Текст книги "Второй вариант"

Автор книги: Павел Кодочигов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Балвы немцы оставили без боя, а за Гулбене будут драться. Это угадывалось по возросшему в последние дни сопротивлению фашистов и по усиливающемуся с каждым часом впереди бою – батальоны, видимо, вступили в соприкосновение с противником.

Укрытый высокой травой, Шарапов лежал в своем случайном прибежище между хутором, где были ребята, и лесом с засевшими в нем немцами и благодарил судьбу за то, что избавила его от курения. Окажись на его месте кто-нибудь из ребят, давно бы задымил и выдал себя. Даже у него, когда долго приходится ползти, все время сдерживая дыхание, или лежать без движения в засаде, начинает першить в горле и хочется прокашляться. Ребята запасаются впрок корочками, чтобы пожевать, сбить кашель, умудряются сделать две-три затяжки под плащ-палаткой, но что они курящему человеку? Уговаривал бросить, но куда там! Уверяют, что невозможно. В госпитале, на покое, еще можно попробовать, а когда каждый день нервы на пределе, надо же их чем-то успокаивать, чтобы не свихнуться. И то верно. Совсем другими стали ребята. Тот же Скуба. Был тихий, спокойный, а и то срываться начал...

На хуторе раздался звук пилы. Она была старая и тупая, а дерево свежее, и пила вгрызалась в него немощно, часто останавливаясь и спотыкаясь. Шарапов насторожился: что там задумали ребята и как на эту затею отреагируют немцы?

Лес молчал. Огрызнулся утром пулеметом, подбил Капитоненко и Скубу и затих.

Сначала пилили размеренно, потом начали злиться; вжик, вжик, вжик. Застучал топор. Тесали умело, не торопясь. Гриха Латыпов! И тут нашел какое-то дело. Изгородь решил починить или калитку поправить? Чуть выкроится свободная минута, достает Гриха свои инструменты и давай "молотить". Всем ребятам портсигары, мундштуки наборные сделал и рукоятки для ножей – гляди на них и не наглядишься, и рука потная не соскользнет. Тисочки ручные, резцы, напильники все с собой таскает.

Утром, когда немцы только положили Полуэкта, ему вспомнились слова Лобатова: "Умный найдет выход из затруднительного положения, а мудрый не попадет в него...", застучали молоточками в голове, и он начал лихорадочно отыскивать свой выход, единственно верный. В предельно простой ситуации: он не может отойти без трупа Капитоненко, ребята – без них обоих, перебрав десяток вариантов, остановился на двух. Первый привлекал быстротой и привычностью исполнения. Он отходит немедленно короткими зигзагообразными бросками, каждый раз подтягивая за собой труп Капитоненко. Ребята прикрывают. В веревке пятнадцать метров. Десять раз перебежать, упасть, отползти в сторону, подтянуть... Стоп! Стоп! Стоп! Здесь его укрывает трава, метров через двадцать начнется чистое поле, взгорок к тому же. Он будет виден немцам как на ладони, и они подшибут его тоже десять раз, если не больше. Ребята бросятся на выручку, и их перебьют. Нет уж, двоих потеряли и хватит, больше он не отдаст ни одного!

Второй выход – схорониться в ямке до наступления темноты – замаячил одновременно с первым, казался надежнее, но был не по душе тем, что обрекал на бездействие и полную зависимость от немцев. Перед тем как принять окончательное решение, Полуэкт взвесил возможности ребят, не попытаются ли они обойти фрицев лесом, ударить по ним с флангов или тыла, чтобы отогнать от опушки? Немцы "показали" им пока один пулемет. Что у них еще в запасе и сколько их, неизвестно, а ввязываться в бой, не зная сил противника, опрометчиво. Ребята так не поступят. "И здесь придется действовать по второму варианту,– усмехнулся Шарапов.– Ни у меня, ни у ребят другого выхода нет".

Раскаленное, обезумевшее от собственной жары солнце занимало полнеба, накалило стволы автоматов, землю, воздух. Одежда давно не защищала от его прицельно бьющих лучей, сама накалилась и жгла распластанное на земле тело. Воздух был сух, как в парилке, приносивший незначительную прохладу ветер унялся, и наступило, казалось истомленному жарой Шарапову, удушливое предгрозовое затишье.

Помимо непроходящей настороженности – лежал он совеем недалеко от немцев Полуэкту приходилось бороться с собой, чтобы ежеминутно не смотреть на стрелки часов. Он ненавидел их, почти остановившиеся, и все-таки смотрел. Запрещал себе думать о воде, и думал безотрывно, мысленно тянулся к ней спекшимися черными губами, всем своим маленьким, усохшим на жаре телом. Не мог избавиться от мысли о преждевременном отходе. "Зачем столько терпеть и мучиться? Не лучше ли решить все быстрее. Может, и повезет, как везло до сих пор?-думал Полуэкт, укрепляя себя надеждой на уход немцев.– Что им столько времени делать в лесу? За ним не полезли. Выходит, поверили в его смерть. По хутору не стреляют.Изгоняя остатки терпения, стыдил себя: хорош он будет, если немцы и на самом деле ушли, а он станет дожидаться вечера... Так-то оно так, но ребята тоже не предпринимают активных действий. Что-то кажется им подозрительным. Не сговариваясь, не видя друг друга, они пришли к одному решению, и он не имеет права подвергать разведчиков ненужной смертельной опасности".

Это и удерживало готового сорваться и совершить опрометчивый поступок Шарапова. Он оставался на месте.

Глоток бы воды! Холодной! Из колодца! Не пить даже, а почувствовать, какая она?

Едва ли не первый раз за полтора года пребывания на фронте лейтенант был один и ему нечем было заняться. О многом передумалось, но почему-то чаще всего вспоминались не бои, а тяжелый, нечеловеческий труд на войне. На особой полочке память хранила дожди, холод и слякоть. Без конца виделось глиняное поле. По нему надо ползти. В проложенной борозде на глазах копится вода. Весь ты в глине и жмешься к ней же, холодной и мокрой. Ползешь, думая о том, как лучше выполнить задание, и подспудно – о теплой землянке, в которой можно обогреться и обсушиться. Возвращаешься полуживой от усталости, с тебя ручьями стекает вода, ножом соскабливаешь с одежды и сапог грязь и глину, а порой и на это не хватает сил, и одежда летит в угол. Остановились где-то – надо копать ячейки, потом окопы, строить землянки. Все сделали, не успели обжиться, и снова вперед, до следующей остановки, а там опять зарываться в землю и начинать все сначала. "Но пусть лучше дожди, бураны, холод и голод, чем эта адская жара, это осточертевшее солнце, и немилосердная жажда., и томительное, изнуряющее бездействие",– думал Шарапов, без конца поглядывая то на часы, то на небо.

Лес безмолвствовал. В нем начали копиться вечерние тени. Жара пошла на убыль, а солнце, перед тем как уйти на отдых, стало полнеть и набирать красноту. Лейтенант дал зарок пролежать еще час, честно выдержал его – кто бы знал, чего это ему стоило! – и стал готовиться к отходу. Загнул усики чек, пристроил гранаты на одном боку, чтобы не мешали ползти на другом, оба автомата закинул за спину, пополз, подтягивая за собой Капитоненко.

Где-то вдали, за лесом, позеленело и косо понеслось к земле посветлевшее небо, донесся слабый хлопок ракетницы. Через несколько секунд уже ближе взвилась вторая зеленая ракета и с опушки, в обратную сторону,– третья.

Ракеты были сигнальными и приказывали либо атаковать хутор, либо отходить от него.

Шарапов вернулся в ямку. Снова два автомата под рукой, снова разогнуты усики чек и каждая жилка трепещет: "Если не наткнутся, пропущу и ударю с тыла – устрою им, гадам, заварушку!"

На опушке по-вечернему гулко загрохотали пулеметы. Строчки трассирующих пуль прошлись по хутору. Разведчики на огонь не ответили, но через некоторое время раздался трубный голос Бербица:

– Заходите, гости дорогие, чего стучитесь? Для вас и чаёк готов, и кое-что на присыпочку.

Из леса прокричали что-то на немецком, рассмеялись, но стрелять не стали. Шум шагов раздался и начал постепенно стихать.

Страдальчески-счастливое изумление охватило Шарапова. Верить или нет? Он поверил и пополз, потянул за собой Капитоненко. На половине пути встретил Шиканова и Латыпова. Они удивленно посмотрели на лейтенанта, но ничего не спросили. И у ребят на хуторе был непривычно растерянный вид, словно они провинились. Шарапов опустился на ступеньки первого крыльца и прохрипел:

– Пи-и-ить!

Он молчал весь день, и у него пропал голос.

Пил долго и жадно, захлебываясь, заливая водой одежду и радуясь, что она намокает и холодит тело. Остаток воды вылил на голову, мокрыми руками обтер сопревшую шею и откинулся к стене, щурясь от удовольствия, непередаваемого чувства избавления.

– Скуба жив?

– Метрах в пяти от дома еще в ногу ранили. Дополз, а дальше утащили. Вы-то как?

– Ничего,– Шарапов улыбался – не напрасны были его муки и не подвел он ребят.– Поесть найдется? И воды еще. Побольше.

В ямке он ни разу не подумал об еде с желанием, но хлеб и американская консервированная колбаса – "второй фронт", как называли ее солдаты,– оказались такими вкусными, что таяли во рту.

Разведчики терпеливо ждали.

– Могила готова?

– Да, командир, только...

– Что "только"?

– Сами увидите.

Повели к могиле, куда Шиканов и Латыпов сразу же подтащили Капитоненко. Полуэкт удивился необычайной ширине, нагнулся к свежеобтесанному столбику со звездочкой на нем из дранки и прочитал: "Лейтенант Шарапов П. К., 1924 г. рожд. Сержант Капитоненко П. А., 1915 г. рожд. Погибли в бою с фашистами 15.8.1944г. Вечная слава героям!"

Вот почему с таким удивлением и смущением встретили его разведчики! Не верили, что в такую адскую жару он мог пролежать под носом у немцев целый день и ничем себя не выдать.

– Это я уберу, лейтенант,– засуетился Латыпов.

Ухватил столбик, три точных удара топором – и надпись исчезла. Гриха стал делать новую.

– Так даже лучше, командир... Ну, что мы вас вроде как убитым посчитали, а вы живы. Таким, значит, и домой вернетесь. Не обижайтесь на нас, ладно? оправдывался Гриха, и ребята уверенными кивками подтверждали, что такая примета есть и она верная.

Из окружающих поляну лесов низом ползла густая черная мгла, гася на земле остатки света. Шагов сто прошел Шарапов, оглянулся на хутор – его дома, недалекие от них деревья слились с вороненым небом и стали неразличимыми.

На гравийке разведчики встретили группу Спасских. Цыцеров послал ее на подмогу, но Шарапов узнал об этом позже всех, на рассвете. Как отошли от хутора, Шиканов подхватил его под руку и "повел". Спать на ходу разведчики научились во время длинных зимних переходов, знали, кого при этом "уводи?" направо, кого налево, кто натыкается на передних. Таким давали "поводырей" или подбирали особые места. Разведчики не остановились при встрече. Примкнув друг к другу пошли дальше, чтобы не разбудить своего лейтенанта! Приметы – наука спорная. А разведчики оказались правы: смерть не догнала Полуэкта Шарапова. Через два дня во время очередной разведки он был тяжело ранен и после войны в госпиталях лежал долго, несколько операций перенес – вернулся домой.

"Мы так хотели победить!.."

Это не просто была жажда победы. Это было естественное, неодолимое желание освободить землю от скверны фашизма. От той темной слепой силы, которая попирает идеалы, уничтожает мировые ценности, калечит тела и души, убивает самое жизнь. Именно поэтому с такой силой проявился в советских людях дух патриотизма, готовность отдать все силы, знания, возможности, скромные сбережения – туда, где идет правый, священный бой, "не ради славы, ради жизни на земле".

Волей к победе прежде всего пронизана и эта книга.

В одной из наших бесед с автором, Павлом Ефимовичем Кодочиговым, он так и сказал со свойственной ему скромностью, даже какой-то аскетичностью:

– Воевал как все... Ничего такого выдающегося не совершил. Жаль вот, по ранению выбыл из строя раньше, чем пришла Победа. Мы так хотели победить!

Эту последнюю фразу можно, вероятно, поставить эпиграфом к любой книге о Великой Отечественной войне.

Очень коротко звучит военная биография П. Кодочигова. И она весьма типична для того времени, для его поколения. Только закончил школу, началась война. Помчались с ребятами в военкомат. Там отказали. Лишь в декабре призвали в армию и направили в Московское Краснознаменное пехотное училище имени Верховного Совета РСФСР.

Закончил училище лейтенантом и в августе 42-го года прибыл на Волховский фронт, стал командиром минометного взвода в 299-м стрелковом полку 225-й Краснознаменной стрелковой дивизии.

Первое ранение было весной 43-го, "настолько легкое, что к медицине не обращался – похромал недельку, поперевязывался, но строй не покинул".

А в январе 44-го Павел Кодочигов получил второе ранение. На этот раз тяжелое. Был демобилизован, порядком хватил госпитального лиха. Будущее – и в смысле здоровья, трудоспособности, и в смысле "жизненного обустройства" – было весьма туманным.

По-настоящему воспрянул духом, когда пришла Победа. В 1952 году закончил юридический институт, уже имея семилетнюю практику. Но увлекла журналистика стал работать собкором "Тюменского комсомольца" в Ямало-Ненецком национальном округе.

Первая книжка Павла Кодочигова "Я работаю в редакции" (сборник рассказов) вышла в 1960 году в Тюменском издательстве. В основу сборника легли подлинные события, сам автор был их очевидцем, они потрясали, о них невозможно было молчать.

Но это был лишь дальний подступ к военной теме, первая проба.

В 1964 году в том же издательстве вышла вторая – совершенно неожиданная по жанру книга даже для самого автора "Первый поцелуй" – сборник юмористических рассказов.

Наконец в 1973 году в шестом номере "Урала" опубликована первая документальная повесть "Здравствуй, Марта!" – о новгородской комсомолке-подпольщице, латышке по национальности, Марте Лаубе. Эта повесть была переиздана в сборнике "Рассказы о храбрых" и получила множество читательских откликов. В ней уже появилась та основная черта, которая будет характерна для всех последующих книг П. Кодочигова – выверенная, строгая достоверность фактов, пульсирующая живой болью и радостью за подвиги своих героев органическая авторская причастность к каждому событию, каждой утрате и победе.

На многочисленных встречах и беседах с читателями нередко звучит вопрос почему автор так долго не обращался к фронтовой теме. А он не хотел, не мог вспоминать, рассказывать о войне. Еще не дошла до глубины души надежная тишина мира, еще кровоточили фронтовые раны – и в прямом, и в переносном смысле. Не хотела мириться душа с потерей друзей, с навязанной нам бойней.

И в той, самой первой своей книжке он позволил себе всего один военный рассказ – "Солдаты клянутся".

Иное, неведомое доселе чувство овладевало душой, возвращало память к пройденным фронтовым дорогам – чувство долга перед людьми. Перед живыми и павшими однополчанами, перед теми, кто не дождался с войны своих близких, перед юными, которые не видели военного пекла, но так или иначе разделили горечь утрат, познали безотцовщину, голод, бытовые нехватки. Они должны знать, как это было. Пусть об этом уже написано много книг, созданы фильмы, пьесы. Но именно об этих, конкретных, реальных людях, с которыми рядом шел в атаки, которых хоронил или помогал выносить из-под огня. Так рассказать может только непосредственный очевидец и участник, только он – Павел Кодочигов.

Его вдруг неудержимо потянуло взглянуть на те места, где воевал. Была зима 1961 года. Холодная. Его отговаривали: надо ехать летом. Но все уже было решено. Поехал сразу, взяв отпуск без содержания. Новгород... Вместо развалин и вправду увидел "Новый Город" – восстановленный. "Когда въезжал в улицы на автобусе, сердце колотилось до дурноты... Больше всего потрясли группы мирно играющих ребятишек – санки, горки... Как ни в чем не бывало стоят школы, детсадики... Не ожидал, насколько это пронзительно – дети на месте боев и кровавой каши...-с волнением вспоминает автор.– В ту поездку на всю жизнь "заболел" Новгородом. Ездил туда летом 63-го года, 64-го. На машине. Поэтому не торопясь и часто уставая от воспоминаний, облазил все места, где наступали и стояли в обороне. Тогда захотелось написать что-то о событиях на Волхове..."

В 1966 году П. Кодочигов переезжает в Новгород. Начал основательно собирать материал, искал людей, беседовал. И туг неожиданно "наткнулся" на историю Марты. Ее жизнь, ее подвиг были настолько необычны, что надолго увели автора от главной темы. И все свое вдохновение и силы он переключил на повесть "Здравствуй, Марта!"

С выходом этой повести у П. Кодочигова завязалась постоянная переписка с ребятами 4-й новгородской школы, где училась Марта и где уже около двадцати лет существует отряд имени Марты Лаубе. Создана дружина в средней школе литовского города Мажейкян, где юная патриотка была казнена фашистами. С дружиной тоже идет переписка.

С 1970 года Павел Ефимович живет в Свердловске. Здесь он узнает о подвиге уральских комсомолок под Ленинградом и тут же начинает тщательно собирать материал. Он ездит по области – в Серов, Краснотурьинск, Алапаевск, Ревду, Реж, Асбест... Затем – в Ленинград. И снова – в Новгород. Ведь для фронтовика места долгих и трудных боев становятся как бы второй родиной. Тяга к тем местам постоянна и неодолима.

Результатом всех этих поездок стала книга "Как ты жива осталась, мама?", которая вышла в 1979 году в нашем Средне-Уральском книжном издательстве. Простое, но емкое и пронзительное название. А главное – очень точное. Ибо страницы книги без преувеличения, но и без замалчивания показывают обстановку необычайно тяжелых боев, где обыденным правилом стала формула "умереть, но не отступать". Личная отвага, мужество, порой просто выдержка, терпение каждого отдельного человека и складывались в ту лавинную силу, которую позже и навсегда назовут народным подвигом.

Главенствующая тема в творчестве П. Кодочигова – "женщина на войне". Этой теме посвящена и одна из повестей данной книги – "На той войне". Тема сложная. Ведь у войны "не женское лицо". Не место женщине на войне. Она создана для материнства, уюта, красоты. За это свое право на счастье, на мир и пошла наша женщина на войну. И жестокость войны не убила в ней ни женственности, ни тяги к уюту, ни мечты о счастье... Именно поэтому женщины воевали так мужественно и беззаветно. В этом нет противоречия.

Писатель вспоминает:

"В первый же день прибытия в расположение полка увидел худенькую, маленькую девушку – санинструктора Тамару Антонову с нашивкой за ранение и наганом на боку. Позднее узнал ее в деле и считал (не только я, но и все, кто видел ее в боях) самым храбрым воином нашего полка. О ней-то мне и хотелось прежде всего написать. Но Тамара нашлась лишь в 71-м году... Благодаря Тамаре эта тема меня и тревожит и заняла, видимо, на всю жизнь".

Надо сказать, Павла Кодочигова остро привлекают к себе личности, сильные в обыденном, люди, в душе которых живет жажда быть полезными и воля к самоопределению. Вот это потаенное мужество души покорило его, а потом и массу читателей, в герое его книги "Все радости жизни" – документальной повести о слепом адвокате А. М. Камаеве (Средне-Уральское книжное издательство, 1981). Эта повесть тоже дала обильную почту и в адрес издательства, и автору.

Отдельно надо сказать о герое повести, давшей название этой-книге, Полуэкте Шарапове. Это один из любимых героев и друзей писателя. Совсем юным ушел он на фронт, стал разведчиком. Человек удивительного мужества и необычайной находчивости, как это видно из страниц книги. Сейчас Полуэкт Константинович Шарапов работает старшим военруком школы в городе Данилове. Многие выпускники этой школы идут в военные училища. По экспериментальной программе он учит ребят рисованию. Он – непререкаемый авторитет у ребят. Еще бы! Отважный разведчик и снайпер, кавалер многих орденов и медалей, герой. Именно фронтовая сноровка помогла ему рискуя жизнью в последнюю секунду вытолкнуть из-под колес машины зазевавшегося школьника. Об этом писала "Учительская газета" от 30 сентября 1978 года. В 200-летие Данилова Полуэкту Константиновичу Шарапову присвоено звание Почетного гражданина его родного города.

А Павел Кодочигов уже увлечен новым замыслом, "болеет" новым героем. И впереди сотни километров дорог и километры магнитофонных записей – надо запомнить речь, манеры, жесты, вызвать к жизни сокровенное, важное. Ведь самое ценное для Павла Кодочигова – живая правда факта и достоверность человеческой судьбы.

С. МАРЧЕНКО