотливого Змия, и звезды расплылись, затуманились и заплясали в глазах.

Он поспешил нагнуться за пригоршней свежего снега.

Несколько дней прошло после возвращения Шарапова из госпиталя, не успел он привыкнуть к условиям временной обороны, снова новичком себя чувствовал, как получил приказ – "срочно пленного". Срочно,– значит, этой же ночью, без подготовки, без наблюдения. Вернулся во взвод расстроенным, а ребята, выслушав его сетования, посмеивались:

– Какая подготовка, какое наблюдение, лейтенант? Здесь не через Волхов плыть, не от Кириллова монастыря брать. Пойдем на запад и где-нибудь найдем, но предупреждаем: орденов и медалей за "языков" уже не дают, кончилось наше время.

Разведчики были в благодушном настроении, смеялись, подначивали его и, казалось, совсем не думали о ночном поиске. Раньше всегда переживали, а нынче будто в гости собирались. Или он что-то не понимает, или у ребят от успехов голова закружилась – на непрочной обороне немцы еще бдительнее должны быть. До сумерек, однако, снарядились, попрыгали, не бряцает ли что, и пошли к реке Мшаге, где у Спасских оказалось "в заначке" хорошее местечко. Здесь под берегом, ютясь в снежных норах, стояло заслоном отделение второго батальона. Грязные, в прожженных шинелях, заросшие щетиной старички-поскребыши из тыловых служб полка так обрадовались разведчикам, словно те им письма из дома доставили. – Сменять нас прибыли, да?

– Нет, папаши, пленного брать.

– Тоже хорошо. Мы хоть на живых людей посмотрим. Стоим тут, как на необитаемом острове. По стрельбе знаем, что и справа наши есть, и слева, а кто где, сам черт не разберет. Не найдется ли у вас закурить, ребятки?

– Началось! Нет ли у вас бумажки закурить вашего табачку, а то у нас спичек нету,– пробурчал Бербиц, но папаши его "не услышали".

– Третий день без махорки и на одних сухарях сидим,– с наслаждением задымили, закашлялись натужно и дальше свою линию повели:– Поди у вас и фронтовые имеются? Нам по сто не надо, нам бы и по половиночке хватило для сугрева души и тела.

При этих словах Бербиц поднялся и, заинтересовавшись чем-то, пошел "наблюдать за противником".

– Бербиц,– окликнул его Шарапов.

– Что Бербиц, Бербиц? Если мы всех поить будем, так нам в святые надо записываться,– не сразу отозвался добытчик и хранитель водочного запаса взвода.

– Бер-биц! – построжел голос Шарапова и сразу смягчился:-Ты же старшиной на складе был, ты все можешь, и запасец у тебя имеется.

– Запас карман не дерет. А если ранят кого и тоже "для сугреву" потребуется?

– Что-то много разговариваешь, Миша. Вот оставлю тебя комендантом этой "крепости", тогда по-другому запоешь.

– Я о себе забочусь, да? – еще сопротивлялся скупой на водку Бербиц, но руки стали развязывать затянутый морским узлом мешок проворнее, и тот наконец распахнулся.– Пожалуйста, пожалуйста. Если всем до Проньки, то и мне тоже.

Нахохлившиеся солдаты оживились, вожделенно завздыхали, а когда увидели, что своенравный старшина стал вдруг щедрым и наливает по полной мерке, совсем повеселели.

– Пейте, пейте, солдатики – бравые ребятики, не думайте, что Миша Бербиц скупой рыцарь, что ему больше всех надо,– приговаривал Бербиц, наполняя очередную мерку и с ехидцей поглядывая на Шарапова.– У нас лейтенант рубашку последнюю отдаст, он всех обнять готов. Кому мало, еще добавлю.

Тут уж разведчики встревожились – раздаст все, чтобы досадить командиру. И солдаты забеспокоились:

– Вам-то останется?

– А нам не надо. У нас до задания – сухой закон, а потом... если доживем, то посмотрим.

Выпили солдаты, согрелись и рассказали, что против них, на той стороне излучины, немцев немного, тоже не больше отделения. Постреливают редко, и они не усердствуют во избежание потерь. Подобраться к фрицам можно берегом, если идти в обход и нападать с тыла, можно и напрямую. До них близко. Гранаты, конечно, не докинешь, но каждый звук слыхать.

Еще побеседовали, и на той стороне котелки забрякали. Решение созрело немедленно. Вася Бахтин предложил:

– Рванем напрямую, а? Пока не пбужинали.

Рванули, на ходу побросали гранаты, нагрянули на немцев так неожиданно, что те бросились наутек. Один только, раненный в ногу, убежать не смог. На плащ-палатку его, и быстренько в полк.

Видя такую легкую победу, солдаты прибежали, термоса с горячей пищей в свои норы поволокли, одеяла из землянок, гранаты немецкие с деревянными ручками, даже часы настенные.

– Зачем таскаете? – пытался остановить их Шарапов.– Занимайте землянки и оставайтесь здесь.

– Да, вы уйдете, он нас и выкурит. Мы уж лучше дома побудем.

И то верно: немцы привыкли к тихим солдатам, не ожидали от них активных действий и прозевали разведчиков, а когда разберутся, что к чему, выбьют папаш из своих землянок. Разведчики между тем обследовали берег. Землянки, неглубокие окопы, никаких минных полей и никакой проволоки. Невдалеке пушка подбитая. Латыпов сразу к ней. Прицела нет, поворотный механизм не работает, но если развернуть, стрелять можно.

– Старшина Бербиц, "на выход"! Требуется пять лошадиных сил,– скомандовал Бахтин.

– Есть, товарищ командир отделения,– козырнул Бербиц, схватил Бахтина за шиворот и потащил к пушке, приговаривая: – Не брыкайся, Вася, наводчиком будешь, а Латыпов начальником артиллерии. Приказывает командир крепости Бербиц.

Снова прибежали солдаты, смеются, помогают развернуть пушку на немцев.

– Ты, Вася, в ствол гляди. Как увидишь бугор, останавливай. Через ствол наводка самая точная,– советует Латыпов.

Гомонят разведчики, радуются. Из всех видов оружия настрелялись вдоволь, а пушка в руках впервые, ждут не дождутся, когда фрицы контратаковать начнут. Они уже, кажется, собираются. Слышно, как кто-то команды подает, в кучу всех сгоняет.

Вылезли из-за бугра, в цепь развернулись. Пошли!

– Наводчику Бахтину, орудие на-во-дить! – кричит во все горло "начальник артиллерии" Гриха Латыпов.

– Товьсь,– отвечает Бахтин.

– По своей земле, но по фашистам, огонь!

И пушка выстрелила, оглушила, ослепила мгновенной вспышкой. И снаряд из нее вылетел, блеснул впереди редкой цепочки противника пламенем, взметнул к небу комья земли и снежную пыль.

– Выше, Вася, бери. Огонь! – снова командует Латыпов.

Но что-то заело у Бахтина, и пока копался, вгонял новый снаряд, фрицы за бугор попрятались.

– Еще полезут, стреляйте, а мы из автоматов врежем, чтобы туда-сюда не бегали,– приказал Шарапов.

Еще раз ахнула пушка, автоматные очереди положили немцев на землю, и уж не убегали, а отползали они под прикрытие бугра и больше не показывались.

– Вы не уходите, побудьте с нами до утра. Выспитесь хорошо, а мы вас покараулим,– просят солдаты.

До полка идти далеко, и добрая землянка там разведчиков не ждала, а здесь целых три и все теплые. Почему бы и не поспать? Задание выполнено, имеют они право один раз в жизни выспаться по-настоящему? Остались. Часового на всякий случай своего поставили, печки подтопили и со спокойной совестью засвистели простуженными носами.

А Шарапову не спалось. По пути из училища на фронт пришлось ему заночевать в Крестцах, небольшом районном городке, в войну ставшем важным железнодорожным узлом. Хозяйка долго и пытливо приглядывалась к нему и в конце концов поделилась затаенными мыслями: "До чего же похожий! Прямо братья родные! Вначале я даже сомлела вся!" "На кого похожий?" – не понял он. "Ночевали у меня днями лейтенантики, и один спал на лавке, где тебе стелю. А ночью фашист налетел, в наш дом, слава богу, не попал, а осколок бомбы, большой такой, меж бревен угодил и прямо тому лейтенанту в голову. Видишь, дыру какую сделал, я ее тряпками заткнула. Молоденький был и невысокий, как ты, только волосы светленькие. Не брат твой? Ну и хорошо, а то стелю и думаю, а вдруг как снова?"

Он понял, чего опасалась женщина, хотел попросить постелить на пол, но постеснялся, спросил о другом. "Он спал?" – "Спал, спал, и ты спи – я рано поднимусь. А смерть у него легкая была, будто и не жил".

Так нелепо погибнуть! В ста километрах от фронта! Не мог заснуть в ту ночь Полуэкт, до утра прокрутился на злополучной лавке, все щупал дыру рукой и ждал налета немецких самолетов.

Эта история первое время гнала сон и в полку. Обычная ночная стрельба немецких пулеметчиков казалась зловещей, все думалось, что перешли фашисты в наступление и вот-вот появятся на КП. Позднее, после того как сходил в первую разведку, обжился на переднем крае, эти опасения прошли, и смерть безвестного лейтенанта перестала казаться неожиданной и нелепой, а сегодня вот снова вспомнилась и зацепила. Мерещилось, что немцы, получив подкрепление, могут вернуться и тоже напасть неожиданно. Выходил наружу, слушал тихую ночь, проверял часовых и удивлялся беспечности храпевших разведчиков. Неуютно ему было в немецкой землянке, тревожили чужие запахи, шуршание и писк мышей. Не спалось.

Глава десятая

1

Еще под Шимском ходили упорные слухи, что дивизию отведут на формировку, однако свежие части прибыли, а ее в тылу не оставили, стали пополнять на ходу, и около месяца разведчики вели полк по следам отступающего противника, то и дело вступая в стычки с вражескими заслонами, группами диверсантов и выходящими из окружений отдельными разрозненными частями. Остались позади города Сольцы, Дно, Порхов. И всюду на дорогах, в лесах, в городах и деревнях мины. Ни в один дом не зайдешь без проверки. Веревку за ручку двери, сами за угол соседнего дома. Распахнется дверь без взрыва, можно и порог миновать.

На днях увидели опрокинутую взрывом машину. Ящики, галеты, буханки хлеба и даже бутылки вокруг нее. Между разбросанным добром следы сапог, будто кто ходил от кучки к кучке не то отыскивая что-то, не то пряча. Следы и насторожили. Даже Бербиц не захотел поинтересоваться содержанием бутылок. Прошли вперед несколько сот метров, и позади прогремел взрыв – какой-то солдат решил запастись на'дорогу пачкой галет.

Чуть раньше на краю гибели были и разведчики. В небольшой, покинутой жителями деревушке проникли в дом через выбитое окно, чтобы не возиться с веревкой. Послушали – часового механизма не слышно, проверили подозрительные места миноискателем, завесили окно и спокойно улеглись на полу, кроватях и на теплой еще печке. Засыпать начали, и вдруг котенок замяукал. При приближении фронта жители часто уходили в леса и возвращались, когда бои откатывались на запад. Наверное, так поступили и хозяева, а котенка, чтобы не замерз, в русскую печь за заслонку упрятали.

– Если до нашего ухода не явятся, заберу его с собой и буду для тепла таскать за пазухой,– загорелся Гриха Латыпов и направился к печке, но путь ему преградил Вашлаев.

– Не трожь заслонку!

– Это почему?

– Не мне тебе объяснять,– отрезал Вашлаев.

– Ой, прости. Не учел,– начал заводить Вашлаева Гриха.– Немцы поймали котенка, привязали ему к хвосту противотанковую мину и спрятали в печь с надеждой, что зайдет Иван погреться, откроет заслонку, котенок выскочит, вильнет на радостях хвостом, мина ударится о печку и взорвется. Так, Вашлаев, да?

– А ты не смейся. Не слышал разве, что такой же олух полез в печь за щами, а похлебать не удалось.

– Слышал звон, да не знаешь, где он. Не так все было.

– Так или не так, а человека нет. И не одного. Пять, если не шесть, солдат в той хате находились. Надо проверить, лейтенант,– решительно заявил Вашлаев.

Шарапова одолевал сон, гудели натруженные за день ноги, он спросил, чтобы отвязаться от Вашлаева:

– Что предлагаешь?

– Покинуть дом, а заслонку открыть, как двери. Вставать, вылезать на улицу и мерзнуть там никому не хотелось. Лейтенанту тоже.

– Послушай, Вашлаев,– сказал раздраженно.– Может, сначала поспим, уходить будем, тогда проверим. Но упрямец не сдавался:

– Заснешь тут, на горячих уголечках. Вы как хотите, а я лучше на улице у костерка посижу.

До чего вредный человек! Вечно что-нибудь придумает, и не отвяжешься от него.

– Всем подняться, вещички с собой – Вашлаев "проверять будет"! – приказал Шарапов.

Ох и повспоминали бога и его мать, и позлословили над Вашлаевым, пока он осторожно крепил веревку к ручке заслонки, вылезал из окна, привязывал к одной веревке другую, чтобы укрыться подальше, а потом, когда поднялась и осела от взрыва избенка, его едва не затискали в объятиях, даже в небо побросали, чего еще ни с кем не проделывали.

Весь день свежий, уже отдающий голубизной снег слепил глаза, заставлял смеживать веки. К вечеру на небе вновь начали гнездиться тучи. Разведчики спешили к деревне со странным названием Лютые Болота. В ней полк должен остановиться на ночлег. Шли из последних сил. На жилах, говорил Бахтин. Как верблюды, уточнял Тинибаев.

Задубели на злобных февральских ветрах лица, усохли, почернели от скороспелых привальных костров, обросли щетиной. Пообносилась одежда, зияла прожженными дырами, пошла пятнами от наложенных заплат. Ковыляли по проселочной дороге всем взводом. Впереди двое дозорных, столько же по бокам. За ними ядро головного, бахтинского, отделения, еще дальше – остальные и лошадь с небогатым скарбом. На санях дымилась походная кухня – отощавший больше всех повар Забаров обещал накормить до отвала.

Недалеко от деревни дозорные остановились на развилке. Лейтенант и Смирнов – он все еще ходил в стажерах – поспешили к ним. На новой дороге четко вырисовывались "теплые" следы саней и сапог с тридцатью двумя гранеными шпильками. Прошли еще с километр, и дозорные дали знать, что видят противника.

За опушкой простиралось поле, и по нему, в пробитой в глубоком снегу дороге, левой стороной обтекал Лютые Болота длинный обоз. Увидел его Полуэкт, и зашлось, азартно забилось в предчувствии выгодного боя уставшее от переходов сердце. Метнул взгляд на деревню: одни трубы торчат.

Послал Латыпова предупредить первый батальон, добавил по одному человеку в боковые дозоры, а Шиканов уже нетерпеливо протягивал снайперскую винтовку.

Шарапов обзавелся ею вскоре после возвращения из госпиталя, и сколько раз она выручала, сказать трудно. Особенно дозорных. По ним первым открывают огонь. Они далеко впереди, противник еще дальше. Десять, даже двадцать автоматов создадут шум и ничего более. Из винтовки же если и не убьешь пулеметчика, то прижмешь так, что прицельно бить не сможет. Снайперская винтовка заменяла взводу ручной пулемет, и разведчики называли ее выручалочкой. О том, что когда-то обозвали дурой, постарались забыть!

Полуэкт установил прицел, бинокль отдал Смирнову – следи! И дерево подходящее нашлось, с которого можно бить стоя и с упора, но первый выстрел сделал через силу, превозмогая себя. Более пятидесяти уничтоженных фашистов было засвидетельствовано в его снайперской книжке, но стрелять по лошадям не приходилось. И хотя передовым шел могучий, с лоснящейся от пота черной короткой шерстью немецкий битюг, нажал на спусковой крючок с непривычной робостью и сомнением, целя точно в голову.

– Есть! – как-то тускло сказал Смирнов.

Он и сам видел, что "есть": битюг с силой рванул постромки и завалился. Выбил вторую и третью лошадей, чтобы пробка была понадежнее, и перенес огонь на середину обоза. За считанные секунды сделал десять выстрелов, и каждый раз Смирнов подтверждал:

– Есть!

– Есть!

– Есть!

– Веди на сближение,– крикнул ему, вставил новый магазин и, пока ребята бежали к обозу, продолжал выбивать новые повозки и суетившихся возле них фашистов.

Впереди затрещали автоматные очереди, под прикрытием их побежал к ребятам и не заметил, не услышал, как сзади, из леса, вышли и остановились на опушке два танка. Оглянулся на них, когда за спиной зашлись длинными очередями пулеметы и забили по ушам орудийные выстрелы. Танки были не наши, не походили и на немецкие. Стреляли по обозу.

– Американцы второй фронт открыли! – смеялся щелочками глаз Тинибаев.

Танки и на самом деле оказались американскими, на резиновых траках и со слабенькой броней, но пушки у них работали, пулеметы – тоже, и полетели к небу остатки саней, узлы и тюки, человеческие тела и обрывки одежды. Треск пулеметных и автоматных очередей, выстрелы пушек и разрывы снарядов, дикие, нечеловеческие вопли, ржание и визг искалеченных лошадей – все слилось воедино.

Повозочные в ужасе разбегались от дороги и зарывались в снег, но уже появился пулемет, за ним второй, пушка открыла огонь по танкам, и те попятились в лес. Бой пошел на замирание. Подоспевшие начальник штаба полка капитан Цыцеров и командир первого батальона капитан Демьянюк приказали и совсем прекратить огонь, чтобы не ввязываться в затяжной бой. Сегодня растрепали, и ладно, а завтра добьем – на ночлег все равно где-нибудь остановятся,– разумно решили они.

Еще сыпал снег, но и рваные тучи стали появляться на небе, луна все настойчивее пробивалась к земле, и, когда находила окна, было видно, как быстро несутся облака, как истончаются на глазах. Разгонит их ветер, прояснится небо, и снова стынь наступит на земле, и опять придется ночевать в снегу.

Разведчики все были невредимы, не оказалось только Литвиненко. Этот пожилой солдат напросился во взвод сам, когда Шарапов был в госпитале. Ребята рассказывали, что вначале посмеялись над ним: "Куда тебе, папаша, мы ведь разведчики. Не выдержишь". "Нашему теляти да волка бы зъесть,– ответил Литвиненко.– Я ще в ту германскую пластуном був. Подкоп под вражеский окоп зумеите вывисти? Ни. Под снегом ползать? Ни. А я до самой Германии, мать ее в душу, допилзу. Вот побачите". И правда, боднул снег головой, и нет его. Метров через тридцать вынырнул: "Что, зъели?" Говорил Литвиненко уверенно, Германию к слову помянул, с вида был крепок и совсем покорил своим трюком – такой пригодится. Особенно ратовали за него Скуба и Капитоненко – свой все-таки чоловик и украинские песни знает. Уговорили Смирнова. Однако бойкий на слова Литвиненко оказался совсем не тем, за кого его приняли. Оказалось, что на задания его брать опасно, потому что он прикуривает одну цигарку от другой, а на ночь табак еще и за щеку закладывает. Табачный дух от него такой, что фрицы за версту учуют. Это бы куда ни шло, другое в новоявленном разведчике обнаружилось: как идти на дело, так у него что-нибудь заболит и он запричитает: "Я вам, парубки ридные, такой борщ сварю, пальчики оближете. Оставьте меня на этот раз дома". Наступит "другой раз", выразит желание маскхалаты починить, валенки подшить. И все сделает аккуратно, не придерешься. Терпели: услужлив, тих, никому не перечит и зла не делает. Так и прижился во взводе как портной, сапожник, чистильщик оружия, истопник и прочих дел мастер. Под огонь попал впервые и исчез. Может, в лес со страха драпанул, а может, и не выходил из него, отсиживается где-нибудь до лучших времен?

– Кто видел Литвиненко? – спросил Полуэкт.

– Я,– подал голос Андрейчук,– неподалеку от меня лежал.

– Пошли искать, ребята.

– Вот здесь лежал я,– показал Андрейчук,– а вот его ямка. И нора в ней. Литвиненко, вылезай! – Нора молчала. Андрейчук озлился:– Ну подожди, гад ползучий, я до тебя доберусь, я тебя выпотрошу!

Он полез за Литвиненко, ухватил его за валенок и получил удар другим. Вконец разозлившись, стукнул прикладом по ногам. Раздался глухой вопль, и Литвиненко в мгновение ока вынырнул наружу. Лицо испуганное, все в снегу, дрожит осиновым листом, разутую ногу пытается пристроить на оставшийся валенок – цапля на болоте.

Настороженное поле взорвалось от хохота разведчиков, и в ту же секунду плеснула от обоза пулеметная очередь, потом вторая, третья – и упал, не ойкнув, Вашлаев.

В лес возвращались с замкнутыми лицами, прищуривали глаза в спину семенящего впереди Литвиненко, несли Вашлаева, вспоминали его неизбывное: "А вы подумали о том, что?.." Негромкогласный был, но разведчик! И так нелепо погиб из-за этого услужливого и пронырливого. Бугрились желваки на скулах Капитоненко, все поигрывал он автоматом, и лейтенант держался поближе к нему, чтобы не натворил что в горячке. Скуба шел, задрав почему-то голову кверху. Бахтин не сводил глаз со своих валенок.