Текст книги "Вопрос и ответ"

Автор книги: Патрик Несс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

13
ПРЕДАТЕЛЬСТВО

[Тодд]

– Ядерное топливо, сэр, смешивают с сухой глиной до абразования пасты…

– Я знаю, как сделать фугас, полковник Паркер, – говорит мэр, осматривая разрушения. – А вот чего я не понимаю, так это как группе невооруженных женщин удалось подложитьего в магазин, охраняемый вашими солдатами?

Полковник Паркер с трудом проглатывает слюну – даже видно, как дергается его горло. Он не из Прентисстауна, стало быть, его подобрали где-то по пути. «Я заодно с теми, за кем сила», – говорил Иван. Но что делать, когда эта сила задает тебе вопросы, на которые ты не можешь ответить?

– Вероятно, то были не простые женщины, – выдавливает Паркер. – Ходят слухи о какой-то…

– Глянь сюда, ушлепок! – кричит мне Дейви. Он подъехал на своем Урагане – Желуде к поваленному дереву, неподалеку от которого мы стоим, через дорогу от взорванного магазина.

Здоровой рукой я дергаю поводья. Ангаррад легко переступает через обломки дерева, гипса, разбитое стекло и разбросанную повсюду еду – такое чувство, бутто магазин терпел-терпел и наконец чихнул. Мы подъезжаем к Дейви: тот показывает мне на светлые щепки, торчащие из ствола дерева.

– Смотри, какой был взрывище! Доски аж по деревьям раскидало, – говорит он. – Вот стервы.

– Они же поздно ночью взорвали, – говорю я, поправляя подвязанную руку. – Никто не пострадал.

– Стервы, – повторяет Дейви, качая головой.

– Севодня же сдайте свой запас лекарства, полковник, – слышим мы голос мэра. Он нарочно говорит громко, чтобы и остальные солдаты услышали про наказание. – На ваших людей это тоже распространяется. Право на личное пространство надо заслужить.

Мэр, не дослушав вялого бормотания полковника, поворачивается к мистеру Коллинзу и мистеру Моргану, что-то тихо им говорит, и они разъезжаются в разные стороны. Затем мэр направляется к нам, хмурый, как пощечина. Морпет тоже зловеще смотрит на наших лошадей. Сдавайся, читается в его Шуме. Сдавайся. Сдавайся. Ураган и Ангаррад опускают головы и пятятся.

Всетаки лошади – сумасшедшие твари.

– Давай я их найду, а, па? – предлагает Дейви. – Стерв, которые все это устроили?

– Следи за языком, – отвечает мэр. – У вас обоих есть работа.

Дейви косится на меня и приподнимает загипсованную левую ногу.

– Па? Ты, может, не заметил, что я еле хожу, а у ушлепка рука…

Он даже не успевает закончить, когда мимо меня проносится что-то странное: из головы мэра бутто вылетает пуля из Шума. Дейви морщится и ненароком дергает поводья, такшто Ураган под ним встает на дыбы и чуть не сбрасывает его на землю. Дейви долго приходит в себя, бессмысленно тараща глаза и отдуваюсь.

Это еще что такое?!

– По-твоему, севодня подходящий день для отдыха? – спрашивает мэр сына, обводя рукой руины вокруг нас.

Само здание местами еще дымится. Взорванное.

(я как могу пытаюсь скрыть эту мысль в своем Шуме…)

(но она бурлит почти у самой поверхности…)

(мысль о мосте, который мы однажды подорвали…)

Я оглядываюсь на мэра, который смотрит на меня так пристально, что я, не задумываясь, выпаливаю:

– Это не она! Честно, это не она!

Он все смотрит и смотрит.

– Я и не думал ее подозревать, Тодд.

Руку мою вчера подлатали довольно быстро: мэр оттащил меня в клинику рядом с главной площадью, где мужчины в белых халатах сделали мне два укола со сращивающим кости лекарством, боль от него была даже хуже, чем от самого перелома, но к тому времени мэр уже ушел, пообещав, что мы с Виолой непременно увидимся завтра вечером (то есть севодня), и я не успел задать ему миллион вопросов о том, почему они с Виолой на дружеской ноге, когда она успела стать лекарем… или как там это называется, и на какие похороны она ушла, и…

(и как мое сердце чуть не взорвалось, когда я ее увидел…)

(и как оно заболело снова, когда она ушла…)

Не успели мы и словом перемолвиться, а Виолы уже нет – ушла в свою жизнь, где больше нет меня, – а я остался один со сломанной рукой. Потом меня отвели в собор, дали болеутоляющее, и я свалился без чувств, еле успев добраться до своего матраса в колокольне.

Я не проснулся, когда мэр Леджер вернулся с работы со своим серым Шумом, полным жалоб о сборе мусора. Не проснулся я и к ужину: мэр слопал обе порции. Ночью я не услышал даже лязга запирающегося замка.

Зато меня разбудил оглушительный БУМ! сотрясший весь город.

И уже тогда, сидя в темноте и мучаясь тошнотой от болеутоляющих, даже не понимая, что значит этот БУМ! и откуда он взялся, уже тогда я понимал, что все снова поменялось, и мир – не тот, что раньше. Опять.

Ну и конечно, на рассвете мы с мэром и несколькими его людьми поехали осматривать место взрыва. Я гляжу на него, сидящего верхом на Морпете. За спиной у него светит утреннее сонце, и мы стоим в его тени.

– Наша встреча с Виолой не отменяется? – спрашиваю я.

Наступает долгий миг: мэр целую вечность смотрит на меня.

– Господин президент! – окликает его полковник Паркер, пока его солдаты снимают доски, прибитые взрывом к стволам деревьев.

На стволе что-то написано.

Хоть я и не умею…

Короче, я много чего не умею, но уж эту букву в состоянии прочитать.

Синей краской на стволе выведена единственная буква.

«О».Просто «О».

– Как он мог отправить нас к спэклам на следующий же день после бунта? – ворчит Дейви по дороге к монастырю.

Если честно, мне тоже до сих пор не верится. Дейви еле ходит, да и я мало на что гожусь – хотя лекарство для сращивания костей действует, мне бы лучше дать руке пару дней отдыха. Она уже сгибается, но армию спэклов такой рукой точно не раскидаешь.

– Ты ему не сказал, что я спас тебе жизнь? – одновременно злобно и застенчиво спрашивает Дейви.

– А ты разве не сказал?

Дейви кривит губы, отчего его жиденькие усики кажутся еще жиже.

– Он мне не верит, когда я такое говорю.

Я вздыхаю:

– Да сказал я! Он бы все равно в Шуме увидел.

Дальше мы едем молча, но потом Дейви всетаки спрашивает:

– А он что?

Я медлю с ответом.

– Сказал, ты молодец.

– Больше ничего?

– Ну, что мне повезло.

Дейви прикусывает губу:

– И все?

– И все.

– Понятно.

Больше он ничего не говорит и пускает Урагана чуть быстрее.

Хотя ночью взорвалось всего одно здание, утром весь город выглядит как-то иначе. Патрулей сразу стало гораздо больше, и солдаты не маршируют, а почти бегают по улицам. На крышах тоже тут и там стоят солдаты с винтовками наготове: смотрят, смотрят, смотрят.

Обычные мирные жители, которых на улицах почти нет, торопливо бегут по своим делам, стараясь не попадаться на глаза.

Женщин этим утром я не вижу вапще. Ни одной.

(ее тоже нет)

(почему она дружит с мэром?)

(она его обманывает?)

(он ей верит?)

(она имеет какое-то отношение к взрыву?)

– Кто имеет отношение? – спрашивает Дейви.

– Заткнись.

– А ты попробуй меня заткнуть! – огрызается он, но как-то без души, явно думая о чем-то другом.

Мы проезжаем мимо группы солдат, ведущих по улице связанного и избитого человека. Я прижимаю сломанную руку поближе к груди. Когда мы приближаемся к холму с железной башней на вершине и сворачиваем к монастырю, сонце уже стоит высоко в небе.

Дальше тянуть время не получится.

– Что случилось, когда я уехал? – спрашиваю я.

– Мы им устроили, – отвечает Дейви с досадой – у него опять разболелась нога, чувствуется по Шуму. – Всыпали по первое число.

На гриву Ангаррад падает какая-то соринка. Я смахиваю ее, но точно такая же приземляется на мою руку. Я поднимаю голову.

– Это еще что? – спрашивает Дейви.

Идет снег.

Я видел снег всего раз в жизни и был тогда так мал, что и не думал, какая эта редкость и как не скоро я увижу его снова.

Белые хлопья летят сквозь ветви деревьев на дорогу, тая на нашей одежде и волосах. Они падают бесшумно, и все вокруг отчего-то тоже затихает, словно хочет рассказать тебе тайну – ужасную, ужасную тайну.

Но на небе вовсю светит сонце.

И это не снег.

– Пепел, – говорит Дейви, когда одна снежинка приземляется ему на губы. – Жгут трупы.

Жгут трупы. Солдаты все еще стоят на стенах с винтовками наготове, заставляя живых спэклов складывать в кучу тела мертвых. Куча эта уже огромная, выше любого живого спэкла, но на нее продолжают бросать новые трупы. Живые ходят с опущенной головой и стиснутыми губами.

У меня на глазах на вершину забрасывают очередное тело, но оно скатывается по склону, пролетает через огонь и падает в грязь лицом вверх, такшто я вижу на груди пулевые отверстия с запекшейся кровью…

(мертвоглазый спэкл в лагере тоже лежал лицом вверх…)

(спэкл с ножом в груди…)

Я с трудом глотаю воздух и отворачиваюсь.

Если не считать цоканья, живые спэклы все еще безмолвны. Никаких скорбных криков – вапще ничего, хотя им приходится сжигать трупы своих собратьев.

Им бутто вырезали языки.

У входа нас поджидает Иван с винтовкой в руке. Этим утром лицо у него уже не такое довольное.

– Вам приказано закончить работу, – говорит он, пиная в нашу сторону мешок с железными лентами и инструментами. – Впрочем, ее стало меньше.

– Скольких мы уложили? – с улыбкой спрашивает Дейви.

Иван с досадой пожимает плечами:

– Триста… триста пятьдесят… точно не скажешь.

У меня в животе все вздрагивает и переворачивается, но Дейви только лыбится еще шире.

– Это тебе. – Иван протягивает мне винтовку.

– Вы даете ему оружие?! – Шум Дейви тотчас вскидывается.

– Приказ президента, – отрезает Иван, все еще протягивая мне винтовку. – Вечером будешь сдавать ее ночной страже. Она только для защиты от спэклов. – Он хмуро глядит на меня: – Еще президент велел передать, что он знает: ты его не подведешь.

Я молча пялюсь на винтовку.

– Одуреть! – выдыхает Дейви и трясет головой.

Винтовкой я пользоваться умею. Бен и Киллиан меня научили, чтобы я ненароком не снес себе башку на охоте. Еще они втолковали мне, что пользоваться ей можно только в случае крайней необходимости.

Значит, не подведу.

Я поднимаю голову. Большинство спэклов сгрудились на дальних участках, как можно дальше от входа. Остальные подтаскивают к огню переломанные и расстрелянные тела своих.

Но те, что видят меня, не сводят с меня глаз.

Они видят, как я смотрю на винтовку.

И я не слышу ни единой их мысли.

Так откуда мне знать, что они задумали?

Я беру винтовку.

Это ничего не значит. Я не буду ей пользоваться. Просто возьму.

Иван разворачивается и уходит к воротам. Вот тут-то я замечаю.

Тихий гул, еле-еле слышный, но все же ощутимый. И он становится все громче.

Теперь ясно, с чего он такой пришибленный.

Мэр забрал лекарство и у него.

Остаток утра мы загружаем кормушки, поилки и засыпаем известью выгребные ямы – я однорукий, Дейви одноногий. Но мы бы все равно управились быстрее, если б не тянули время: как Дейви ни храбрится, я вижу, что ему тоже не очень охота клеймить спэклов. Пусть мы оба теперь вооружены, но прикасаться к врагу, который чуть тебя не убил… вопщем, к этому надо морально подготовиться.

Утро плавно переходит в день. Впервые, вместо того чтобы сожрать оба наших обеда, Дейви бросает сэндвич и мне – от неожиданности я его не ловлю.

Мы жуем и наблюдаем за тысячей с небольшим спэклов, которые наблюдают за нами, и за горой трупов, которая продолжает расти. Спэклы толпятся по краям участков и вдоль монастырских стен, держась как можно дальше от нас и от горящей кучи.

– Трупы спэклов надо сбрасывать в болото, – говорю я, держа сэндвич одной обессилевшей рукой. – Для этого болота и нужны. В воде спэклы…

– Огонь им тоже не повредит, – перебивает меня Дейви, опираясь на мешок с инструментами для клеймления.

– Да, но…

– Никаких «но», ушлепок! – Он хмурится. – Какая тебе вапще разница? Чего ты о них печешься? Твоя святая доброта не помешала им разможжить тебе руку!

Он прав, но я молчу, продолжая наблюдать за спэклами и чувствуя висящую за спиной винтовку.

Я мог бы это сделать. Мог бы застрелить Дейви и сбежать отсюдова.

– Да тебя пришьют раньше, чем ты доберешься до ворот, – бурчит Дейви, глядя на свой сэндвич. – И твою драгоценную девку тоже.

Я молча доедаю обед. Весь корм мы выложили, поилки залили, выгребные ямы засыпали. Осталось одно-единственное дело.

Дейви открывает мешок с инструментами:

– Ну, на ком мы остановились?

– На 0038-м, – отвечаю я, не сводя глаз со спэклов.

Он проверяет оставшиеся железные ленты и дивится моей памяти:

– Как ты это запомнил?

– Просто запомнил – и все.

Теперь все спэклы глазеют на нас. Лица у них пустые, впалые, раскрашенные синяками. Они знают, что мы делаем. Знают, что их ждет. Знают, что в мешке, и знают, что сопротивляться нам нельзя, иначе – смерть.

Потомушто за спиной у меня висит винтовка.

(и что же тут значит «не подвести»?)

– Дейви, – начинаю говорить я, но больше не успеваю вымолвить ни слова, потомушто…

БУМ!!!

Где-то далеко, такшто и звука-то почти нет. Кажется, что это грохочет вдали буря, которая скоро доберется до твоего дома и снесет его ко всем чертям.

Мы поворачиваем головы, хотя над стенами и верхушками деревьев еще не может быть ничего видно, дым так быстро не поднимется.

Его и нет.

– Вот стервы! – шепчет Дейви.

Но я думаю…

(это она?)

(это она?!)

(что она творит?!)

14
ВТОРАЯ БОМБА

[Виола]

Солдаты ждут до середины дня и только потом забирают нас с Коринн. Ее приходится почти силком отрывать от оставшихся больных, а потом нас отводят в собор под конвоем из восьми человек. Солдаты на нас даже не смотрят, а тот, что марширует рядом со мной, совсем юный – не старше Тодда, и на шее у него огромный красный прыщ, от которого я почему-то не могу оторвать глаз.

И тут Коринн охает. Нас ведут мимо взорванного магазина: фасад полностью обрушился, – и солдаты оцепили руины. Наш конвой сбавляет шаг, чтобы получше рассмотреть.

Тогда-то все и случается.

БУМ!!!

Звук этот столь огромен, что воздух становится твердым, как кулак, как волна кирпичей, а мир будто бы вылетает у меня из-под ног, и я лечу куда-то в сторону, невесомая, как чернота над головой.

Наступает тишина и пустота – я ничего не помню об этих минутах, – а потом я открываю глаза и понимаю, что лежу на земле, вокруг меня вьются парящие ленты дыма, а кое-где в небо взметается пламя. Зрелище почти мирное, почти красивое, но в какой-то момент я понимаю, что ничего не слышу – только пронзительный звон, заглушающий все остальные звуки. Вокруг, шатаясь, встают люди, рты у них открываются в крике, я медленно сажусь, но мир по-прежнему погружен в звенящую тишину, а рядом со мной тот юный солдатик с прыщом на шее, он лежит на земле, весь покрытый щепками. Видимо, он прикрыл меня собой, потому что я почти невредима, а он не двигается.

Не двигается.

Ко мне начинает возвращаться слух, и я слышу крики.

– Эта история не должна была повториться, – говорит мэр, задумчиво глядя на луч света, падающий из витражного окна.

– Я ничего не знала про бомбы, – в который раз твержу я, руки у меня до сих пор трясутся, а в ушах так громко звенит, что я почти его не слышу. – Ни про первую, ни про вторую.

– Верю, – кивает мэр. – Тебя и саму чуть не убило.

– Солдат принял на себя почти весь удар, – выдавливаю я, запинаясь. Перед глазами – его распростертое на земле тело, кровь, торчащие отовсюду щепки…

– Она снова тебя усыпила, не так ли? – спрашивает он, продолжая смотреть в витражное окно, словно там кроются все ответы. – Усыпила и бросила одну.

Удар.

Она в самом деле меня бросила.

И подложила в магазин бомбу, которая убила юного солдата.

– Да, – наконец отвечаю я. – Она ушла. Все ушли.

– Не все. – Он ходит за моей спиной – лишь голос посреди зала, громкий и ясный, чтобы я могла расслышать его сквозь звон в ушах. – В этом городе, пять лечебных домов. Один полностью укомплектован, в трех частично не хватает целительниц и учениц. Лишь работники твоего дома без остатка покинули посты.

– Коринн осталась, – шепчу я и вдруг начинаю ее защищать: – Она сразу же начала лечить пострадавших от второго взрыва солдат! Ни секунды не медлила! Перевязывала раны, прочищала дыхательные пути и…

– Я приму это к сведению, – перебивает меня мэр, хотя я говорю чистую правду.

Коринн в самом деле подозвала меня и попросила помочь, и мы делали все, что было в наших силах, пока другие солдаты не схватили нас и не утащили прочь. Идиоты! Коринн сопротивлялась, но они ударили ее по лицу, и тогда она затихла.

– Прошу вас, не трогайте ее, – твержу я. – Она тут ни при чем. Она не принимала никаких решений, только пыталась помочь…

– Я и не собирался ее трогать! – вдруг орет мэр. Я отшатываюсь. – Хватит зажиматься! Ни одна женщина в городе не пострадает, пока я президент! Неужели это так трудно понять?

Я вспоминаю солдат, которые били Коринн. И Мэдди, оседающую на землю.

– Пожалуйста, не трогайте ее, – шепчу я снова.

Он вздыхает и понижает голос:

– Нам от Коринн нужны только ответы. Те же ответы, что от тебя.

– Я не знаю, где они, – говорю я. – Она мне не сказала! Она вообще ничего об этом не говорила!

Тут я осекаюсь, и мэр это замечает. Ведь кое-что она говорила, так?

Она рассказала мне историю про…

– Ты что-то вспомнила, Виола? Поделишься? – спрашивает мэр, вплотную подходя ко мне с заинтересованным лицом.

– Нет, – быстро выпаливаю я, – нет, только…

– Просто что? – Его взгляд порхает по моему лицу, пытаясь прочесть мои мысли, хотя Шума у меня нет и быть не может. В какой-то миг я понимаю, насколько его это бесит.

– Я только припомнила, что первые годы после перелета она провела где-то на холмах, – вру я, сглатывая ком в горле. – К западу от города, за водопадом. Я тогда не придала значения этому разговору.

Мэр все еще пристально смотрит мне в глаза – долго-долго, – прежде чем снова начать расхаживать по залу.

– Самое важное тут вот что, – говорит он. – Взорвалась ли вторая бомба по ошибке? Может, она была лишь частью первой и детонировала позже по чистой случайности? – Он снова подходит вплотную ко мне. – Или все-таки нарочно? Чтобы пострадали мои люди, которые непременно должны были работать на месте взрыва? Чтобы отнять как можно больше жизней?

– Нет. – Я трясу головой. – Она не могла так поступить. Она целительница. Она не убила бы…

– На войне все средства хороши, – говорит мэр. – Потому это и война.

– Нет, – твержу я. – Нет, она не могла…

– Я знаю, что ты в это не веришь. – Мэр снова отворачивается и отходит. – Поэтому тебя и бросили.

Он подходит к маленькому столику рядом с его креслом и берет с него листок бумаги. Показывает мне.

На нем написана синяя буква «О».

– Что это такое, Виола?

Я пытаюсь сделать непроницаемое лицо.

– Первый раз вижу. – Я громко сглатываю и осыпаю себя проклятиями. – А что это?

Мэр сверлит меня взглядом, затем кладет листок обратно:

– Она с тобой свяжется. – Он разглядывает мое лицо. Я из последних сил скрываю чувства. – Да, – кивает он словно бы самому себе, – непременно свяжется, и, когда это произойдет, передай ей от меня несколько слов, пожалуйста.

– Я не…

– Скажи ей, что в наших силах немедленно остановить кровопролитие. Мы положим этому конец раз и навсегда, на Новом свете воцарится мир, и люди перестанут умирать. Передай ей это, Виола.

Он так пристально на меня смотрит, что я выдавливаю:

– Хорошо.

Он не моргает, его глаза как черные ямы, от которых невозможно оторваться.

– Но скажи ей и вот что: если она хочет войны, она ее получит.

– Прошу…

– Это все. – Он жестом велит мне встать и идти. – Возвращайся в свой лечебный дом и займись пациентами, если можешь.

– Но…

Он открывает дверь.

– Казнь сегодня не состоится, – говорит он. – В свете недавних террористических актов исполнение некоторых приказов придется приостановить.

–  Террористических?..

– И, увы, я буду слишком занят устранением бардака, который учинила твоя госпожа, чтобы провести сегодня обещанный ужин.

Я открываю рот, но не могу проронить ни звука.

Мэр закрывает дверь.

Голова у меня кружится, когда я, шатаясь, бреду по дороге. Тодд где-то там, и я могу думать лишь об одном: сегодня мы не увидимся, я опять не смогу с ним объясниться, не смогу ничего ему рассказать.

Все из-за нее.

Да, да! Ужасно так говорить, но это она во всем виновата! Даже если она действовала из лучших побуждений, это ее вина. Из-за нее я не увижу Тодда. Из-за нее грядет война. Из-за нее…

Я снова подхожу к руинам на месте взрыва.

На дороге лежит четыре трупа, из-под белых простыней выползают лужицы крови. Ближе всего ко мне, за кордоном из солдат, валяется простыня, укрывающая юного солдата – моего случайного спасителя.

Я даже не знала, как его зовут.

И вдруг он умер.

Если бы она немножко подождала, если бы увидела, чего добивается мэр…

Но тут я вспоминаю ее слова: «Политика умиротворения, дитя мое. Скользкая дорожка, имей в виду».

Но эти трупы…

И смерть Мэдди…

Юноша, который меня спас…

И избитая Коринн, которой не дали лечить…

(ох, Тодд, где же ты?)

(что мне делать? как поступить правильно?)

– А ну, пошла! – рявкает на меня солдат.

От неожиданности я подскакиваю. Я торопливо шагаю дальше, а потом перехожу на бег.

Тяжело дыша, я влетаю в опустевший лечебный дом и хлопаю дверью. На дороге стало еще больше солдат и патрулей, чем раньше. На крышах стояли мужчины с винтовками, они внимательно за мной наблюдали, а один грубо свистнул, когда я пробегала мимо.

Теперь к радиобашне точно не пробраться.

Пытаясь отдышаться, я постепенно сознаю, что в этом доме я теперь единственная, кто хоть как-то может помочь больным. Многие более-менее здоровые пациентки последовали за госпожой Койл, и как знать… может, именно они подложили те бомбы. Но в доме осталось больше двадцати больных, и каждый день поступают новые.

А целительница из меня… словом, хуже в Нью-Прентисстауне еще не бывало, это точно.

– На помощь! – шепчу я.

– Куда все подевались? – с порога спрашивает меня миссис Фокс. – Никто меня не кормит, лекарств не выдают…

– Простите, – выпаливаю я, хватая ее судно. – Накормлю вас, как только смогу.

– Силы небесные! – восклицает она, таращась на мою спину. Я выкручиваю шею и вижу на спинке халата огромное красное пятно – кровь того солдатика.

– Ты цела? – спрашивает миссис Фокс.

Я снова смотрю на кровь, но отвечаю лишь:

– Сейчас принесу вам поесть.

Остаток дня проходит как в тумане. Санитарки и повара тоже ушли, и я из последних сил пытаюсь приготовить на всех еду, а потом разнести ее по палатам и узнать, какие лекарства кто принимает. Хотя всем очень хочется знать, что происходит, они видят, как я кручусь, и стараются мне помогать.

Наступает ночь. Я выбегаю из-за угла с полным подносом грязной посуды и вдруг вижу Коринн. Она стоит у входа, одной рукой держась за стену.

Я бросаю поднос и кидаюсь к ней, но она предостерегающе поднимает руку. И морщится.

Под глазами у нее синяки.

И держится она так прямо, словно все ее тело болит, очень болит.

– Ах, Коринн!

– Просто… – едва выговаривает она, – просто доведи меня до комнаты.

Я беру ее за руку, и она вжимает что-то в мою ладонь, тотчас поднося к губам палец, чтобы я не вздумала задавать вопросы.

– Там… девочка, – шепчет Коринн, – в кустах спрятали, прямо возле дороги. – Она яростно качает головой. – Совсем маленькая!

Я не смотрю, что она мне дала, пока не довожу ее до комнаты и не убегаю за перевязочными материалами. Только на складе, оставшись одна, я открываю ладонь.

Это записка, сложенная вчетверо и с буквой «О» на обороте. Внутри всего несколько строк:

«Дитя мое, пора сделать выбор».

А следом – вопрос:

«Мы можем на тебя рассчитывать?»

Я поднимаю глаза.

Глотаю ком в горле.

«Мы можем на тебя рассчитывать?»

Я складываю записку, прячу ее в карман, хватаю бинты с компрессами и спешу обратно к Коринн.

Избитой людьми мэра.

Но ее бы не избили, если б ей не пришлось отвечать за поступки госпожи Койл.

С другой стороны, мэр обещал, что ее не тронут, – и не сдержал обещания.

«Мы можем на тебя рассчитывать?»

Внизу стоит подпись, но это не имя.

Это слово: «Ответ».

«Ответ»с ярко-синей «О» в начале.