Текст книги "Вопрос и ответ"
Автор книги: Патрик Несс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
7
ГОСПОЖА КОЙЛ
[Виола]
– Кораблей всего шесть, – говорю я, лежа в кровати. Говорю уже в третий раз за эти долгие-долгие дни – дни без Тодда, дни, когда я понятия не имею, что случилось с ним и вообще с миром снаружи.
Из окна моей палаты видны марширующие солдаты, но они только и делают, что маршируют. Обитатели лечебного дома, затаив дыхание, ждут, когда солдаты вломятся сюда и начнут творить ужасные вещи, как и полагается завоевателям.
Но ничего подобного они не делают. Каждый день кто-то приносит еду, и целительницы продолжают спокойно работать.
Да, мы сидим взаперти, но происходящее не очень-то похоже на конец света, которого все ждали. Госпожа Койл убеждена, что это только к худшему.
Я ничего не могу с собой поделать и тоже так думаю.
Она смотрит в блокнот и хмурится:
– Только шесть?
– По восемьсот спящих и по три семьи хранителей на каждом корабле, – добавляю я. Очень хочется есть, но я знаю, что о еде не может быть и речи, пока беседа не подойдет к концу. – Госпожа Койл…
– И ты совершенно уверена, что хранителей – ровно восемьдесят один?
– Мне ли не знать? Я ведь училась с их детьми.
Она поднимает голову:
– Понимаю, мои расспросы тебе наскучили, но знание – это сила. Очень важно предоставить мэру правильныесведения. И получить правильные сведения от него.
Я нетерпеливо вздыхаю:
– Не умею я шпионить!
– Никто тебя не просит, – говорит госпожа Койл, снова утыкаясь в свои заметки. – Ты просто должна кое-что разузнать. – Она что-то пишет в блокноте. – Четыре тысячи восемьсот восемьдесят один человек, – бормочет она себе под нос.
Я понимаю, о чем думает госпожа Койл. Это больше, чем население Нового света на сегодняшний день. Достаточно, чтобы все изменить.
Но какими будут эти перемены?
– Когда он снова придет тебя навестить, про корабли молчок, ясно? Пусть себе гадает. Он не должен знать точных цифр.
– Но при этом я должна выудить из него как можно больше сведений, – говорю я.
Она закрывает блокнот: беседа окончена.
– Знание – сила, – повторяет она.
Я сажусь. Как же надоело быть больной!
– Можно вопрос?
Госпожа Койл встает и уже тянется к пуговицам на своем плаще:
– Конечно.
– Почему вы мне доверяете?
– Видела бы ты свое лицо, когда он вошел в палату, – без промедлений отвечает госпожа Койл. – Ты как будто увидела заклятого врага.
Она застегивает плащ до самого подбородка. Я внимательно наблюдаю.
– Вот бы найти Тодда и добраться до радиобашни…
– Ты угодишь в лапы солдат. – Госпожа Койл не хмурится, но глаза ее сердито сверкают. – А мы потеряем наше единственное преимущество. – Она открывает дверь. – Нет уж, дитя мое, скоро к тебе придет президент, и ты должна выведать у него как можно больше – это нам поможет.
Госпожа Койл выходит, и я кричу ей вдогонку:
– «Нам» – это кому?!
Но ответа нет.
– …а потом Тодд подхватил меня на руки и бросился вниз, он бежал целую вечность, все приговаривая: ты не умрешь, я тебя спасу. Больше я ничего не помню.
– Ух ты!.. – тихо выдыхает Мэдди. Из-под ее шапочки выбилась непослушная прядь. Мы с ней ходим туда-сюда по коридору – чтобы восстановить силы, мне нужна физическая нагрузка. – И ведь он действительно тебя спас.
– Он не умеет убивать, – говорю я. – Вот почему они так хотели его заполучить: он не похож на них. Ты бы видела, как он мучился, когда убил спэка… И теперь его схватил мэр…
Я останавливаюсь и, часто моргая, смотрю в пол.
– Надо отсюда выбираться, – стиснув зубы, говорю я. – Я ведь не шпионка. Я должна найти Тодда и радиобашню, чтобы как можно скорей предупредить своих. Может, они вышлют подмогу. У них еще остались разведывательные корабли, да и оружие есть…
Мэдди мрачнеет – как всегда, стоит мне завести этот разговор.
– Нам пока не разрешили выходить.
– Нельзя вечно слушаться других, Мэдди! А злодеев нельзя слушаться тем более!
– В одиночку против целой армии тоже идти нельзя. – Она нежно подталкивает меня вперед и улыбается. – Это не по зубам даже великой и бесстрашной Виоле Ид.
– Раньше было по зубам. Нам с Тоддом…
– Ви…
– У меня умерли родители, – хрипло выдавливаю я. – И вернуть их нельзя. Я не могу потерять еще и Тодда! Если есть хоть один шанс, пусть самый маленький…
– Госпожа Койл не позволит, – говорит Мэдди, однако что-то в ее тоне заставляет меня поднять голову.
– Но?
Мэдди молча подводит меня к коридорному окну и выглядывает на дорогу. В ярком солнечном свете маршируют солдаты, мимо проезжает повозка с пурпурной пшеницей, а из города доносится Шум – громкий, как целая армия.
В таком грохоте нипочем не разобрать мыслей одного мальчика.
– Может, все не так уж плохо. – Мэдди говорит очень медленно, словно взвешивая каждое слово. – Посуди сама: в городе все тихо и спокойно. То есть там очень шумно, но разносчик еды сказал, что лавки вот-вот откроются. Тодд наверняка жив-здоров, работает и с нетерпением ждет вашей встречи.
Непонятно, чего она добивается: хочет поверить сама или убедить в этом меня? Я вытираю нос рукавом:
– Может быть.
Она смотрит на меня долгим взглядом, словно хочет что-то сказать, но не может. Наконец снова отворачивается к окну:
– Ну и грохот!
Кроме госпожи Койл в нашем лечебном доме есть еще три целительницы: госпожа Ваггонер, пухлая и усатая старушка, госпожа Надари, которая лечит рак и которую я видела лишь раз, да и то мимоходом, и госпожа Лоусон – она вообще-то работает в детском лечебном доме, но случайно оказалась у нас во время капитуляции Хейвена и с тех пор места себе не находит из-за больных детей, которых теперь некому лечить.
Учениц в доме гораздо больше, чем целительниц, – около дюжины, не считая Мадлен и Коринн. Они считаются старшими ученицами в доме и, наверно, во всем Хейвене (потому что помогают непосредственно госпоже Койл, как я поняла). Остальных я вижу редко: сверкая стетоскопами и хлопая полами белых халатов, они ходят по пятам за целительницами, пытаясь найти себе какое-нибудь полезное занятие.
Потому что занятий становится все меньше: город постепенно сживается с переменами, пациенты поправляются, а новых нет. Всех больных мужчин вывезли отсюда в первую же ночь, невзирая на их состояние, а новые женщины почему-то не поступают, хотя нашествие и капитуляция вовсе не отменяют болезней и травм.
Госпожа Койл очень из-за этого тревожится.
– Какой в ней толк, если ей не дают лечить больных? – говорит Коринн, чересчур туго затягивая жгут на моей руке. – Раньше она заведовала всеми лечебными домами, не только нашим. Все ее знали, уважали и ценили, некоторое время она даже была председателем Городского совета.
Я изумленно моргаю:
– Да ты что? Она была тут самой главной?
– Давным-давно. Сиди спокойно, не дергайся. – Коринн втыкает иголку – тоже не слишком-то бережно. – Госпожа Койл говорит, что быть у власти означает каждый день наживать новых врагов, причем из тех, кого больше всего любишь. – Она ловит мой взгляд. – Честно говоря, я тоже так думаю.
– И что случилось? Почему она больше не у власти?
– Она допустила ошибку, – чопорно отвечает Коринн. – А недруги этим воспользовались.
– Какую такую ошибку?
Всегда хмурое лицо Коринн мрачнеет еще больше.
– Спасла жизнь одному человеку. – Она так сильно щелкает жгутом, что на коже остается красный след.
Проходит день, потом еще один, но ничего не меняется. Нам по-прежнему нельзя выходить на улицу, еду приносят случайные люди, а мэр так и не заходит. Его солдаты регулярно справляются о моем здоровье, но обещанного визита все нет и нет. Мэр словно решил на какое-то время предоставить меня самой себе.
Но почему?
В доме говорят исключительно о нем.
– Представляете, до чего дошло? – спрашивает госпожа Койл за обедом в столовой – мне впервые разрешили поесть не в палате. – Теперь он не только работает в соборе, но и живет.
Женщины вокруг неодобрительно цокают. Госпожа Ваггонер даже отодвигает тарелку.
– Богом себя возомнил! – восклицает она.
– Скажите спасибо, что не спалил город, – громко высказываюсь я. Мэдди и Коринн поднимают на меня потрясенные взгляды, но я все равно продолжаю: – Ну да, мы все думали, что он тут камня на камне не оставит, а он пока вообще ничего плохого не сделал.
Госпожа Ваггонер и госпожа Лоусон многозначительно переглядываются с госпожой Койл.
– Ты еще очень мала, Виола, и выставляешь это напоказ, – говорит та. – Не перечь старшим.
Я удивленно моргаю:
– Да я и не перечила… Я только говорю, что мы ждали другого.
Госпожа Койл жует, не сводя с меня глаз.
– Он убил всех женщин родного города только потому, что не мог слышать их мыслей, не мог читать их как мужчин.
Остальные целительницы кивают.
Я открываю рот, но она не дает мне сказать.
– А самое главное, дитя, заключается в том, что твои друзья на кораблях не знают истории нашей планеты, не знают об открытии Шума и о том, что за ним последовало. – Госпожа Койл буравит меня взглядом. – Им только предстоит пройти через то, что с нами уже случилось.
Я ничего не говорю, лишь вглядываюсь в ее лицо.
– Кто, по-твоему, должен познакомить их с планетой и ее историей? – спрашивает госпожа Койл. – Он?
Разговор со мной закончен, она продолжает тихо беседовать с остальными целительницами. Коринн с самодовольной улыбкой опускает глаза, а Мэдди по-прежнему пялится на меня. Но я могу думать только об одном.
Уж не себя ли имела в виду госпожа Койл, когда спросила, кто должен познакомить переселенцев с Новым светом?
На девятый день нашего заточения в лечебном доме я перестаю быть пациенткой. Госпожа Койл вызывает меня в свой кабинет.
– Вот твоя одежда, – говорит она, протягивая мне сверток. – Переоденься – сразу почувствуешь себя человеком.
– Спасибо, – с искренней признательностью говорю я и захожу за ширму, на которую она мне показала. Там я приподнимаю больничную рубаху и осматриваю затянувшуюся рану. – Вы в самом деле творите чудеса.
– Стараюсь, – доносится в ответ.
Я разворачиваю сверток: внутри лежит вся моя одежда, выстиранная и выглаженная. Она так вкусно пахнет и так приятно похрустывает, что я невольно улыбаюсь.
– Знаешь, ты очень храбрая девочка, Виола, – говорит госпожа Койл. Я начинаю одеваться. – Хотя и не всегда следишь за своим языком.
– Спасибо, – с легкой досадой отвечаю я.
– Твой корабль потерпел крушение, родители умерли, ты чудом добралась до Хейвена… Все испытания ты преодолевала с удивительной находчивостью и смелостью.
– У меня был помощник, – говорю я, натягивая чистые носки.
И тут замечаю на маленькой тумбочке блокнот госпожи Койл – тот самый, куда она все время что-то записывала во время наших разговоров. Я осторожно выглядываю: госпожа Койл все еще сидит за столом по другую сторону ширмы. Я приподнимаю обложку блокнота.
– У тебя большой потенциал, дитя, – продолжает она. – Из тебя может вырасти блестящий руководитель.
Блокнот лежит вверх ногами: если я его разверну, госпожа Койл может услышать шорох. Поэтому я пытаюсь выкрутить шею.
– Знаешь, мы с тобой даже похожи.
На первой странице красуется единственная буква, написанная синими чернилами.
«О».
И больше ничего.
– Мы сами творим свою судьбу, Виола, – не умолкает госпожа Койл. – Ты можешь принести нам немало пользы. Если решишься.
Я поднимаю голову от блокнота:
– «Нам» – это кому?
Внезапно дверь в кабинет распахивается – с таким грохотом, что я подскакиваю от страха и выглядываю из-за ширмы. Это Мэдди.
– Приходил гонец от мэра, – задыхаясь, выпаливает она. – Женщинам разрешили выходить из дома!
– Как же здесь шумно, – говорю я, морщась от РЕВАНью-Прентисстауна.
– Скоро привыкнешь, – отвечает Мэдди. Мы сидим на скамейке рядом с магазином, пока Коринн и еще одна ученица по имени Тея закупают все необходимое для лечебного дома – готовятся к новому притоку пациентов.
Я оглядываюсь по сторонам. Если не всматриваться как следует, можно подумать, будто ничего не произошло. Магазины и лавки открыты, по улицам снуют люди – в основном пешком, но кое-кто на лошадях и мопедах. Обыкновенный день из жизни обыкновенного города.
Но потом начинаешь замечать, что люди на улицах никогда не заговаривают друг с другом, а женщин выпускают только днем, не больше чем на час и группами по три-четыре человека. Эти группы никогда не вступают в контакт с другими. Мужчины Хейвена к нам тоже не подходят.
На каждом углу стоят солдаты с винтовками наперевес.
Звякает дверной колокольчик: из магазина вылетает Коринн с дюжиной пакетов в руках и багровым от гнева лицом. За ней семенит Тея.
– Хозяин магазина сказал, что о спэклах ни слуху ни духу с того дня, как их забрали! – восклицает Коринн, с размаху ставя сумки мне на колени.
– Коринн и ее ненаглядные спэки, – язвительно говорит Тея, закатывая глаза и вручая мне второй пакет.
– Не смей их так называть, они спэклы! – осаживает ее Коринн. – Если даже мы не в состоянии хорошо с ними обращаться, то чего ждать от него?
– Прости, Коринн, – говорит Мэдди, прежде чем я успеваю вставить свой вопрос, – но тебе не кажется, что разумнее сейчас беспокоиться за себя? – Краем глаза она следит за солдатами, которые явно заметили повышенный тон Коринн, но пока ничего не предпринимают – так и стоят, облокотившись на перила продуктового магазина.
Стоят и смотрят.
– Мы поступили с ними не по-людски, – говорит Коринн.
– Да, но они ведь и не люди, – шепотом возражает Тея, тоже поглядывая на солдат.
– Тея Риз! – На лбу Коринн выступает синяя венка. – Да разве может целительница позволять себе подобные…
– Да, да, ты права, – пытается успокоить ее Мэдди. – Мы ужасно с ними обошлись, я согласна. Все согласны, но что мы могли поделать?
– Да о чем вы говорите? – наконец вставляю я. – Что значит «ужасно обошлись»?
– Лекарство, – выплевывает Коринн, словно это ругательство.
Мэдди с досадой вздыхает и поворачивается ко мне:
– Благодаря спэклам мы узнали, что лекарство действует.
– Вот-вот. Его на них тестировали, – добавляет Коринн.
– Только для них это вовсе не лекарство, – продолжает Мэдди. – Спэклы не умеют говорить, понимаешь? Они иногда цокают языками, но это примерно то же самое, что наш щелчок пальцами.
– Шум был их единственным способом общения, – добавляет Тея.
– И тут выяснилось, что они могут прекрасно понимать наши приказы и без Шума. – Коринн опять повышает голос. – Кому какое дело, что они не смогут общаться между собой?
Я начинаю понимать:
– И лекарство…
Тея кивает:
– Оно делает их покорнее.
– Лучше рабов и пожелать нельзя, – с горечью добавляет Коринн.
От удивления я разеваю рот.
– Они были рабами?!
– Ш-ш-ш… – резко осаживает меня Мэдди, бросив взгляд на солдат. Из-за тишины, окружающей их во всеобщем РЕВЕони кажутся зловеще пустыми.
– Мы фактически отрезали им языки, – продолжает Коринн уже тише, но все еще негодуя.
Мэдди уводит нас по улице, то и дело оглядываясь на солдат.
Те тоже провожают нас взглядами.
Мы молча возвращаемся к лечебному дому и входим в двери, над которыми нарисована протянутая синяя рука. Когда Коринн и Тея проходят внутрь. Мэдди хватает меня за руку и задерживает на пороге.
Минуту-другую она молчит, глядя в пол, и на лбу у нее появляется тревожная морщинка.
– Видела, как на нас смотрели солдаты? – спрашивает она.
– Да.
Она скрещивает руки на груди и содрогается:
– Не знаю… что-то мне не очень по душе такой мир.
– Мне тоже, – тихо говорю я.
Помолчав. Мэдди поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза:
– Твои люди смогли бы нам помочь? Смогли бы это остановить?
– Понятия не имею, но мы должны выйти с ними на связь. Это лучше, чем сидеть сложа руки и готовиться к худшему.
Мэдди оглядывается, проверяя, не подслушивают ли нас.
– Госпожа Койл очень умна, – говорит она. – Но иногда она слышит и слушает только себя. – Мэдди опять умолкает и закусывает нижнюю губу.
– И?..
– Надо быть начеку, – наконец выговаривает она.
– Для чего?
– Если наступит подходящий момент… Поняла? Еслион наступит, – она вновь озирается по сторонам, – тогда мы попробуем связаться с твоими кораблями.
8
НОВАЯ УЧЕНИЦА
[Виола]
– Но ведь рабство – это очень плохо, – говорю я, складывая повязку пополам.
– Целительницы всегда были против. – Госпожа Койл ставит очередную галочку в своем списке. – Даже после войны мы считали такое обращение со спэклами бесчеловечным.
– Что же вы не вмешались?
– Если ты когда-нибудь попадешь на войну, – отвечает госпожа Койл, не отрываясь от блокнота, – ты поймешь, что она несет лишь разрушение. Война не щадит никого – даже тех, кто выжил. Ты молча сносишь все, что раньше тебя ужасало, просто потому, что жизнь на какое-то время теряет всякий смысл.
– Война превращает людей в чудовищ, – говорю я, вспоминая слова Бена той ночью, когда мы вышли на странное место, где жители Нового света хоронили мертвых.
– Да, и мужчин, и женщин, – добавляет госпожа Койл и пересчитывает коробки со шприцами.
– Но ведь война со спэклами закончилась давным-давно, разве нет?
– Тринадцать лет назад.
– За эти тринадцать лет вы все могли исправить.
Наконец госпожа Койл обращает взгляд на меня:
– Жизнь кажется простой только в детстве.
– Но ведь вы были у власти! – не унимаюсь я. – Вы могли хоть что-то изменить.
– А кто тебе сказал, что я была у власти?
– Коринн говорит…
– Ах, Коринн… – Госпожа Койл снова принимается за списки. – Девочка изо всех сил старается любить меня, несмотря ни на что.
Я открываю еще один пакет с покупками.
– Но раз вы были председателем этого… Совета, – продолжаю я, – вы могли что-то сделать для спэклов.
– Порой, дитя, – отвечает она с недовольством, – людей удается вести в нужном направлении, даже если они того не хотят. Но чаще – нет. Никто не согласился бы дать спэклам полную свободу – такая кровопролитная война, столько сил потрачено на то, чтобы все перестроить и восстановить… Нет, освободить мы их не могли, но обращаться с ними по-человечески можно было. Мы ограничили им рабочие часы, кормили, разрешили жить семьями. Все эти права отстаивала я, Виола.
Она все яростней строчит в блокноте. Секунду-другую я молча наблюдаю.
– Коринн говорит, вас выгнали из Совета за то, что вы спасли кому-то жизнь.
Она не отвечает, только откладывает блокнот и заглядывает на верхнюю полку. Тянется, достает оттуда халат с шапочкой ученицы и бросает их мне.
– Для кого они? – поймав, спрашиваю я.
– Хочешь узнать, каково управлять людьми? Тогда сделай первый шаг на этом пути.
Я смотрю ей в глаза.
Смотрю на шапочку и халат.
И с этой минуты у меня становится столько дел, что даже поесть некогда.
На следующий день после того, как женщинам разрешили выходить из дома, в лечебный дом поступило восемнадцать новых пациентов – все женщины, все с серьезными заболеваниями и травмами: аппендицит, сердечные боли, недолеченный рак, переломы. Все они на много дней оказались взаперти, да еще без помощи мужей и сыновей. Через день поступило еще одиннадцать больных. Госпожа Лоусон умчалась в детский лечебный дом, как только представилась такая возможность, а госпожи Койл, Ваггонер и Надари носятся по палатам, выкрикивая распоряжения и спасая жизни. Все работают не покладая рук и почти без перерывов на сон и еду.
Разумеется, нам с Мэдди не до «подходящих моментов», я даже не успеваю беспокоиться, почему мэр так и не приходит меня навестить. Я ношусь по лечебному дому, путаясь под ногами целительниц, стараюсь хоть чем-то им помогать и успевать учиться.
А целительница из меня никудышная.
– Я никогда этому не научусь! – Мне в очередной раз не удалось измерить давление очаровательной старушки по имени миссис Фокс.
– Похоже на то, – говорит Коринн, поглядывая на часы.
– Терпение, девонька, – успокаивает меня миссис Фокс. – Если чему-то надо учиться, то учиться надо хорошо.
– Тут вы правы, миссис Фокс. – Коринн переводит взгляд на меня. – Попробуй еще.
Я накачиваю манжету воздухом и, глядя на стрелку манометра, внимательно прислушиваюсь к характерным звукам в стетоскопе.
– Шестьдесят на двадцать? – жалобно выдавливаю я.
– Что ж, давай проверим, – говорит Коринн. – Миссис Фокс, вы, случайно, утром не умерли?
– Ох, силы небесные, нет!
– Значит, не шестьдесят на двадцать.
– Я же всего три дня этим занимаюсь… – пытаюсь оправдаться я.
– Вот именно, а я шесть лет, – отрезает Коринн. – И тут вдруг явилась какая-то неумеха и сразу стала такой же ученицей, как я! Странно мир устроен…
– У тебя прекрасно получается, милая, – говорит мне миссис Фокс.
– Неправда, миссис Фокс, – возражает Коринн. – Вы уж простите, что я вам перечу, но для некоторых врачевание – святой долг.
– Для меня тоже, – почти машинально отвечаю я.
И напрасно.
– Врачевание – не просто работа, дитя, – говорит Коринн. Слово «дитя» она произносит таким ядовитым тоном, словно это самое страшное оскорбление. – Нет ничего важней на свете, чем спасать жизни. Мы делаем Божье дело. Не то что твой приятель тиран!
– Он не мой прия…
– Приносить страдания людям, да кому угодно – самый страшный грех!
– Коринн…
– Ты ничего не понимаешь! – в сердцах продолжает она. – Ты только притворяешься, а на самом деле тебе плевать!
Мы с миссис Фокс обе съеживаемся и едва не проваливаемся под землю.
Коринн переводит взгляд с меня на нее, поправляет шапочку и халат, разминает затекшую шею и делает глубокий вдох:
– Ну, давай еще раз.
– В чем разница между больницей и лечебным домом? – спрашивает госпожа Койл, отмечая галочками правильные ответы.
– Главная разница заключается в том, что в больницах доктора – мужчины, а в лечебных домах работают женщины, – наизусть отвечаю я, раскладывая таблетки по стаканчикам.
– Почему?
– Пациент, будь то мужчина или женщина, должен иметь право выбора, читать мысли врача или нет.
Она приподнимает бровь:
– А настоящая причина?
– Политика, – отвечаю я, как меня учили.
– Верно. – Госпожа Койл ставит последнюю галочку и передает мне бумаги. – Отнеси это и лекарства Мэдди, пожалуйста.
Она уходит, а я продолжаю раскладывать таблетки. Когда я выхожу из кабинета с подносом в руках, в конце коридора мелькает госпожа Койл: она быстро проходит мимо госпожи Надари и…
Клянусь, она передает ей записку! Не останавливаясь, прямо на ходу, чтобы никто не заметил.
Обе делают вид, что ничего не произошло.
Нам по-прежнему разрешают выходить на улицу не больше чем на час, группами по четыре человека, но даже за это время мы успеваем заметить, как Нью-Прентисстаун приходит в себя. Когда первая неделя моего ученичества подходит к концу, до нас доползает слух, что некоторых женщин даже начали выводить на полевые работы – большими группами, конечно.
Еще мы узнаем, что всех спэклов держат в загоне где-то на краю города – там они дожидаются «обработки», что бы это ни значило.
Старый мэр, говорят, работает уборщиком.
А про мальчика ни слова.
– Я пропустила его день рождения, – говорю я Мэдди, накладывая повязку на резиновую ногу. Она настолько похожа на настоящую, что ей даже дали имя – Руби. – Четыре дня назад ему исполнилось тринадцать. Я потеряла счет дням, пока лежала без сознания, и…
Слова застревают у меня в горле. Я затягиваю узел на повязке потуже…
И вспоминаю, как он перевязывал мне раны…
А я перевязывала ему…
– Уверена, он жив и здоров, – говорит Мэдди.
– Ни в чем ты не уверена.
– Правда. – Она смотрит в окно на дорогу. – Но несмотря ни на что, в городе все спокойно. Войны нет. Несмотря ни на что, мы еще живы и работаем. Вполне возможно, что Тодд тоже жив и здоров.
Я затягиваю узел еще туже:
– Ты что-нибудь знаешь про синюю «О»?
Она переводит взгляд на меня:
– Синюю «О»? Что это?
Я пожимаю плечами:
– Да так… увидела в блокноте госпожи Койл.
– Первый раз слышу. – Мэдди отворачивается к окну.
– Что ты там высматриваешь?
– Считаю солдат, – отвечает она и снова бросает взгляд на нас с Руби. – Отличная повязка. – Она улыбается, и я даже готова ей поверить.
Я иду по главному коридору, зажав под мышкой Руби: буду учиться делать внутримышечные инъекции. Мне заранее жаль ту женщину, чьей ягодице достанется мой первый настоящий укол.
Повернув за угол – коридор здесь доходит до центра здания и поворачивает на девяноста градусов в другое крыло, – я едва не врезаюсь в группу целительниц. Увидев меня, они замирают на месте как вкопанные.
За госпожой Койл толпится пять – нет, даже шестьцелительниц! Я узнаю госпожу Надари и госпожу Ваггонер, госпожа Лоусон тоже здесь, но остальных трех я вижу впервые. Когда они успели прийти?
– У тебя что, нет работы? – спрашивает госпожа Койл с легкой досадой в голосе.
– В-вот, Руби. – Я виновато показываю ей ногу.
– Это она? – спрашивает незнакомая мне целительница.
И госпожа Койл, даже не представив нас, отвечает:
– Да, это та самая девочка.
С Мэдди мне удается переговорить только в конце дня, но не успеваю я и рта раскрыть, как она выпаливает:
– Я все просчитала!
– Ты не заметила, у одной из них был шрам над верхней губой? – шепчет Мэдди в темноте.
Уже глубокая ночь, свет везде погасили, а мы давно должны были разойтись по комнатам.
– Кажется, был, – шепчу я в ответ. – Они почти сразу ушли.
По дороге мимо лечебного дома проходит еще двое солдат. Согласно расчетам Мэдди, ждать осталось ровно три минуты.
– Тогда это госпожа Баркер, а остальные две – госпожа Брэтит и госпожа Форт. – Она снова выглядывает в окно. – Мы ненормальные, ей-богу! Если она нас поймает, ох нам и влетит!..
– Вряд ли она тебя уволит… учитывая обстоятельства.
Мэдди о чем-то задумывается.
– А ты слышала их разговор?
– Нет, они как воды в рот набрали, как только меня завидели.
– Но назвали тебя «той самой девочкой»?
– Да. И госпожа Койл потом весь день меня сторонилась.
– Госпожа Баркер… – задумчиво протягивает Мэдди. – Но чего они хотят этим добиться?
– В смысле? – не понимаю я.
– Эти целительницы входили в Городской совет, когда председателем была госпожа Койл. А Баркер до сих пор в нем состоит. То есть состояла, пока город не захватили. Но с чего они… – Мэдди умолкает и припадает к окну. – Последняя четверка пошла!
Я выглядываю: по дороге маршируют четыре солдата.
Если Мэдди не ошибается, идти надо сейчас.
Если не ошибается.
– Готова? – шепчу я.
– Конечно нет! – с испуганной улыбкой отвечает Мэдди. – Но все равно пойду.
Она разминает руки, чтобы они не так сильно дрожали.
– Мы только посмотрим, – говорю я. – Глянем одним глазком и тут же вернемся обратно – сама не заметишь.
Мэдди все еще выглядит ужасно напуганной, но кивает:
– Я в жизни ничего подобного не делала!
– Не волнуйся, – говорю я, поднимая окно. – Я на этом собаку съела.
РЁВгорода, даром что спящего, прекрасно заглушает звук наших шагов: мы неслышно крадемся по лужайке. В ярком свете двух лун над нашими головами, кажется, можно читать.
Мы пробираемся к придорожной канаве и прячемся в кустах.
– Теперь что? – шепотом спрашивает Мэдди.
– Ты сказала, что через две минуты пойдет следующая пара.
Мэдди кивает:
– Да, а потом еще один семиминутный перерыв.
В это время мы с ней начнем двигаться вдоль дороги, стараясь не отходить далеко от кустов, – посмотрим, насколько близко нам удастся подойти к радиобашне. Если это вообще радиобашня.
А там будем ориентироваться по ситуации.
– Ты как, нормально? – шепчу я.
– Да, – отвечает Мэдди. – Мне страшно, но весело!
Я ее понимаю. Мы сидим в канаве среди ночи, это безумие, это очень опасно, но я чувствую, что наконец-то занята делом, что моя жизнь – в моих руках. Я чувствую это впервые с тех пор, как выбралась из больничной койки.
Наконец я делаю что-то для Тодда.
С дороги раздается хруст гравия, и мы пригибаемся еще ниже: мимо проходит двое солдат.
– Вперед! – шепчу я.
Мы распрямляемся, насколько хватает храбрости, и быстро бежим вдоль канавы – прочь от города.
– Ay тебя остались какие-нибудь родственники на кораблях? – шепчет Мэдди. – Кроме мамы с папой?
Я слегка морщусь – лучше б она помалкивала, но так ей, видимо, проще справиться со страхом.
– Нет, но я многих знаю. Брэдли Тенча – он главный хранитель на «Бете», и Симону Уоткин с «Гаммы» – она умница.
Дорога плавно поворачивает, и канава вместе с ней – впереди показывается перекресток.
Мэдди прибавляет шагу:
– Значит, ты хочешь связаться с Симо…
– Ш-ш! – Кажется, я слышу какой-то звук.
Мэдди подходит и вплотную прижимается ко мне. Она вся дрожит от страха и часто-часто дышит. Сегодня я без ее помощи не справлюсь – только она знает, где находится башня, – но в следующий раз уж точно пойду одна.
Потому что если вдруг что-то случится…
– Ладно, все нормально, – говорю я.
Мы медленно выходим из канавы и переходим дорогу, все время озираясь по сторонам и как можно мягче ступая по гравию.
– Куда это мы собрались? – раздается голос.
Мэдди охает у меня за спиной. У дерева, беззаботно прислонившись к стволу и скрестив ноги, стоит солдат.
Даже в темноте я вижу, что одной рукой он лениво держит винтовку.
– Не поздновато для прогулок, а?
– Мы заблудились, – выдавливаю я. – Отстали от своих…
– Ну-ну. Так и я подумал.
Он чиркает спичкой о молнию на бушлате. В свете пламени я успеваю разглядеть имя, вышитое на грудном кармане: «Сержант Хаммар». Он закуривает.
Курение запрещено приказом мэра Прентисса.
Но на офицеров запрет, похоже, не распространяется.
К тому же любой офицер без Шума может запросто спрятаться в темноте.
Он делает шаг вперед, и мы видим его лицо. За сигаретой – безобразная широкая ухмылка, противней я в жизни не видела.
– Ты? – В его голосе слышится узнавание. Сержант поднимает винтовку. – Та самая девчонка! – выплевывает он.
– Виола? – шепчет Мэдди, прячась за моей спиной.
– Мэр Прентисс меня знает, – говорю я. – Вы не посмеете меня тронуть!
Он затягивается сигаретой: вокруг так темно, что от огонька у меня перед глазами остается яркий след.
– ПрезидентПрентисс тебя знает, – уточняет сержант. Затем переводит взгляд и дуло винтовки на Мэдди: – А вот тебя – вряд ли.
И тут, не успеваю я и слова вымолвить…
Без всякого предупреждения…
Словно для него это так же естественно, как дышать…
Сержант Хаммар спускает курок.
