Текст книги "Мстительное сердце"

Автор книги: Патриция Мэтьюз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

В его же делах смерть Леона ничего не меняет. Ханна понятия не имеет, кто именно из ее рабов снабдил Квинта сведениями о ее происхождении, а значит, он опять на коне. Письмо со знаком Леона могло бы в случае надобности стать доказательством, но Квинт был уверен, что ее сиятельство, миссис Ханна Вернер, так напугана, что не станет требовать новых доказательств.

И теперь нужно сделать только одно – убраться отсюда. Он взял горсть сухих листьев и вытер кровь с ножа. Потом направился было к лошади, привязанной к дереву, но остановился, вспомнив о том, что у Леона в кармане лежат деньги. Этих денег хватит на бутылку-другую рома…

Нет. лучше не рисковать. Чем дольше он будет здесь сшиваться, тем больше опасность, что его увидят.

Он уселся на свою клячу и ударил каблуками по ее тощим бокам, пытаясь заставить ее двигаться хоть немного быстрее.

Квинт сдавленно рассмеялся: теперь он сможет купить хорошую лошадь, может быть, даже собственный экипаж и раба, чтобы правил этим экипажем. У ее сиятельства рабов много, уж одного-то она может выделить своему бедному старенькому отчиму.

Ханна, направляясь туда, где стояли хижины рабов, думала о том, как ей поступить. Не может же она явиться без сопровождающих в дом, где спит множество мужчин, и заявить, что ей нужно увидеть одного из них для разговора наедине. Шаги ее замедлились, и наконец она почти остановилась в нерешительности.

Бросив взгляд на дом, где жил Генри с женой и тремя детьми, она увидела, что там темно. Не разбудить ли надсмотрщика, не попросить ли привести к ней Исайю? Но разве можно сделать это, не посвятив Генри в свои дела? Он и так уже сбит с толку ее отношением к рабу, которого тает под именем Леон.

Молодая женщина вздохнула и повернула к дому. И тут с большака до нее донесся цокот копыт. Задумавшись, кто бы это мог уезжать из «Малверна» в такое позднее время, Ханна направилась к дороге. Стук копыт еще какое-то время доносился до нее, потом, когда она добралась до небольшой рощицы у дороги, совсем стих в ночной тьме.

В рощице раздался какой-то звук. Ханна остановилась и прислушалась. Может быть, это крадется какое-то ночное животное? Звук повторился – это был стон.

Глубоко вздохнув, Ханна пошла на звук и вступила в тень под деревьями. Пространство между деревьями освещала луна. Ханна остановилась на мгновение, но, ничего не услышав, двинулась дальше. Потом увидела, что на земле, залитой лунным светом, лежит нечто, похожее на человеческое тело.

Ханна торопливо подошла. Действительно, то было человеческое тело – мужчина. Опустившись перед ним на одно колено, Ханна увидела кровь на его животе и груду вывалившихся кишок. Она вскрикнула. Это был Исайя – мертвый Исайя! Наверное, он только что еще стонал, но теперь жизнь покинула его.

Поднявшись на ноги, Ханна, спотыкаясь, подошла к ближайшему дереву и прислонилась к нему. Она ощущала тяжесть в животе, ее тошнило. Прошло какое-то время, прежде чем она снова обрела способность соображать.

Первым побуждением было побежать за помощью. Она даже сделала два шага, но потом в голове у нее совсем прояснилось, и она застыла на месте.

Кто убил Исайю? Наверное, Сайлас Квинт. Но как она сможет доказать это? О встречах Исайи и Квинта она знала только со слов раба, а он мертв.

И она вспомнила ясно и четко свои угрозы в адрес Исайи. Дважды она ему угрожала и оба раза при свидетелях. Обитатели имения будут молчать, уж Бесс и Андре точно. Но человек, привезший письмо от Майкла, тот незнакомец, – он тоже все слышал, и он, конечно же, при случае обо всем охотно расскажет. А позже, выйдя из кабинета, она опять угрожала Леону, а Генри случайно услышал ее угрозы. Проклятие! Теперь ее могут обвинить в убийстве. После того, что произошло накануне вечером, она не может заявить, что Леон пытался изнасиловать ее и она убила его, защищаясь. Если бы не та сцена, ее слова никто не мог бы подвергнуть сомнению. Но теперь… К тому же это дело с Сайласом Квинтом…

Квинт, несомненно, уже знает все, в том числе и то, что Исайя убил ее отца. И если Квинт расскажет о том, что ему известно, это будет принято за мотив преступления. Но, разумеется, она вовсе не желает, чтобы Квинт рассказывал все, что знает.

Сайлас Квинт. Теперь он будет являться сюда снова и снова, и у нее нет другого выхода – придется давать ему деньги опять и опять, пока он не высосет из нее все. А если вернется Майкл и она выйдет за него замуж, то как она сможет объяснить ему, куда девались деньги? А если она откажется давать деньги Квинту, то он может в конце концов пойти к Майклу со своим рассказом, и все будет кончено.

И тут Ханна поняла, что ей нужно делать. Наверное, уже тогда, когда Квинт раскрыл ей тайну, Ханна знала – это единственный выход из положения.

Однако ей не хотелось смотреть правде в глаза. Она уже давно решила защищать себя во что бы то ни стало. А теперь к тому же необходимо думать и о ребенке.

Приняв решение, Ханна вернулась в господский дом. Разбудила Бесс, Андре, Дикки и велела позвать Джона.

Через полчаса все собрались в столовой. Ханна приказала Бесс приготовить чай с бренди и, невесело улыбаясь, вымолвила:

– Вам это понадобится.

Подождав, пока всем подадут напиток, она отпила немного горячего крепкого чаю и сказала:

– Как только рассветет, я уезжаю из «Малверна». Андре в изумлении отпрянул:

– Mon Dieu! Дорогая леди, в чем дело?

– Золотко, этого нельзя делать, – тревожно проговорила Бесс. – В твоем-то положении!

– Как-нибудь обойдется, Бесс. Это необходимо.

Джон молчал, храня на лице бесстрастное выражение.

Дикки еще не совсем проснулся; он подался вперед, и его лицо просветлело.

– Бесполезно задавать мне вопросы, – продолжала Ханна. – Я не могу раскрыть вам причины отъезда, по крайней мере не могу этого сделать сейчас. Но прошу вас, поверьте мне… Как бы горько это ни было, мне необходимо уехать из «Малверна» немедленно. А теперь я хочу знать, кто пожелает поехать со мной. Если кто-то из вас не захочет этого, неволить я не буду и обещаю, что не стану питать к этому человеку никаких враждебных чувств. А вам, Бесс, Дикки, и тебе, Джон, я обещаю дать свободу, если вы предпочтете остаться.

– Куда же вы направляетесь, дорогая леди?

– Еще не знаю, Андре, – просто ответила молодая женщина. – Вы поедете со мной?

Француз пожал плечами и развел руками:

– Naturellement. Если уж я вынужден пребывать в этой ужасной стране, мне все равно где жить. – Он улыбнулся своим мыслям. – И, признаюсь, я привязался к вам, дорогая Ханна. Oui, я еду с вами.

– Бесс?

– Золотко, для старухи ты – сплошное беспокойство. А я таки старуха. – Бесс тяжело вздохнула, а потом проговорила ворчливо: – Но, конечно, я идти туда, куда ты идти. Кто-то должен опекать тебя в твоем положении, кто-то должен принять дитятю, когда приходить срок.

– Спасибо, Бесс. Дикки?

– Если вы хотите, м'леди, чтобы я был рядом с вами, я, конечно, поеду с вами куда вам угодно.

Хотя юноша говорил с очень грустным видом, Ханна почувствовала, что ему хочется уехать. Он уже предвкушал новые приключения. Она ласково улыбнулась Дикки, подавив желание потрепать его по волосам. Для такого жеста он уже слишком взрослый.

– Джон… – Она стала напротив Джона. – Мне больше всего не по душе спрашивать тебя, потому что для тебя «Малверн» был родным домом в течение многих лет. Но я беру экипаж, и ты мне необходим.

– Я поеду с вами, миссис Ханна, – серьезно ответил Джон.

Напряженность, которую Ханна ощущала все это время, спала, и на глазах хозяйки поместья появились слезы.

– Благодарю всех вас. Я не заслуживаю… – Она откашлялась. – До рассвета нам нужно многое успеть. Пусть каждый возьмет только самое необходимое. У нас и так будет много груза.

Все вышли, Бесс задержалась. Она подошла к Ханне и тихо сказала:

– Я как будто понимать, в чем дело. Во всяком случае, часть дела.

– Может быть, и так, Бесс. – Ханна похлопала ее по руке. – Но я не хочу… я не могу говорить об этом сейчас! Потом я все тебе расскажу. Обещаю.

Она встала и неспешно вышла из столовой, взяв с собой свечу, затем пересекла холл и вошла в кабинет.

Там она достала лист бумаги, обмакнула перо в чернильницу и принялась писать:

«Сэр, вам следовало бы как можно скорее вернуться в Виргинию. Сегодня я покидаю „Малверн“.

Но не беспокойтесь: за плантацией будет по-прежнему смотреть Генри, так что поместье остается в надежных руках, не сомневайтесь…

Нет необходимости объяснять причины моего отъезда, сэр. По возвращении вы все очень скоро узнаете…»

Ханна остановилась, склонив лицо над письмом. Она плакала, и одна слезинка скатилась на бумагу.

Потом она продолжила, и теперь уже не отвлекалась.

«Я беру с собой небольшую сумму денег и драгоценности, которые мне подарил на свадьбу Малкольм. Те деньги, что я взяла, считаю платой – вы сами как-то об этом сказали – за управление поместьем во время вашего отсутствия. Я беру только это да еще экипаж. Оставшиеся деньги лежат в железной шкатулке. Я их не трогала.

Прощение, о котором вы пишете в вашем письме… я прощаю вас, сэр, если здесь вообще есть за что прощать. Я не знаю, куда еду; вам я об этом, во всяком случае, сообщать не намерена».

Ханна поставила свою подпись, запечатала письмо воском, сверху надписала имя Майкла и адрес в Новом Орлеане.

Потом молодая женщина встала, стерла следы слез с лица и вышла, оставив письмо посредине стола. Она поднялась наверх, чтобы отобрать кое-что из одежды – то немногое, что поместится в один сундук. Потом переоделась в дорожное платье и, подойдя к окну, выглянула во двор. На востоке обозначилась слабая полоска света. Нужно торопиться; ей хотелось уехать из «Малверна» прежде, чем проснутся служанки и приступят к своим утренним обязанностям.

Ханна сошла вниз, держа в руках шкатулку с драгоценностями, подаренными Малкольмом. Все уже ждали ее.

Джон сказал:

– Экипаж готов и ждет, миссис Ханна, все вещи уже погружены.

– Спасибо, Джон. У меня наверху один сундучок. Не будешь ли так добр и не спустишь ли его вниз? Тебе поможет Андре. А ты, Дикки, беги и приведи сюда Генри. Постарайся больше никого не разбудить. Я буду ждать его в кабинете. И скажи ему, чтобы он поторопился.

В кабинете Ханна отперла железную коробку, лежавшую в нижнем ящике стола, и тщательно отсчитала пятьдесят фунтов, после чего положила деньги в шкатулку с драгоценностями. Она собиралась запереть коробку, когда вошел Генри; вид у него был встревоженный и смущенный.

Оставив ящик стола открытым, Ханна выпрямилась.

– Генри, я сейчас уезжаю из «Малверна».

– Но, миссис Ханна, я не понимать… – начал Генри.

– А тебе и не нужно ничего понимать, и времени на объяснения у меня нет, – проговорила она как можно мягче. – Вот письмо к мистеру Майклу Вернеру. Сегодня же съезди с ним в Уильямсберг. Получив его, мистер Майкл вернется сюда, я уверена. А до той поры поместье остается в твоих надежных руках. Мистер Малкольм всегда гордился твоими способностями. Он часто говаривал, что ты мог бы управлять «Малверном» самостоятельно. Настало время доказать, что его гордость и вера в тебя имеют под собой основание. В этой жестяной коробке, – Ханна указала на открытый ящик, – лежат деньги, это на случай, если они тебе понадобятся до возвращения мистера Майкла. И кредитные письма на предъявителя. Если будешь что-то брать отсюда, отчитаешься перед мистером Майклом. Вот ключ. Носи его при себе, не снимая.

Она положила ключ на ладонь Генри и сжала его пальцы. Потом печально улыбнулась:

– Милый Генри, я понимаю, что все это не укладывается у тебя в голове. Но когда мистер Майкл вернется, все станет ясно… а может быть, и раньше.

После этого она вышла, оставив Генри в смущении и сомнениях. Экипаж стоял у парадных дверей. Бесс и Дикки уже сидели там, и Джон занимал кучерское место. Андре стоял рядом, ожидая Ханну.

– Дорогая леди… – Он насмешливо улыбнулся. – Мы все поверили вам и согласились сопровождать вас в этой немыслимой поездке. Но тем не менее сообщите нам, куда мы едем.

Ханна смущенно взглянула на него.

– Ну, я… я еще об этом не думала…

– В таком случае, может быть, сейчас самое время подумать. Должен же знать Джон, в каком направлении ему ехать.

– Я знаю только одно насчет того, что я буду делать, – найду где-нибудь постоялый двор и куплю его. – Она криво усмехнулась. – Это да еще управление поместьем – вот и все, чему я научилась в жизни. А купить новое поместье мне, конечно, не по средствам. – Она внимательно посмотрела на Андре. – Вы можете назвать какой-нибудь подходящий город, Андре? Где-нибудь подальше от Уильямсберга.

Андре подумал немного и пожал плечами.

– Насколько мне известно, в Бостоне множество постоялых дворов. Бостон находится в Массачусетсе. И это достаточно далеко, certainement[6]6
  конечно (фр.).


[Закрыть].

– Значит, Бостон, – сказала Ханна и добавила, обращаясь к Джону: – Выедешь на дорогу, поверни на север, Джон.

Андре помог ей сесть в экипаж, Джон негромко щелкнул языком, и экипаж двинулся.

Ханна покидала «Малверн», и, судя по всему, ей никогда уже больше не увидеть его.

Когда они выехали на дорогу, Ханна в последний раз вернулась. Господский дом купался в неярком свете утра. Она смотрела на него до тех пор, пока он навсегда не отпечатался в ее памяти, и с трудом сдерживала слезы.

Потом решительно обратила взгляд вперед, навстречу будущему.

Выждав два дня после того, как убил раба, Сайлас Квинт осмелился вновь появиться в «Малверне». Эти два дня он опасливо прислушивался, не идут ли за ним, но поскольку все было спокойно, он решил, что его никто ни в чем не заподозрил.

Квинт все еще ездил на своей жалкой кляче, но остаток от выданных Ханной двадцати фунтов истратил на новую одежду. А на этот раз он твердо решил получить с нее столько денег, чтобы хватило на покупку приличной лошади.

Он смело проехал к коновязи, спешился и привязал лошадь. По пути он отметил, что в поместье стоит странная тишина, по не стал об этом задумываться, поскольку был весьма озабочен предстоящей встречей с Ханной.

Квинт постоял немного у дверей, приглаживая рукава нового камзола. Панталоны на нем были бархатные, чулки белые, башмаки красные, с медными пряжками. Квинт в жизни не тратил столько денег на одежду; и теперь не сделал бы этого, не рассчитывай он на то, что уедет отсюда сегодня с полными карманами.

Он надеялся, что ее сиятельство оцепит роскошный костюм, на который пошли ее деньги. Расправил плечи, изобразил на лице улыбку превосходства и властно постучал в дверь. Он был уверен, что в доме послышались шаги, но дверь не открылась. Квинт снова постучал. Ответа не последовало. Он хотел было сам отворить дверь и смело войти в дом, однако это, пожалуй, было уж чересчур.

Квинт постучал в третий раз. Когда дверь не отворилась, он пробормотал ругательство и пустился в обход дома. Не успел он еще дойти до угла, когда из дверей вышел чернокожий и направился к Квинту.

Негр встретил его взгляд равнодушно, но в глазах его читалась плохо скрытая враждебность.

– Я приехал с визитом к Ханне Вернер, – надменно проговорил Сайлас.

– Миссис здесь нет. Она уехать.

– Уехала? Куда уехала? В Уильямсберг?

– Она уехать вообще, уехать навсегда. А куда, она мне не сказать.

Квинт в изумлении смотрел на негра.

– Уехала навсегда! Я тебе не верю! Ты врешь! Эта сучка велела обмануть меня! Но так дело не пойдет, знаю, что она здесь!

– Миссис Вернер не велеть Генри лгать. Она уехать в экипаже на рассвете два дня назад.

У Квинта в голове все смешалось. Он был так ошеломлен, что прислонился к стене, чтобы не упасть.

– С чего это я должен верить на слово рабу?

– Я не раб. Я свободный человек. Меня звать Генри. – И надсмотрщик гордо выпрямился. – Миссис оставить меня управлять поместьем, пока не возвращаться маста Майкл. А вы уходить, Сайлас Квинт. Вас никто не ждать в «Малверне».

И, повернувшись спиной к незваному гостю. Генри зашел за угол и исчез из виду.

Квинт, охваченный яростью и отчаянием, колотил кулаками по стене до тех пор, пока не разбил их до крови. Злобно выругавшись, он повернулся и заковылял, шатаясь, точно пьяный, к лошади. Чего бы он сейчас не отдал за глоток рома! А в кармане нет ни гроша!

Что же ему делать?

Будущее еще недавно представлялось ему прекрасным, и вот теперь он оказался в таком положении, что хуже не бывает. Он никогда не получит денег от этой сучки! Уехала, видите ли, навсегда!

Квинт уселся в седло и пустил лошадь идти как ей вздумается. Ехал он, понурив голову и погрузившись в невеселые мысли.

Когда лошадь выехала за ворота, Квинт оглянулся на дом. И тут его осенило.

Железная коробка! Коробка, из которой его падчерица достала двадцать фунтов! Ханна должна была, уезжая, оставить какие-то деньги этому наглому черному ублюдку на расходы.

Квинт ехал по направлению к Уильямсбергу, пока его кто-то мог видеть из господского дома, потом направил лошадь в рощу при дороге и спешился.

Старый пьяница сел, прислонился спиной к дереву. Ждать придется долго. Ждать, пока не стемнеет, пока все не улягутся спать. Эх, была бы у него бутылка рома для компании!

И он принялся мечтать обо всех бутылках рома, которые можно будет купить, когда железная коробка окажется в его руках.

Глава 20

Новый Орлеан 1719 года вызывал у Майкла Вернера ассоциацию с крикливым младенцем, родившимся от совокупления каторжника и шлюхи.

Это и на самом деле было недалеко от истины. Город, основанный год назад, насчитывал всего несколько тысяч жителей, и в основном то были преступники, высланные из Франции в Новый Свет, и гулящие женщины, отправленные сюда же для их обслуживания.

Город был неказист и примитивен, узкие улицы завалены нечистотами. Тут расплодились все мыслимые виды насекомых; городок частенько заливали воды текущей поблизости Миссисипи. Еще будучи в Уильямсберге, Майкл прочел в одной французской газете исполненное энтузиазма письмо некоего падре Дюваля, в котором тот утверждал, что Новый Орлеан – это «очаровательное место с постоянно растущим населением… застроенное домами простыми, но красивыми… В окружности город достигает одного лье… местность богата золотом, серебром, медью и кое-где свинцом…»

Именно этот восторженный рассказ о красотах Нового Орлеана и богатствах, которые там можно раздобыть, привлек туда Майкла. Он не знал, откуда добрый пастырь добыл сведения насчет богатых людей Нового Орлеана, поскольку не обнаружил таковых вообще. Что же до залежей ископаемых, их тоже не оказалось.

И жара… В Виргинии Майкл привык к летней жаре, но такого влажного зноя, как в Новом Орлеане, он еще не знал.

Горожане обитали по большей части в убогих хибарах. Те немногие приличные строения, которые стояли в центре города, имели двускатные крыши с широкими навесами, под которыми шли крытые галереи. Потолки в комнатах были высокие, окна – от пола до потолка, чтобы помещение лучше продувалось ветром. И большая часть хороших домов возвышалась над землей на столбах, опять же для того, чтобы в комнаты проникало любое, даже легчайшее дуновение воздуха, а также во избежание последствий периодически случающихся наводнений.

Дома стояли тесно один против другого, образуя узкие грязные улицы без тротуаров, так что людям приходилось ходить по проезжей части. Единственное, что привлекало в городе, это сады, имевшиеся позади почти каждого дома.

И теперь Майкл стоял в таком доме наверху у окна, курил сигару и смотрел вниз, на улицу, пустынную в столь ранний час.

Только что рассвело, но обнаженное тело Майкла уже покрыл пот. Воздух, вливавшийся в окно, был сырой, теплый, удушливый и казался каким-то липким.

Майкл коротко рассмеялся. Чтобы попасть сюда, он несколько недель ехал по болотам и прочим гиблым местам, продирался сквозь непроходимые чащи, пережил несколько встреч с индейцами и белыми преступниками – встреч, чуть не приведших его к гибели.

Он всегда относился к французам как к людям культурным, утонченным и до своего приезда в Новый Орлеан полагал, что найдет здесь хотя бы какое-то сходство с Парижем. Как он ошибся!

Может быть, когда-нибудь, когда город будет населен другими людьми, а не изгоями, подонками и преступниками, высланными из Франции, все изменится…

Изобразив гримасу, Майкл швырнул дымящуюся сигару в окно. Здесь не купишь даже приличных сигар. Он смотрел, как окурок приземлился в грязной луже, и снова засмеялся. Тут хотя бы мала вероятность пожара – слишком уж сыро. Да еще и наводнения. Ему рассказали, что в прошлом году Миссисипи вышла из берегов и затопила почти весь город. Позади него прозвучал сонный голос:

– Майкл!

Молодой человек обернулся и бросил взгляд на постель. Мари Корбейль была одной из немногих жительниц Нового Орлеана, обладающих весом – в прямом и переносном смысле этого слова.

Это была роскошная женщина с тяжелыми грудями и ягодицами. Этот дом принадлежал ей; здесь лучшие представители новоорлеанцев мужского пола получали жилье и пищу. Она была на несколько лет старше Майкла, но разница в годах искупалась богатым постельным опытом. Она была очень чувственна, и Майкл с удовольствием проводил с ней ночи, хотя частенько ругал себя за похотливость.

Теперь она лежала голая, длинные черные волосы разметались по подушке, колени согнуты, а белые, похожие на колонны бедра образовывали нечто вроде портала, скрывающего потаенный сад любовных радостей.

Блеснув черными глазами, она изогнула губы в ленивой усмешке.

– Иди сюда, милый. Иди сюда. – И она протянула к нему руки.

Вздохнув, Майкл подошел к Мари. Ее горячее тело было влажным, как воздух Нового Орлеана, но ее податливая плоть была так привлекательна, что все остальное выскочило у него из головы, и он взял Мари.

– Ах, так! Так, милый, так!

Она выгнулась навстречу ему; почему-то Майкл мельком вспомнил Ханну, и ему стало немного грустно. воздержание было не свойственно ему по природе.

По утрам, когда Мари просыпалась в его постели, ей не нужно было готовиться к ласкам. Она уже была готова. И теперь в его объятиях ее тело отвечало ему со всей страстностью, стремясь достигнуть высот наслаждения.

И когда все было кончено, когда они лежали бок о бок, она погладила влажные волосы на его груди.

– Не знаю, что бы я делала в этой грязной дыре, если бы не ты, милый, – пробормотала она. – И когда ты уедешь, я буду скучать.

– Почему же ты думаешь, что я должен уехать?

Майкл, улыбаясь, гладил ее длинные волосы.

Она подняла голову и бросила на него серьезный взгляд.

– Ты считаешь меня дурочкой? Я не спрашивала тебя о твоем прошлом, так же как и ты о моем, но знаю, что ты пробудешь здесь только до тех пор, пока не получишь от кого-то весточку. От женщины, само собой. И когда эта весточка придет, ты уедешь.

Майкл молчал; он не очень удивился. Мари была необыкновенно проницательна. Он действительно не знал ничего – ни того, как она появилась в Новом Орлеане, ни того, почему появилась. По происхождению француженка – вот и все, что ему известно, хотя она всегда говорила только на хорошем английском. Он подозревал, что в свое время она была шлюхой высокого пошиба; судя по всему, получила какое-то образование. От него она ничего не требовала – никаких обязательств, никаких выражений любви; она хотела одного – чтобы он дарил ей плотские наслаждения, а это он делал с удовольствием.

Мари села и широко зевнула. Потом ласково погладила его пальчиками и сказала:

– Мне пора идти вниз и присмотреть, как готовят завтрак.

Майкл сквозь дремоту смотрел, как Мари одевается. Она подошла к кровати, поцеловала его и вышла.

Майкл еще немного повалялся в постели. Закинув руки за голову, он смотрел в высокий потолок. Мысли его были с Ханной. Ответит ли она на его письмо? Теперь май. Если она написала ответ сразу, он должен вот-вот прийти. Майкл очень надеялся на это. Ему не хотелось оставаться здесь на лето. Теперешняя жара – пустяк по сравнению с тем, что, как он знал, будет твориться здесь через месяц или около того.

Но что, если Ханна не ответит? Что, если она его не любит и не желает больше его видеть? Что ему тогда делать?

Тихонько выругавшись, он выбрался из постели. Об этом он не хочет думать. Когда станет ясно, что она не намерена отвечать на его признания в любви, – тогда он и будет думать о том, как жить дальше.

Послеполуденный час застал Майкла в пути. Он ехал на Черной Звезде по направлению к северной окраине Нового Орлеана.

В одном ему повезло. Трудностей с тем, как заработать на жизнь, у него не было. Для жителей Нового Орлеана заключение пари было страстью, образом жизни. Они заключали пари по самым разным поводам. Спорили даже о том, как высоко поднимется уровень воды после таяния снега на севере.

Майклу вполне хватало на жизнь, однако и туг судьба сыграла с ним злую шутку. Ему срочно пришлось уехать из Уильямсберга, чтобы не убить человека. Но за то короткое время, что прожил в Новом Орлеане, он был вынужден убить двоих. Отбросы общества, населяющие этот город, в отличие от порядочных людей не вызывали на дуэль тех, кто их рассердил, и к тому же они не приходили в восторг, проигрывая пари.

Многие склонялись к тому, что человек, постоянно выигрывающий в карты, – шулер, и не задумываясь заявляли это во всеуслышание. Несколько раз Майклу приходилось отбиваться от подобных обвинений, и в двух случаях люди выхватывали из-за пояса пистоли. Ему ничего не оставалось, кроме как убить их, защищая свою жизнь. Казалось, где бы он ни появлялся, ему везде приходилось убивать. Уж не лежит ли на нем проклятие? Может быть, это кара за то, как он вел себя по отношению к отцу?

Майкл отбросил эти мысли как совершенно нелепые и двинулся дальше.

Сегодня он снова отправился заключать пари. Он уже не раз посещал петушиные бои, очень популярные в Новом Орлеане, и пришел к выводу, что это – забава жестокая и кровавая. То, ради чего он пустился сегодня в дорогу, наверное, будет еще более жестоким и кровавым. Но любопытство и скука все-таки заставили его поехать.

Впереди Майкл заметил толпу примерно из полусотни человек. Найдя место в сторонке, он привязал коня. Теперь он знал, что Черная Звезда очень пугается запаха крови, а это зрелище обещало быть кровопролитным.

Сегодняшнее состязание было необычно даже для новоорлеанцев. Это был бой быка с медведем.

Майкл подошел к собравшимся. Везде уже стояли палатки, где продавали еду и напитки. Он продрался сквозь толчею в середину. И остановился, широко раскрыв глаза. То, что он увидел, было очень странным! Просторная квадратная арена была сооружена из грубых высоких бревен, вбитых в землю на расстоянии примерно одного фута друг от друга, так что зрители могли наблюдать за происходящим. На арене в противоположных концах стояли две крепкие деревянные клетки около тридцати футов шириной и двенадцати футов высотой. В одной клетке находился большой, мощный бык синевато-серого цвета. В другой клетке сидел крупный медведь-гризли самого устрашающего вида.

Пока Майкл рассматривал все это, на арене появились несколько человек с деревянными пиками и, просунув их между прутьями клеток, принялись тыкать в животных. Бык ревел, выставив свои ужасные рога. Медведь рычал и пытался оттолкнуть острые шесты. Вскоре оба зверя обагрились кровью.

В толпе бродили мужчины; в руках у них были деньги, и они предлагали делать ставки на одного из животных. Медведь, кажется, пользовался предпочтением. Майкл был другого мнения, но не стал заключать пари, уже сожалея о том, что приехал сюда.

Он вздохнул. До города далеко, и раз уж он приехал, можно досмотреть до конца.

Вскоре оба животных пришли в ярость. У быка вся морда была в пене, и он, бодаясь, сотрясал прутья своей клетки.

Люди с жердями, за исключением двоих, быстро ушли с арены. Двое оставшихся по сигналу подняли двери клеток. Первым выскочил на арену бык. Опустив голову, он пронесся по арене и обрушился на крепкий частокол из бревен с такой силой, что земля содрогнулась, а публика в страхе отпрянула.

Медведь вышел из клетки медленнее. Увидев его, бык фыркнул и принялся бить копытом землю. Потом внезапно бросился в сторону медведя. Тот поднялся на задние лапы, разинул пасть и заревел. Бык помчался прямо на него. Медведь ударил быка мощной лапой по голове с такой силой, что крутые рога быка отклонились в сторону.

Зрители заорали и снова придвинулись к бревнам, с интересом наблюдая за происходящим.

Бык притормозил, в замешательстве тряся головой. Потом замычал, поводя глазами, пока не увидел медведя, и опять бросился на него. Гризли сделал неловкое движение и на этот раз не сумел избежать удара. Один рог задел его по боку, брызнула кровь.

При следующей атаке, когда бык промахнулся, гризли, рыча от боли и ярости, бросился за ним. Он настиг быка на середине арены, опять встал на задние лапы и нанес удар передней. На этот раз удар пришелся по спине быка. Удар оказался таким сильным, что бык упал на колени и из разодранной спины ручьями потекла кровь.

Взревев, он поднялся и отступил. Какое-то мгновение он смотрел на медведя, стоявшего на задних лапах. А потом, издав оглушительный рев, опять бросился на врага. На этот раз он прицелился получше, и оба рога вонзились в брюхо гризли. Бык потряс головой и вытащил рога.

Гризли испуганно попятился в угол, зализывая раны. Люди опять принялись колоть его в спину заостренными шестами, просовывая их между бревнами. Но гризли оставался на месте.

Бык, словно поняв, что победа за ним, гордо ходил взад-вперед и ревел. Толпа кричала «ура», а те, кто ставил на быка, ходили и собирали деньги.

Майкла тошнило от этого зрелища; он даже чувствовал некоторое отвращение к самому себе за то, что присутствовал при столь кровавой потехе. Протиснувшись сквозь толпу к Черной Звезде, он уехал в Новый Орлеан.

Мари Корбейль ждала его с почтой. Отдавая письмо молодому человеку, она с грустью сказала:

– Я полагаю, это то известие, которого ты ждал, милый. И наверное, Новый Орлеан больше не увидит Майкла Вернера.

Майкл Вернер вернулся в «Малверн» в конце июня. Дремотный, теплый день клонился к вечеру. Майклу не хотелось встречаться ни с кем из знакомых, и он проехал прямо в поместье.

Он пустил Черную Звезду идти, как ему нравится. Конь устал; оба они – и конь, и человек – устали и измучились за то время, которое пробыли в пути. Поездка была трудная; днем они ехали, а отдыхали только тогда, когда темнело и дороги не было видно. И на этот раз в пути их подстерегало множество опасностей.

В путешествии по диким, необжитым местам на таком замечательном коне, как Черная Звезда, был один недостаток – те немногие люди, которых встречал Майкл, завидовали ему. Но было также и преимущество, все уравновешивающее, – Черная Звезда с легкостью уходил от любого преследователя.