Текст книги "Второй вариант"

Автор книги: Павел Кодочигов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Так не умею,– восхитился Шарапов.– Научите?

– Само собой,– охотно отозвались разведчики.

– Будем считать, что "проверка" закончена?

– Это мы так. Извините.

– Я тоже пока "так",– пообещал Полуэкт.– Из винтовки вы стрелять не захотели. Вам "это ни к чему". Не уверен, но пусть будет так, а рукопашный бой должны знать. Кто первый? Гаранин?

Раззадоренные разведчики один за другим "выбывали из строя", а ему не могли нанести ни одного удара. С Бахтиным лишь пришлось повозиться. Хитер был этот паренек, напорист и реактивен, но и он получил удар.

– Достаточно,– сказал Шарапов после схватки с ним, повернулся к Спасских и уже другим, командирским голосом: – Я в штаб. Вернусь через час. В землянке к этому времени прибрать. Дневальных назначать ежедневно.

– Есть!– козырнул старшина.

– А он не так прост, с ним не заскучаешь,– протянул Гаранин, глядя вслед новому взводному.

– Ничего парнишка. Шустрый. Кому как, а мне понравился,– отрубил разведчик Вашлаев.

– Еще бы! В консервную банку пять раз влупил. Посмотрим, как он себя в деле покажет.

– Вот что, ребята,– вмешался в разговор старшина Спасских,– поволынили, испытали, и хватит. А ты,– из-под черных бровей взглянул на Гаранина,– иди. дневалить. Там и пары выпустишь.

К возвращению командира взвода в землянке царил порядок,а ему было приготовлено самое удобное место в правом дальнем углу, напротив печки. При первом появлении у разведчиков Полуэкт не раздевался, теперь, почувствовав себя дома, скинул шинель, и на его гимнастерке сверкнула медаль. Чего-чего, а этого не ожидали. Косились на нее – какая? – а разглядев, удивились: надо же "За отвагу"!

Медаль Полуэкт получил неожиданно. Пришел как-то на Пахотную горку командир батальона майор Мезенцев, увидел его со снайперкой, заинтересовался, чего это офицер с винтовкой балуется. Узнал, полистал снайперскую книжку, спросил Малышкина, почему младший лейтенант к награде не представлен, и дал делу ход. Быстренько был составлен наградной лист, и медаль не задержалась.

К Полуэкту подсел Вашлаев, спросил для начала, кем он командовал ранее.

– Командовать еще не приходилось – был в резерве, а потом наблюдателем в четвёртой роте,– неохотно ответил Полуэкт.

– Американским?– кольнул Гаранин.

– Да подожди ты, дай поговорить с человеком,– отмахнулся от него Вашлаев и задал главный вопрос, ради которого и разговор начал:-Тогда медаль, извините, за что же успели получить?

– За уничтожение двадцати двух фашистов. Из винтовки, которую сержант Гаранин "дурой" обзывает.

– Так вы снайпер! – присвистнул Вашлаев.– А мы вас на стрельбе хотели "завалить". И что же, по вам, поди, тоже стреляли?

– Было дело,– улыбнулся Полуэкт и, поверив что его судьбой интересуются по-хорошему, рассказал о поединке с фашистским снайпером.

– Какой же это снайпер, если четыре раза мазал? – не поверил Гаранин.

– До этого убивал с первого выстрела, а тут, я думаю, он нервничал, а может, и перемерз – целый день на земле под дождем лежал.

– Все-таки вы очень рискованно действовали,– покачал головой Вашлаев.– А где вы рукопашному бою научились?

– Продолжаете испытывать?– рассмеялся Полуэкт.– В училище. Я там три раза победителем в соревнованиях выходил.

Другие разведчики в разговор вступили. Стороны продолжали прощупывать друг друга.

2

Шарапов прочитал список личного состава взвода и вздохнул – он самый младший. Большинство разведчиков были из кадровых солдат двадцать первого и двадцать второго годов рождения, а Вашлаеву, Родионову и Селютину перевалило за тридцать. Совсем старички. Образование имели тоже почти одинаковое, от пяти до семи классов.

– И все не женаты? – спросил у Спасских.

– Так когда было? До армии не успели, а потом фронт.

Спасских говорил быстро, но слова по-московски потягивал. Он был коренным москвичом, и это чувствовалось.

– Вот что, старшина, расскажи-ка коротко, кто чего стоит и от кого что ждать можно. Андрейчук?

– Этот надежный. Сибиряк из Алтайского края. Терпелив, настойчив, общителен и слухач отличный.

– Слухач? Как это понимать?

– Слышит хорошо, вот мы его так и зовем. Оружие любит и стреляет прилично.

– Понятно. Бахтин?

– Тракторист из Кировской области. "Вячкий", как у нас поддразнивают. Знаете поговорку: "Вятски люди хватски – семеро одного не боятся?" А я бы Васю на семерых не променял. Прирожденный разведчик.– Заметив недоверчивый взгляд Шарапова, Спасских улыбнулся:– Правильно, ходит вразвалочку, увальнем кажется, но увидите в деле, согласитесь со мной. За Бахтина как за себя ручаюсь.

– А что скажешь о Гаранине?

– На этого как найдет. Больше всех воду мутит. Будь моя воля, списал бы его, хотя иногда и хорош бывает,– сердито взъерошил старшина свои короткие волосы.

– Калинин?

– Прибыл из госпиталя. До войны работал в Ленинграде, там же был ранен. Знает саперное дело и вообще умелец на все руки: что дом построить, что печь сложить.

– Карянов?

– Дружок Калинина и Бахтина. Магнитогорец. Воевал под Москвой, участвовал в прорыве блокады Ленинграда, к нам тоже после госпиталя поступил. Саперное дело освоил. Сильный, выносливый. Вы его запомнить должны: невысокий такой, курносенький, с перевязанной шеей ходит и голова на бок. На КП ему осколок прилетел.

– Что скажешь о Латыпове?

– Наш оружейник,– с удовольствием отозвался старшина.– Хорошо ориентируется на местности, память отличная. Нужный человек во взводе.

– Скуба?

– Шахтер из Караганды. Недавно кандидатом в члены партии приняли. Надежный.

– Тинибаев?

– Сыном степей его зовем. Земляк Скубы и соперник Андрейчука.

– Тоже слухач? – догадался Полуэкт.

– Точно.

– Кто же лучше слышит?

– Трудно сказать. Иногда Андрейчук, другой раз Тинибаев, а судьи нет, так спорами все и кончается.

– Капитоненко? Он что-то у тебя не по алфавиту записан?

– Забыл нашего лучшего певца. Хороший разведчик, и мужик сильный.

Короткие характеристики Спасских кое-что проясняли, но не раскрывали главного: все хорошие, все надежные и опытные, а "языка" добыть не могут. Не вязалось одно с другим. Спросить, почему так получается, постеснялся. Не чувствовал еще к себе доверия и не захотел, чтобы Спасских "крутить" начал. Тут "сын степей" Тинибаев прибежал, по всей форме доложил, что товарища младшего лейтенанта вызывает ПНШ-2.

ПНШ-2 – помощником начальника штаба полка по разведке – был старший лейтенант Лобатов. Из кадровых. Отношения с ним с первого знакомства сложились натянутые и неопределенные. Какую-то неприязнь к себе чувствовал Шарапов, а почему, понять не мог.

– На тот берег надо сгонять. За "язычком",– без предисловий начал Лобатов, и его стальные глаза немигающе уставились на Полуэкта. Отметили и запомнили, как дрогнул от этих слов новый взводный и его лицо покрылось бисеринками пота.– Хочешь сказать, что к людям не присмотрелся? Так вот там все и рассмотришь. Под микроскопом,– хохотнул Лобатов.– Место поиска между деревнями Зарельем и Хутынью. Для подготовки операции даю пять дней. Вопросы есть?

Вопросов у Шарапова было много, задавать только их не захотелось. Решил, что лучше все у разведчиков выяснит.

– Не имею,– ответил.– Разрешите идти?

– Иди,– недоуменно разрешил Лобатов. Он не ожидал такого короткого разговора.

Зарелье и Хутынь расположены на мысе, недалеко от впадения Малого Волховца в Волхов. Зарелье – на низком левом берегу притока. Хутынь с ее знаменитым монастырем и могилой Державина – на высокой горе по правому берегу Волхова. На тропе между ними решили перерезать телефонный провод, устроить засаду и взять связиста. Шарапова смущало, что придется забираться в тыл противника, но разведчики настаивали: самый лучший вариант, не из дзота брать, а засекут, так ночь укроет. Подготовка к операции прошла хорошо, даже весело как-то, а вернулись пустыми. "Было гладко на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить",– не раз вспоминал позднее Шарапов мудрые слова Толстого.

Оврагов по пути не встретили, а вот две ложбины, не заметные со своего берега, оказались. Вначале обрадовались им: сырые,– значит, мин нет, но ложбины скрыли расстояние, путь к тропе был раза в два длиннее, чем рассчитывали.

– В мешок залезем, надо отходить! – заволновались разведчики.

Он приказал ползти дальше: ночь темная, луна надежно прикрыта тучами. И Лобатов предупреждал: "Запросятся назад, не поддавайся. Гони вперед до последнего. А проситься будут, чтобы тебя испытать, а потом на шею сесть".

Доползли до места и увидели, что тропа прикрыта спиралью Бруно, ее кольца поставлены не прямо, как обычно, а под углом и хорошо замаскированы, чтобы невозможно было рассмотреть с того берега.

– Придется возвращаться, командир,– зашептал Спасских.– Под спиралью они мины ставят.

Полуэкт упрямо тряхнул головой, подозвал Калинина:

– Проверь.

Разведчики стиснули зубы – зарывается новый командир, на рожон лезет. Позади, в Зарелье, забеспокоились немцы, взлетело несколько ракет, застучали пулеметные очереди.

Приполз Калинин, протянул какой-то тяжелый цилиндр:

– Прыгающая. Рванет – и триста шестьдесят шариков, как дождичком, окатят.

– Если снял, можно спираль резать? – обрадовался Шарапов.

Калинин деликатно промолчал, за него ответил Спасских:

– Они их в шахматном порядке ставят. Потянешь или порежешь проволоку, другие сработать могут. Если бы Карянов еще был, можно попробовать, а одному нечего делать.

Как снимают мины, режут проволоку, делают проходы, Шарапову видеть не приходилось, он не знал, насколько это сложно и опасно.

Разведчики вытянули головы, следят за каждым его движением, и, поколебавшись, он дал команду на отход. Лобатов встретил мрачно:

– Первый блин комом?

– Тропа оказалась дальше, чем думали, прикрыта минами и спиралью Бруно,начал докладывать Шарапов, но ПНШ-2 перебил:

– Ну и что? Вас же не обнаружили. Почему вернулись?

Он стоял, как на параде, подтянутый, руки по швам, на них черные кожаные перчатки. Среди перепачканных глиной, с пудовыми комьями грязи на сапогах разведчиков Лобатов один казался настоящим военным.

– Я тебя спрашиваю, вас обнаружили или нет? – повторил он свой вопрос.

– Если бы обнаружили...

– Попали в огневой или еще какой-нибудь, допустим, холщовый, мешок? Это ты хочешь сказать? А о приказе товарища Сталина "Ни шагу назад!" слышал? Или вам в училище побоялись его прочитать, чтобы заранее не испортить нервы? Сегодня спирали испугались, завтра – рогаток, послезавтра еще что-нибудь придумаете. Ты о чем думал, когда в разведку шел? Переплывешь реку, и фрицы тебе "языка" на блюдечке преподнесут, да? – задохнулся от гнева Лобатов.– О твоей трусости буду докладывать командиру полка.

– Товарищ старший лейтенант,– прервал ПНШ-2 Шарапов каким-то звонким, не своим голосом,– дальнейший разговор в таком тоне при подчиненных считаю недопустимым.

Тонко подбритые брови Лобатова взметнулись вверх и сломались в изумлении, стальные глазки прицельно встретились с упорным взглядом Полуэкта, скользнули по стволу его автомата.

– Вот ты как заговорил?! Рано пташечка запела... В восемь ноль-ноль быть у меня. Поговорим наедине. Остаток ночи Шарапов провел без сна. Сомнения, пережитые на том берегу, в землянке стали казаться мелкими и ничтожными. И проход, верилось, можно было сделать, не подорвавшись на мине, и Зарелье виделось не так далеко позади, как там, когда лежал у спирали, и пленный маячил перед глазами. Поддался, выходит, общему настроению, смалодушничал? От этих мыслей не было избавления, и он решил в следующий раз без пленного не возвращаться, чего бы это ни стоило. Временами другое накатывало: поступи он так этой ночью и всполоши они противника, немцы могли захватить или уничтожить лодку, от Зарелья она недалеко оставалась, и тогда не похрапывали бы разведчики, не скрежетали зубами и не стонали во сне. "Ты их поменьше слушай, бери ответственность на себя, и все встанет на свое место",– поучал Лобатов. Казалось бы, верно, но разве перед одним командованием держит он ответ за свои дела и поступки? Перед разведчиками – тоже, и еще больше перед их матерями, которые, несмотря на войну, надеются на возвращение своих, сыновей.

Полуэкт закончил училище с отличием, и его хотели оставить командиром взвода. Ребята на фронт поедут, а он в тылу, выходит, окопается? Не остался. Матери об отъезде не написал, но она как-то узнала, приехала в Ярославль, отыскала его на вокзале и все время, пока стоял поезд, держала зачем-то за пуговицу гимнастерки, как-то по-новому засматривала в лицо и говорила одно и то же: "Ты пиши почаще, чтобы я все время получала от тебя письма. Тогда я все переживу и все вынесу. Ты это помни и пиши, пиши".

Он был рад приезду матери и стеснялся, что она уговаривала его, словно маленького, и просила о таком незначительном. Отправление эшелона почему-то задерживалось, мать все вертела и вертела пуговицу и оторвала ее. "Ой, что наделала-то! – засветилась озорной и в то же время виноватой улыбкой и предупредила:– Ты сразу же пришей ее, пришей, а то явишься на фронт растеряхой, тебя тут же и накажут".

Объявили посадку, все уже теснились у широко распахнутых дверей и кого-то вытолкнули из вагона. 'Мать не могла отличить его от таких же парней, одетых в одинаковую форму, закричала: "Остановитесь! Остановитесь! Мальчонка мой выпал! Мальчон-ка-а!" Упавшего подхватили и втащили в вагон, поезд набрал ход, а мать еще долго бежала за ним, прижимая к груди беспокойные руки.

Матери разведчиков тоже, наверно, бежали за уходящими на фронт поездами и умоляли писать почаще, а теперь с непроходящей тревогой ждут солдатских треугольников, плачут и не спят ночами, если они почему-то задерживаются. Так волен ли он в любом случае идти напролом? В разведке без риска не обойдешься это верно, но как предугадать, насколько он оправдан, и как правильно поступить в том или ином случае?

До утра спорил Шарапов с собой и с ПНШ-2, в восемь ноль-ноль постучал в дверь лобатовской землянки, чтобы с ним, более опытным и старшим, разрешить свои сомнения. Но разговора опять не получилось.

– Брось-ка ты эту философию,– не дослушал Полуэкта Лобатов.– Надо новую операцию готовить, а он дискутировать пришел. Место выбирайте сами, раз вы такие умные, а потом посмотрим, чего вы стоите.

Глава пятая

1

"Место выбирайте сами". Легко сказать. Где его ни выбирай, через Волхов плыть надо. За ним пятьсот – шестьсот метров нейтральной полосы. За два с лишним года немцы нашпиговали ее и минными полями, и рогатками с колючей проволокой, и кольями с нею же, и МЗП – малозаметными препятствиями из тонкой проволоки, выпутаться из которой почти невозможно и потянуть нельзя, иначе взорвутся соединенные с нею мины,– и спиралями Бруно, и еще десятками других сюрпризов и неожиданностей. Это все надо преодолеть без звука и малейшей оплошности.

Напуганные частыми вылазками русских разведчиков, немецкие часовые службу несут бдительно и глаз с нейтральной полосы не спускают. Подкрадись-ка к ним незаметно и неслышно. Ну ладно, преодолели все, часовой рядом, в каких-то пяти метрах. Бросились на него. Он сопротивляется всеми доступными и недоступными средствами, а ты оружия применить не можешь, брать его надо живым и невредимым и голыми руками. Связали, кляп в рот затолкали, а в немецких траншеях переполох, задействованы все пулеметы, артиллеристы на пути отхода поставили отсечный огонь, а тащить пленного надо все те же пятьсот – шестьсот метров и еще Волхов .переплывать, будь он неладен. Река кипит от рвущихся снарядов, на ней к земельке не припадешь, голову под бугорок не спрячешь. Сидишь, как голый, и богу молишься, чтобы не разнесло лодку прямым попаданием, не прошлась по ней очередь из крупнокалиберного.

Прошлым летом полк стоял на плацдарме на левом берегу Волхова. До немецкой обороны было всего четыреста метров. В случае чего до своих можно добраться в считанные секунды. Там и немцы часто ходили за "языками". Здесь сидят тихо, считают, что выкрасть пленного за рекой немыслимо. Что же делать Шарапову, как поступить, чтобы взять "языка" и живым доставить на свой берег?

Утро последнего дня перед вылазкой выдалось морозным, тихим. Иней выбелил травы, высветлил землю и воздух. За Малым Волховцем, освещенная поднявшимся солнцем, четко просматривалась линия обороны противника. Хорошо была видна и пустынная дорога от Новгорода на Зарелье. Ее булыжная мостовая, вымощенная в прошлом веке по приказу Аракчеева, обтекала Хутынский монастырь и подходила к Малому Волховцу, где до войны была паромная переправа. Окрестные берега и дорогу сторожили два немецких дзота, сооруженные по обеим сторонам насыпи. Нападать решили на левый: стоит недалеко от берега, подобраться можно по придорожной канаве. Такое удачное место выбрали, что удивлялись, почему не использовали его при первом поиске?

В полдень выработали окончательную тактику, распределили обязанности. Все было готово, только туч на небе не хватало.

– Будут, командир,– пообещал Тинибаев.

– Кости болят? – пошутил Полуэкт.

– Кости у моего деда больные, а я так знаю. Темная, темная ночь будет.

"Сын степей" знал толк в погоде. Небо вскоре начало хмуриться, на нем стали умащиваться тучи. Первые были еще светлыми, но за ними надвигались и настоящие. Тесня друг друга, они громоздились в несколько ярусов, прогоняя с земли остатки ясного дня.

– И что у нас за Тинибай! Сказал – и сделал! – начал задирать своего соперника высокий и светловолосый Андрейчук.– Чего доброго, лбы себе порасшибаем.

Тинибаев промолчал.

– Тинибай! Если я тебя автоматом по уху съезжу, отвечать не буду. Слышишь?

– Зачем отвечать? Я тебе тоже заеду, и расквитаемся,– невозмутимо ответил Тинибаев.– У тебя ухо острое, а глаз тупой, да?

– У меня брюхо острое,– хохотнул Андрейчук.– Мне бы сейчас котелок борща.Сибиряк был могуч телом и поесть любил.

– Зачем борща? На реку придем, пей, как лошади пьют. Я тебе и голову в воде подержу,– смеялся Тинибаев узенькими щелочками черных глаз.

– Я и напьюсь, так не утону. Это ты как топор плаваешь.

– Зачем топор? Топор совсем не плавает, а я совсем не умею,– под общий хохот возразил Тинибаев.

– Во-во. Топор "совсем", и ты "совсем". Два сапога пара.

– Я человек! Зачем меня с сапогом равняешь? – рассердился Тинибаев. Он хорошо говорил по-русски, но смысл поговорок понимал не всегда.

– Хватит вам. Развеселились не к добру,– прервал перебранку слухачей Спасских.

* * *

Переправа прошла спокойно, и в берег ткнулись удачно, под небольшой бугорок, но едва двинулись к дороге, Тинибаев тревожным взмахом руки положил группу.

– Будто железо звякнуло о камень,– прошептал Шарапову.

– Где?

– Впереди и слева.

Полуэкт поманил Андрейчука:

– Что-нибудь слышал?

Андрейчук отрицательно помотал головой.

– Пойдешь вместе, с Бахтиным и Тинибаевым. Да слушай, Андрейчук, слушай!

Двинулись. Бахтин полз первым в сопровождении эскорта слухачей, но едва вошел в ритм, Тинибаев прижал Васю к земле. Полуэкт двинулся к тройке:

– Почему встали?

– Этому опять показалось, а у Андрейчука уши заложило. Обычная история,сердито ответил Бахтин.

– Как лопатой по земле,– виновато прошептал Тинибаев.

– Фрицы в Новгороде могилы роют, а он слышит,– внушал с другой стороны Андрейчук.

Тинибаев лежал, припав ухом к земле. Полуэкт последовал его примеру, но кроме трескотни пулеметов – старались свои, специально шумели – ничего не услышал. Взглянул на Тинибаева. Тот беспомощно развел руками.

– Вперед! – подал команду Полуэкт. До дороги добрались без остановок, нырнули в канаву, и Тинибаев замер снова:

– Где-то недалеко копают. Честно.

– Забороздил свое! Может, в траншеях? – начал злиться Шарапов.

– Да нет, ближе к реке вроде бы.

Андрейчук покрутил пальцем у лба и отвернулся.

Черт бы побрал этих слухачей! Один слышит – другой нет. Каждая остановка била по нервам, расхолаживала, сбивала с темпа. Еще одна, и снова запросятся назад. И так крутят головами во все стороны. Ну уж нет! Не хватило у Шарапова терпения подождать, подтолкнул Бахтина, пристроился за ним. Тинибаеву показал на свои ноги,– ползи за мной и, если что, дай знать. Остальные, с замыкающим Спасских, разобрались по своим местам.

Как и предполагали, мин в канаве не было, но двигались медленно. И до противника рукой подать, и предупреждения Тинибаева не выходили из головы. Шарапов то и дело оглядывался на него, но казах каждый раз отрицательно мотал головой, его лицо выражало неудовольствие.

Перед рогатками канаву разрушила большая воронка. Бахтин и Полуэкт укрылись в ней. Разведчики залегли в канаве. Из дзота ни звука. И часовой не топчется у него, и сигаретным дымком не наносит, и ни одной ракеты в такую темень. В Хутыни время от времени пускают, в Кречевицах беспокоятся, а тут "полная потеря бдительности".

– Сползай, посмотри, где лучше проход делать,– приказал Бахтину.

Когда лежишь под носом у противника, время обманчиво. То тянется, как резина, то спрессовывается в доли секунды. До рогаток метров десять, а Бахтин пропал. Сколько ни вглядывался Шарапов, сколько ни вслушивался – впереди ни движения, ни звука. Умеет ползать! Что-то щелкнуло позади и отдалось в голове орудийным выстрелом. Бешено оглянулся на разведчиков и тут же дернулся вправо – в воронку спускался Бахтин.

– Рогатки раздвинуты! Проход сделан! – задышливо прошептал на ухо.

– А дальше, в проволочном заграждении?

– Не знаю. Решил сначала предупредить.

– Посмотри,– задохнулся Полуэкт, лихорадочно соображая, что немцы и на самом деле могут быть на нейтральной полосе и пленного можно взять на ней.

Бахтин уполз. Шарапов оглянулся, чтобы предупредить разведчиков, и на фоне темного неба увидел семь или восемь солдат с лопатами в руках и с винтовками за плечами. Позади еще трое. Немцы шли по дороге.

"Вот оно, счастье-то! – закувыркалось в груди сердце.– Первых срежу, а из тройки кого-нибудь возьмем!"

Вскинул автомат и на уровне груди дал длинную очередь, слева, по первому и направо. Автомат еще бился в руках, как яркая вспышка на дороге хлестнула по глазам, ослепила, а взрывная волна отбросила назад. "Какой идиот бросил гранату? Зачем?" Кто-то споткнулся о ноги Шарапова и распростерся рядом.

Бахтин!

– Берем! – крикнул Шарапов громко и выскочил из воронки.

На четвереньках поднялся на насыпь. В ушах звенело, глаза еще не освоились с темнотой. Заметался на дороге, обшаривая метр за метром. Никого. Убежали? Не может быть. Разбросало взрывом? А те трое, что шли последними? Бросился в ту сторону и наткнулся на человека в шинели. Стонет. Значит, живой!

– Вася,– позвал Бахтина.– Потащили!

Схватили за руки, поволокли, почти не чувствуя тяжести раненого. Карлик, что ли, какой попался? И вслед за этой запоздало мелькнула другая мысль: почему они вдвоем на дороге?

– Где ребята, Бахтин? – спросил, останавливаясь.

– Не знаю.

– Может, еще кого взяли?

– Я их не видел.

Поверить в случившееся было невозможно. Оставив Бахтина с немцем, сбежал в канаву, кинулся по ней в одну сторону, в другую. Никого. Поднялся на насыпь и услышал от Бахтина:

– Пленный-то наш скончался.

– Как? Почему? – не поверил Шарапов.

– Ему ноги оторвало. Вот бумажник и. солдатская книжка.

Полуэкт в изнеможении опустился на землю, закрыл глаза. В них все еще плясала вспышка гранатного разрыва. Вскочил на ноги, огляделся – нет ли живых немцев?

– Надо рвать когти, командир,– напомнил Бахтин.– Я уже проверил.

Они побежали к реке, потом, боясь подорваться на мине, шли кромкой воды и на полпути к лодке увидели человека. Он тихо свистнул. Бахтин ответил тем же голоса лучше не подавать. Держа автоматы на изготовку, пошли на сближение и по контурам масккостюма определили, что впереди свой.

Их искал Костя Скуба.

– Мы вас ждем. Все уже в лодке,– сказал укоризненно.

– С пленным? – радостно выдохнул Шарапов.

– Не-е-ет... Откуда?

– От верблюда! Вот откуда,– по-ребячьи огрызнулся Шарапов.

Земля стала мягкой и закачалась под ногами. Ярость, она начала копиться еще на дороге, захлестнула сердце, сбила дыхание и требовала выхода. Едва сдержался, чтобы не двинуть Скубу прикладом, шел не таясь, по-бычьи наклонив вперед голову. Увидев лодку,, побежал и, задыхаясь, гаркнул:

– Вылезай!

– Товарищ командир, не кричите! Даст огонь и всех перестреляет,приглушенно молил кто-то.

– Да вас, сволочей, и надо перестрелять! – заорал еще громче и пожалел, что нет в руках увесистой дубины.– Вот рвану гранатой! – И она мгновенно оказалась в руке.– Выходите! Повторять не буду.

Разведчики выскочили из лодки, но перед Полуэктом возник, заслоняя их собой, Вася Бахтин.

– Не надо, командир. Уже ничего не исправить. Немцы опомнились и открыли огонь. Снаряды рвались в районе дороги.

* * *

– Товарищ младший лейтенант, товарищ младший-лейтенант, проснитесь! Вас к командиру полка вызывают,– сначала осторожно, потом все сильнее тряс Шарапова Спасских и не мог разбудить, пока не посадил.

Полуэкт поднял руки, чтобы протереть глаза, и повалился снова. Тогда Спасских стащил его с нар, и только на полу Шарапов пришел в себя, вспомнил о вчерашнем и вскочил на ноги.

Разведчики молчали и отводили глаза. Он тоже старался не смотреть на них и, не сказав ни слова, выбежал из землянки. На улице было ветрено, низкие тучи обещали скорый и обильный снег. Он уже начинался редкими пока хлопьями и, попадая за воротник, холодил шею. После тепла землянки кожа на лице стала гусиной, руки покраснели, из носа некстати потекло. Таким и предстал Шарапов перед Ермишевым. Кроме него на командном пункте были заместитель командира полка по политической части подполковник Щукин, начальник штаба капитан Цыцеров и Лобатов.

В последнее время Полуэкт не раз встречался с Ермишевым. Черный, кавказских кровей, подполковник всегда был хмур и озабочен, выглядел недовольным. 'И нынче сидел за столом нахохлившись, сутуля квадратные плечи. Доклад слушать не стал, видно, все знал ют Лобатова, сразу перешел к делу:

– В чем видите свои ошибки?

– Не прислушался к предупреждениям Тинибаева.

– А как бы поступили, если прислушались?

– Напали бы во время работы.

– Надо было еще подобраться. Через минные поля,– напомнил Ермишев, поглядывая на Полуэкта из-под насупленных бровей.

– По кромке воды подошли бы. Там мин нет.

– Разумно. Но главная беда в том, что взвод вышел из-под вашего контроля. Стыд и позор: разведчики бежали от десятка солдат, уже перебитых. Тоже ошибканадо было и живых оставлять,– командир полка в гневе отодвинул от себя какие-то бумаги.

– Я так и рассчитывал, товарищ подполковник, но кто-то бросил гранату...

– Кто?

– Пока не в курсе.

– Почему? Обязаны знать. Утро наступило, а командир взвода все еще "не в курсе",– повысил голос Ермишев.

Шарапов потупился и сказал едва слышно:

– Не мог я разговаривать с ними, товарищ подполковник, даже видеть-то их не мог.

– Придется. Разберитесь с каждым в отдельности и примите меры. Не-мед-ле-нно! – подполковник помолчал, обвел тяжелым взглядом всех и спросил:-Вы более или менее познакомились с обороной противника – можно при всей ее сложности и недоступности взять пленного?

– Можно, товарищ подполковник,– вскочил Шарапов.– Вчера могли привести. Я по первым ударил, трое живыми оставались. Они же у нас в руках были! простонал Полуэкт от вспыхнувшей с новой силой обиды за провал операции.

Ермишев и Щукин переглянулись, и командир полка смягчился. Щукин и не пытался скрыть удовольствия от такого уверенного ответа. Начальник штаба оставался невозмутимым. Лобатов ерзал на стуле, хотел что-то сказать и не смел.

– У нас есть возможность для подготовки следующей операции дать вам пару недель. Как думаете использовать это время?

– Кое-кого надо заменить... И учиться будем днем и ночью, особенно ночью, а то я и сам не во всем разбираюсь, и они, мне кажется, тоже.

– Ну-ка, ну-ка? – заинтересовался командир полка.

– Считаю, что каждый разведчик должен уметь резать проволоку, обезвреживать мины, быть санинструктором...

Зазуммерил телефон. Из разговора Ермишева со штабом дивизии Шарапов понял, что там рады даже захваченным документам. Это, как он понял позднее, и решило его судьбу.

– Так и действуйте,– закончив разговор, одобрил намерения Шарапова повеселевший командир полка,– и не забудьте о "практических занятиях". Раза два сплавайте на ту сторону порезать проволоку и поснимать мины, просто побыть там. Надо приучить разведчиков не бояться реки за спиной. От этого многое зависит. Все. Вы свободны.

После ухода Шарапова Ермишев хитро посмотрел на своих помощников, как бы спрашивая: ну и что вы на это скажете? Поднялся Лобатов:

– Товарищ подполковник, вы же снимать его хотели,– сказал недовольно.

– Сни-мать? А кого поставим? У тебя есть подходящий человек?

– Да любой командир стрелкового взвода лучше справиться. Постарше только поискать.

– Это несерьезно,– не согласился командир полка.– Пока снимать не будем. Подождем. Ты, кстати, поменьше на него жалуйся и побольше давай самостоятельности. Тогда он быстрее на крыло станет. Николай Осипович,повернулся к Щукину,– подбери солдат надежных, комсомольцев, чтобы пополнить взвод. А ты,– приказал Цыцерову,– прикомандируй к Шарапову опытно-то офицера-сапера и фельдшера. Пусть поучат и примут зачеты по всей форме. Чем-то понравился мне сегодня этот парнишка, переживанием своим, что ли? Или уверенностью? И держался хорошо. Чувствовал, поди, грозу над собой, а не заискивал и не лебезил. Люблю таких.

2

Направляясь к командиру полка, Полуэкт был уверен, что взвода ему больше не видать. Из-за кого бы ни случился вчерашний провал, отвечать за это ему. Вышел от Ермишева в полном недоумении: не снял, даже не отругал как следует, разговаривал как с равным, на "вы" обращался! Выходит, доверяет, надеется! Горячая волна признательности захлестнула сердце, прошла даже злость на разведчиков. Объясниться же с ними он решил немедленно и с глазу на глаз. Для этого увел взвод на небольшую поляну и там, вдали от ненужных свидетелей, неожиданно для себя предложил всем, кто хочет, уйти из разведки. Это заявление сделал в таких извинительных выражениях, с таким сочувствием в голосе, что окажись рядом Лобатов, его наверняка бы хватила кондрашка.

– Повторяю, кто устал, не может или не хочет служить в разведке,– после непродолжительной паузы уже более твердо сказал Полуэкт,– прошу сделать шаг вперед.

Гаранин вызывающе сделал два, повернулся лицом к строю. За ним вышли еще четверо и застыли, горбатя плечи. Оставшиеся засмотрелись на белесое ноябрьское небо.

– Есть еще "добровольцы"? Нет? – Вы свободны,– обратился к пятерым.Возвращайтесь в землянку и приготовьте к сдаче оружие, второе обмундирование и масккостюмы.

– Мир этому дому. Пошли, ребята,– позвал Гаранин.

Трое поспешили за ним. Четвертый остался.

– Что у вас? – спросил Шарапов.