Игра против всех. Три дня в Дагезане

Текст добавлен: 28 сентября 2016, 23:48

Текст книги "Игра против всех. Три дня в Дагезане"

Автор книги: Павел Шестаков

Жанр:

Военная проза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Он сделал паузу, не то отыскивая ответ на свой вопрос, не то ожидая, что скажет Мазин. Но Мазин промолчал. Он думал, что профессор не так уж мягко отзывался бы о Зайцеве, если б знал всю правду.

– … И заплатил жизнью. Как это произошло?

– Всякое может быть. Самоубийство, например.

– Броситься с машиной со склона? Это страшно.

– Смерть всегда страшна.

– Но когда у человека есть выбор, он стремится сократить страдания. А тут изломать себе кости… маловероятно.

– Против несчастного случая тоже есть доводы. – Мазин втянулся в спор, не желая этого. – Зайцев ехал на очень малой скорости. На такой скорости нетрудно избежать катастрофы. Вот на большой – другое дело. Он мог не заметить вовремя поворота или свернуть по необходимости, опасаясь столкновения…

– Вы уверены, что скорость была малой?

– Иначе б машина перелетела через яму.

– И все–таки в самоубийство верится плохо. Впрочем, когда его обыщут и сделают вскрытие, что–то прояснится.

– Думаете, его могли убить? – спросил Мазин неожиданно.

– Нет, что вы! – Профессор смутился. – Не собираюсь отбивать ваш хлеб, молодой человек.

Мазин свернул к институту:

– Вот и приехали.

Он помог профессору открыть дверцу.

– Благодарю, – сказал Филин и пошел к подъезду.

Игорь вернулся в управление почти одновременно с Сосновским. Боб был возбужден.

– Ну что, отвез старика? На чай он тебе не дал?

– Отвез. Как у вас?

Сосновский оглянулся по сторонам:

– Выводы пока предварительные, но кое–что удалось отыскать любопытное. Одна штучка в машине нашлась. Мундштучок.

ГЛАВА VII

Давно некрашенные полы заскрипели, когда Мазин с Борисом вошли в пустую и холодную комнату Зайцева.

Скворцов напутствовал их словами:

– Осмотритесь там получше. Странности–то продолжаются.

Странности действительно продолжались. Например, в машине не только не нашлось похищенных денег, но и вообще каких–либо вещей. Однако не мог же Зайцев бежать, не взяв с собой хоть чемоданчик! Правда, он мог угнать машину и рискнуть вернуться в город. Тогда вещи должны быть в квартире, подготовленные, уложенные…

На кровати в самом деле лежал чемодан. Но вещи, в беспорядке извлеченные из черного дедовского шкафа, валялись на постели и частью на стуле – рубашки, брюки, зубная щетка в футляре. Открытый чемодан был пуст. На письменном столе, рядом с радиоприемником, стояли сковородка с недоеденной яичницей и откупоренная бутылка крепленого вина.

– Сборы налицо, – сказал Сосновский.

– Но он прервал их на полпути.

– Похоже.

– А это нелогично.

– Почему?

– Ну, представь себя на его месте! Представь, что ты задумал увести машину и заехать на ней домой за вещами. Не приедешь же ты на украденной машине и не поставишь ее на полчаса возле дома, пока будешь собираться. Тут уж пошевеливаться нужно, а не завтракать. И собраться заранее.

– А если он проспал?

– Когда человек готовит такую операцию, ему не до сна, особенно Зайцеву. Он весь был из нервов.

– Логично. Твои выводы?

– Что–то помешало Зайцеву собраться. Пришлось уйти раньше, причем немедленно.

Мазин перебирал отложенные вещи.

– Полюбуйся! – Он вытащил из кучи купальные плавки. – Вещи собраны для кратковременной прогулки к морю!

– Зайцев и собирался на море.

– В таком случае, зачем угонять машину? Или ты думаешь, что Зайцев хотел прокатиться на пляж без Дианы?

– Спроси что–нибудь попроще. Я предпочитаю поискать главное.

– Уверен, что денег мы не найдем. Все опять усложняется. Одна надежда на твой мундштук.

Искуренный, явно послуживший любителю мундштук нашли на переднем сиденье. Находка эта оказалась единственной, но интересной. Зайцеву мундштук не мог принадлежать. Возможно, хозяином его был Филин? Боб позвонил в институт, однако не застал профессора. Секретарша же заверила, что Валентин Викентьевич принципиальный противник курения. Оставалось предположение, что мундштук принадлежит кому–то из приятелей профессора или Дианы. Это предстояло уточнить, но Мазина не покидала мысль, что он уже видел этот мундштук.

– Ладно, давай искать деньги. Где бы ты их спрятал?

Сосновский обвел комнату взглядом:

– В шкафу вульгарно и неостроумно. Под половицами традиционно. Набить спинки кровати? Это можно, если отвинтить никелированные шишки… Но денег много, все не поместятся. Пойдем дальше. В бачкё в туалете?

– Учти, что Зайцев был парень остроумный. Он мог придумать что–нибудь и пооригинальнее.

– Есть! – воскликнул Боб. – Просто и гениально, в стиле чемпиона! Видишь этот шумоизвергатель? – Он показал на громоздкий приемник на столе. – Я бы сделал так: вытряхнул из него внутренности и загрузил валютой. Проверим эту блестящую идею.

Сосновский подошел к приемнику и повернул ручку:

– Прекрасно. Как я и думал, он не работает. А теперь закрой глаза и открой рот. Борис Сосновский показывает фокус. Раз… два… три!

Боб приподнял заднюю стенку приемника. Никаких денег там не было.

– Нет, я–таки подамся в управдомы! – сказал Борис, вытирая невидимые слезы.

Мазин был настроен серьезнее. Он внимательно осмотрел приемник:

– Между прочим, машина эта находилась в бухгалтерии. Я узнал про него случайно. Он стоял на столике, покрытом синей скатертью. Скатерть выгорела и стала серо–голубой, а на месте приемника осталось свежее пятно. Я заметил его, когда осматривал комнату. Но мне сказали, что Зайцев увез приемник через несколько дней после хищения, и я счел вопрос исчерпанным.

– Думаешь, тебя обманули?

– Приемник мог стоять с деньгами в комнате, когда сейф был уже пуст.

– Конгениально! Нет, мне, честно, жаль этого Зайцева. Башковитый парень!

– Слишком башковитый. Но пока это предположение. А в туалете посмотреть стоит. Денег–то мы не нашли.

Сосновский вышел, а Мазин задумался, припоминая подробности разговора в бухгалтерии. Что сказал тогда Зайцев? Кажется: «Решил спасать имущество. Раз уж тут начали…»

А Устинов?

Игорь вспомнил, как главбух, наклонившись над бумагами, крутил что–то в руках. «Что же он крутил? Да, я подумал, что Устинов не курит, а тот достал папиросу. И вставил ее в мундштук. Вот оно! Вставил в мундштук. В тот самый, прогоревший, искусанный, который лежит сейчас в сейфе у Деда. Или не в тот?».

– Санузел не в лучшем состоянии. – Появился Боб. – Но там не завалялось даже гривенника.

Неожиданно в дверь постучали.

– Кто здесь? – спросил Сосновский.

На пороге стояла пенсионного вида женщина:

– Вы из милиции, товарищи?

– Да. Что вам нужно?

– Я хотела бы сообщить важные сведения.

– Проходите, – пригласил Боб скептическим тоном. Женщина не внушала ему надежд.

– А это ваш товарищ? – спросила она, оглядев Мазина.

– Он со мной, – подмигнул Боб Игорю, но посетительница восприняла его слова абсолютно серьезно, и с этой минуты обращалась только к Борису, сочтя его за начальство.

– Я тут во дворе живу.

– Припоминаю. У вас чудесный пушистый котик.

Посетительница зарделась юным румянцем:

– Нет, пушистая – это кошечка, а котик – рыженький, тигрового оттенка, настоящий красавец…

Боб решил, что позволять ей распространяться не стоит:

– Понятно, понятно. Как вас зовут, кстати?

– Калерия Саввична… Ах, неужели это правда, что Вадик исчез?

– К сожалению, да. Иначе мы бы не были здесь.

– Бедный юноша. Я его помню с самого раннего детства. Мальчик – сирота, воспитывался без материнской ласки. Его некоторые не любили, он был вспыльчив, это правда. И резок иногда, но я убеждена: у него золотое сердце. И он не терпел хамства. А ведь эта Фатима, простите меня, это же настоящая хамка. Да что удивительного? Вы интеллигентный человек и поймете. Ее почтенный папаша был просто дворник. Обыкновенный дворник.

– Простите, но имеет ли это отношение к делу?

– Сейчас, а как же… Она, например, терпеть не может животных. Я, конечно, не об этом хотела сказать. Я хотела сказать, что, возможно, я оказалась невольной свидетельницей… Видите ли, Вадик исчез восьмого числа…

– Да, восьмого.

Калерия покосилась на соседскую стенку и понизила голос:

– Хотя я и не уверена, но сочла долгом сообщить, что именно я видела его последней.

– Интересно.

– Это было утром, рано утром. Видите ли, у меня больна сестра, очень больна. И хотя врачи уже не надеются, ей необходим уход. И я ночую у нее, когда могу. Муж у сестры тоже болезненный человек, и больше никого. Сын работает в Архангельске. Поэтому моя помощь необходима… Понимаете?

– Да, конечно.

– Когда я ночую у сестры, я возвращаюсь рано, потому что мои кисы, они рано поднимаются, и я им нужна… Вы знаете, животные требуют большого ухода.

– Это было часов в семь?

– Даже раньше. Наверно, в шесть. Я видела Вадима последний раз. Он встретился мне на улице.

– Возле дома?

– Немного выше. На следующем квартале.

– Не помните, Калерия Саввична, он нес какие–нибудь вещи?

– Нес, конечно, нес. Маленький чемоданчик. Я подумала, что Вадик собрался в командировку.

– Зайцев шел на автобус? – спросил Мазин.

– Нет! Он перешел улицу и сел в машину.

– Какого цвета была машина?

– Не помню. В то утро был туман.

– А вас не удивило, что Зайцев садится в машин? Ведь у него не было своей машины.

– Нет, я не удивилась, я решила, что тот человек хочет его подвезти.

– Какой человек?

– Да ведь Вадик был не один. Он был с человеком.

– Вы могли бы его описать?

Калерия заколебалась. Наверно, ей от души хотелось помочь, но в конце концов она покачала головой:

– К сожалению, нет. Я не рассмотрела его. Помню только, что он был в кепке.

– Ну, а внешне? Высокий? Худой? – спрашивал Борис. – Молодой? Старый? Может быть, хромой?

– Нет, не хромой. Хотя… Кажется, он прихрамывал. Возраст я не могу назвать, но старше Вадика. Такой солидный. Не толстый, но солидный, в темном пальто.

– Простите, – вмешался Мазин. – Калерия Саввична, Зайцев поздоровался с вами?

– Нет, не поздоровался. Он не видел меня. Они прошли стороной, впереди меня. Перешли дорогу и сели в машину оба, сначала мужчина, потом Вадик, и уехали. Больше я ничего не знаю.

– Спасибо.

– Это может пригодиться?

– Думаю, что да.

– Ах, я очень рада, очень. Так приятно быть полезной. Ведь нас, пенсионеров, многие совсем со счета списали. А мы хотим приносить пользу. Но не все это понимают. Вот эта хамка, Фатима, она просто покоя не дает моим животным. Они постоянно под угрозой! Скажите, пожалуйста, неужели нет никакого закона…

Сосновский обнял ее за плечи:

– Все есть, Калерия Саввична. Для хорошего человека и закон найдется. Только не сейчас. Сейчас мы с Игорем Николаевичем очень заняты, прямо перегружены. Так что о животных давайте в другой раз побеседуем, в более подходящей обстановке.

Борис подтолкнул соседку к двери.

– Ну и как? – спросил он у Игоря.

– Полагаю, денежки тут искать больше незачем.

– Слава богу. Мне надоела эта халупа. Но каков тип в кепочке? – Тебе он никого не напоминает?

Борис потер лоб:

– А тебе?

– Я подумал о владельце мундштука.

– Думаешь, это он забыл мундштук?

– Мог. Сунул мимо кармана впопыхах. Следовательно, у нас есть две приметы: мундштук и кепка. Мундштук – дело верное, а кепка ерунда. Мало ли людей в кепках!

– Есть еще одна примета: мужчина в кепке прихрамывал.

– Постой… Устинов?

Игорь кивнул.

– Ну, знаешь!..

– Мундштук его. Это факт. А дом на плане?

Полковник испытывал неловкость. Ему не хотелось говорить с Филиным.

– Вы, Игорь Николаевич, человек молодой и медициной не интересуетесь. Не взяли вас еще болячки за бока. А среди нашего брата Филин – светило. Попасть к нему в клинику – ой–е–ей как трудно. Правда, «поговаривают, что пациенты в долгу не остаются, но профессор не взяточник. Поставьте–ка себя на место излеченного человека! Разве не возникнет чувства благодарности? Отсюда и его образ жизни – квартира, дача, машина… Все это он заслужил, наверняка. А вот со стервой этой связался зря. Опозорила! И нам предстоит сообщить старику. Незавидная задача… Эх, седина в голову, а бес в ребро! Но, между нами, женщина завлекательная. И чего она нашла в том мозгляке!

– Все–таки он помоложе профессора.

– Да? В самом деле…

Они ехали в институт, где договорились побеседовать с Филиным. Приглашать профессора к себе Скворцов счел нетактичным, ехать домой было неудобно – не стоило встречаться с Дианой.

– Вы не допускаете, что она сообщница Зайцева?

– Нет! Чепуха. Баба ни в чем не нуждалась. И не могла быть сообщницей. Доступа–то к сейфу она не имела! Нет, это лишнее. Особенно теперь, когда начинает просматриваться Устинов…

Но об Устинове говорить не стали.

Секретарша профессора встретила их в приемной:

– Валентин Викентьевич ждет вас.

Скворцов вздохнул и пошел за ней.

Филин привстал тяжеловато:

– Заходите, пожалуйста!

Было заметно, что он не в лучшей форме.

– Приходится вас отрывать, Валентин Викентьевич, и даже расстроить.

– Я готов все выслушать и знаю, что неприятности мои, к сожалению, не кончились.

– Вот именно, к сожалению! Вы уж простите нас, профессор, но я и Игорь Николаевич, так сказать, в порядке служебного долга вынуждены сообщить, что крепко подвела вас ваша супруга.

Полковник выговорил все залпом и остановился, чтобы отдышаться. На Филина он не смотрел. Но тот сказал просто:

– Я знаю, Петр Данилович.

Мазин увидел, как Деду сразу полегчало.

– Я знаю. Это расплата за ошибки. Никогда не стоит забывать о своем возрасте.

– Но вы узнали… когда?

– Как всегда в подобных случаях, мужья узнают последними. Я узнал об этом после гибели Зайцева.

– Прошу прощения, профессор, это не любопытство. Как все случилось?

– Я вас понимаю. И надеюсь на вашу скромность. К счастью или к несчастью, я известен в городе…

– Ну что вы! Это понятно. Ни я, ни Игорь Николаевич не злоупотребим вашим доверием.

– Благодарю вас. Скрывать мне, увы, нечего. Когда Диана Тимофеевна узнала о смерти этого человека, она очень переволновалась… Хотя он оказался негодяем и по отношению к ней, но вы понимаете: женщина и логика – вещи разные. Видимо, она любила его. Я вынужден так говорить, но это правда. Она была настолько расстроена, что сама рассказала мне обо всем.

Полковник крякнул:

– Представляю, как неприятно вам было.

– Да, несладко.

– И чем же кончился этот… разговор?

– Он мог закончиться только одним: выяснилось, что оставаться вместе нам невозможно.

– Да–а… От души сочувствуем, Валентин Викентьевич. Но это не все. Нам, как ни тяжело, придется побеспокоить вашу супругу.

– Разве это необходимо?

– Что делать? Она была близка с Зайцевым. А он сейчас главная фигура в деле о хищении. Денег–то мы пока не нашли.

– Неужели вы полагаете, что Диана Тимофеевна…

– Нет, что вы! Конечно, нет. Она не может быть его соучастницей. Но во всей этой истории так много темного, особенно бегство Зайцева. Короче, Диана Тимофеевна, общаясь с ним, могла что–то заметить, обратить внимание на какие–то факты, мелочи в его поведении, связи, знакомства, поступки, которые теперь, в свете ставшего известным, могут приобрести новую, так сказать, окраску.

Профессор потрогал виски.

– К сожалению, об этом я не подумал. В подобных обстоятельствах притупляется рациональное начало. Поступаешь в основном эмоционально. Я допустил ошибку, которая затруднит вашу работу. Я потребовал, чтобы Диана Тимофеевна немедленно покинула меня.

– Ну, это понятно.

– Она покинула город.

– Вот как! Это сложнее.

– Да. Жить на даче по ряду обстоятельств она не пожелала. Короче, Диана Тимофеевна улетела в Куйбышев, к матери. Мы решили, что она уедет немедленно, взяв с собой самое необходимое, а потом я вышлю по адресу своей бывшей тещи остальные вещи. Да и для развода нам потребуются определенные контакты. Мы ведь были официально зарегистрированы.

Скворцов повернулся к Мазину:

– Придется тебе, Игорь Николаевич, проветриться немножко, подышать волжским воздухом.

Мазину ехать не хотелось, но возражать он не стал.

– Вот, Валентин Викентьевич, с основной, неприятной так сказать, частью мы и закончили. Теперь осталась ерунда.

– Слушаю вас.

Полковник достал мундштук и покрутил в руке, будто собираясь вставить папиросу:

– Знаете, где я взял эту штуку?

Профессор покачал головой:

– Не знаю. Я считал, что вы не курите.

– Не курю. Мундштучок не мой. Это вещественное доказательство, вещдок, как у нас говорят, и я специально прихватил его. Думал, узнаете.

– Позвольте, – попросил Филин, – откуда вы его взяли? Кажется, мне знаком этот мундштук.

– Попробуйте вспомнить, где вы могли его видеть.

Филин наморщил лоб:

– Он напоминает мундштук нашего главного бухгалтера. Константин Иннокентьевич заядлый курильщик.

– Пожалуй, вещица эта его. А нашли мы мундштук в вашей машине. На сиденье рядом с Зайцевым.

– Невероятно! Устинов никогда не ездил в моей машине.

– Он не управлял автомобилем?

– Что вы хотите сказать?

– Просто спрашиваю: может ли Устинов управлять машиной?

– Знаете, полковник, я всегда свою работу считал нервной, но теперь вижу, что ваша похуже. Подозревать всех и вся… Лучше не разгибать спины над больным!

Скворцов постучал мундштуком по столу.

– В каждой работе есть неприятные стороны. Но и вы и я вынуждены считаться с фактами. А мундштук найден в машине. Однако не говорите об этом Устинову, договорились?

– Я бы и не решился никогда.

– Правильно. Ну, держитесь, профессор! Не поддавайтесь бедам. Мы с вами в таком возрасте, когда на вещи нужно смотреть философски.

– Спасибо.

Филин проводил их до двери…

– Между прочим, тебе, кажется, неохота лететь в Куйбышев? – спросил Скворцов уже в машине Мазина.

– Не очень, – ответил удивленный Игорь. Он был уверен, что ничем себя не выдал. – Здесь бы поработать…

– Борис, значит, полетит?

– Если он будет возражать, я готов отправиться.

– Хитер! Не откажется Борька. Его хлебом не корми с такой дамочкой пообщаться. Но села она в лужу крепко, а?

– Я ей мало сочувствую.

– Пуританин ты. А я шире смотрю. Болеть за нее не болею, но понять могу. Торговали кирпичом, а остались ни при чем! Вот мы и приехали.

Полковник был прав. Боб против поездки в Куйбышев не возражал.

– Проветриться не мешает, – сказал он. – А то мы погрузились в такие мрачные тайны, что мозги шиворот–навыворот заворачиваются. Проедусь – может, со стороны что–то покажется… Ты, конечно, рассчитываешь тем временем взять быка за рога. Но, я думаю, дудки! Ничего вы тут с Дедом быстро не достигнете. Попомни мое слово: дельце это свои сюрпризы не исчерпало.

Боб был настроен оптимистично и уже видел себя фланирующим по волжской набережной. Однако сложилось все иначе.

– Вот вам адрес, Борис Михайлович. Ехать нужно немедленно. Заказывайте билет на самолет по телефону и марш домой собираться! – приказал полковник.

При всей внешней легкомысленности Сосновский оставался человеком осмотрительным. Поэтому, получив адрес матери Дианы и ее служебный телефон, он, вместо того чтобы ехать домой, позвонил в Куйбышев.

– Знаешь, бывает разное, – пояснил Борис Игорю. – Вдруг она еще куда–нибудь подалась! Зачем без толку аэрофлот обременять?

Срочный вызов дали быстро.

– Вы – мать Дианы Тимофеевны?

Женский голос издалека:

– Кто спрашивает?

– Один ее знакомый. Скажите, пожалуйста, Диана Тимофеевна сейчас у вас?

– Где?

– Она поехала к вам два дня назад.

– Что вы говорите! Нету ее у нас.

– А где же она?

– Не знаю. Вы меня перепугали ужасно. Вы не попутали? Может, Дина дома?

– Нет. Она поехала к вам.

Сосновский осторожно положил трубку.

– Слыхал? – спросил он у Игоря.

– Возможно, мамаша врет.

– Не думаю. Голос был перепуганный.

Борис стал набирать новый номер:

– Аэропорт? Говорят из уголовного розыска. Нам требуется справка: была ли в числе пассажиров, улетевших позавчера в Куйбышев, Диана Тимофеевна Филина?.. Да! Проверьте по документам все рейсы. И транзитные тоже. Если нет среди позавчерашних, посмотрите вчерашние!.. Спасибо. Я жду… Все это мне крепко не нравится, – сказал он Мазину и снова закрутил телефонный диск. – Справочное вокзала? Когда приходит в Куйбышев поезд, отправившийся позавчера? Уже там? В восемнадцать четырнадцать? Благодарю.

Еще звонок.

Автовокзал? У вас есть рейсы в Куйбышев? Нет прямых? А через Куйбышев? Тоже нет? Спасибо.

Мазин молча наблюдал за его активностью.

Наконец Сосновский перестал звонить и сформулировал выводы:

– Автобусом она уехать не могла. Поездом… Если бы она выехала поездом, то уже была бы в Куйбышеве, а ее там нет. Посмотрим, что скажет авиация, но я знаю, что они скажут.

Он ошибся.

Из аэрофлота позвонили минут через десять:

– Это вы запрашивали о Филиной?

– Мы, девушка, мы. Что, не нашли?

– По документам, Филина Д. Т. вылетела в Куйбышев позавчера рейсом номер 2754, в тринадцать часов двадцать минут.

– А самолет не пропал?

– Неуместная шутка!

– Какая там шутка! Это наш самолет или куйбышевский?

– Самолет АН–25 приписан к нашему аэропорту. Командир корабля – товарищ Алексеенко.

– Спасибо.

Боб глянул на часы:

– Успеем к самому вылету. К счастью, у меня дома есть ее фотография. Сам снимал в прошлом году.

Мазин покорился.

Борис вел машину, срезая углы и пугая пешеходов. У своего дома он тормознул так, что Игорь чуть не ткнулся носом в стекло, и бросился за снимком. Потом они помчались еще быстрее.

Разговор произошел в самолете. Сосновский вынул фотографию, на которой Диана была изображена в полупрофиль, и попросил членов экипажа посмотреть, не помнят ли они такой пассажирки. Летчики и стюардесса рассмотрели фотографию добросовестно, но все покачали головами. Они явно чувствовали себя виноватыми, эти славные молодые ребята и светленькая миловидная девушка.

– А место, на котором она сидела, нельзя уточнить? – предложил один.

Оказалось, что можно. Место было четырнадцатое.

– Не припоминаете? – спросил Боб бортпроводницу.

– На этом месте сидела совсем другая женщина. Простоватая, такая, в платке. Ей нехорошо было, тошнило, потому я и запомнила.

– Часто пассажиры сидят не на своих местах, – сказал штурман.

– Да, да, – обрадовалась девушка, – она же могла сесть и не на свое место…

Но ни один из членов экипажа не запомнил в самолете женщины, похожей на Диану Филину.

Мазин возвращался с работы…

Погода опять испортилась, холодные мелкие капли кололи лицо, прохожих было мало, а машины двигались медленно и тихо в пятнах света, заштрихованных дождевым пунктиром.

Поужинать в ресторане Игорь решил неожиданно. Он не любил ресторанов, предпочитал выпить бутылочку вина дома с приятелем, но сейчас его потянуло в обстановку взбадривающей суеты, отвлекающей от трудных проблем.

Мазин отдал плащ швейцару, пригладил волосы перед тяжелым зеркалом в раме–виньетке и заглянул в зал. Там было полно народу, шумно, под люстрами плыл табачный дым, и оркестр, не очень заботясь о качестве, тянул популярный шлягер.

Рассчитывать на отдельный столик не приходилось. Игорь осмотрелся, стараясь найти компанию поменьше и поскромнее, ничего не нашел, и, чувствуя себя неловко, стоял в широких и высоких дверях, занавешенных портьерой из зеленого плюша.

– Прошу вас, гражданин! – сказал ему сутулый официант с поблескивающей в электрических огнях лысиной.

Мазину показалось, что его просят пройти с прохода, однако официант звал в глубь зала, где вдоль стены располагалось несколько кабинетов. Вернее, закрытыми кабинетами они были давно, может быть, при нэпе, а потом их перестроили в полуогороженные помещения, прикрытые все теми же плюшевыми портьерами. Ресторан был не из модных.

– Вас приглашают, – пояснил – лаконичный официант старой, видимо, закалки и приоткрыл портьеру.

Мазин глянул с любопытством р увидел человека, которого встретить никак не ожидал. В кабинете, похожем на театральную ложу, сидел за двухместным столиком профессор Филин.

– Игорь Николаевич, добрый вечер.

– Это вы? – удивился Мазин, недовольный тем, что вместо обстановки отвлекающей он попал вроде бы опять на работу.

– Я осмелился пригласить вас к своему столу, потому что вы находились в затруднительном положении.

– Благодарю вас, – сказал Игорь, придумывая предлог для отказа, но подходящего не нашлось, и он сел в мягкое полукресло напротив профессора.

– Леонтий, подай, пожалуйста, карту моему молодому другу, – обратился Филин к официанту тем полубарским тоном, с которым Мазину сталкиваться никогда не приходилось, разве что слышать в кино.

Он посмотрел на профессора, но тот истолковал его взгляд не совсем верно.

– Да, Игорь Николаевич, я, возможно, пьян, однако сознайтесь, что в моем положении это не так уж удивительно. Вот, простите, если бы жена ушла у вас. Я, конечно, беру случай гипотетический… Если бы… Этот печальный факт означал бы просто то, что от вас ушла жена. И все. Но когда жена, я имею в виду молодую жену, уходит от человека моих лет, это означает, что от него уходит жизнь, во всяком случае немалая ее часть. Вы меня понимаете? Нет, только не говорите, что понимаете, вы этого, к счастью, не понимаете, но это, к несчастью, еще поймете… – говорил Филин не очень гладко.

Появился Леонтий и бесшумно положил перед Мазиным меню в толстом, под кожу, переплете. Игорь развернул его, рассеянно просматривая напечатанные на машинке строчки.

– Игорь Николаевич, простите еще раз великодушно. У меня к вам просьба, прошу – не откажите.

Мазин посмотрел с недоумением.

– Разрешите мне попотчевать вас на свой вкус. У этого трактира есть свои специфические особенности, и боюсь, что карта, которую вы держите в руках, не вполне адекватно отражает действительность. Но мы с Леонтием старые друзья, и если я попрошу его… Не так ли, Леонтий?

Официант уважительно поклонился и исчез бесшумно, а Мазин еще раз подивился этим, почти кинематографическим отношениям.

Профессор улыбался:

– Каков? Впрочем, этот лоск не для всех, разумеется. Он вполне современный, этот почтенный Леонтий, но где–то в сложном мозгу его временами зарождается атавистическое стремление к прошлому, к классическим временам «настоящих гостей». Меня он считает одним из таких гостей. И, представьте себе, что–то в этой игре увлекает и меня. И я охотно кажусь тем, за кого он хочет меня принять. Забавно, правда?

Мазин не ответил.

– Мы уже не первый год играем так ко взаимной выгоде. Я получаю то, что не значится в обеденной карте, а Леонтий – что–то для души, вероятно. Я его оперировал в свое время, а у него развит комплекс благодарности.

Официант появился с подносом, прикрытым салфеткой, и поставил перед Мазиным закуски – черную икру и ароматные грибки.

Игорю захотелось полезть в карман и посчитать деньги. Филин догадался об этом:

– Закусывайте и не волнуйтесь. Я надеюсь, что могу угостить вас от чистого сердца, не нарушая уголовный кодекс. Пока у меня нет необходимости давать вам взятки. Наоборот, вы меня обяжете, если посидите часок со стариком, выбитым из привычной тарелки… Или колеи? Как это правильно? Я, однако, пренебрег предписаниями медицины и перегрузил печень. Впрочем, не только печень. И сердце, и сосуды… Короче, все, что перегружать воспрещается.

И, не дожидаясь согласия или возражения Мазина, он наполнил принесенную Леонтием чистую рюмку.

– Это не коньяк, но думаю, не хуже. Травничок такой. По–моему, гениальное изобретение. Обжигает рот и теплит душу. Выпьем за вас, потому что за меня сейчас пить смешно.

Травничок и в самом деле оказался как огонь. Холодная свежая икра ложилась на него замечательно.

– Травничок неплох!

– Я же говорил. Отменная вещь. Призрак беззаботного прошлого, когда люди думали о развитии тяжелой индустрии меньше, чем сейчас.

Мазин вдруг перестал удивляться всему, что говорит профессор, и даже подумал, что ничего неприятного не происходит и он, наоборот, может очень удачно отвлечься от дел текущих в этой непривычной обстановке. Он поднял вторую рюмку. А потом неожиданно для себя сказал:

– Ваша жена исчезла, профессор.

– Как – исчезла?

Они посмотрели друг на друга, и Игорь увидел, что Филин не актерствует, а удивлен искренне и даже не вполне понимает его.

– Она не приехала в Куйбышев.

– Где же она тогда?

– Мы не знаем. А вы?

Филин не возмутился и не стал переубеждать:

– И я не знаю.

Тогда Мазин рассказал о разговоре с Куйбышевом.

– Это чертовски осложняет положение.

– Еще бы! Теперь вы начнете искать ее у меня на даче, в подвале или, еще хуже, срывать паркет.

– Паркет срывать не будем, но искать придется, хотя совсем недавно я был уверен, что ваша жена нам абсолютно не нужна.

– А теперь?

– Теперь ее нужно искать, – повторил Игорь, потянулся к графинчику и налил третью рюмку.

Леонтий поставил на стол тарелку дымящейся, ароматной ухи. Профессор проводил его туповатым каким–то взглядом и тоже плеснул в бокал настойки.

– Пожалуй, и я выпью. Эта история действует мне на нервы.

– Вам что… Мне она жизни не дает.

– Неужели у вас до сих пор нет ощутимой нити?

Игорь выпил и почувствовал себя успокоенным.

Ему хотелось рассказать обо всем, что наболело, что не давало покоя, этому выбитому из колеи старику, который сидит в одиночестве в старомодном ресторане, воображая, что помолодел на сорок лет.

– У нас их слишком много. И каждая кажется самой верной. До поры до времени…

– Какая же была последней?

– Последней была простая. Деньги взял Зайцев. Кранца убил Живых. А Зайцев – его самого, потому что Живых догадался, что деньги у Зайцева, и начал его шантажировать.

– А зачем Живых убил Кранца?

– Из мести. Вы же сами подсказали мне эту версию.

Филин намазал икру на кусочек белой булки:

– В ваших догадках есть определенная система.

– Которая трещит по всем швам.

– Почему же?

– В нее вламываются новые люди.

– То есть Устинов и моя бывшая жена?

Мазин помешал ложкой в тарелке. Над тарелкой поднялся пар.

– Не обожгитесь. Леонтий любит подавать с пылу с жару.

– Я вижу. Вы правы. Оба они нам ни к чему.

– Интересно. А если они вломились не случайно?