Текст книги "Вопрос и ответ"
Автор книги: Патрик Несс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЛЕЧЕБНЫЙ ДОМ. ВЧЕРА
5
ВИОЛА ПРИХОДИТ В СЕБЯ
[Виола]
Успокойся, дитя.
Голос…
Голос из света.
Я открываю глаза и часто-часто моргаю. Все вокруг такое ослепительно-белоснежное, что цвет почти переходит в звук. Из него доносится тихий голос, в голове у меня вязкая каша, бок болит, и вокруг слишком светло, слишком…
Погодите…
Стоп-стоп…
Он нес меня по холму…
Ведь это было только сейчас, мы спустились в Хейвен сразу после того как…
– Тодд? – хриплю я. В горло словно набили мокрой ваты, но я гоню это слово наружу, в яркий ослепительный свет: – ТОДД?!
– Я сказала: успокойся. Сейчас же.
Мне незнаком этот голос, женский голос…
Женский.
– Кто вы? – спрашиваю я, пытаясь встать, щупая руками вокруг себя, чувствуя свежесть и прохладу…
…постели?
Во мне поднимается паника.
– Где он?! – кричу я. – ТОДД!
– Я не знаю никакого Тодда, дитя мое, – говорит голос. Из яркого света постепенно начинают проступать контуры и силуэты. – Зато я знаю, что ты сейчас не в том состоянии, чтобы о чем-либо расспрашивать.
– В тебя стреляли? – поясняет второй голос, моложе первого, справа от меня.
– Закрой рот. Мадлен Пул, – говорит первая женщина.
– Слушаюсь, госпожа Койл…
Я продолжаю моргать, и наконец картинка перед глазами начинает проясняться: я лежу на узкой белой койке в узкой белой комнате. На мне тонкая белая рубаха с завязками на спине. Прямо передо мной стоит высокая пухлая женщина в белом халате с вышивкой; протянутая синяя рука. У женщины тонкие губы и серьезное выражение лица. Госпожа Койл. За ней, в дверях, стоит девушка чуть постарше меня, в руках у которой тазик с горячей водой.
– Меня зовут Мэдди, – говорит она, тайком посылая мне улыбку.
– Вон, – даже не оборачиваясь, приказывает госпожа Койл.
Мэдди переглядывается со мной и напоследок снова улыбается.
– Где я? – спрашиваю я строгую госпожу, все еще задыхаясь.
– Ты имеешь в виду здание? Или город? – Она не сводит с меня взгляда. – А может, планету?
– Пожалуйста, – выдавливаю я, и мои глаза вдруг наполняются слезами, я страшно злюсь на себя, но продолжаю говорить: – Со мной был мальчик…
Она вздыхает и на секунду отводит глаза, а потом поджимает губы и садится в кресло рядом с моей койкой. Лицо у нее строгое, а волосы убраны в такие тугие косы, что по ним впору лазать. Тело крепкое, большое – с ней шутки явно плохи.
– Прости, – почти с нежностью говорит госпожа Койл. Но только почти. – Я ничего не знаю о мальчике. – Она хмурится. – Боюсь, я вообще мало что знаю – тебя просто принесли в наш лечебный дом вчера утром. Ты была при смерти, и я не знала, сможем ли мы тебя выходить, хотя нам недвусмысленно намекнули, что от твоего выживания напрямую зависит наше.
Она умолкает и смотрит на мою реакцию.
А я понятия не имею, как реагировать.
Где он? Что с ним сделали?
Я отворачиваюсь и пытаюсь думать, но меня так крепко перетянули бинтами, что и сесть-то не получается.
Госпожа Койл проводит пальцами по лбу.
– Теперь ты очнулась, – говорит она, – но вряд ли станешь благодарить нас за мир, в который мы тебя вернули.
Она рассказывает мне, как на волне слухов об армии – огромной и сокрушительной армии, которой ничего не стоит смести их город с лица земли, да что там город – спалить целый мир, – в Хейвен прискакал мэр Прентисстауна. Мэр Леджер решил сдаться и обругал всех, кто призывал дать врагу бой. Жители Хейвена почти единодушно согласились вручить город Прентиссу на блюдечке с голубой каемочкой.
– А потом лечебные дома, – сказала госпожа Койл с неподдельной яростью в голосе, – вдруг превратились в женские тюрьмы!
– Выходит, вы доктор? – спрашиваю я, но в груди у меня все обрывается, меня словно придавливает сверху огромным валуном: мы проиграли, наше бегство от армии оказалось совершенно бессмысленным.
Губы госпожи Койл растягиваются в едва заметной улыбке – затаенной, как будто я о чем-то проболталась, но беззлобной. Я замечаю, что уже почти не боюсь ее, куда меньше боюсь за себя, но гораздо сильней боюсь за него.
– Нет, дитя мое, – говорит она, склонив голову набок. – А ведь ты должна знать, что в этом мире нет докторов женского пола. Я – целительница.
– Разве это не одно и то же?
Она снова проводит рукой по лбу:
– И впрямь. – Она кладет руки на колени и смотрит на них. – Хоть мы тут и взаперти сидим, кое-какие слухи до нас доходят. Слухи о разделении мужчин и женщин, об армии, которая явится сюда со дня на день, о резне, которую устроят солдаты, как бы мирно мы ни сдались… – Она переводит на меня решительный взгляд: – И вдруг появляешься ты, дитя мое.
Я отвожу глаза:
– И что? Я самая обычная девочка.
– Неужели? – Она явно мне не верит. – Девочка, ради прибытия которой очистили весь город? Девочка, чью жизнь мне приказали спасти ценой собственной? Девочка, – она подается вперед, чтобы лучше донести мысль, – прилетевшая из бескрайней черноты?
Я на миг затаиваю дыхание: надеюсь, госпожа Койл этого не заметила.
– Откуда вы все это взяли?
Она снова улыбается – по-прежнему беззлобно:
– Я целительница. Первым делом я всегда вижу кожу, а кожа способна рассказать о человеке очень многое – откуда он, кто он, чем питается. У тебя, дитя, вид потрепанный, но сама кожа мягкая и белая – на планете фермеров такой не встретишь. – Я все еще прячу от нее глаза. – Ну, и потом есть слухи – куда без них! Беженцы поговаривают, что на нашу планету скоро высадятся новые переселенцы. Тысячи людей!
– Прошу вас, – тихо говорю я, и глаза мои вновь наполняются слезами, как бы я ни пыталась взять себя в руки.
– К тому же ни одна здешняя девочка не назовет женщину доктором, – добавляет госпожа Койл.
Я проглатываю слезы. Закрываю рот ладонью. Где он? Плевать я хотела на все это, главное – где он?!
– Я знаю, что тебе страшно, – говорит госпожа Койл, – но мы все здесь объятыстрахом, ничего не поделаешь. – Она кладет шершавую руку на мою ладонь. – А вот ты, вероятно, сможешь помочь нам.
Я опять проглатываю слезы, но молчу.
Только один человек на этом свете заслуживает моего доверия.
И его здесь нет.
Госпожа Койл снова откидывается в кресле.
– Все-таки мы спасли тебе жизнь, дитя, – говорит она. – Даже такое маленькое знание может принести большое утешение.
Я глубоко дышу и оглядываюсь по сторонам: из окна струится солнечный свет, а снаружи виднеются деревья и река, река – та самая, вдоль которой мы бежали навстречу надежде. Кажется, что в такой погожий день вообще не может происходить ничего плохого: за углами не таятся враги, и никакой армии нет на свете.
Но армия есть, и она близко.
Близко.
Для госпожи Койл они такие же враги, как для меня… В груди больно тянет.
Но я набираю побольше воздуха…
И начинаю говорить:
– Меня зовут Виола Ид.
– Так значит, к нам летят новые переселенцы? – с улыбкой спрашивает Мэдди.
Я лежу на боку, а она разматывает длинный бинт, которым меня перевязали. Внутри все в крови, а кожа пыльная и какого-то ржавого цвета. В животе у меня маленькая дырочка, зашитая тонкой ниткой.
– Почему мне не больно? – спрашиваю я.
– Повязка с настоем корня Джефферса, – отвечает Мэдди. – Это природный опиат. Боли ты чувствовать не будешь, но и в туалет сама ходить не сможешь около месяца. А примерно через пять минут крепко уснешь.
Я осторожно, очень осторожно щупаю кожу вокруг раны. На спине с другой стороны точно такое же отверстие.
– Почему я не умерла?
– А хотела бы? – Мэдди снова улыбается, но потом улыбка сменяется самым хмурым выражением лица, какое мне приходилось видеть. – Напрасно я шучу. Госпожа Койл всегда говорит, что я никогда не стану настоящей целительницей, если и дальше буду такой несерьезной. – Она окунает тряпочку в таз с горячей водой и начинает протирать мои раны. – Ты не умерла только потому, что госпожа Койл – самая лучшая целительница в Хейвене, лучше всех так называемых докторов. Даже злодеи это знают. Почему, думаешь, тебя принесли сюда, а не в клинику?
На ней такой же белый халат, как на госпоже Койл, а на голове белая шапочка с вышитой синим рукой – Мэдди сказала, что так одеваются все ученики. Она почти моя ровесница, может, на пару лет старше, как бы на этой планете ни измеряли возраст, но руки у нее уверенные и нежные одновременно.
– Расскажи, – говорит она с напускной беззаботностью, – эти злодеи и впрямь так уж злы?
Дверь открывается. На пороге возникает невысокая девушка в такой же ученической шапочке, примерно одного возраста с Мэдди, но кожа у нее темно-коричневая, а сама она мрачнее тучи.
– Госпожа Койл говорит, чтобы ты заканчивала.
Мэдди, не поднимая головы, продолжает наклеивать на мой живот повязку с лекарством:
– Госпожа Койл прекрасно знает, что я еще и половины не сделала.
– Нас призвали, – говорит девушка.
– Коринн, ты так говоришь, будто нас каждый день призывают. – Повязка действует не хуже моего пластыря с корабля: лекарство уже проникает в кровь, я чувствую приятную прохладу и сонливость. Мэдди заканчивает спереди и поворачивается к столику за новой повязкой для спины. – Я здесь делом занята.
– Там человек с ружьем, – говорит Коринн.
Мэдди замирает.
– Всех созывают на городскую площадь, – продолжает Коринн. – Включая тебя, Мэдди Пул, занята ты или нет. – Она скрещивает руки на груди. – Похоже, армия явилась.
Мэдди смотрит мне прямо в глаза. Я отвожу взгляд.
– Вот и пришел нам конец, – добавляет Коринн.
Мэдди закатывает глаза:
– Знаешь, ты всегда такая жизнерадостная! Скажи госпоже Койл, что я сейчас прибегу.
Коринн бросает на нее недовольный взгляд, но уходит. Мэдди заклеивает мне спину – к этому времени глаза у меня уже закрываются.
– Теперь спи, – говорит она. – Все будет хорошо, вот увидишь. Они бы не стали тебя спасать, если б хотели только… – Она умолкает, не закончив мысли, поджимает губы и улыбается: – Я всегда говорила – Коринн по части серьезности нас всех переплюнет!
Ее улыбка – последнее, что я вижу перед сном.
– ТОДД!
Я вскакиваю, очнувшись от кошмара, в котором Тодд ускользал от меня…
С коленей Мэдди на пол с грохотом падает книга, а сама она просыпается и удивленно моргает, глядя по сторонам. Наступила ночь, в комнате темно, и только рядом с креслом Мэдди горит маленькая лампадка.
– Кто такой Тодд? – спрашивает она, зевнув и хитро улыбаясь. – Твой парень? – Увидев мой взгляд, она тут же мрачнеет. – Кто-то близкий и дорогой?
Я киваю, все еще тяжело дыша. Мокрые от пота волосы налипли на лоб.
– Да, близкий и дорогой.
Она наливает мне стакан воды из кувшина на прикроватной тумбочке.
– Что случилось? – говорю я, отпив. – Зачем вас созывали?
– Ах да! – Мэдди откидывается в кресле. – Было очень интересно.
Она рассказывает, как весь город – больше не Хейвен, а Нью-Прентисстаун (от этого названия у меня сердце уходит в пятки) – собрался смотреть на прибытие армии и казнь старого мэра.
– Вот только никакой казни не было, – говорит Мэдди. – Он его помиловал. Сказал, что и нас помилует. Что забирает у нас лекарство от Шума – этому никто не обрадовался, конечно, все-таки в тишине жилось очень хорошо – и что мы должны знать свое место, помнить, кто мы такие, и строить новый дом для переселенцев, которые скоро прибудут.
Мэдди приподнимает брови и ждет, что я скажу.
– Я и половины не поняла. Выходит, вы изобрели лекарство?
Она качает головой, но не отрицательно, а изумленно.
– Боже, ты и впрямь не здешняя, правда?
Я отставляю стакан с водой, подаюсь вперед и тихо шепчу:
– Мэдди, где-нибудь поблизости есть коммуникационный узел?
Она смотрит на меня так, словно я предложила ей полететь на одну из лун.
– Мне надо связаться с кораблями, – говорю я. – Это может быть что-то вроде огромной железной тарелки или башни…
Мэдди задумчиво смотрит по сторонам.
– На холмах есть старая железная башня, – наконец шепчет она в ответ, – но я не знаю, для чего она. Ее давным-давно забросили. К тому же, туда не добраться – всюду солдаты, Ви.
– Она очень высокая?
– Довольно-таки. – Мы все еще перешептываемся. – Говорят, сегодня ночью перевезут последних женщин.
– Зачем?
Мэдди пожимает плечами:
– Какая-то женщина сказала Коринн, что спэков тоже отгородили.
Я резко сажусь и чувствую, как тянет под бинтами.
– Спэков?!
– Ну да, это такой местный вид…
– Знаю. – Я пытаюсь выпрямиться невзирая на повязку. – Тодд мне много чего рассказывал про ваше прошлое. Мэдди, если он решил отделить женщин и спэков, мы в опасности! Хуже и быть не может!
Я сбрасываю с себя одеяло, чтобы встать, но живот тут же пронзает молния боли. Я вскрикиваю и падаю назад.
– Ну вот, шов потянула! – с упреком говорит Мэдди, подскочив ко мне.
– Пожалуйста! – Я скриплю зубами от боли. – Надо выбираться отсюда. Надо бежать!
– В таком состоянии бегать нельзя, – говорит она, протягивая руку к моей повязке.
И в эту секунду в палату заходит мэр.
6
РАЗНЫЕ СТОРОНЫ
[Виола]
Ведет его госпожа Койл. Лицо у нее еще суровей, чем всегда, лоб нахмурен, губы поджаты. Хоть мы виделись всего раз, я прекрасно понимаю, что она очень недовольна происходящим.
Мэр встает за ее спиной. Высокий, худой, но широкоплечий, весь в белом… и в шляпе, которую даже не потрудился снять.
Мне впервые удается рассмотреть его как следует. Когда он подошел к нам вплотную на площади, я истекала кровью и умирала.
Но это он.
Ошибки быть не может.
– Добрый вечер, Виола, – говорит мэр. – Я так давно мечтал с тобой познакомиться.
Госпожа Койл замечает, что я пыталась скинуть одеяло и что Мэдди тянется ко мне:
– Что случилось, Мадлен?
– Ей кошмар приснился, – отвечает Мэдди, переглянувшись со мной. – Боюсь, как бы шов не разошелся.
– Хорошо, позже посмотрим, – говорит госпожа Койл и серьезным тоном – так что Мэдди сразу настораживается – добавляет: – А пока дай ей четыреста единиц корня Джефферса.
– Четыреста? – удивленно переспрашивает Мэдди, но потом замечает выражение лица начальницы и тотчас кивает: – Хорошо, госпожа Койл.
Напоследок стиснув мою ладонь, она выходит из комнаты.
Оба долго смотрят на меня, потом мэр говорит:
– Спасибо, госпожа.
Она тоже выходит, бросив на меня молчаливый взгляд – то ли она хочет успокоить меня, то ли попросить о чем-то или предупредить, – но я слишком напугана, чтобы попытаться это выяснить. Она закрывает за собой дверь.
И я остаюсь наедине с мэром.
Он тянет время и молчит, пока мне не становится окончательно ясно: надо что-то сказать. Я кулаком прижимаю к животу простыню, все еще чувствуя резкую боль при каждом движении.
– Вы мэр Прентисс. – Мой голос дрожит, но я все-таки произношу это.
– ПрезидентПрентисс, – поправляет меня он, – но ты меня знаешь как мэра, разумеется.
– Где Тодд? – Я смотрю ему в глаза. Не моргая. – Что вы с ним сделали?
Он опять улыбается:
– Твои первые слова были умными, вторые – храбрыми. Думаю, мы подружимся.
– Он ранен? – Я сглатываю поднимающуюся в груди боль. – Он жив?
Первую секунду мне кажется, что он и не подумает отвечать, даже не подаст виду, что услышал мой вопрос, однако в следующий миг я получаю исчерпывающий ответ:
– У Тодда все хорошо. Он жив, здоров и постоянно спрашивает о тебе.
Я вдруг понимаю, что все это время не дышала.
– Правда?
– Разумеется.
– Я хочу его увидеть.
– Он тоже хочет тебя видеть, – говорит мэр Прентисс, – но не торопись, всему свое время.
Мэр продолжает улыбаться, почти по-дружески.
Передо мной стоит человек, от которого мы бежали несколько недель подряд, он стоит рядом со мной, а я даже не могу толком пошевелиться.
И он улыбается.
Почти по-дружески.
Если он что-нибудь сделал Тодду, если он хоть пальцем его тронул…
– Мэр Прентисс…
– Президент Прентисс, – снова поправляет меня он, и вдруг его голос веселеет: – Впрочем, можешь звать меня Дэвид.
Я ничего не отвечаю, только еще сильней давлю на повязку, не обращая внимания на боль.
В мэре есть что-то странное. Что-то неуловимое…
– Конечно, если позволишь называть себя Виолой.
Раздается стук в дверь, и в палату входит Мэдди с каким-то пузырьком в руке.
– Корень Джефферса, – говорит она, глядя в пол. – От боли…
– Да-да, конечно. – Сложив руки за спиной, мэр отходит от кровати. – Делайте что нужно.
Мэдди наливает мне стакан воды и смотрит, как я проглатываю четыре желтые капсулы – на две больше, чем мне давали раньше. Потом она забирает стакан и, стоя спиной к мэру, бросает на меня многозначительный взгляд – без тени улыбки, зато очень решительный и храбрый, – так что мне сразу становится чуть спокойней, чуть легче.
– Она быстро утомится, – предупреждает Мэдди мэра Прентисса, все еще не глядя на него.
– Понимаю, – кивает тот.
Мэдди выходит, закрывает за собой дверь, и по моему животу тут же разливается приятное тепло. Однако боль и дрожь уходят не сразу.
– Ну, можно? – спрашивает мэр Прентисс.
– Что?
– Называть тебя Виолой?
– Я не в силах вам помешать, – говорю я. – Зовите как хотите.
– Хорошо, – отвечает мэр, не садясь и не шевелясь, с прежней улыбкой на лице. – Когда тебе станет лучше, я бы очень хотел с тобой побеседовать.
– О чем?
– Как же, о кораблях, разумеется. Которые с каждой минутой все ближе и ближе.
Я проглатываю слюну:
– О каких еще кораблях?
– О нет, нет, нет. – Он качает головой, хотя продолжает улыбаться. – В начале нашего знакомства ты проявила такую храбрость и ум… Прошу, не порть это впечатление. Страх не помешал тебе обратиться ко мне уверенным и спокойным голосом. Твое поведение достойно восхищения. – Он опускает голову. – И все же этого недостаточно. Мне нужна честность. Мы должны начать с честности, Виола, иначе как мы вообще можем чего-то добиться?
«Добиться чего?» – думаю я.
– Я сказал тебе, что у Тодда все хорошо, – говорит мэр Прентисс. – И это чистая правда. – Он кладет руку на спинку моей кровати. – С ним и дальше будет все хорошо, обещаю. – Он умолкает. – А ты будешь честна со мной.
Я начинаю понимать, что это ультиматум.
Тепло от живота расходится по телу, замедляя и сглаживая все вокруг. Молнии в животе утихают, но с облегчением приходит и сон. Зачем мне дали целых две дозы? Я так быстро усну, что даже не смогу поговорить с…
О…
О!
– Мы с Тоддом должны увидеться, иначе я вам не поверю, – говорю я.
– Скоро, – отвечает мэр Прентисс. – Сперва нам предстоит еще очень многое сделать в Нью-Прентисстауне. И переделать.
– Даже если никто этого не хочет. – Мои веки начинают смежаться. Я с трудом их разлепляю и только тогда до меня доходит, что я сказала это вслух.
Мэр вновь улыбается:
– Последнее время мне часто приходится это говорить, Виола. Война кончилась. Я тебе не враг.
Я поднимаю на него удивленный и сонный взгляд.
Я боюсь его. Честное слово.
Но…
– Вы были врагом женщин Прентисстауна, – говорю я. – И всех жителей Фарбранча.
Его лицо неуловимо каменеет, и ему явно не хочется, чтобы я это заметила.
– Сегодня утром в реке обнаружили труп, – говорит он. – Труп с ножом в горле.
Я изо всех сил стараюсь удержаться, чтобы не вытаращить глаза: не помогает даже корень Джефферса.
– Вероятно, смерть эта вполне объяснима. У жертвы определенно были враги.
Я вспоминаю, как сделала это…
Как вонзила нож…
И закрываю глаза.
– Что же до меня, – говорит мэр, – то война кончена. Моя военная служба подошла к концу, теперь моя задача – править и объединять людей.
Ну-ну, объединять, разлучая,думаю я, но дышу все медленней, а белый цвет стен вокруг становится все ярче и ярче – он не слепит, он мягкий и ласковый, в нем хочется утонуть и спать, спать, спать. Я еще глубже погружаюсь в подушку.
– Что ж, я пойду, – говорит мэр. – До скорых встреч.
Я начинаю дышать ртом. Со сном бороться уже невозможно.
Мэр видит, что я уплываю.
И делает ужасно странную вещь.
Он подходит ближе и почти заботливо накрывает меня простыней.
– У меня к тебе последняя просьба.
– Какая? – спрашиваю я, не открывая глаза.
– Зови меня Дэвид.
– Что? – Язык едва ворочается.
– Я хочу, чтобы ты сказала: «Спокойной ночи, Дэвид».
Из-за лекарства я совершенно не владею собой, и слова слетают с губ без моего ведома:
– Спокойной ночи, Дэвид.
Сквозь дымку наркотического сна я вижу, что мэр выглядит удивленным… и даже немного расстроенным.
Однако он быстро берет себя в руки:
– И тебе, Виола. – Он кивает и шагает к двери.
Тут до меня доходит, в чем дело, что именно в нем изменилось.
– Не слышу вас, – шепчу я.
Он замирает и оборачивается:
– Я сказал: «И тебе…»
– Нет, я про другое, – кое-как выдавливаю я. – Я не слышу ваших мыслей.
Мэр вскидывает брови:
– Ну еще бы.
Я засыпаю прежде, чем за ним закрывается дверь.
Я сплю долго, очень долго, а когда открываю глаза, комната уже залита солнечным светом, и я пытаюсь понять, что произошло на самом деле, а что мне приснилось.
(…отец протягивает руку и помогает мне забраться по лестнице в люк. «Добро пожаловать на борт, шкипер…»)
– Ты храпишь, – произносит чей-то голос.
На стуле сидит Коринн и так быстро орудует иголкой над тканью, что кажется, это чьи-то чужие и злые руки летают над ее коленями.
– Неправда, – говорю я.
– Ей-богу, как корова в охоте.
Я сбрасываю одеяла. Кто-то сменил мне повязки, и резкая боль в животе исчезла – видимо, швы наложили заново.
– Давно я сплю?
– Больше суток. – В ее голосе слышится укор. – Президент уже дважды присылал людей – справиться о твоем здоровье.
Я кладу руку на бок и осторожно щупаю рану. Боли почти нет.
– Что же, тебе нечего на это сказать? – вопрошает Коринн, яростно работая иголкой.
Я хмурюсь:
– Что тут скажешь? Я его первый раз в жизни видела.
– Зато онхорошо тебя знает, не так ли? Ай! – Она шипит и сует в рот уколотый палец. – Все это время мы сидим взаперти и даже на улицу выйти не можем!
– А я тут при чем?
– Ты ни при чем, дитя мое. – В палату заходит госпожа Койл и строго смотрит на Коринн. – Никто здесь тебя не винит.
Коринн встает, вежливо кивает госпоже и молча выходит за дверь.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает госпожа Койл.
– Голова кружится. – Я немного приподнимаюсь на руках – получается гораздо лучше. Ноги не очень-то гнутся, но в конце концов мне удается встать и даже пройтись до двери.
– Не зря Мэдди говорит, что вы – лучшая целительница в городе! – с восхищением говорю я.
– Мэдди никогда не лжет.
Госпожа Койл провожает меня по белому коридору к туалету. Когда я выхожу оттуда, мне протягивают белую рубашку – она теплей, длинней и вообще приятней, чем рубашка с завязками на спине. Я переодеваюсь, и мы идем обратно в палату, меня немного шатает, но все же я иду.
– Президент интересуется твоим здоровьем, – говорит госпожа Койл, придерживая меня рукой.
– Коринн уже сказала. – Я тайком кошусь на нее. – Это все из-за новых переселенцев. Я знать не знаю мэра! Я не на его стороне.
– О! – Госпожа Койл заводит меня обратно в палату и укладывает на кровать. – Так ты признаешь, что есть разные стороны?
Я откидываюсь на подушку, крепко прижимая язык к зубам.
– Вы мне нарочно вкололи две дозы Джефферса, чтобы я не смогла долго с ним разговаривать? – спрашиваю я. – Или чтобы я не успела рассказать ему лишнего?
Она одобрительно кивает, словно хвалит за сообразительность:
– Если я скажу, что и то, и другое – правда, ты ведь на нас не обидишься?
– Могли бы и спросить для начала, – говорю я.
– Времени не было, – отвечает госпожа Койл, садясь на стул рядом с кроватью. – О Прентиссе мы знаем только из истории, а история эта – очень, очень скверная. Что бы он ни говорил о новом мире и новом обществе, лучше заранее подготовиться к беседе с таким человеком.
– Я его не знаю, я вообще ничего не знаю! – повторяю я.
– Но ты еще можешь узнать, – произносит она с легкой улыбкой. – А как сложится ваше знакомство, зависит от человека, который проявит к этому интерес.
Я пытаюсь прочесть ее, понять, что она имеет в виду, но у местных женщин тоже нет Шума, так ведь?
– Что вы такое говорите?
– Что тебе давно пора хорошенько поесть. – Она встает, стряхивая с белоснежного халата невидимые соринки. – Попрошу Мэдди принести тебе завтрак.
Госпожа Койл подходит к двери и берется за ручку, но поворачивает ее не сразу.
– Знай вот что, – говорит она, стоя ко мне спиной. – Если стороны все-таки есть… – она косится на меня из-за плеча, – то мы с президентом точно на разных.
