Текст книги "Те, что уходят"

Автор книги: Патриция Хайсмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Наливая в ванной стакан воды, Коулмэн наблюдал, как она надевает туфли.

– Антонио ждет внизу, – сообщила Инес. – Пойду спущусь к нему на несколько минут.

– Вот как? И что ему нужно?

– Ничего. Я просто подумала, что должна к нему выйти, раз он пришел. – Она надела одну шубку, без шляпки, и посмотрелась в зеркало. – Губы красить не буду, – сказала она сама себе.

– Когда ты вернешься?

– Минут через пятнадцать. – Она грациозно помахала ему рукой. – Пока, Эдвард.

Ее столь необычная поспешность удивила Коулмэна, заставив его гадать, что сказал ей Антонио. Антонио собирался вернуться в Неаполь или в Амальфи, и Инес намеревалась уговорить его остаться. Коулмэну Антонио не нравился. Правда, у него не было к нему и стойкого отвращения – он видывал экземпляры и похуже, – но симпатии к Антонио он точно не испытывал. Антонио, судя по всему, подозревал его в причастности к исчезновению Рэя, быть может, даже считал его убийцей, и явно хотел остаться в стороне. Коулмэн предположил, что Инес виделась с Антонио наедине по меньшей мере один раз после той ночи во вторник, и не сомневался, что они поговорили по душам. Коулмэн вздохнул, задумчиво попыхивая сигарой.

Он подошел к окну и посмотрел на улицу. За крышами домов открывался прекрасный вид – величественный берег Большого канала, огоньки судов, мерцающие в сгущавшихся сумерках. Тепло от батареи, окутывавшее Коулмэна, создавало ощущение безопасности и комфорта. Он представил себе, как вся Венеция сейчас ютится у горячих печей и каминов, а кто-то, с потрескавшимися от холода ладонями, хлопочет по хозяйству, и как греют у очагов руки заезжие художники – целая толпа этих упрямцев плотно заполняет Италию, словно красная черепица крыши. Но у него дома просто роскошное тепло, и у него есть прекрасная женщина. Коулмэна нисколько не стеснял тот факт, что он берет деньги у такой женщины, как Инес. Антонио тоже делает это, но только каким-то забавным образом. Антонио считает нахлебничество честной игрой, не видя необходимости даже скрывать это. Не то что Коулмэн.

«И относительно другой вещи, – подумал Коулмэн, попыхивая сигарой, – у него тоже нет сомнений – относительно Рэя Гаррета. С ним он тоже вел честную игру. Если его прижмут за это, что ж – очень плохо, значит, так распорядится злодейка судьба, но Коулмэн твердо знал, что игра эта стоит риска, знал, что ни за что не сдастся, если его обвинят в убийстве. По крайней мере, Гаррет будет мертв. И Гаррет заслужил смерть. Потому что, если бы не Гаррет, не его безмозглое малодушие и аристократические американские замашки, Пэгги была бы сейчас жива».

Коулмэн подошел к пиджаку, висевшему на стуле, – в нем он носил фотографию Пэгги, – но остановил себя. Сегодня он уже смотрел на нее. В последнее время у него стало привычкой разглядывать ее по меньшей мере дважды в день по нескольку минут, и он уже изучил на ней каждую черточку, каждый блик, помогавший вызвать в памяти образ Пэгги. Теперь он мог уже представить себе ее даже без фотографии, мысленно рисуя ее портрет, как, собственно говоря, и было в пятницу, когда он отмечал про себя что-то вроде праздника, которым считал смерть Рэя. Да, он считал Рэя мертвым, даже вопреки здравому смыслу. А тело наверняка найдут через пару дней, быть может даже завтра.

Тут ему вдруг пришло в голову, что Инес может догадаться, что он хочет остаться в Венеции, чтобы здесь, на месте, узнать, жив Рэй или нет. Коулмэн почувствовал себя неуютно, сообразив, что слишком многое открыл Инес. Она всегда защищала Рэя, вечно вела эти разговоры вроде «нужно учитывать ситуацию», только все они в конечном счете сводились к тому, чтобы защитить Рэя. Инес разлюбила бы его и рассталась с ним, узнай, что он убил Рэя. С другой стороны – и Коулмэн не раз уже думал об этом, – если тело Рэя выбросит на берег, кто сможет сказать наверняка, столкнули его или он сам прыгнул в воду? Молодой человек, совершающий самоубийство всего через несколько недель после смерти жены, – разве ситуация неправдоподобна? Коулмэн еще раз напомнил себе, что ему нет дела до того, что подумает или сделает Инес или что она скажет в полиции. Впрочем, он не сомневался, что она ничего не скажет. То, что произошло на катере, попросту не может быть никем доказано из-за отсутствия свидетелей.

Коулмэн много раз припоминал свою драку с отцом, когда ему было шестнадцать. Коулмэн вышел из нее победителем. Они пару раз ударили друг друга, причем отец бил сильнее, но Коулмэн все равно победил. Подрались они из-за того, куда Коулмэну поступать: в школу архитекторов или в инженерный колледж. Отец Коулмэна был посредственным архитектором – строил бунгало для небогатой публики в Винсенесе, в штате Индиана, – и хотел, чтобы его сын тоже стал архитектором. Коулмэна же всегда интересовала техника и изобретения. Вопрос встал ребром, когда ему исполнилось шестнадцать и пришло время выбирать. Коулмэн тогда уперся не на шутку и выиграл противостояние, ставшее как бы поворотным пунктом в его отношениях с матерью, о чем Коулмэн не без удовольствия вспоминал теперь. С тех пор мать зауважала его и стала относиться как к мужчине. Коулмэн гордился не тем, что поднял руку на отца, а тем, что сумел отстоять свои убеждения. После этой драки ему еще раз пришлось настоять на своем, чтобы добиться права встречаться с девушкой по имени Эстелла, которую отец считал ему не парой. Отец не разрешал ему брать машину на свидания с Эстеллой и в конечном счете запретил пользоваться ею совсем. Однажды вечером Коулмэн выгнал машину из гаража и не быстро, но уверенно поехал на отца, вставшего у него на пути с раскинутыми руками. Отцу пришлось сойти с дороги, он только в ярости треснул кулаком по капоту, когда сын проезжал мимо, но с этих пор споры из-за машины прекратились.

Коулмэн никогда не считал себя жестоким, хотя по сравнению с другими людьми, может, и был таким. Ему было интересно, что стало с его приятелями из колледжа. Ведь они, быть может, тоже были чуточку жестче остальных людей. За последние пятнадцать лет – с тех пор, как он стал художником, – он потерял с ними связь, но хорошо помнил, когда всем им было по двадцать и как жестоко они обращались со стариком вахтером. Коулмэн припомнил, как один из его дружков, Денис, однажды ударил старика под ребра, благодаря чему им удалось вырваться на свободу. Старик, приставленный охранять спальню в общежитии, вечно сидел перед дверью или за нею – в зависимости от погоды. Компании Коулмэна захотелось ночью выйти погулять по городу, и они потребовали, чтобы старик отпер дверь. С тех пор он выпускал их всегда и никогда не жаловался, боясь, что его снова побьют.

Припомнился Коулмэну и другой похожий случай, в Чикаго, когда некий Квентин Дойл взялся заигрывать с его женой Луизой, намереваясь закрутить с ней роман. Коулмэн тогда купил себе пистолет и однажды вечером как бы невзначай показал его Дойлу, после чего тот оставил Луизу в покое. «Как легко все тогда получилось», – думал Коулмэн с удивлением. У него имелось разрешение на пистолет, но ему даже не пришлось стрелять, он только показал его, и это произвело такой потрясающий эффект.

Коулмэн открыл шкаф и достал из-под стопки новых носовых платков, подаренных ему Инес, шарфик Пэгги. Взглянув на дверь и прислушавшись, он развернул шарф и поднес его к свету, представив, как тот обвивается вокруг нежной, тонкой шеи Пэгги, как покрывает ее голову от ветра на Мальорке. Глядя на его флорентийский дизайн в стиле ар нуво, он представлял себе ее легкую, грациозную походку, словно наяву слышал ее голос. Черный цвет шарфа придавал ему драматичности, и для Коулмэна он означал смерть. И все же он напоминал о Пэгги. Коулмэн прижал его к лицу и нежно поцеловал. Только вот запаха тот не имел. Коулмэн постирал его в ту ночь, когда вернулся из Лидо, чтобы смыть прикосновение Рэя. Он тогда развесил его у себя вдоль дальней стенки в гардеробе, и шарф так и остался неглаженым, но по крайней мере чистым. Стоя спиной к двери, Коулмэн быстро свернул шарфик и убрал его обратно.

Конечно, он мог жениться снова и завести другого ребенка, мальчика или девочку, – не важно. Коулмэн знал, что был бы отличным отцом, но, родись у него дочь, она бы никогда не смогла заменить Пэгги. К тому же у него попросту оставалось мало времени, чтобы ребенок мог вырасти у него на глазах. Нет, никогда в жизни никто не заменит ему Пэгги.

Коулмэн извлек из гардероба припрятанную бутылку виски. Он никогда не пил виски раньше шести часов, но сейчас было уже шесть ноль пять. Взяв в ванной стакан, он налил себе немного и быстро выпил, с наслаждением почувствовав, как все обожгло внутри, потом снова встал у окна. «Клянусь, – мысленно проговорил он, – если этот ублюдок еще жив и ошивается здесь, в Венеции, я доберусь до него!» Он вспомнил лицо Рэя Гаррета, его умоляющие глаза – они словно напрашивались… Коулмэн от души рассмеялся, почувствовав необыкновенную легкость и удовлетворение.

За спиной закрылась дверь – на пороге стояла Инес. Она включила свет и спросила:

– Над чем ты смеялся?

– Я тут думал над следующей картиной. Тоже будет вид сверху. А ты не долго пробыла с Антонио.

– Да. У него на семь назначена встреча.

– С девушкой? Это мило.

– Нет. Он встретил здесь, в Венеции, двух приятелей.

«Значит, будут новые разговоры», – подумал Коулмэн. Антонио конечно же расскажет своим друзьям о знакомом американце-художнике, о женщине, которую они якобы делят, и об интересном исчезновении некоего Рэя Гаррета. «Только вряд ли они смогут мне напортить», – подумал Коулмэн. Для них этот рассказ будет все равно что газетная заметка о совершенно незнакомом человеке.

Инес переоделась в платье и умылась.

Коулмэн все-таки никак не мог понять ее материнской терпимости к Антонио – переспать с человеком всего два-три раза и при этом не спешить избавиться от него. Точно такой же молокосос увивался вокруг Инес, когда Коулмэн познакомился с ней год назад в Асконе.

– Надеюсь, ты не давала ему больше денег? – осведомился он.

– Эдвард, я дала ему всего несколько тысяч лир. – Инес говорила терпеливо, но в ее голосе Коулмэн все же уловил легкое раздражение – это было начало сопротивления. – В конце концов, у него нет своих денег, и не забывай: это я пригласила его в это путешествие.

– Если человек не работает, неудивительно, что у него нет денег. Мне просто интересно, как долго это будет продолжаться, вот и все.

– Антонио сказал, что уезжает через несколько дней. Кстати, он остановился в очень дешевом отеле.

Коулмэну хотелось сказать, что если Антонио нашел себе другую богатую женщину и намерен переехать к ней, то Инес его больше не увидит, но сдержался и промолчал.

Инес протирала лицо лосьоном. Коулмэну нравился этот запах, напоминавший ему аромат каких-то старомодных цветов. Он подошел к Инес сзади и, обняв, прижал ее к себе.

– Ты сегодня потрясающе выглядишь, – прошептал он ей на ухо. – Как насчет бокальчика шампанского? – Так Коулмэн обычно приглашал ее в постель. Иногда Инес заказывала бокал шампанского, иногда – нет.

Коулмэн затушил в своей комнате сигару, дымившуюся в пепельнице. До чего же приятно залечь в постель в половине седьмого вечера, перед ужином! Поэтому, когда Инес с улыбкой согласилась, Коулмэн почувствовал прилив радости и бодрости. Он отнес одежду в свою комнату и сказал:

– Приходи ко мне.

И Инес пришла.

Глава 9

В течение следующих двух дней Коулмэн не раз – а точнее, трижды – чувствовал на себе взгляд Рэя. Один раз – пересекая площадь Сан-Марко: на этом открытом пространстве любой в ситуации Коулмэна почувствовал бы на себе такой взгляд. Поистине площадь Сан-Марко совсем не место для тех, кто страдает агорафобией. В другой раз он испытал его на себе во время ленча в «Граспо ди Уа». Коулмэн тогда оглянулся, понимая, что если Рэй и здесь, то, должно быть, у него за спиной, и Инес заметила это. С тех пор Коулмэн тщательно следил за собой, стараясь не подавать виду, что ищет глазами Рэя. Если он жив и все еще в Венеции, удивлялся Коулмэн, то чего он ждет и зачем прячется?

А однажды, проходя мимо табачного магазина, Коулмэн почувствовал, что Рэй следит за ним изнутри. Коулмэн развернулся и пошел обратно, заглянув в открытую дверь магазина, но Рэя там не было. В другой раз он, как и Инес, заметил на улице знакомый силуэт – голова и плечи напоминали Рэя. Коулмэн не знал, что и думать. Конечно, Рэй мог наблюдать и за «Бауэр-Грюнвальдом». Если бы Коулмэн был один, он бы переехал в другой отель, но предлагать это Инес ему не хотелось.

С другой стороны, он ждал, как развернутся события после сообщения о случившемся родителям Рэя. Ведь они весьма состоятельные люди и наверняка предпримут что-нибудь.

Утром в четверг, восемнадцатого ноября, в комнате Инес раздался звонок. Это была миссис Перри с Лидо. Коулмэн в домашнем халате, сидя на постели Инес, сам снял трубку.

– Вы еще не видели утренние газеты, мистер Коулмэн?

– Нет. А что такое?

– Там ваш зять. Его фотографию напечатали в «Гадзеттино». Там сообщается, что он пропал. Как раз в ту ночь, в прошлый четверг. Помните? Когда мы вместе ужинали.

– Да, мне это известно, – проговорил Коулмэн, стараясь придать голосу как можно больше непринужденности, что ему, впрочем, удалось. – То есть мне это стало известно пару дней назад. Но я не думаю, что он пропал, – скорее всего, уехал куда-нибудь. – Коулмэн прикрыл трубку ладонью и, обращаясь к Инес, пояснил: – Миссис Перри.

Инес, стоя с расческой в руках, внимательно вслушивалась в разговор.

– Я не помню его имени, – продолжала миссис Перри, – зато сразу узнала его лицо. Полагаю, вы уже заявляли в полицию?

– Нет. Я не счел это необходимым.

В дверь постучали, и Инес открыла, приняв поднос с завтраком.

– Но вам, наверное, следовало бы это сделать, – сказала миссис Перри, – потому что полиция хочет знать, кто видел его последним. Ведь вы в тот вечер возвращались вместе с ним?

– Да, я высадил его на Дзаттере, у самого пенсионе.

– Но полиция наверняка захочет знать это. Я могла бы сказать, что видела его в тот вечер, но только до полуночи. А вы остались с ним после меня. Я еще не звонила Лоре и Фрэнсису, хотя, мне кажется, следует сделать это. Скажите, он имел привычку уезжать вот так неожиданно?

– Я бы сказал, что да. Род его деятельности предполагает полную свободу, и он привык путешествовать.

– Но в газете написано, что в номере остался его паспорт. Я сама не смогла все прочесть по-итальянски, но мне помогли. Насколько я поняла, он из хорошей семьи и его родственников уже оповестили. Так что видите? Совсем не похоже на то, что он просто уехал.

Коулмэну хотелось повесить трубку.

– Я куплю газету, миссис Перри, и подумаю, что можно предпринять.

– И пожалуйста, держите меня в курсе дела. Хорошо? Мне это небезразлично, ведь он такой симпатичный молодой человек.

Коулмэн пообещал.

– Ну и что там в газете? – спросила Инес.

– Давай выпьем кофе, дорогая, – предложил Коулмэн, махнув рукой в сторону подноса с завтраком.

– Они нашли что-нибудь?

– Нет.

– Тогда что же там в газете? Что это за газета? Мы раздобудем ее.

– «Гадзеттино». – Коулмэн пожал плечами. – Нет ничего удивительного в том, что консульство было извещено.

– А что насчет Рэя? Там не сказано, где он?

– Нет. Только заметка о его исчезновении. Зря я не заказал апельсиновый сок. Ты будешь?

Инес принесла Коулмэну кофе, потом сняла трубку и заказала по телефону два апельсиновых сока и «Гадзеттино»

«Теперь позвонят Смит-Питерсы», – думал Коулмэн. Вчера они все вместе ходили в театр, и Фрэнсис спросил, как поживает Рэй. Коулмэн, опередив Инес, ответил, что они в последнее время не виделись. «Но он еще в Венеции?» – спросила Лора. «Не знаю», – ответил Коулмэн. Смит-Питерсы собирались уехать к себе во Флоренцию – ждали только, когда у них дома включат центральное отопление, все время названивая домовладельцу. Но история с отоплением все тянулась и тянулась, и похоже было, что они пробудут здесь еще неделю. А Коулмэну так хотелось, чтобы они поскорее уехали.

– Может, тебе сходить в полицию, Эдвард? – сказала Инес.

– Давай сначала посмотрим газету. Я схожу в полицию, если понадобится.

Им принесли сок и газету.

Фотография Рэя Гаррета, вероятно из паспорта, была напечатана крупным планом на первой странице, а под ней поместили заметку высотой примерно в пять сантиметров. В ней сообщалось, что двадцатисемилетний американец Рэйбурн Кук Гаррет, остановившийся в «Пенсионе Сегузо», расположенном в доме номер 779 по набережной Дзаттере, не возвращался домой с прошлого четверга, то есть с одиннадцатого ноября. Его паспорт и личные вещи остались в номере. Полиция просит всех, кто видел его в тот вечер или позднее, обратиться в ближайшее отделение. Далее говорилось, что Гаррет является сыном президента крупной нефтяной компании Томаса Л. Гаррета, проживающего по такому-то адресу в городе Сент-Луис в штате Миссури. Коулмэн понимал, что полиция или представители американского консульства, возможно, уже связались с родителями Рэя по телефону, однако по-прежнему оставался невозмутимым.

– Если он в Венеции, его могут узнать по фотографии, – предположила Инес. – Где он может остановиться без паспорта?

– В частном доме, где сдают квартиры, – сказал Коулмэн. – Паспорт спрашивают не везде.

Инес налила в стаканы сок.

– Обещай мне, Эдвард, что сходишь сегодня в полицию.

– А что я скажу им? Я высадил его на набережной Дзаттере, и больше мы с ним не виделись.

– Но ты видел, куда он пошел? В свой пенсионе?

– Мне показалось, да. Я же не стоял там и не смотрел.

Коулмэн понимал, что Инес не успокоится, пока не заставит его сходить в полицейское отделение. Он готов был отказаться, даже если бы Инес рассердилась, даже если бы ему пришлось расстаться с ней и вернуться в свою римскую квартиру. Но если он не пойдет в полицию, сама Инес, или Смит-Питерсы, или миссис Перри все равно сделают это, и его имя тоже будет упомянуто, поэтому лучше всего было пойти в полицию самому. Коулмэна это ужасно раздражало, он готов был отдать все, что угодно, лишь бы только не делать этого. «Если бы у Рэя не было денег, если бы он был обыкновенным американским битником, его исчезновение вряд ли вызвало бы такую вонь», – думал Коулмэн. Родители Рэя могли телеграфировать в американское консульство в Венеции с просьбой сделать все возможное.

Итак, Коулмэн обещал Инес, что сходит сегодня утром в полицию. Они вышли из номера около десяти, и Коулмэн порадовался про себя, что теперь ему не придется объясняться по телефону со Смит-Питерсами. Звонок они услышали уже из коридора, и Инес вернулась. Коулмэн хотел было направиться пока к лифту, но ему было интересно, что скажет по телефону Инес, поэтому он вернулся следом за ней.

– Да, да… Она нам тоже звонила… Мы собираемся пойти сейчас в полицию… Эдвард был последним, кто видел его. Той ночью в четверг он высадил его на Дзаттере прямо возле пенсионе… Этого я не могу сказать – я его не слишком хорошо знаю… О да, конечно, Лора, обязательно! До свидания. – Инес повернулась к Коулмэну. – Миссис Перри позвонила Смит-Питерсам. Они еще не видели газеты. Ну пойдем, дорогой.

В первом же полицейском отделении, возле Сан-Марко, Коулмэн с радостью обнаружил, что старший офицер ничего не слышал о Рэе Гаррете. Он куда-то позвонил и попросил Коулмэна подождать минут десять, когда придет другой офицер. У Инес замерзли ноги, и они с Коулмэном решили пока пойти выпить где-нибудь кофе.

Другой офицер оказался бравым молодцем лет сорока, с чуть седеющими висками, в аккуратной униформе. Звали его Дель Изола. Коулмэн рассказал ему о своем родстве с Рэйбурном Гарретом и о том, что они вместе с синьорой Шнайдер и тремя другими людьми ужинали с Гарретом в четверг вечером на Лидо, после чего Коулмэн отвез его домой на нанятом им катере, называвшемся «Марианна».

– Где именно вы его высадили?

Коулмэн сказал, что у «Пенсионе Сегузо» на набережной Дзаттере.

– В котором часу это было?

Разговор происходил на итальянском, в котором Коулмэн разбирался вполне сносно, но все же был далек от совершенства.

– Насколько я могу припомнить, в половине второго ночи.

– Он был пьян? – вежливо поинтересовался офицер.

– О нет, ни в коей мере.

– А где его жена? – спросил Дель Изола, держа наготове карандаш, намереваясь записать показания.

– Моя дочь умерла около трех недель назад, – сообщил Коулмэн. – В городке Ксэньюэнкс, что на Мальорке. – Он произнес название по-итальянски и объяснил, что его дочь и Гаррет жили там.

– Простите, сэр. Она, должно быть, была очень молода? – Сочувствие Дель Изолы казалось вполне искренним.

Но Коулмэна почему-то задел его доброжелательный тон.

– Ей было всего двадцать один. Она покончила с собой. Насколько я понял, синьор Гаррет сильно переживал по этому поводу, и я не знаю, что ему могло прийти в голову в ту ночь. Возможно, он решил уехать из города.

Трое или четверо полицейских, переводя глаза с Коулмэна на Дель Изолу, стояли рядом, словно манекены, и слушали.

– В тот вечер он не говорил, что собирается уехать? – Дель Изола перевел взгляд на Инес – она стояла в нескольких шагах от них, несмотря на то что ей предложили стул. – Вы говорите, он находился в подавленном состоянии?

– Разумеется, он не светился радостью после смерти моей дочери. Но насчет отъезда ничего не говорил.

Ему задали еще несколько вопросов. Не страдал ли синьор Гаррет помрачением рассудка или потерей памяти? Не было ли у него намерения спрятаться от кого-то? Имел ли он долги? На эти вопросы Коулмэн ответил, что, «насколько ему известно», нет.

– Как долго, синьор Коулмэн, вы пробудете в Венеции?

– Дня два-три.

Он спросил у Коулмэна, в каком отеле тот остановился, записал его римский адрес, поблагодарил его и сказал, что передаст все это в американское консульство.

– А вы, синьора, присутствовали на том ужине на Лидо? – спросил он у Инес.

– Да.

Он записал адрес Инес в Венеции. Казалось, ему нравилось проводить дознание, хотя он и сказал, что работает не в этом здании.

– А где те, другие, люди? Могу я узнать их имена?

Коулмэн назвал чету Смит-Питерсов, остановившихся в отеле «Монако», и миссис Перри, проживающую в отеле «Эксельсиор» на Лидо.

Разговор был окончен. Коулмэн и Инес снова вышли на холодную улицу. Коулмэн, бодрый и веселый, предложил Инес посмотреть церковь Санта-Мария Зобениго, не имевшую, по его словам, на своем фасаде ни одного религиозного сюжета. Инес прекрасно знала эту церковь и намеревалась купить себе черные перчатки.

Сначала они пошли в церковь.

В отель они вернулись после трех. Коулмэн изъявил желание порисовать, а Инес предложила заказать горячего чая, так как продрогла до костей. В четыре зазвонил телефон, трубку сняла Инес.

– Да, да, Лора. – С минуту она слушала. – Ну что ж, очень милое предложение, только я должна сначала посоветоваться с Эдвардом. – Лежа на спине, она сообщила Коулмэну: – Они приглашают нас поужинать в «Монако», а для начала выпить чего-нибудь в баре «Гарри».

Коулмэн скривил гримасу, но согласился. Инес договорилась на семь в баре «Гарри».

– Да, мы ходили. Нет, они ничего не знают. До встречи.

В бар они немного опоздали. Он был заполнен на три четверти. Первым делом Коулмэн на всякий случай быстро огляделся по сторонам, думая увидеть Рэя, потом заметил за дальним столиком яркую прическу Лоры Смит-Питерс. Она сидела напротив мужа. Коулмэн направился к ним вслед за Инес. Между столиками, грациозно удерживая в равновесии подносы с мартини и всевозможными закусками, проворно скользили официанты в белом.

– О, привет! – радостно встретила их Лора. – Как мило, что вы поддержали наше предложение в такой пасмурный вечер!

На улице слегка моросило.

Коулмэн сел рядом с Инес.

– Что вы сегодня делали? – поинтересовалась Лора.

– Были в церкви Санта-Мария Зобениго, – сообщила Инес.

Они заказали коктейль для Инес, виски для Коулмэна. Смит-Питерсы пили мартини.

– Очень вкусно, только ужасно крепко! – сказала Лора.

«Как будто мартини когда-то был слабым. Если, конечно, туда не набухать льда, который растает», – подумал про себя Коулмэн.

– Как может чистый мартини быть слабым? – оживленно проговорил Фрэнсис, и Коулмэну стало досадно, что этот зануда произнес вслух его мысль.

«Видно, еще не побывали на допросе в полиции», – подумал Коулмэн. Он приготовился к смертельно скучному вечеру, решив, что закажет еще одно виски, как только увидит официанта. Тот вскоре появился с салатницей оливок и блюдом горячих крокетов, которые Коулмэн предложил остальным. Официант разложил крокеты по тарелкам, поставив рядом с каждой сложенную треугольником салфетку.

– Мне бы следовало посидеть на диете, но ведь живем-то мы один раз, – посетовала Лора, принимаясь за еду.

Коулмэн заказал еще виски, не сводя при этом глаз с двери. В зал вошли мужчина и женщина.

– Значит, вы ходили сегодня в полицию, Эд? – проговорил Фрэнсис, наклонившись к нему. Его седоватые волосы были гладко зачесаны назад и казались мокрыми, словно их только что напомадили.

– Я рассказал им все, что знал, – ответил Коулмэн. – То есть очень немного.

– У них есть какие-нибудь ниточки? – спросила Лора.

– Нет. В отделении даже не слышали о Рэе Гаррете. Им пришлось послать еще за одним полицейским, он, правда, тоже ничего не знал, но записал мои показания. – «Этим, пожалуй, следует ограничиться», – подумал Коулмэн.

– А он не говорил, что собирается уехать? – снова поинтересовалась Лора.

– Нет.

– Он был в подавленном состоянии? – спросил в свою очередь ее муж.

– Я бы не сказал. Вы же видели его в тот вечер. – Коулмэн зацепил вилкой оливку.

Прочистив горло, Фрэнсис Смит-Питерс проговорил:

– Знаете, я сам хотел пойти в полицию. Просто из чувства долга, как его соотечественник… Но потом подумал: раз вы видели его последним…

Коулмэна раздражал тоненький голосок Фрэнсиса, напоминавший звук электропилы. Да и глаза у него, как заметил Коулмэн, были все время настороже, несмотря на всю демонстрируемую дружбу. Если бы Фрэнсис пошел в полицию, он счел бы себя обязанным рассказать там – после наводящих вопросов, конечно, – о том, что Коулмэн не любил Рэя Гаррета и не раз высказывался в его адрес весьма недружелюбно. Коулмэн чувствовал, что он способен на это. И Лора тоже.

– Я тоже так подумала, – вставила Лора. – Вы знали его намного лучше и к тому же видели его последним.

«Возможно, именно Лора и удержала своего мужа от того, чтобы пойти в полицию», – подумал Коулмэн. С другой стороны, Фрэнсис настолько плохо владел итальянским, что Коулмэн мог понять причину его сдержанности. «Давай не будем вмешиваться, Фрэнсис. Ты же знаешь, Эд недолюбливает его. Да и потом, откуда нам знать, что случилось той ночью?» – так Коулмэн примерно представил себе их разговор в номере отеля.

– А я с трудом представляю, что это за район – набережная Дзаттере, – сказал Фрэнсис. – Что это за район?

– О, там даже спокойнее, чем здесь, – ответил Коулмэн.

– А вы как думаете, Инес, что могло случиться? – спросила Лора. – Можете что-нибудь предположить? Ведь у вас так развита интуиция.

– Об этом ничего не могу сказать, – ответила Инес. – Он… – Она беспомощно дернула плечиком. – Нет, даже не знаю, что и думать.

– А что вы только что хотели сказать? – спросил Фрэнсис. – Он – что?…

– Я подумала, что если он был угнетен, подавлен, то мог все бросить и уехать. По-моему, такое вполне возможно.

Коулмэн чувствовал, что Смит-Питерсы сомневаются в ее словах и даже в том, что она сама верит в это.

– Улочки, – сказал он. – Улочки в Венеции такие узкие – очень удобно для грабителей. Огрел чем-нибудь тяжелым по голове, а тело в канал.

За соседним столиком шумели американцы, смех одного из них походил на собачий лай.

– Но это же так ужасно! – воскликнула Лора, закатывая глаза.

– А вы никого не видели поблизости, когда высадили его? – спросил Фрэнсис.

– Я не сходил с катера, поэтому не мог увидеть ничего особенного, – сказал Коулмэн. – Во всяком случае, ничего подобного не припоминаю. Я развернулся и направился в сторону Сан-Марко.

– А где был в ту ночь Коррадо? – спросила у Инес Лора.

Та пожала плечами и, не глядя на нее, ответила:

– Не знаю. Быть может, дома.

Инес сама уже задавала этот вопрос Коулмэну.

Коулмэн посмотрел на дверь и, вдруг вскочив, снова сел, дернувшись всем телом – в дверях показался Рэй.

– Что случилось? – спросила Инес.

– Чуть… Чуть не проглотил оливковую косточку, – сказал Коулмэн. Даже особенно не всматриваясь, он видел, что Рэй снова вышел, заметив его.

– Все-таки я ее проглотил, – с улыбкой проговорил Коулмэн, понимая, что у него нет во рту оливковой косточки, чтобы показать остальным. Он был ужасно рад, что Инес, испугавшись за него, не заметила Рэя и что Смит-Питерсы сидят к двери спиной. Он заметил, что Рэй отрастил бороду. А убрался как быстро!

– Фу-х!… Перепугался до смерти! Мне показалось, она попала в дыхательное горло, – уже со смехом проговорил Коулмэн.

Разговор перевели на другую тему, но Коулмэн не слышал ни единого слова. Значит, Рэй жив и что-то задумал. Но что? Натравливать на него полицию он явно не собирается, иначе давно бы уже сделал это. А может, полиция уже ждет его за дверью? Коулмэн снова украдкой посмотрел на дверь. Двое мужчин, смеясь, неторопливо выходили из зала. Дверь, так же как и окна, была сделана из непроницаемого серого стекла, через которое ничего нельзя было увидеть. Прошло минут пять, но все оставалось по-прежнему.

Коулмэн заставил себя включиться в беседу.

Интересно, где прятался Рэй все это время? Но, где бы он ни скрывался, сегодня ему, наверное, пришлось поменять свое убежище из-за напечатанной в газете фотографии, если, конечно, он не сказал правды тому, у кого остановился. Только это вряд ли, думал Коулмэн. А может, у него здесь друзья? Коулмэн чувствовал, что начинает злиться, и ему стало немного страшно. Живой Рэй представлял для него опасность – опасность быть заподозренным в покушении на убийство, а точнее – в двойном покушении. Правда, доказать можно было только второе – кто-нибудь мог видеть Рэя в воде в ту ночь или даже вытащить его, или каким-то невообразимым чудом он мог доплыть до Пьяццале, где его тоже могли увидеть промокшего до нитки. Коулмэн пришел к выводу, что ему следовало завершить уничтожение Рэя, и хотя мысль эта была навеяна эмоциями – главным образом страхом, – он все же чувствовал, что логика вскоре подскажет ему более верный способ, нежели те, что он использовал до сих пор.