Текст книги "Мстительное сердце"

Автор книги: Патриция Мэтьюз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Она направилась в холл, Квинт пошел следом. Наконец-то он дождался! Жадными глазами он оглядывал все, что было вокруг. Продать ту или эту безделушку – и хватит еды и выпивки на несколько недель! «Ох, Ханна, прекрасная моя леди, ты сейчас заплатишь за все резкие слова, которые наговорила своему бедному старому отчиму!»

– Квинт!

Он опомнился. Ханна стояла в дверях, ведущих из холла в какую-то комнату.

– Вы войдете или так и будете стоять и таращить глаза?

– Войду, миссис Вернер, войду!

Квинт поспешно вошел в комнату, Ханна тут же захлопнула дверь и повернулась к нему:

– Ну, перейдем к делу? Что вы хотите мне сообщить?

– Дело, моя дорогая падчерица, состоит в том, что ваш родитель…

Ханна насторожилась.

– Мой отец? Что вам известно о моем отце?

– Мне известно, что в его жилах текла черная кровь! А тебе известно, что это значит для тебя? – Он глумливо усмехнулся. – Это значит, что сама ты отчасти чернокожая!

Ханна ошеломленно отпрянула.

– Вы лжете, Сайлас Квинт! Лжете, как всегда! Вы за всю свою жизнь не сказали ни слова правды!

– Сейчас я говорю правду. У меня есть доказательства.

Она попыталась ответить ему с презрением:

– И какие же доказательства вы можете предъявить?

– Здесь есть один человек, именно здесь, прямо на плантации, который знал твоего родителя, знал Роберта Маккембриджа.

– Кто этот человек?

– Ну нет, не получится, – уклончиво ответил Квинт, – ты меня не поймаешь, я не назову его имени. Но такой человек есть, даю слово!

Ханна молчала, тяжело задумавшись. Она хорошо знала Сайласа Квинта и была уверена, что на этот раз он говорит правду. Потом она гордо подняла голову.

– Какое это имеет значение, если даже вы говорите правду?

Квинт ухмыльнулся.

– У тебя славные соседи; черная кровь в твоих жилах – аппетитная косточка, уж они-то вгрызутся в нее, а?

– Мне безразлично, что думают обо мне соседи. Я и так для них словно и не существую. С какой стати мне тревожиться, если они узнают о моих предках?

Квинт был озадачен. Такой реакции он не ожидал. На мгновение его уверенность поколебалась. Потом он вспомнил.

– А этот пащенок, которого ты носишь. – Он указал на ее живот. – Ведь Майкл Вернер его не признает, а? Как ты думаешь, каково будет ему узнать, что его отпрыск немного негр?

Это Ханне в голову не пришло; она была потрясена до глубины души. Если Майкл вернется и узнает…

И она погрузилась в мысли о прошлом, пытаясь приподнять завесу памяти. Она смутно помнила, что отец, высокий, широкоплечий, с сильными руками, благородной внешности, был, однако, очень смугл. А если в нем текла негритянская кровь и он был беглым рабом, то, возможно, этим объясняется, почему мать всегда уклончиво и неопределенно отвечала на расспросы Ханны об отце.

Квинт, понимая, что стал хозяином положения, спросил злорадно:

– Ну что, ваше сиятельство?

– Что – ну что? – переспросила Ханна, все еще пытаясь оправиться от потрясения. – Я требую, чтобы мне дали увидеться с этим человеком, о котором вы рассказали. Если он говорит правду, если он сообщил об этом вам, значит, он может разболтать и другим?

– Оставь это старине Квинту. И не беспокойся: тот человек не станет трепаться. А кто он, я тебе не скажу, так что хватит болтать!

– Но ведь вы явились сюда не только для того, чтобы сообщить мне об этом. Чего вы хотите?

– Мне нужны деньги на еду и выпивку. Я совсем обеднел. – В голосе Квинта прозвучало знакомое жалобное хныканье. – Я не прошу очень много за то, что сохраню все в тайне, – просто мне надо на что-то жить. Уж в этом, во всяком случае, ты должна помочь своему старенькому отчиму.

Ханна знала, что он жаден; будет требовать от нее все больше и больше. Однако ей нужно время, чтобы все обдумать. Наверное, ему вообще не следует давать деньги, но необходимо избавиться от него сейчас.

– У меня при себе мало денег. Я никогда не храню большие суммы здесь, в «Малверне» – боюсь воров. – Она лгала очень убедительно. – Я дам вам, что у меня есть, – двадцать фунтов.

Квинт довольно улыбнулся.

– Это меня устраивает… пока.

Ханна повернулась к письменному столу Малкольма, став так, чтобы немного загородить его от Квинта. Но все равно ей пришлось выдвинуть нижний ящик и отпереть железную шкатулку, поэтому Квинт наверняка увидел шкатулку, хоть и мельком. Вынув деньги, молодая женщина протянула их отчиму.

При виде банкнот маленькие глазки Квинта загорелись, и он даже облизнулся. Взяв деньги, он потер их пальцами, словно желая убедиться, что деньги настоящие. Потом положил их в карман и склонил голову.

– Спасибочки, миссис Вернер, – сказал он, ухмыляясь. – Сегодня вы добренькие к старому Квинту. А теперь я пойду. Но с нетерпением буду ждать нашей следующей встречи.

– В этом я не сомневаюсь, – уныло отозвалась Ханна.

Она смотрела, как он уходит, потом захлопнула за ним дверь. Опустившись в старое кресло мужа, молодая женщина попыталась сообразить, что означает для нее эта новость. Но вместо того чтобы думать о самой насущной проблеме – как быть с Сайласом Квинтом, – она все время мысленно возвращалась в хибарку, где они жили до того, как мать поспешно собрала вещи и они уехали. Ханна никак не могла вспомнить что-то очень важное, что-то ужасное; и она поняла, что в тот роковой день спрятала это воспоминание в самой глубине своего сознания.

Может быть, она вспомнит – если будет думать об этом долго и упорно.

Глава 19

Исайя, ныне известный под именем Леон, был очень обеспокоен и не раз пожалел о том, что наболтал Сайласу Квинту. Негр видел, как этот человек подъехал к господскому дому; спрятавшись, чтобы его никто не заметил, Исайя наблюдал за дверью, пока Квинт не уехал из «Малверна». Дурак он был, что выложил все этому белому. Но его потрясло открытие, что хозяйка «Малверна» оказалась дочкой Роберта Маккембриджа, которого он убил в тот давно прошедший день, и он все выболтал, не понимая, что сделал.

За последние три недели они встречались еще дважды, и Квинт обещал Исайе много денег. А Исайе страшно хотелось выйти из игры. У него в жизни не бывало больше нескольких монет в кармане, да и те, как правило, краденые. Исайя чувствовал, что этому человеку доверять нельзя. Он понял, кто такой Квинт. Это белый подонок и пьяница.

Завтра ближе к ночи они должны встретиться; предполагалось, что Квинт отдаст ему причитающуюся долю из тех денег, которые получит от Ханны, и они решат, что делать дальше.

Инстинкт самосохранения вопил, что нужно бежать немедленно. Якшаться с Сайласом Квинтом ему совсем не хотелось, теперь он это понял. Он подозревал, что этот человек воткнет нож ему в спину, как только вытянет из него, Исайи, все нужные сведения. Негр был уверен, что денег Сайлас Квинт выдаст ему очень мало. Может быть, только вначале – какие-то пустяки, чтобы поймать крупную рыбу на эту наживку.

Однако Исайя смертельно устал от побегов, а без денег далеко не уйдешь.

Когда он смотрел на господский дом оттуда, где прятался, ему в голову пришла дерзкая мысль. И не просто дерзкая, а еще и смелая до безрассудства. Но если получится, он станет свободным человеком. Все зависит от того, что сохранилось в памяти маленькой девочки. Терять ему, кроме собственной жизни, нечего, а жизнь, которой он жил, будучи с детства рабом, вряд ли можно назвать жизнью.

Удивляясь собственной смелости, Исайя глубоко втянул воздух и, выйдя из своего убежища, направился к хозяйскому дому. Он никогда не бывал внутри – работающим на плантации редко разрешалось входить в господский дом.

Он смело подошел к парадной двери и перешагнул порог. Однако, войдя, почти утратил смелость. Как он ее найдет? Он прекрасно понимал – если обратиться к какой-нибудь служанке, та не только откажется проводить его к хозяйке, а скорее всего тут же позовет надсмотрщика.

В доме было до странности тихо. Никого не видно и не слышно. Исайя, осмелев, пошел через холл. Ему говорили, что тут есть «контора», где миссис проводит много времени. Как все рабы, попадающие на новую плантацию, Исайя любопытствовал насчет устройства господского дома; если удавалось, заглядывал в окна, а однажды видел, как миссис Вернер вошла в маленькую комнатку прямо из холла.

Затаив дыхание, он тихонько постучал в дверь.

Раздался женский голос:

– Войдите.

Исайя открыл дверь и вошел. Хозяйка сидела в полумраке; на единственном окне занавеси были задернуты, горела свеча. Ханна прищурилась при виде вошедшего.

– Кто это? А… Леон.

– Нет, миссис Вернер. Меня звать Исайя.

– Исайя? – Вид у Ханны был смущенный, она терла глаза. Потом встала и внимательно посмотрела на него. – Ах да, помню, Малкольм говорил мне. Ты – беглый. Судя по всему, ты взял себе другое имя, Исайя? Что-то знакомое… – Она опять потерла глаза. – Как бы то ни было, нельзя ли обождать, Исайя? Я… я несколько расстроена. – И она еще раз дрожащей рукой провела по глазам.

– Я знать, миссис Вернер. Это из-за того, что белый человек только что рассказать вам.

Ханна насторожилась.

– Что ты можешь об этом знать? Ты… да ведь ты – тот, о ком он говорил!

– Да, миссис, – кивнул Исайя. – Я знать Роберта Маккембриджа.

Ханна глубоко вздохнула.

– Значит, он был твоей расы?

– Меньше чем наполовину, миссис. Ваш отец больше чем наполовину белый. – И он заговорил поспешно: – Но я один, кто знать это наверняка. Я просить только одного – чтобы вы сделать меня свободным и я уходить. И тогда тот белый человек, Сайлас Квинт, у него не быть никого, кто подтвердить его слова. Вы сказать, что он лгать, и никто не поверить ему. Я очень просить, миссис, давать мне свободу, и я уходить…

И тут в памяти Ханны распахнулась некая дверь, и оттуда хлынул ужас. Взгляду ее явилось мерцающее видение: отец, весь в крови, мертвый, лежит на полу в их хибарке; вспомнила она и свое тогдашнее удивление – отчего это гость, человек по имени Исайя, куда-то исчез.

И, все поняв, Ханна закричала:

– Это ты! Ты убил моего отца!

Она бросилась к нему, позабыв обо всем на свете. Схватив подсвечник, она принялась бить Исайю. Он попятился, закрывая лицо руками.

– Пожалуйста, миссис… несчастный случай… я не хотеть…

Ханна ничего не слышала. Она опять с криком набросилась на него.

Исайя, пятясь, выскочил в холл. Он смутно сознавал, что к ним спешат люди. Он не смел оказать сопротивление. За все годы, прожитые в рабстве, он заучил: если раб прикоснется к белой женщине с плантации, его повесят. Исайю охватил ужас, он бросился бежать. Ханна преследовала его, молотя по его спине подсвечником. Оказавшись у парадной двери, Исайя распахнул ее и выбежал вон.

Андре и Бесс схватили Ханну, выскочившую за дверь, и крепко держали ее, а она боролась и вырывалась, крича вслед убегающему рабу:

– Я убью тебя! Я убью тебя!

– Дорогая Ханна, – проговорил Андре, – успокойтесь! Ради Бога, что такое он сделал? Mon Dieu!

– Детка, – сказала Бесс, – не забывать о своем положении. Брать себя в руки, ну!

Постепенно Ханна начала успокаиваться. И только тогда она заметила лошадь, привязанную к коновязи, и какого-то человека, стоящего у подножия лестницы в полном недоумении.

Ханна плакала, – говорить она не могла.

Сквозь слезы она видела, как незнакомец подошел к ней и откашлялся.

– Вы миссис Ханна Вернер?

– Да, это миссис Ханна Вернер, – раздраженно ответил Андре. – В чем дело? Разве вы не видите…

– Письмо. У меня письмо для миссис Ханны Вернер.

– Дайте-ка его сюда. – Андре взял письмо, дал посыльному монету и сказал: – А теперь уезжайте.

Бесс увела рыдающую Ханну в дом.

– Ханна, подождите! – взволнованно воскликнул Андре. – Это… это, кажется, именно то, чего вы ждете.

Ханна попыталась сосредоточиться.

– Что такое?

– Письмо от Майкла!

Майкл! Майкл написал ей письмо! Выхватив письмо у Андре, Ханна вбежала в кабинет и дрожащими руками сломала печать.

«8 февраля 1719 г.

Моя любимая Ханна, – надеюсь, вы даруете мне привилегию называть вас любимой. С тех пор как я покинул Уильямсберг, вы постоянно присутствуете в моих мыслях и в моем сердце. Теперь я понял, что оставил вас себе на горе. Возможно, ваше сердце ожесточилось против меня из-за того, каким образом я вас оставил. Тогда мне казалось, что так будет лучше. Теперь я понимаю, что страшно ошибся.

За те месяцы, что я провел в Новом Орлеане, я понял свое сердце. Я люблю вас. Я не любил никакой другой женщины и никогда не полюблю. Мысль о том, что я, быть может, никогда больше не увижу вас, наполняет меня страданием, равно как и мысль о том, что вы, возможно, не пожелаете видеть меня.

Не буду докучать вам, моя любимая Ханна, подробным описанием моей здешней жизни. Достаточно сказать, что в ней нет ничего для меня привлекательного. Я жажду вернуться в «Малверн», к вам. Но вернусь я только в том случае, если таково будет ваше желание, если вы, спросив у своего сердца, поймете, что можете ответить мне любовью.

Это письмо я посылаю с торговым кораблем, который обогнет оконечность Флориды и пойдет вдоль побережья Каролины. Я не рискую посылать письмо сушей. Знаю, что в таком случае пройдет много времени, прежде чем оно попадет в ваши руки и ваш ответ дойдет до меня.

Я прошу вас быть моей любовью, умоляю стать моей женой. Я жду ответа от вас, мучаясь от нетерпения, ежедневно молясь, чтобы ответ оказался именно таким, на какой я надеюсь всем сердцем».

Сердце Ханны неистово билось, и она плакала, плакала от счастья; вся ее старательно выпестованная обида на Майкла растаяла от этих слов без следа.

Она встала и направилась к столу, уже начав мысленно составлять ответ, который пошлет Майклу сегодня же!

Но вдруг она остановилась, опомнившись. И схватилась за живот. Господи! А если Майкл, вернувшись, узнает, что в ней есть доля негритянской крови, что в его сыне будет негритянская кровь? Как он к этому отнесется? В голову ей пришел единственный ответ: он с отвращением отвернется от нее. Не важно, что он сильно ее любит, отнесется он к этому так же, как и всякий другой представитель южной знати.

Нужно что-то делать, пока не поздно!

Ханна подбежала к двери и распахнула ее. За дверью притаилась Дженни, Увидев Ханну, она повернулась, чтобы убежать, а на ее лице отразился страх.

– Дженни! Не дури, я не собираюсь тебя наказывать. Ступай найди Генри и скажи ему, чтобы шел сюда немедленно.

Оставив дверь открытой, Ханна принялась ходить взад-вперед по комнате в ожидании надсмотрщика; мысли ее путались, один план сменялся другим. Ей нужно сначала разобраться с Исайей, как это ни омерзительно, потом можно будет подумать о Сайласе Квинте.

Генри вошел незаметно.

– Да, миссис?

– Найди раба Леона и немедленно приведи сюда. Поскорее, Генри! Он, может быть, собирается сбежать. Убеди его, что я не сделаю ему ничего плохого.

После того как Генри ушел, Ханна опять принялась расхаживать по кабинету, охваченная нетерпеливым ожиданием. При этом она дважды перечитала письмо Майкла.

Когда появился Генри, ведя явно испуганного Исайю, молодая женщина с облегчением вздохнула и сказала, кивнув надсмотрщику:

– Оставь нас.

Тот с сомнением глянул на нее, потом с еще большим сомнением – на Исайю. Однако Ханна указала Генри на дверь, и он вышел.

– Исайя… – Она глубоко втянула воздух. – Я прошу прощения за свой поступок. Я… ну да ладно. Ты сказал, что убил моего отца в результате несчастного случая?

Исайя колебался, прежде чем ответить. Он действительно собирался бежать, но понимал, что шансов оторваться от погони будет больше, когда стемнеет. Теперь же вопрос этой белой женщины вселил в него некоторую надежду. Ясное дело, всей правды она не знает, ее мать, наверное, не рассказала ей, что Роберт Маккембридж застал его в тот момент, когда он намеревался изнасиловать его жену.

И он ответил:

– Да, миссис Вернер. Я быть беглый раб, и, как вы знать, Роберт Маккембридж спрятать меня. Я чуять, что охотники и собаки идти за мной и быть уже близко. Я брать нож для мяса из кухни и хотеть бежать. Роберт Маккембридж пытаться останавливать меня. Я так испугаться, как безумный, я бороться с ним. Он напарываться на нож и умирать. Я так горевать о нем и всегда горевать дальше.

Ханна внимательно смотрела на него, пытаясь понять из рассказа, что же произошло на самом деле. Она вспомнила, как сама испугалась в ту ночь, когда убежала от Стрича, вспомнила, что решила умереть, если ее вернут обратно, и поверила Исайе. Или, возможно, попыталась убедить себя в этом.

Она кивнула и отвернулась.

– Ладно. Даже если ты лжешь, все это дело прошлое. Но я не хочу, чтобы ты оставался на плантации! – Она быстро повернулась к нему. – Ты понял?

– Я понимать, миссис. Но мне нужно денег и быть свободным человеком. Если я не свободный человек с бумагами, меня выследить и…

– Да-да, – жестом оборвала его Ханна, – мы еще доберемся до этого. Сначала расскажи мне все, что ты рассказал Сайласу Квинту, слово в слово. – Она указала ему на стул у письменного стола, а сама села в кресло Малкольма.

Исайя говорил запинаясь, с трудом подыскивая нужные слова, чтобы передать свой разговор с Сайласом Квинтом; Ханна внимательно слушала.

Раб закончил, а она некоторое время молчала, покусывая губу. Когда же она заговорила, казалось, что она говорит сама с собой:

– Тогда об этом сможет рассказывать только Квинт, а его рассказы ничего не значат. Если не будет тебя, чтобы подтвердить его слова… – Она осеклась и посмотрела Исайе прямо в лицо. – Я дам тебе денег, их хватит, чтобы уехать отсюда далеко. А утром я съезжу в Уильямсберг и оформлю документы по закону. По этим документам ты будешь свободным человеком, и никто не сможет в этом усомниться. Ты больше не будешь рабом. Оставайся дома, пока я не вернусь из города. Я приду к тебе, когда стемнеет, будь готов уехать из «Малверна». Если ты пустишься в путь ночью, то к утру будешь далеко и вне опасности.

Исайя, который с трудом верил в такую удачу, сказал:

– Спасибо вам, миссис Вернер.

Ханна уже направилась к двери. Открыв ее, молодая женщина внимательно посмотрела на Исайю и сказала с угрозой:

– Слушай меня внимательно. Если ты нарушишь наш договор, если ты не уедешь из Виргинии, то сильно об этом пожалеешь! Это понятно?

Исайя закивал, однако взгляд его был устремлен не на Ханну, а куда-то за ее спину.

Она обернулась и увидела, что у двери стоит Генри. На лице его было написано удивление, рот раскрыт. Очевидно, он слышал ее последние слова.

– Я все объясню потом, Генри. Сейчас я очень устала.

Генри издал протестующий возглас, но Ханна жестом приказала ему молчать.

– Проследи, чтобы Исайя… проследи, чтобы Леон вернулся домой, а на завтра освободи его от полевых работ. Я уже сказала, что все объясню потом.

Совершенно сбитый с толку, не переставая качать головой, Генри увел Исайю.

Ханна действительно очень устала. Так устала, что даже письмо Майкла не могло поднять настроение. Живот казался ей непомерно тяжелым, а на плечи как будто навалилась огромная тяжесть. Глаза жгло так, словно под веки попали песчинки, кожа лихорадочно горела, а горло саднило – слишком много в этот день ей пришлось кричать.

Молодая женщина огляделась. Поблизости никого не было. И служанки, и даже Бесс и Андре покинули ее. Ханна раскрыла рот, чтобы позвать кого-нибудь, но тут же раздумала и тихонько засмеялась над собой. Неудивительно, что все ее избегают. Не так давно она вела себя как сумасшедшая. Если она опять закричит, слуги, чего доброго, вообще убегут в лес.

Она с трудом поднялась по лестнице в свою комнату, сняла часть одежды и упала поперек кровати. Вскоре она погрузилась в беспокойный сон.

Сновидения были беспорядочны – это были кошмары, в которых сверкали ножи, лилась кровь, ржали черные кони, и неизменно на этом мрачном фоне маячило лицо Майкла, и губы его повторяли снова и снова одно и то же: «Черный ублюдок! Черный ублюдок!»

Раза два она слышала сквозь сон чьи-то успокаивающие голоса и чувствовала приятное прикосновение холодной влажной ткани к своему горячему лбу.

Когда молодая женщина окончательно проснулась, комнату заливал солнечный свет. Она застонала и попыталась сесть.

Над ней склонилась Бесс.

– Ложиться, ложиться, детка. Не пытаться вставать. Ты, детка, заболеть. Всю ночь у тебя быть жар. Ты кричать и метаться и говорить безумные слова. Ты потеть, как лошадь.

– Что со мной случилось?

– Ты переутомиться, детка. Много кричать вчера, много беситься, потом письмо от маста Майкла. Слишком всего много.

– Но я должна встать, мне нужно съездить в Уильямсберг! Это очень важно.

И Ханна опять попыталась сесть, однако Бесс заставила ее снова улечься. Старая негритянка лишь слегка подтолкнула ее, но этого оказалось достаточно, чтобы Ханна упала на подушки. Только теперь она поняла, насколько ослабла.

Тогда она испуганно ощупала свой живот.

– Маленький… с ним все в порядке?

Бесс устало улыбнулась:

– Как я думать, с ним все хорошо. А если ты и дальше прыгать, быть плохо. Лихорадка твоя проходить, ты отдохнуть – и опять быть здорова. Вот… – Она повернулась к столику у кровати, на котором стояла миска, накрытая крышкой: – Дженни только что приносить тебе горячий бульон. Это полезно.

Ханна, вздохнув, решила подчиниться, и Бесс принялась поить ее с ложечки бульоном. Ханна смутно помнила, что обещала сегодня оформить документы, освобождающие Исайю. И все же благополучие ребенка важнее. Днем раньше, днем позже – какая разница?

Конечно, можно просто собственноручно написать бумагу, подтверждающую, что Исайе даруется свобода. Как правило, именно так все плантаторы и поступают в подобных случаях. Но для ее целей этого недостаточно. Она слышала, что иногда рабов, имеющих при себе письма бывших хозяев, письма, в которых свидетельствуется, что им дарована свобода, хватают. И бывает, что человек, поймавший такого раба, просто-напросто уничтожает письмо и снова обращает несчастного в рабство. Но если получить документ, составленный стряпчим в соответствии с законом в присутствии свидетелей, никто не посмеет усомниться в нем. Ханна боялась, что, если Исайя снова попадет в рабство, он попытается добыть себе свободу, рассказав то, что ему известно о хозяйке «Малверна».

Ее размышления нарушила Бесс.

– Детка, что тебя тревожить? Ты очень расстроенная. Это от того, что быть между тобой и этим Леоном, верно?

– Это не твое дело, Бесс! – бросила Ханна, не подумав. – Ты часто позволяешь себе слишком многое и забываешь, кто ты такая!

Бесс отпрянула, на лице ее отразилась боль. Она хотела уйти.

– Бесс… – Ханна схватила ее за руку. – Прости меня. Я не хотела быть грубой. Ты же знаешь, я ни за что на свете не причинила бы тебе боль! Но это касается только меня. Об этом я ни с кем не могу говорить!

Бесс смотрела на нее сверху, и ее широкое лицо смягчилось.

– Ладно, золотко. Наверное, тебе лучше знать, что для тебя хорошо. Но этот Леон, – мрачно добавила она, – едва я его увидеть, как тут же и понять: от него быть одно беспокойство. Это плохой человек, я это печенками чувствовать! – Она вздохнула. – Я очень устать, золотко, ведь я просидеть с тобой почти всю ночь. Старая Бесс уже не так молода. Я пойти соснуть. Если тебе что-то нужно, звонить в звонок. Дженни тут же прибегать.

– Бесс… – Ханна все еще не отпускала ее руку. – Не знаю, что бы я делала без тебя все это время. Я тебя люблю.

– И я тебя любить, золотко. Ты мне как родная дочка. Ты это знать. – Глаза стряпухи были полны слез, она наклонилась и поцеловала Ханну в лоб. Затем выпрямилась и попыталась пошутить: – Глядеть-ка на меня – всю тебя закапать, ну прямо как… – И, проведя рукой по глазам, она быстро вышла.

Ханна какое-то время смотрела ей вслед, ласково улыбаясь. Она все еще чувствовала сильную усталость и слабость. Вскоре Ханна задремала и проспала до самого вечера. Время от времени тихонько входила и выходила Дженни. Когда стало темнеть, служанка принесла поднос с ужином. Ханна, проснувшись, почувствовала себя значительно лучше, силы возвращались к ней, и она поела с большим аппетитом.

Но Исайя ее беспокоил. Наверное, он знает, что она не ездила в Уильямсберг. Возможно, решил, что она его обманула. В таком случае он ведь может и убежать этой ночью? Ханна никого не могла послать за ним. Слишком все удивятся, если она велит привести в свою спальню раба, занятого на полевых работах, да еще останется с ним наедине. Своей тайны она никому не может доверить, даже Бесс и Андре. Дурные предчувствия не давали покоя Ханне. Ей непременно нужно поговорить с Исайей, рассеять его опасения.

Она позвонила. Когда вошла Дженни, Ханна сказала:

– Можешь унести поднос, Дженни. Я знаю, у тебя был тяжелый день, поэтому иди спать. Со мной ничего не случится. Я чувствую себя гораздо лучше. Буду спать всю мочь, и ты мне не понадобишься.

Ханна выждала еще час, пока внизу не стихнут все шумы и не прекратится всякое движение. Потом встала и быстро оделась. Накинув на плечи шаль, она вышла из спальни, спустилась вниз и подошла к парадной двери, никем не замеченная.

Месяц, похожий на ломтик дыни, бросал на поместье слабый свет.

Ханна направилась туда, где стояли хижины рабов.

Действительно, весь день Исайя высматривал, не отправилась ли хозяйская коляска в Уильямсберг. Когда настал полдень, а коляска не уехала, он понял, что хозяйка обманула его и что в голове у нее совсем другие планы. Он хотел было бежать прямо сейчас, днем, по всякий раз, когда выходил из хижины, где жил с другими рабами, он видел поблизости Генри, мрачно наблюдавшего за ним.

В конце концов он смело двинулся к господскому дому. Видел, что Генри по-прежнему не спускает с него глаз, но подумал: пока он не направится к дороге или в сторону леса, его не станут задерживать. Так и оказалось. Генри смотрел на него внимательно, уперев руки в бока, но не делая к нему ни шага.

Исайя, подойдя к кухне, увидел старую Бесс, бредущую по крытому переходу. Он поспешил к ней.

– Миссис Вернер – с ней что-то случилось? Я не видеть ее целый день.

Бесс остановилась, глаза ее сверкнули.

– Какое ты иметь право интересоваться насчет хозяйки, а, Леон?

Исайя почувствовал, что его охватывает гнев, и чуть не задохнулся. Он ведь может просто задушить эту старуху за ее слова. Неужели если она работает в доме, то думает, у нее есть право распоряжаться теми, кто гнет спину в поле, кто ниже ее? Но он запрятал свою злобу поглубже и спокойно произнес:

– Я думать, может, она заболеть.

– Заболеть или не заболеть, не твоего ума дело! – бросила ему Бесс. – Ступать заниматься своим делом и не мешать мне. Я очень занята.

И Бесс прошествовала дальше, а Исайя повернулся и смотрел на ее широкую спину до тех пор, пока она не скрылась за дверью кухни. Потом он вернулся к хижинам, где жили рабы. Там он сел на корточки, прислонившись к стене, и бездельничал до конца дня. Коляска так и не выехала в Уильямсберг.

Исайя думал о предстоящей встрече с Сайласом Квинтом. К этой встрече у него было двоякое отношение. Он знал, что этой ночью, когда все уснут, он убежит из «Малверна». Но ему нужны деньги, а Квинт обещал отдать ему сегодня его долю. Выбора не было – встретиться с этим человеком необходимо.

Поскольку день был будний, полевые работники легли спать рано. Исайя подождал, пока все стихнет, выбрался из хижины и направился к рощице неподалеку от дороги, где у него была назначена встреча с Квинтом.

Тот был уже на месте, нетерпеливо шагая взад-вперед.

– Ты припоздал, Леон! Я уж решил, что ты не придешь!

– Нужно подождать, пока все спать, а потом осторожно уходить.

– Ладно, пришел и пришел. – Квинт выдохнул; на этот раз ромом от него пахло очень слабо – он был почти трезв. В его руке звякнули монеты. – Вот, я принес тебе твою долю. Не больно-то много. Девчонка сказала, дескать, это все, что у нее есть сейчас. Но мы еще получим, даю слово.

Он отдал монеты Исайе, тот опустил их в карман, не пересчитав.

– Теперь вот какое дело, – сказал Квинт бодрым голосом, вынимая из кармана несколько листков бумаги. – Я тут записал все, что ты мне рассказал об этой гордой леди, Ханне Вернер. Я человек малограмотный, писать-то не особенно мастер, ну да этого хватит. – Квинт фыркнул. – Ты, ясное дело, не можешь поставить свою подпись, так я сам ее написал: «Леон». Теперь нужно всего-навсего, чтобы ты поставил знак…

– Нет! – Исайя попятился. – Я не поставить свой знак на такой…

– Ну вот! – Квинт схватил Исайю за руку. – Да ведь эту бумагу никто не увидит, кроме меня. Но мне нужно иметь ее, чтобы подтвердить мои слова, если с тобой что-то случится. Чего тебе непонятно?

– Нет, я не ставить свой знак ни на что, – твердо повторил Исайя.

– Ты сделаешь так, как тебе говорят, понял? Я не позволю тебе пойти на попятную, черная задница! – При свете луны было видно, как Квинт осклабился. – Думаешь, я верю, что ты мне рассказал все? Старый Квинт не дурак. Я знаю, ты убил Роберта Маккембриджа. Моя супружница говорила мне, что ее первого мужа убил беглый раб. Как ты думаешь, что будет, если я расскажу об этом? Тебя повесят, парень, даю слово! Давай ставь свой знак на этом документе, и хватит трепаться!

Исайя пришел в ужас. Страх причинить вред белому человеку исчез. Он протянул свои огромные ручищи к старческой шее Квинта и стал душить его. Квинт брыкался, сопротивлялся, но тщетно.

Сжав руки посильнее, Исайя почувствовал, как Квинт обмяк. От удивления негр слегка разжал пальцы. И тут же что-то холодное, как лед, воткнулось ему в живот, мгновенно превратившись в нестерпимо горячее, и боль, как волна, окатила его. Он издал звук, похожий на хрюканье, и рухнул на землю.

Падая, Исайя мысленно перенесся в хижину в Северной Каролине. Он снова был рядом с Робертом Маккембриджем, скончавшимся от удара ножом, который нанес он, Исайя. Потом видение исчезло, и он погрузился во тьму.

Сайлас Квинт стоял над неподвижным телом раба и хватал воздух ртом. Подняв голову, он принюхался, точно животное, чующее опасность. Не услышав ни звука, ни крика, Квинт несколько успокоился. Раб еще не умер, но вот-вот умрет – живот у него распорот, кровь хлещет фонтаном, кишки вывалились, как огромные черви.

Поначалу Квинт возгордился тем, что у него хватило смелости это сделать. Он в жизни ни на кого не замахивался ножом и всегда ускользал, если чуял опасность. С Мэри было по-другому, это был несчастный случай, кроме того, она была женщиной. Но, зная, что Леон когда-то убил человека, Квинт вооружился ножом, идя на встречу с ним. Особенного страха Квинт не испытывал – раб не посмеет напасть на белого. Но все-таки он подготовился, и теперь похвалил себя за предусмотрительность.

Потом мысли его потекли по другому руслу. Как это скажется лично на нем? Он не опасался, что на него может пасть подозрение. Никто не знал об их встрече. А рабы на плантации то и дело дерутся друг с другом, поэтому убийство припишут кому-нибудь из здешних ниггеров.