Текст книги "Шел снег"

Автор книги: Патрик Рамбо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– А с вами что сделали?

– Я был в ужасе и думал, что меня ожидает такая же участь. Но чаша сия меня миновала. Мне просто пришлось выслушать нотацию графа Ростопчина. Он настаивал, чтобы я рассказывал всем то, что вы сейчас услышали: именно так русские патриоты разделываются с предателями и нечестивцами.

– Вот оно как, – молвил капитан, которого подобные рассказы о зверствах перестали волновать давным-давно, и перевел разговор на другую тему:

– Где городское начальство?

– Все уехали.

– А губернатор Ростопчин?

– И он уехал.

– Армия Кутузова?

– Она далеко отсюда. Мы вам уже говорили.

– Сколько иностранцев осталось в городе?

– Не знаем. Известно лишь, что большинство по Волге направилось в Нижний Новгород. Перед своим отъездом Ростопчин открыл все дома для умалишенных и тюрьмы, чтобы больные и каторжники носились по городу и резали французов. Кое-кто из оставшихся москвичей прячется в подвалах и погребах.

– Зернохранилища?

– Пусты.

– Как? Никаких запасов?

– Обычно все продовольственные запасы Москва получает за счет речных перевозок, но в этом году из-за войны все нарушилось. Тем не менее, если хорошо поискать, то, возможно, удастся найти немного ячменя или овса.

– А что насчет муки?

– Вся мука ушла на хлеб и солдатские галеты, – сказал Сотэ. – Добрых две недели сотни телег увозили все это на пропитание армии.

– Я своими глазами видел, господин офицер, как из баржи высыпали зерно прямо в Москву-реку, – добавил его компаньон.

…Запутавшийся в цепях колокольни мертвый орел теперь качался вверху, словно висельник…

Известие об эвакуации Москвы привело Наполеона в мрачное настроение. Этот негодяй Ростопчин испортил его триумфальное покорение России. Было заметно, что Бонапарт нервничает: он то доставал, то вновь прятал в карман носовой платок; надевал и тут же снимал перчатки, разминая пальцы. Потирая щеку, Наполеон ходил взад-вперед, стуча каблуками по булыжной мостовой, потом жестом приказал подвести к нему коня. Мамелюк придержал стремя и помог Наполеону сесть в седло. Император поехал по мосту, в одиночестве прогарцевал по берегу до самой Дорогомиловской заставы и там остановился. Пусть вначале солдаты хорошенько проверят эту чертову Москву и везде расставят патрули. Наконец Наполеон вернулся на левый берег Москвы-реки, и его голос прозвучал уверенно, как всегда:

– Бертье!

– Я перед вами, ваше величество, – четко ответил начальник главного штаба.

– Занять боевые позиции вокруг города! Северная часть – принц Евгений, юг – маршал Понятовский, Даву – в тылу вице-короля. Провинцией будет управлять Мортье, комендантом города станет Дюронель, Лефевр возглавит полицию в Кремле.

С этими распоряжениями посыльные тотчас же отправились в полки.

Тем временем отставший обоз подъехал к слободе. Здесь и встретил капитан д’Эрбини своего слугу.

– Сегодня, Полен, мы будем ночевать у самого царя!

– Хорошо бы, месье.

Старая гвардия основательно готовилась к торжествам. Маршал Лефевр, герцог Данцигский, музыканты и драгуны в медвежьих шапках уже направились к городским стенам. Стрелки-пехотинцы выстраивались в шеренги. По новой Смоленской дороге прибыл обоз императорской свиты – длинная вереница фургонов, запряженных восьмерками лошадей, крытые повозки, пьемонтские ослики, тащившие по два бочонка шамбертена, походные кухни, впереди которых важно шествовали упитанные дворецкие и повара.

– Полен! – окликнул капитан. – А мы ведь этого типа знаем. Он из Руана.

– Которого, месье?

– Да вон того худющего шалопая, который выходит из кареты.

– Это, кажется, сын Рока…

– Я в этом почти уверен. Он был писарем у адвоката с улицы Гро-Орлож.

– Боже, как давно я не видел Руан, – жалобно молвил слуга.

Кавалеристы Старой гвардии двинулись по дороге на Москву, и д’Эрбини не успел уточнить, в самом ли деле то был его руанский знакомый. А Себастьян Рок на самом деле вышел из кареты следом за баронами Меневалем и Феном, которые никак не могли расстаться со своими новенькими вышитыми адвокатскими сюртуками. В предвкушении невероятных приключений у двадцатилетнего Себастьяна глаза сияли необыкновенным сиреневым цветом; просторный черный сюртук помялся в дороге, на черной фетровой шляпе красовалась трехцветная кокарда. В Руане его отец владел прядильной фабрикой. Но после континентальной блокады Англии дела пошли из рук вон плохо. Не хватало сырья, и отец, как и другие промышленники, вынужден был вдвое сократить производство. Не имея ясных перспектив в отцовском деле, Себастьян стал работать у адвоката Молена. Он с удовольствием смирился бы с такой спокойной, даже нудной жизнью, потому как был лишен всяких амбиций. Молодой человек не стремился следовать веяниям своего времени, его не привлекала карьера военного, более того, он считал себя непригодным к военной службе. Он отдавал предпочтение гражданской жизни, пусть себе монотонной и неяркой, зато с целыми руками и ногами и без свинцовой пули в животе. В стране и так хватало вдов, калек и сирот. Война пожирала мужчин. Мир казался Себастьяну сплошным хаосом, от которого следовало укрываться.

Он проявил немало упорства, чтобы отвертеться от армии. Благодаря поддержке двоюродного брата, который служил швейцаром в военном министерстве в Париже, он стал сверхштатным, а затем постоянным служащим в канцелярии генерала Кларка. Он руководил делами в центральной администрации и был очень далек от театра военных действий. Себастьян высоко ценил этого курчавого генерала с травмированной шеей, из-за чего тот был вынужден носить высокий и жесткий шейный воротник. Это, собственно, и избавило генерала от участия в сражениях. Целый год провел Себастьян в этом спокойном, уютном, тепленьком местечке. Но все кончилось прошлой весной. Он прекрасно помнил, что случилось это в среду, когда его безукоризненный почерк сыграл с ним злую шутку. Заболел один из помощников барона Фена, секретаря императора. Возникла необходимость срочно его заменить. Собрали всех служащих министерства, продиктовали текст и собрали рукописи. Кончилось тем, что комиссия выбрала Себастьяна Рока за то, что каждая буковка была выписана им изящно и красиво. Вот так, сам того не желая, он и оказался на войне…

Себастьян с любопытством озирался, подолгу рассматривая сияющие купола московских соборов, как вдруг его позвали:

– Месье Рок! Вы выбрали неподходящее время для мечтаний.

Барон Фен взял его под руку и провел к открытой коляске. Себастьян еле втиснулся между мрачным дворецким и поваром Маскеле.

Эту ночь его величество проведет в городе, но он торопил людей из своего окружения побыстрее подготовить его резиденцию в Кремле. Барон Фен уже отправил туда своего помощника с указанием готовить помещения для канцелярии в самой непосредственной близости от апартаментов императора. В сопровождении особого отряда жандармерии вереница колясок со служащими двинулась в Москву.

Особняк Калицына своей колоннадой напоминал греческий храм, как, впрочем, и Английский клуб на Страстном бульваре. У роскошных дверей неистово лаяли два сторожевых пса. Они яростно метались по двору, словно на них не было ни железных ошейников с шипами, ни тяжелых кованых цепей. Собаки брызгали слюной, злобно рычали, всматриваясь в пришельцев, и оскаливали клыки. Д’Эрбини взял было на мушку первого пса, как вдруг дверь распахнулась, и на пороге появился мажордом в ливрее и парике. В руках он держал длинный кнут:

– Нет, нет! Только не стреляйте!

– Ты говоришь по-французски? – удивился капитан.

– Как принято в приличном обществе.

– Ну что ж, тогда уйми своих псов и позволь нам войти!

– А я вас ждал.

– Это шутка, что ли?

Мажордом щелкнул кнутом – псы, жалобно поскуливая, тут же прекратили бесноваться. Д’Эрбини, Полен и группа драгун следом за мажордомом осторожно вошли в переднюю, отделанную красивыми изразцами.

Сегодня утром князь Калицын вместе с семьей и прислугой уехал из Москвы, а мажордому было велено остаться и передать дом французскому офицеру, чтобы избежать полного разграбления. Так поступили и другие богатые домовладельцы, которые надеялись вернуть свои жилища в нормальном состоянии после того, как оба императора в конце концов смогут договориться о мире. Всем казалось совершенно очевидным, что французы и их союзники не станут долго засиживаться в городе.

– Вот почему, господин генерал, я в полном вашем распоряжении, – сказал мажордом, завершая свой рассказ.

Капитан расправил плечи, словно павлин перья, и не стал пресекать явный подхалимаж, абсолютно не допуская даже намека на иронию в словах русского. Д’Эрбини увидел на стенах светлые прямоугольники различных размеров и сразу догадался, что картины – видимо, самое дорогое в этом доме – покинули дом в багаже предусмотрительных хозяев. Получалось, что в передней и прихватить было уже нечего… Разве что громоздкую люстру да несколько гобеленов… Солдаты ожидали разрешения на осмотр буфетной и подвалов: им чертовски хотелось промочить горло, как вдруг собаки залаяли вновь, и со двора послышался раскатистый смех. Капитан вышел под колоннаду, мажордом следом за ним. Какие-то пьяные стрелки дразнили псов длинной палкой, на конце которой была привязана битая бутылка. Собаки задыхались от ярости, бесстрашно набрасывались на палку и кусали острые, как бритва, края стеклянной «розочки». Кровь уже вовсю лилась с их порезанных морд. Псы уже были на грани бешенства.

– Остановите этих идиотов! – закричал д’Эрбини, обращаясь к сержанту с рябым лицом, старшему из перебравших стрелков.

– Эти псы такие упитанные, ну прямо как уланы, господин капитан!

Крепко ругаясь и размахивая саблей, д’Эрбини хотел прогнать со двора улюлюкающих стрелков, но они были слишком пьяны. Не то от смеха, не то от водки, один из них рухнул на задницу. Мажордом, бегая с кнутом, никак не мог успокоить возбужденных, окровавленных собак.

На улице появились гвардейцы в поисках алкоголя, свежего мяса, трофеев и неуловимых девочек. Тамбурмажор в парадной форме лихо командовал музыкантами, которые волокли диваны. Водка ручьем лилась из дверей разграбленной лавки. Группа жандармов дружно катила небольшие бочонки к ручной тележке. Какой-то тип вырядился в украденную медвежью шубу, из-под которой проглядывала желтая портупея. В руках он тащил окорок, огромную вазу, два серебряных подсвечника и кувшин фруктового компота. Злосчастный кувшин выскользнул из рук вояки, упал и вдребезги разбился. Солдат потерял равновесие, поскользнувшись на фруктах, и тоже оказался на земле. Случившиеся рядом гренадеры мгновенно подхватили окорок и исчезли в переулке под ругань любителя компотов. Капитан не смог остановить новых обладателей окорока, хоть и сам был не прочь получить свою долю. При этой мысли д’Эрбини улыбнулся, а встревоженный мажордом спросил:

– Вы ведь защитите наш дом?

– Надеюсь, ты хотел сказать: место моего расположения?

– Разумеется, это ваш дом и ваших солдат.

– Хорошо. Только вначале мы все осмотрим от подвалов до крыши. Сержант Мартинон! Расставить часовых у ворот!

– Это будет не так просто, господин капитан, – и сержант показал на соседний дом, где устраивались на постой драгуны.

Через окна светло-зеленого деревянного дома солдаты передавали друг другу столы, стулья, посуду.

– А это еще что такое? – воскликнул вдруг капитан, хватаясь левой рукой за саблю.

По улице, словно привидения, с вилами в руках шли заросшие, бородатые люди в обмотках и лаптях. Д’Эрбини взглянул на мажордома, который нервно разминал пальцы:

– Кто это, по-вашему?

– Да, как вам сказать…

– Каторжники? Сумасшедшие?

– И те, и другие.

В тот день на улицах Москвы Себастьян Рок не раз видел толпы людей, которых жандармы разгоняли с помощью прикладов. Но вот коляска съехала на узкую улочку и сбавила ход. Откуда ни возьмись мужик с черным щетинистым подбородком и бешеными глазами, горящими между прядями длинных свалявшихся волос. Он подскочил к коляске, в которой сидел Себастьян, и мертвой хваткой вцепился ему в руку. Маскеле и попутчики пытались освободить руку Себастьяна и, чем ни попадя, колотили нападавшего по голове. Жандармам не оставалось ничего другого, кроме как сбить его с ног ударом приклада. Мужик с окровавленной головой упал навзничь, но тут же вскочил и бросился к остановившейся коляске. Но лошади уже тронулись с места и свалили русского наземь. Коляска, наехав на тело, подскочила, послышался хруст костей и резко оборвавшийся жуткий вопль.

На обочине дороги прямо на земле сидели десятки таких же бродяг, и от их страшной внешности становилось не по себе. Все происходило у них на глазах, но ничего, кроме тупого равнодушия, невозможно было уловить на их лицах. Вчерашние узники приобрели не только свободу, но и приличные запасы водки, от которой пребывали в полнейшем оцепенении. Эти несчастные и глазом не моргнули, когда их собрат отдал Богу душу на грязной мостовой.

Себастьян был бледен, как полотно, его бросало то в жар, то в холод, а зубы выбивали барабанную дробь. Опустив глаза, он поглаживал покусанную руку.

– Настоящий каннибал, этот сумасшедший, – попытался шутить повар. – Тебе повезло, а ведь мог отхватить руку по самый локоть.

– Зверье, а не люди, – философски обобщил дворецкий, подняв вверх палец.

То, что всем остальным показалось безобидным, хоть и неприятным эпизодом, по-настоящему испугало молодого человека. Себастьян ко всему стал относиться с опаской, особенно после того, как барон Фен поручил ему оборудовать в Кремле канцелярию, и для этого пришлось временно покинуть императорское окружение. Угроза нависла над всей армией. Уйти из жизни молодым? Кому нужна такая слава, если ты не можешь ею воспользоваться? То ли дело опера! Был бы у него голос. Черт возьми! Себастьяну хотелось заранее знать поры года своей жизни. Зима представлялась ему юностью, когда человек живет в предвкушении весны, прилива новых сил и энергии. Героизм его вовсе не прельщал. Да и где эти герои? Офицеры только и думают о продвижении по службе. Не по своей воле очутились в России все эти люди. Многие одели военную форму из-за куска хлеба. С зерном во Франции дела неважные. Беднякам стали давать рис. А кого это обрадует? Кругом воруют. Безработные умирают с голоду. В Руане продается хлеб из гороховой муки, а в Париже император тратит огромные суммы на то, чтобы удержать цену на хлеб в шестнадцать су за четыре фунта. Боится, чтобы люди не взбунтовались. Проходимцы спекулируют зерном и наживаются на людском горе. Куда девались те оптимисты, которые всех убеждали, что война будет короткой и в июле Великая Армия войдет в Петербург? Солдаты устали и сами себе желают поражения, лишь бы унести ноги домой. Теперь хоть отыграются на Москве.

Вереница повозок въехала, наконец, в огромные ворога крепости. Кругом суетились военные, таскавшие мебель. Внутри крепостных стен Кремль являл собой причудливое сочетание различных стилей и эпох, церквей и колоколен, увенчанных золочеными куполами, величественных дворцов, казарм. Был тут и арсенал, где только что обнаружили сорок тысяч английских, австрийских и русских ружей, сотню пушек, сабли, копья, средневековое оружие, трофеи, отнятые когда-то у турок и персов. Кое-что из этих трофеев солдаты примеряли на себя у биваков на большой площади.

Префект Боссе прибыл в Кремль раньше своих людей и теперь, стоя на каменной лестнице в фасадной части дворца, с важным видом отдавал распоряжения: «Господа из личной службы его величества? Следуйте за мной!» Он легко взбежал по лестнице, построенной на венецианский манер, и оказался на просторной галерее, откуда вся Москва была видна, как на ладони.

В царских апартаментах на наружных застекленных дверях не было ни портьер, ни ставень. Себастьян Рок, повар Маскеле, слуги и обойщики с трепетом вошли в будущую обитель императора, предусмотрительно сняв головные уборы. За длинной приемной, разделенной пополам колоннами, находилась спальня – просторная прямоугольная комната с видом на Москву-реку и роскошной кроватью под балдахином. На стенах лепные орнаменты со снятой позолотой, старые итальянские и французские картины. В камине лежали дрова. Все часы – стенные, каминные, настольные – исправно шли.

– Господа слуги разместятся в соседней комнате, вот здесь, слева. Перегородка очень тонкая, и его величеству не придется повышать голос, чтобы вас вызвать.

– А секретари? – спросил Себастьян.

– Для них надо бы подготовить место в смежной комнате, но пока мебелью обставлены лишь царские покои. Так что вы должны сами о себе позаботиться.

Секретари привыкли ко всему. Спали прямо на земле, под открытым небом, на лестницах, в прихожих, в сараях – где попало. И всегда одетые, всегда готовые к работе.

– А где будет кухня?

– В подвале, полагаю.

– Император терпеть не может остывшей пищи, – заметил повар. – Пока я буду носиться по этим этажам и бесконечным коридорам, фрикасе задубеет, и он мне в морду запустит этим блюдом.

– Господин Маскеле, надо найти какой-то выход. Царь Александр тоже не ест остывших блюд.

И пошла суета. Себастьян раздобыл себе стол, Маскеле – плиту. Кто-то притащил волчьи шкуры, чтобы устроить из них постель на паркете. По указанию Боссе со стен сняли портреты царя и членов его семьи, которые могли испортить настроение императору. Несколько ротозеев молча стояли в галерее и рассматривали белые мраморные статуи у дворца Пашкова.

Кто-то из слуг подбежал к Боссе и радостно сообщил:

– Господин префект, гренадеры сказали мне, что в подвалах нашли много мебели.

– Так чего же вы ждете? – спросил Боссе.

– Пойдем! – предложил Маскеле Себастьяну. – Там вы, наверняка, подберете себе шикарный стол.

Не теряя времени, Рок, повар и слуги быстро зашагали по коридору, то и дело встречая гренадеров. Некоторые дежурили у пустых комнат, другие играли в карты, устроившись вокруг барабана, а один усач надел свою медвежью шапку на мраморную голову какой-то богини и, облапив статую, пьяно бормотал: «Все жалованье, все отдам тому, кто мне найдет настоящую россиянку!»

Присутствие старых вояк, которые не раз и не два побывали в аду жарких сражений, успокаивало Себастьяна. Однако, где же эти подвалы? Они спустились по парадной лестнице, обошли десятки пустых комнат, коридоров, спрашивали у других солдат, которые ничем не могли помочь, и, наконец, нашли какую-то узкую темную лестницу, которая вывела их в огромные сводчатые помещения. Там было так темно, что один из сопровождавших их гренадеров отправился за факелами. От стен и от пола тянуто сыростью. Поиски продолжили при зажженных факелах, но их света едва хватало, чтобы разогнать мрак подвалов. В полутьме то справа, то слева открывались какие-то проходы, но куда они вели, не знал никто. Как бы не заблудиться и не потерять дорогу назад… От дыма слезились глаза. На сводах и колоннах плясали гротескные тени: из-за шинели с высоко поднятым воротом тень Себастьяна походила на вампира, и в эти минуты он готов был испугаться самого себя.

– Там что-то есть, – сказал гренадер.

– Какие-то ящики…

– Посветите мне здесь, но только не так близко, а то вдруг там боеприпасы, – начал командовать Маскеле. – Гренадер, вскройте штыком этот ящик.

Крышка с треском отлетела. Повар смело сунул руку в ящик и достал оттуда щепотку какого-то порошка.

– Поднимите выше факел, чтобы разглядеть, что это такое.

– Не стоит, – ответил гренадер, – я уже все понял.

– А я ничего не понял.

– У вас что, носа нет? Это же нюхательный табак.

– Вот те раз! – удивился кто-то из слуг.

– Так оно и есть, – согласился повар, поднося к носу понюшку табака.

Не прошло и минуты, как его разобрал могучий чих, от которого едва не погас факел в руке гренадера.

Ящики с табаком были сложены в штабель, и их количество впечатляло. Рок и Маскеле хотели продолжить поиски, и потому поторапливали гренадеров и слуг, которые деловито наполняли карманы табаком. Чуть дальше повар обнаружил сваленные в кучу тюки с шерстью и множество бочонков с анисом. Попробовав его, Маскеле скривился:

– На кой черт мне такая приправа! Пусть русские варвары подавятся этим анисом! Если я сварю императору макароны с анисом, он с меня семь шкур спустит.

– Послушайте, вот здесь ваша мебель, – позвал гренадер из соседнего зала.

Чего там только не было! Комоды, кресла, кровати… Выбирай, что хочешь, только не зевай! Себастьян присмотрел себе письменный столик с откидной крышкой. За ним было бы очень удобно на лету записывать ключевые слова писем императора. Но чтобы добраться до этого столика, надо было отодвинуть массивный шкаф, проложить путь между сундуками, ларями и табуретами.

– Такие подушки сгноили, – сокрушался один из слуг.

– Ты бы лучше помог мне, – попросил Себастьян.

– Держите мой факел, – сказал гренадер, – я займусь вашим столиком.

В тот момент, когда Себастьян взял факел и стал его поднимать, из-за роскошного буфета красного дерева появился какой-то тип в каске римских легионеров и белой тоге, скрепленной на плече круглой фибулой. От неожиданности все остолбенели, а один из гвардейцев на всякий случай примкнул штык.

– А! Господа! Я слышу, вы французы, – промолвило привидение, – ужель имею честь я созерцать овеянных бессмертной славой воинов!

– Ты кто? – остолбенело спросил Себастьян.

– Как вам сказать? Кто я? А вы догадайтесь. Света, правда, маловато, но все же, извольте.

Беспокойное пламя факелов лишь подчеркивало гримасы странного незнакомца. А тот положил руку на сердце и начал декламировать:

 
И Рим, и Афины доныне
Всегда пребывали в гордыне:
Их славе не будет конца.
Но вот и пришло отрезвленье,
У всех зародилось сомненье
При виде французов агнца.
 

Это представление всех сбило с толку, и только полуграмотный гренадер-ветеран, которого не прошибешь никакой поэзией, грозно нахмурил брови и рявкнув:

– А ну, отвечай господину Року, а не то я тебе сейчас врежу!

Солдат начал разбрасывать мебель, чтобы добраться до болтуна, но тот себе продолжал, как ни в чем не бывало:

– Господа! Перед вами великий Виалату! Тот самый, кто донес до самых окраин империи голоса наших писателей, классиков и неклассиков! Я – комедиант, трагик, певец, актер! Все искусства слились во мне! Я – единственный и неповторимый!

Тем временем за ним выросли новые фигуры. Зазвучал хорошо поставленный властный женский голос: «Богом клянусь! Да здравствует император!»

– Так, всем выйти на свет! – сердито приказал повар, который на все любил смотреть ясным и трезвым взглядом. Злился он еще и от того, что так и не нашел себе запасную плиту.

Возле ряженого римлянина стояли щуплый юноша в жестяных средневековых доспехах и невысокая женщина лет сорока, а может, и больше. То была мадам Аврора, директриса труппы бродячих комедиантов. За этой троицей топтались еще пять человек.

– Как хорошо, что вы уже здесь, – сказала мадам Аврора. – Нам осточертело в этом мерзком укрытии. Но вы только посмотрите! Мы все-таки умудрились спасти доспехи Жанны д’Арк, каску Брута и тогу Цезаря!

– А как вы оказались в этом дворце? – удивленно спросил Себастьян.

– По заказу графа Ростопчина мы целую неделю репетировали историческую пьесу мадам Авроры, – ответил Виалату. – Граф предоставил нам зал в Кремле. Но все полетело вверх тормашками в третьем акте.

– Это как?

– Жуть, что тут было, – вступил в разговор юноша в доспехах. – Ужас, паника! Мы, знаете ли, здесь неподалеку – прямо за базаром – дом снимаем у одного итальянского коммерсанта. Но туда нам было не дойти. Кругом народ, безумие, паника, плач, вопли… Нам надо было где-то укрыться.

– А дальше что? – спросил Себастьян.

– Нам ничего не оставалось, как спрятаться прямо здесь, – стал пояснять Виалату, поправляя тогу. – Французам появляться на улице – смерти подобно.

– И что же? Вы не понимали, что это случится?

– Мы понимали только свои тексты, – парировала Аврора, задетая бестактностью вопроса.

– Странно, однако… – удивился Себастьян.

– Молодой человек, нам вполне достаточно искусства, – невозмутимо сказал Виалату.

– Мы были полностью поглощены нашими ролями, – послышался сзади тихий девичий голос. – Вы знаете, это так восхитительно – играть роль.

– Нет, не знаю, – ответил Себастьян, пытаясь разглядеть в полумраке артистку. – Как-никак идет война.

– Мы жили только нашей пьесой…

Себастьян высветил факелом наивную простушку, чей голос его явно заинтриговал. На ней была прямая кофточка с короткими рукавами, перкалевая юбка на античный манер и высокие кожаные сапоги со шнуровкой. То была мадмуазель Орнелла, черноокая брюнетка с вьющимися волосами и длиннющими ресницами. Она чем-то напомнила ему замечательную актрису, игравшую в спектакле «Триумф Трояна» недоступную мадмуазель Биготини, которую осыпал дукатами какой-то венгерский меценат…

В руках Себастьяна задрожал факел. Гренадер, опасаясь, как бы тот случайно не поджег деревянный шкаф, забрал у него факел и спросил:

– Так что будем делать с вашим столом, господин секретарь?

– А, да, да, конечно…

Император был раздражен. Его настроение колебалось между яростью и меланхолией. В шесть часов вечера он без всякого аппетита съел котлеты и устроился в красном сафьяновом кресле, закинув ноги на барабан. Бонапарт молча смотрел, как слуги выгружают его походную кровать и складную мебель в кожаных чехлах, доставленную на осликах. На пороге единственного приличного особняка, где ему предстояло ночевать, сидел его первый мамелюк Рустам и чистил пистолеты, стволы которых были украшены стилизованной головой медузы. Стрелял он из этих пистолетов только по воронам.

Приближалась ночь. На биваках под крепостными стенами и в долине загорались костры. После выпитого стакана шамбертена, разбавленного ледяной водой, Наполеона стал душить сухой кашель, от которого он не мог усидеть в своем кресле. Доктор Юван, как всегда, был рядом. Как только приступ кашля прошел, доктор посоветовал немедленно идти отдыхать, а после переезда в Кремль регулярно принимать горячие ванны. Здоровье императора ухудшалось. Накануне Бородинской битвы адъютант Лористон прикладывал ему на живот мягчительные компрессы. После взятия Можайска из-за полной потери голоса Бонапарт писал свои распоряжения на бумажках, но прочитать его каракули было не так-то просто. Он стал полнеть, из-за отека ног не мог много двигаться. Все чаще и чаще он засовывал руку под жилет, чтобы пригасить болезненные спазмы между желудком и мочевым пузырем. Он с трудом мочился, каплю за каплей выжимая из себя мутную, темную жидкость. От физических недугов Наполеон становился агрессивным, как туберкулезники Робеспьер, Марат, Руссо, Сен-Жюст, как горбуны Эзоп, Ричард III, Скарон.

– Ну что же, Констан, – сказал он своему слуге, – пойдем, надо слушаться этого чертового шарлатана.

Охарактеризованный таким образом, доктор Юван помог Наполеону встать, и вслед за Констаном они направились в дом, по старенькой лестнице без перил поднялись наверх. Там император обнаружил свою привычную мебель: два табурета, письменный стол с множеством свечей, кровать с шелковой зеленой ширмой. Констан помог ему снять сюртук. Принесли кресло, в которое Бонапарт тут же упал, бросив на пол шляпу. У него было круглое лицо отладкой, как слоновая кость, кожей и тонкими выразительными чертами, словно на скульптурах Микеланджело; редкие волосы были коротко подстрижены, небольшая прядь завивалась на лбу в виде запятой.

Усталым движением руки император отпустил прислугу. Он любил не людей, а власть. Любил артистически, самозабвенно, так, как музыкант любит свою скрипку. Отсюда – полное одиночество и подозрительность. Кто мог бы его понять? Быть может, царь. Александр ведь тоже окружил себя льстецами, негодяями, продажными тварями, которые так и потчуют его опасными советами. Всей этой своре помогают англичане и эмигранты: «Европа Наполеона трещит по швам», – орут они… И ведь они правы. Только что потерпел поражение под Саламанкой Мармон. Мой давний соперник из Швеции Бернадот из зависти ведет переговоры с русскими. На кого рассчитывать? На союзников? Хороши, союзнички! Пруссия ненавидит Наполеона. За недисциплинированность пришлось расстрелять половину испанского полка. Тридцать тысяч австрийских солдат вместо того, чтобы наводить порядок в провинциях, самовольно уклонились от боевых действий. Кстати, Россия и Австрия ведут тайные переговоры. Тоже мне союзники! Это же вчерашние враги, которые только и ждут момента, чтобы предать. Маршалы и те ворчали, что, расширяя свою территорию, Франция растворится в бунтующей, неуправляемой Европе. Теперь император верил только в судьбу. Там уже все написано. Он считал себя неуязвимым, но образ Карла XII неотступно преследовал его.

Каждый вечер он читал Вольтера, который во всех подробностях описывал катастрофический путь этого молодого шведского короля. Сто лет назад он потерял и армию, и трон по дороге на Москву. У него тоже были неудачные сражения. Его пушки и повозки тонули в таких же болотах. Его драгуны из передовых подразделений тоже подвергались внезапным атакам московского арьергарда. И его считали непобедимым, а закончил он тем, что его на носилках увезли в Константинополь. Повторится ли все это? Немыслимо. Эти совпадения, однако, серьезно тревожили Наполеона. Вот и теперь, когда он увидел, как капитан его армии сбросил в Москву-реку мужика с вилами, ему вспомнилась забавная история, приведенная Вольтером в конце первой части «Истории России»: старик, одетый во все белое, с двумя карабинами в руках угрожал Карлу XII. Шведы его тут же пристрелили. Где-то в болотах Мазовии крестьяне подняли восстание. Их всех поймали и заставили вешать друг друга. Однако затем король оставил это зрелище и стал преследовать войска Петра Великого. Войска отступали, заманивали шведов, оставляя после себя выжженную землю… Император заерзал в кресле и раздраженно крикнул:

– Констан!

Слуга, дежуривший у приоткрытой двери, тут же вскочил и, поправляя одежду, спросил:

– Сир?

– Констан, мальчик мой, что это за гнусный запах?

– Я сейчас разогрею уксус, сир.

– Невыносимо! Шинель!

Констан набросил ему на плечи слегка потертую шинель небесно-голубого цвета с золотистым воротником. Наполеон носил ее еще в Италии, а теперь надевал, когда шел на биваки. Тяжелым шагом, ступенька за ступенькой, он спустился вниз, внося беспокойство среди секретарей, офицеров и слуг, которые устроились на ночлег прямо на лестнице, предполагая, что ночь будет короткой и неспокойной. Во дворе Бонапарт увидел Бертье в окружении генералов. При появлении императора оживленная беседа прервалась.

– Пожар, сир, – сказал начальник главного штаба, показывая на зарево над городом.

– Где горит?

– На реке загорелись баржи и деревянные пристани. Кто-то поджег водочный склад, – пояснил адъютант, который только что прибыл из города.