Текст книги "Шел снег"

Автор книги: Патрик Рамбо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Среди офицеров капитан узнал высокого сухощавого генерала Эбле с костлявым лицом и седыми, развевающимися из-под треуголки волосами, которого знал как превосходного артиллериста по осаде Альмейды. Сейчас генерал командовал понтонерами, которые везли в обозе походные кузнечные горны, уголь, ящики с инструментом и заготовленными в Смоленске гвоздями. К сожалению, из-за нехватки лошадей ему пришлось сжечь лодки, без которых нельзя было навести понтонный мост.

Подул сильный ветер. Находясь на правом берегу реки, капитан злился, что ему досталась роль пассивного зрителя: человек по натуре активный, он хотел поспеть одновременно повсюду, чтобы внести свой вклад в общее дело.

Со стороны болот на высотках появились русские и принялись разбивать лагерь и разжигать костры. На противоположном берегу команда понтонеров вместе с присоединившимися к ним саперами и польскими солдатами, сбивали гвоздями сваи моста. Д’Эрбини слышал удары ручной бабы и звон пил. Студянка все больше напоминала огромный склад лесоматериалов. Понтонеры Эбле приступили к установке первой опоры моста; она погружалась в илистое дно под нетерпеливым взглядом Наполеона, с плеч которого сильный злой ветер так и норовил содрать меховой плащ.

Неугомонный капитан решил перебраться на ту сторону, чтобы передать штабным офицерам своего пленника. Переправа прошла в таких же опасных условиях и лишь с тремя драгунами в качестве гребцов. Ветер дул против течения, образуя водовороты; плот раскачивало, льдины без конца таранили его, веревки скрипели от напряжения. Под ударами льдин плот не раз опасно кренился, грозя перевернуться, и пленник воспользовался представившимся ему шансом: пока капитан боролся с напиравшими льдинами, а гребцы старались удержать плот на плаву, он подкатился к краю плота и скользнул в черную воду. Д’Эрбини попытался было удержать его единственной рукой, но не смог. Гребцы закричали:

– Бросьте его, а то он и вас утащит!

– Мерзавец!

– Держитесь, господин капитан!

Подхваченный течением плот со страшной силой врезался в левый берег. Не удержавшись на ногах, капитан упал и, ударившись о бревна, потерял сознание. Драгуны перенесли командира на снег, подальше от воды, и один из них стал похлопывать его по щекам, чтобы привести в чувство. Капитан очнулся, но то, как с ним обошлись, вызвало его недовольство:

– Это вы, Шантелув, надавали мне оплеух?

– Пришлось, господин капитан…

– Тогда что вы скажете по поводу дуэли?

К чести д’Эрбини, он тут же осознал всю неуместность своих претензий и, чтобы замять щекотливое положение, буркнул, вставая на ноги: «Ладно, забудем…»

Луна скрылась за облаками, и стало темно. Не различая в темноте дороги, капитан шел на звуки стройки. Чтобы не привлекать внимания русских к большому скоплению людей у Студянки, император запретил разводить костры. Понтонеры трудились при отблеске отдаленных бивачных костров противника и метр за метром продвигались вперед. Из-за подъема воды, вызванного оттепелью, они несколько раз уходили в сторону от брода. Довольно часто им приходилась по шею погружаться в воду, чтобы вогнать сваи в илистый грунт и укрепить их. Некоторые поднимались на плот с окровавленной спиной, пораненной острыми краями льдин, несущихся в студеной воде.

Чтобы сохранить тепло, Себастьян и другие служащие секретариата устроились на сиденьях и на полу повозки, тесно прижавшись друг к другу. Они спали урывками из-за шума реки, громких команд, ударов молотков и ручных баб. Не давали спать и спазмы в мышцах. Едва удалось задремать, как их разбудило необычное пение:

– Кукареку!

– Мы приехали? – спросил Полен, забыв, где он находится.

– Куда приехали? – переспросил писарь.

– Кукареку!

– Это петух?

– Похоже, что так, господин Полен.

– У его величества есть походный курятник?

– Да нет, мясо для него перевозится в кадках для солений. А соленый петух не поет.

– Кукареку!

Во дворе, хватаясь за бока, хохотали солдаты. Они окружили необыкновенного петуха – какого-то лакея в напудренном парике и зеленой ливрее украшенной золотыми галунами. Составив вместе пятки, он подпрыгивал и весьма натурально кукарекал. Себастьян поинтересовался, в чем смысл игры. Между приступами смеха ему ответил капрал:

– Бедняга вообразил себя петухом. Сошел с ума.

– Сейчас ощиплем ему перья, – добавил какой-то весельчак.

Себастьяну было совсем не смешно. За последнюю неделю ему уже приходилось наблюдать случаи помешательства, но все они проявлялись в менее комичной форме: в завываниях, бессвязной речи, проклятиях. Человек падал на снег, отказывался идти дальше и умирал от холода. Замученный подагрой, префект Боссе распорядился отвести больного в лазарет, а дворецким велел доставить его величеству сотню бутылок шамбертена. Возведение первого моста было завершено, и император хотел сам вручить вино из своего погреба продрогшим от холода строителям, которые уже перебирались к месту сооружения второго моста сотней метров выше по течению.

Кучера впрягай лошадей в повозки, а артиллеристы в пушки. На борисовской дороге показались беженцы. До них дошел слух, что военные строители сооружают мосты. Так как подход к мосту был перекрыт гренадерами, поток повозок, лошадей и оборванцев растекался по всей равнине. Новое препятствие вызвало крики негодования и протеста в толпе, словно спасение зависело лишь от переправы через Березину с ее многочисленными рукавами. Бертье, Мюрат, Ней старались собрать войска. Удино выстроил свои хорошо экипированные полки. Повозки императорского дома потянулись ко второму мосту, сваи которого уже выглядывали из воды.

Себастьяну захотелось размять ноги. Он вышел из коляски и подошел к новой стройке, где по-прежнему находился император. Тот стоял у края только что уложенного настила рядом с генералом Эбле, руководившим строительными работами. Привязанные к плотам, понтонеры прибивали вспомогательные балки и, как прошлой ночью, лезли в воду, чтобы поддержать вбиваемые в илистый грунт сваи, либо, проворные как акробаты, забирались под опоры и там споро грохотали молотками. Холодало. По реке, кружась и натыкаясь на бревна и на тела людей, нескончаемым потоком плыли льдины. Раздался крик понтонера: льдина придавила ею к свае. Запрокинув назад голову, он с открытым ртом скрылся под водой. Товарищи не бросились ему на помощь, ибо у них не было на это времени: мост, по которому пойдет артиллерия, должен быть готов до полуночи. Себастьян услышал, как император сказал:

– Эбле, возьмите в помощь вашим понтонерам моих саперов.

– Но они не знакомы с этой работой, сир.

– Вы им все объясните, надо торопиться.

– Это не так просто, а мост должен быть надежным, сир.

– Если бы вы сохранили лодки, нам было бы легче.

– Вы сами приказали мне сжечь их, сир.

– И как же мешает лед на реке!

– Будь у нас больше времени, мы соорудили бы эстакаду из бревен.

По правому берегу из дозора возвращались польские драгуны. Когда их командир, нахлестывая коня плеткой, проскакал по первому мосту, все сооружение зашаталось. Съехав на берег, офицер повернул к стройке, где находился император.

– Сир! Сир! Русские!

– Они направляются сюда?

– Они ушли!

– Они убрались в Борисов, – улыбаясь, сказал император, довольный, что своей хитростью обманул посредственных генералов противника.

– Теперь ты понимаешь, Шантелув, почему наши раны столь ужасны?

Д’Эрбини, сохранивший ружье своего недавнего пленника, держал на открытой ладони пули из его патронной сумки.

– Не пули, а голубиные яйца.

– А что вы будете делать, когда кончатся русские пули?

– Буду проламывать казакам головы этим ружьем!

– Или штатским, мой капитан. Посмотрите на этот бедлам!

Перед возведенным понтонерами мостом, по которому переправлялись полки Удино, гренадеры с трудом сдерживали толпу возбужденных людей. Их штыки уже давно никого не пугали. Беженцы толкались среди лошадей и повозок, их становилось все больше и они сбивались в плотную массу.

Еще не успели переправиться через реку тысячи солдат 2-го армейского корпуса, как были завершены работы на втором мосту. Повозки императорского дома, выстроившись вереницей, ждали команды трогаться. Артиллеристы тоже готовились к переправе. Здесь же собиралась гвардия, хотя часть ее осталась у первого моста; чтобы сдержать напор толпы. Под неодобрительный ропот людей землекопы из военных строителей копали широкую траншею. Капитан со своей бригадой пристроился вслед за старой гвардией. Коленкур давал указания возчикам:

– Чтобы не перегружать мост, вы должны ехать как можно медленнее и держать дистанцию.

– На это потребуется много времени.

– У нас впереди вечер и ночь.

На деревянный помост въехала коляска. Затаив дыхание, все прислушивались к стуку колес по настилу моста. Следом проехала карета, и тоже обошлось без неожиданностей. Тогда Коленкур решил пустить по обе стороны повозок гвардейских пехотинцев. Быстро стемнело, и пришлось зажечь факелы, из-за чего переправа через Березину стала напоминать похоронную процессию. Смирившись со своей участью, беспорядочная масса гражданских устраивалась в поле на ночлег вокруг подожженных повозок.

Осветив факелом окошко одной из колясок, капитан заметил своего слугу. Это успокоило его. Славный Полен… В конце концов, не так уж плохо все складывается: через несколько дней они будут отдыхать в Вильно, процветающем городе, где можно будет потратить деньги и повеселиться. Русская армия, которой опасался Бассано, отошла. Она должна были усилить соединение Кутузова.

Когда д’Эрбини ступил на мост, случилась неприятность: колесо катившейся впереди повозки провалилось в дыру между разошедшимися досками настила. Дежурившие на плотах понтонеры бросились укреплять помост, а кучер и пехотинцы приподняли повозку и высвободили застрявшее в бреши колесо.

Проявляя осторожность, солдаты вели запряженных лошадей под уздцы, это позволяло сдерживать животных и быть начеку в случае внезапной опасности. При въезде на мост повозки соблюдали дистанцию, однако к выезду они скучивались: на прихваченном морозом правом берегу колеса уже успели вспахать землю, и подъезжающие повозки вязли в грязи, загромождая выезд на лесную дорогу. Мост, перегруженный по этой причине, плохо выдерживал переправу. Всякий раз, когда надо было поправить покосившуюся стойку либо иную деталь моста, в работу включались понтонеры.

Д’Эрбини шел по мосту, стараясь не смотреть на черную воду, в которой теснились льдины. Время от времени ледяные глыбы таранили сваи, и от этого мост ощутимо подрагивал. Капитан уже преодолел половину пути, когда перед ним остановилась карета: пала одна из лошадей. Кучер и пассажиры обрезали постромки, которые удерживали лошадь, и столкнули животное в воду. Подняв фонтан брызг, оно ушло под воду.

Потрескивание моста становился все тревожнее. Капитан решил действовать самостоятельно: переходя от коляски к коляске, он советовал пассажирам для их же безопасности выйти из экипажей и идти пешком. Он уже собирался постучаться в окошко повозки секретарей, лошади которой опасно били копытом, как вдруг под нею проломился настил; лошади с храпом испуганно рванули в сторону, и повозка свалилась в реку. Десятки факелов осветили место драмы.

– Полен! – крикнул капитан.

Понтонеры направили свой плот к повозке, содрогавшейся под ударами плывущих льдин. Она лежала поперек реки, зацепившись колесами за одну из стоек моста, которая под напором льда и течения могла завалиться в любую минуту. Передав кому-то факел, д’Эрбини уцепился за край помоста, сполз с него и повис над водой. Его ноги стали на кузов лежащей на боку повозки. Каблуком сапога капитан выбил стекло дверцы, просунул внутрь руку и, отодвинув задвижку, распахнул дверцу. Из темного проема к нему сразу же потянулись руки. Гренадеры сбросили веревки, а понтонеры уже подгребали к полузатопленной повозке. Всех спасенных пассажиров подняли на мост. Но Полена среди них не было. Где Полен? И Рок? Д’Эрбини заглянул в салон экипажа, но он был пуст.

– Господин капитан!

Полен вместе с Роком стоял на краю моста. Их предупредили о возможной опасности, и они предпочли идти пешком позади коляски.

Себастьян, наклонившись вниз, попросил капитана.

– Господин д’Эрбини, взгляните, пожалуйста, не видно ли там коричневой кожаной сумки. В ней мои книги.

Капитан сделал вид, что ищет, но про себя подумал, что этот молодой Рок, хоть и сосед по Нормандии, но большой нахал.

Себастьян вместе с другими служащими императорского двора мерз у костра на опушке молодого леса, откуда просматривалась Березина. Армия продолжала медленно переправляться на западный берег. В свете бледного утра одна колонна следовала за другой. Мост для переправы артиллерии и обоза ломался много раз, и Себастьян, наблюдая, как мучились в ледяной воде понтонеры, про себя порадовался, что он секретарь, а не понтонер. Те безропотно лезли в реку, что-то подправляли, и движение возобновлялось. Солдаты сознавали, что от их работы зависело спасение армии.[12]12
  По свидетельствам очевидцев, все понтонеры генерала Эбле, наводившие мосты через Березину и работавшие в воде, позже умерли от переохлаждения. (Прим. ред.)


[Закрыть]

На подходе к мостам гренадеры с трудом сдерживали неспокойную массу людей, желавших перебраться на другой берег в те короткие промежутки времени, когда один батальон уже перешел мост, а другой был еще на подходе. Но армия имела приоритет и давала всем это почувствовать. Старшие офицеры заставляли толпу расступиться ударами палки, плоской стороны сабли, рукояти пистолета. Себастьяну показалось, что он увидел Даву верхом на лошади; того едва не затерло между двумя фургонами: маршал лично собирал своих грязных и изможденных солдат, рассеявшихся среди повозок, лошадей и негодующих беженцев.

Внимательно присматриваясь к растерянному люду, теснившемуся у реки, Себастьян надеялся увидеть Орнеллу. Что с ней? Жива ли? Внутренний голос подсказывал ему, что она где-то здесь, в этой сутолоке. Ему хотелось убедиться в этом. Себастьян направился в сторону хутора из трех домов, где император собирался провести ближайшую ночь.

Послышались сдавленные крики и призывы на помощь… На земле, лежа на животе, причитал вольтижер. Еще до рассвета его друзья, сбившись в темноте с пути, провалились в присыпанный снегом глубокий колодец, который вырыли крестьяне.

– Вы не можете сбросить им веревку?

– Все веревки пошли на строительство мостов.

– А пояс?

– Он короткий.

– Тогда ветки?

– Они ломаются.

– Ничего нельзя сделать…

– Да нет же, надо смотреть под ноги, чтобы не свалиться в одну из этих чертовых ям!

Укутавшись в толстые одеяла, у догорающего костра сидели уланы и дымили короткими трубками. Их лошади были привязаны к стволам сосен.

– Вы не могли бы одолжить мне одну из ваших лошадей? – спросил Себастьян.

– Куда вы собираетесь ехать?

– К мостам.

– А если мы ее больше не увидим?

– Одолжите в обмен на это…

Себастьян показал им бриллиант, который держал двумя пальцами. Кремлевские бриллианты – это все, что у него было. Уланы с сомнением поглаживали усы. Они колебались. В этой ледяной пустыне золото, серебро и драгоценные камни ничего не стоили. Как-то раз Себастьян видел, как одинокий беженец предлагал серебряный слиток в обмен на хлеб, но люди, не останавливаясь, проходили мимо – серебром сыт не будешь. Один из уланов в звании лейтенанта согласился. У него было две лошади, и он уступил Себастьяну крапчатую кобылу своего слуги.

Себастьян проскакал рысью отделявшие его от берега двести метров и осторожно въехал на мост. Сваи, на которые без конца наталкивались льдины, заметно накренились, а доски настила в некоторых местах совсем немного не доходили до воды. На левом берегу, запруженном повозками, масса беженцев была такой плотной, что не могла сдвинуться с места. Кареты и телеги цеплялись колесами; возницы, размахивая кнутами, орали; люди, сбившиеся в кучу, как стадо баранов, топтались на месте. Только сейчас до Себастьяна дошла вся тупость его поступка. Зачем он здесь? Он едва не сгорел при пожаре, избежал смерти от холода, голода, едва не утонул, спасся от казаков, и вот теперь по своей воле вернулся в толпу штатских, не всем из которых суждено переправиться через Березину. Он осматривался вокруг, надеясь заметить черноволосую голову, которую обязательно узнал бы.

Император вместе с молодой гвардией верхом проезжал по второму мосту, а пушки Удино катились вниз с холма, оставив позиции, с которых обстреливали болота.

– Если вы войдете в толпу, сударь, она проглотит вас и, кто знает, сможете ли вы целым вернуться оттуда?

Офицер, командовавший пикетом гренадеров, успел заметить кокарду на шляпе Себастьяна и пытался предостеречь его, но молодой человек не нуждался в подобных советах: он и сам понимал степень риска, но какая-то сила или злой дух гнали его туда.

– Я попробую, – сказал он.

– Воля ваша, сударь.

– Служба императора!

– Я уже понял.

Гренадеры пропустили Себастьяна, и тот въехал в беспорядочное скопище повозок, перекрывавших проход к мосту. Удрученные своим положением, беженцы готовились провести вторую ночь на заснеженном поле. Не обращая внимания на оскорбления отчаявшихся людей, Себастьян с трудом пробирался вперед, пристально вглядываясь с высоты лошади в толпу. Но все тщетно – Орнеллы среди них не было. Внезапно сердце у него радостно екнуло – рядом с каретой с факелом в руке стояла девушка, со спины похожая на актрису и фигурой, и цветом волос. Себастьян крикнул «Орнелла!», но девушка не услышала его – она поджигала карету. Понукая лошадь, он подобрался ближе, и в этот момент поджигательница обернулась. Увы! Себастьян ошибся, то была не актриса. Ему захотелось вернуться назад еще до того, как наступит ночь. Пошел снег. Снежинки медленно падали в огонь.

– Я не могу понять этих русских!

– Они сосредоточивают свои силы в Борисове, сир.

– Наконец-то! Они уже могли перекрыть нам дорогу! Неужели они слепые или идиоты? Что у нас осталось в Борисове? Дивизия!

– Возможно, они совершают маневр у нас в тылу…

Взрыв, от которого все задрожало, прервал фразу, почти сразу же где-то рядом прогремел еще один. Надев шапку, Наполеон вышел из избы и вместе с членами главного штаба направился к лесистому пригорку. Медленно кружил снег, и сквозь пелену мелких снежинок светились красные точки костров, усеявших всю равнину. Беженцы жгли все, что попадало под руку: по неосмотрительности или по незнанию они подорвали пороховые ящики. Из-за этой неосторожности кого-то разорвало в клочья, многих ранило осколками.

До императора доносился гул голосов обезумевших людей, превратившийся в единый крик отчаяния. Но со стороны леса уже доносились и другие звуки, более отдаленные, глухие и размеренные. Присланный маршалом Удино адъютант объяснил, что на правом берегу русская армия подвергла артобстрелу второй армейский корпус. Император приказал трубить сбор гвардии, вскочил на коня и в окружении особого эскадрона поскакал в сторону сражения. Звуки войны воодушевляли его, он предпочитал их неопределенности, ибо только на войне все было настоящим.

Конники Удино скакали между высоченными, ровными, как столбы, корабельными соснами. Русские гранаты срезали с них ветви, и те деревянным дождем сыпались на головы кирасиров. Перед самым прибытием императора в штабную палатку, маршал Удино получил тяжелое ранение в пах, и тиральеры на носилках из веток уносили его в тыл.

– Пусть Ней заменит его!

– Сир! Нашим кирасирам удалось расчленить Дунайскую армию на две части!

– Продолжайте атаковать! Атакуйте!

– Сир! Маршал Виктор подходит со стороны Борисова!

Передав батальоны под командование Нею, Наполеон вернулся на хутор. Здесь его уже ждал маршал Виктор, герцог де Белун, бывший революционный генерал. У него был разорван рукав, а мокрые от пота пряди волнистых волос прилипли ко лбу и вискам.

– Вы сражались?

– Против двух русских армий, между Борисовым и Студянкой. Мне удалось пробиться, и вот я здесь.

– Какой ценой?

– После нескольких часов обстрела картечью удалось спасти четыре тысячи человек, но…

– Что но, господин герцог?

– Генерал Партуно…

– Убит?

– Нет, сир. Он оставался в Борисове для отвлекающих действий и должен был присоединиться ко мне в Студянке, но на развилке ошибся дорогой.

– И этот кретин погубил дивизию?

– Нет, сир, он сдался.

– Подлец! Если у него не хватило мужества, надо было дать волю гренадерам. Барабанщики сыграли бы «к атаке», а какая-нибудь маркитантка крикнула бы «Спасайся, кто может!»

– Мои оставшиеся люди…

– Пусть поскорее переправляются через Березину.

– Они уже приступили к переправе, сир, несмотря на общий беспорядок.

– Пусть пошевеливаются! Русские преследуют вас по пятам и скоро появятся здесь. На рассвете они уже будут на холмах левого берега. Бертье! Прикажите Эбле поджечь мосты в семь утра[13]13
  По приказу генерала Эбле французский офицер Серюрье поджег мосты 29 ноября в 9.00 утра. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Коленкур! Распорядитесь разведать дорогу на Вильно.

– Уже сделано, сир.

– Проходима?

– Пока да, но это не совсем дорога, скорее гать среди болот с узкими мостиками через многочисленные речушки. Достаточно поджечь густые заросли утесника, растущего по обе стороны, и она будет закрыта для нас.

Посреди равнины, потеряв в давке своих товарищей, белые от снега и окоченевшие от холода, Орнелла и Фурнеро взобрались на крышу кареты, кучер которой яростно нахлестывал лошадей. Лошади трясли гривами, становились на дыбы, опрокидывали неосторожных беженцев и топтали их копытами. К рассвету снегопад прекратился, но с удвоенной силой подул резкий холодный ветер. С крыши кареты Орнелла и доктор увидели мосты. Незадолго до этого под тяжестью пушек в нескольких местах проломился настил левого моста. Перегруженные экипажи застревали в брешах, и их бесцеремонно сталкивали в реку. В студеной воде плыли тела людей и лошадей.

Наткнувшись на непроходимый барьер из повозок, брошенного багажа и трупов, беженцы бросились к другому мосту. Потеряв надежду перейти реку по мосту, самые отчаянные пытались перебраться на другой берег вплавь. Какая-то маркитантка в надежде нащупать брод то и дело с головой уходила под воду, но ухитрялась держать на вытянутых руках грудного ребенка. Иные, не думая о последствиях, прыгали с льдины на льдину, которые с плеском переворачивались под ними. Течение подхватывало упавших, и они с криками о помощи исчезали за поворотом реки.

Повозка с ранеными, которую на полном ходу вынесло на берег, наполовину увязла в трясине. У кареты, за которую уцепились Орнелла и Фурнеро, сломалась ось, и при падении она придавила пару не успевших увернуться солдат, отставших от своей части. Доктора отбросило в сторону, и он затылком ударился о колесо стоявшей рядом двуколки. По голове и шее Фурнеро потекла кровь. «Только держись! Только держись!» – как заклинание твердила себе Орнелла. Пальцы ее одеревенели от холода, и она скользнула вниз.

Подхваченная потоком людей, она потеряла доктора из виду. Напор толпы был настолько силен, что уносил ее все дальше и дальше от места падения. Люди ощущали свою полную беспомощность, ибо перестали быть личностями, способными на самостоятельные решения; они превратились в единый чудовищный организм – толпу, и были обречены двигаться с ней лишь в одном направлении – к мосту. И этот тысячеголовый монстр неудержимо катился с мощью неукротимой лавины, все сметающей на своем пути. Неуправляемая масса людей втаптывала в грязь обугленные останки сгоревших повозок, черные от крови и копоти оторванные конечности, изломанные колесами повозок тела погибших, потерянную амуницию: помятые каски, кирасы, солдатские ранцы, брошенные и уже никому не нужные трофеи…

У входа на злосчастный мост люди озверели окончательно: злые, как дьяволы, солдаты пустили в ход штыки и палаши, чтобы устранить всех, кто стоит у них на пути. Орнелла перестала чувствовать под ногами землю, она превратилась в частицу толпы и та увлекала ее с собой, независимо от ее воли. Неожиданно на забитом людьми мосту Орнелла заметила доктора Фурнеро. У нее на глазах доктор, не устояв на ногах под напором людской массы, покачнулся и свалился с моста, но в последний момент успел уцепиться за край настила. И почти сразу же доктор взвыл от боли, когда по его скрюченным пальцам проехало колесо тяжело груженой повозки.

Прибывшие последними кавалеристы маршала Виктора ударами хлыстов разгоняли несчастных беженцев; какая-то дама уцепилась за хвост лошади, и всадник, чтобы освободиться, саблей отсек его; женщина с пучком конских волос в руках упала под ноги толпы и тут же была втоптана в землю. На правом берегу в ожидании команды поджечь мосты перед жаровнями с раскаленными углями выстроились саперы.

На гребне холма появились казаки, и русские пушки открыли огонь. Одна за другой гранаты рвались среди охваченной ужасом беспомощной толпы. Прорываясь к мосту, разъяренные солдаты пускали в ход штыки и сабли, раненые с развевающимися на ветру пустыми рукавами шинелей неловко выбирались из санитарных фургонов.

Орнеллу трясло, как в лихорадке. С лицом, перекошенным от ужаса, глядя прямо перед собой безумно выкаченными глазами, она пробиралась через кучу трупов, и вдруг почувствовала, как кто-то схватил ее за ногу: человек, на которого она наступила, был еще жив и взывал о помощи. Не будь поток беглецов таким плотным, она бы бросилась назад, но толпа продолжала нести ее все дальше и дальше. Впереди среди повозок взорвалось ядро. Толпа отшатнулась в сторону, увлекая за собой зажатую, словно в тисках, задыхающуюся Орнеллу.

Мосты дрожали и проседали под тысячами ног. Когда солдаты на правом берегу подожгли их, тем, кто не успел переправиться, осталось только одно: либо сгореть, либо утонуть. Люди, находившиеся поблизости от моста, бросились в огонь, который уже охватил брошенный багаж, сломанные повозки и настил. Факелом вспыхнул высокий мужчина в белом плаще. Цепляясь за сваи, под мостом попытались перебраться на другой берег хорваты. Некоторые беженцы бросались в реку и успевали проплыть несколько метров, прежде чем исчезнуть в темных водах реки, других затирали льдины, и тогда приходил конец их мучениям. Вместе с сотней других беженцев Орнеллу вынесло на остовы разбитых повозок; задыхаясь, обессиленные люди падали на землю, не в силах продолжать борьбу. Перед глазами Орнеллы поплыли круги, и она потеряла сознание.

Девушка пришла в себя, когда почувствовала, что с нее стаскивают шубу, и увидела грабителя – азиата с тонкими длинными усами, в каракулевой шапке на голове. Казак бесцеремонно поднял ее на ноги, накрутив длинные черные волосы на кулак и рванув вверх. Другие казаки тоже раздевали пленников и укладывали теплую одежду на седла лошадей.