Текст книги "Лучшее, что может случиться с круассаном"

Автор книги: Пабло Туссет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Конец дармовщине

На первый взгляд сидящая за столом на троне личность напомнила мне Варгаса Льосу, только не такого зубастого. Полагаю, это тоже можно отнести к сюрпризам, но я был уже настолько сыт этими самыми сюрпризами, что даже не удивился. Мало того, рядом с ним стояла женщина: элегантная дамочка лет тридцати с лишним, довольно коротко подстриженная, красивая, и глаза – сторожевые драконы.

Однако, если я чему-то действительно удивился, так это взгляду, которым обменялись The First и моя зеленоглазая Беатрис.

– Так, так… Братья Миральес снова вместе. И с очаровательной сеньоритой, – произнес Экзорцист.

– Сеньорой, – поправила его Дюймовочка, очень чувствительная к любому обращению, да к тому же не в духе после недавнего инцидента с охраной. Тип встал из-за стола, не отрывая от нее взгляда, и, спорю на порцию «Куба либре», был на грани того, чтобы поцеловать ей руку. И я выиграл.

– Извините, сеньора.

Дюймовочка оттаяла и даже, словно устыдившись беспорядка в своей внешности, поспешила стряхнуть с только что поцелованной руки несколько волосков охранника, запутавшихся у нее между пальцев.

Экзорцист сделал вид, что ничего не замечает, и потихоньку продолжал приветствовать всех по очереди. Теперь он протягивал руку моему Неподражаемому Брату, на что The First, естественно, не мог ему ответить.

– Ах… Извини, я не сообразил, что ты в наручниках.

– Не спеши, я могу обойтись и без рукопожатий.

Отлично сказано, сукин сын: было ясно, что тип во всей этой истории за главного, достаточно посмотреть на кабинет. Но он лишь с улыбкой воспринял дерзкую выходку The First и в последнюю очередь обратился ко мне.

– Мы ведь знакомы, не так ли? Надеюсь, ужин с Глорией доставил вам удовольствие. Куропатки в луковом соусе, если не ошибаюсь… Полагаю также, что вы знакомы с моей дочерью Эулалией.

Итак, моя Беатрис начинала раздваиваться на секретаршу из конторы и внучатую племянницу нунция – все в одном флаконе. Я постарался скрыть свое удивление.

– Да, мы знакомы. Божественная комедия, Беатрис, поздравляю.

– Спасибо, ты тоже неплох…

Она сказала это, даже не взглянув в мою сторону. Взгляд ее был неотрывно устремлен на моего Неподражаемого Брата. Подойдя, она поцеловала его в губы. The First не противился, вид у него был очень серьезный. Нехорошо, подумал я: имей вот так любовницу да еще плати ей за это как секретарше.

– Компания очень теплая, но вынуждена вас покинуть, – сказала Беатрис и, напоследок проведя тыльной стороной ладони по щеке The First, вышла из комнаты.

– Вы уж простите мою дочь. Сегодня у нас так много встреч, на которые надо успеть. Сожалею, что испортил тебе праздник, Пабло… Можно мне называть тебя Пабло?

– Сколько угодно, но, по-моему, я не давал вам права мне тыкать, – сказал я, чтобы он увидел, что я могу быть таким же ершистым, как мой Неподражаемый Брат. Экзорцист натянуто рассмеялся.

– Всегда с высоко поднятой головой, во всеоружии, хе-хе… Нет, нет, это не упрек. Уверяю вас, что в конце концов мы придем к взаимопониманию. Охрана, снимите, пожалуйста, наручники с задержанных. Они ведь больше не понадобятся? – добавил он, обращаясь к нам.

– Что касается меня – да, – ответил я, – как только у меня будут свободны руки, я намерен вцепиться вам в глотку.

– Благодарю за предупреждение. Весьма любезно с вашей стороны. Однако не советую вам объявлять шах, по крайней мере одним ходом. Как вы скоро убедитесь сами, ладьи у меня расположены хорошо.

Жестом он приказал охраннику освободить нас. Я обратил внимание на парочку гиен, стоявших по сторонам стола. Вид у них был запоминающийся, настолько запоминающийся, что я их узнал: это были те же огромные церберы, что следили за входом в ресторан. Кроме них в комнате было трое доставивших нас охранников и крикливый тип с мегафоном. Дюймовочка, видя, что обстановка приобретает более или менее цивилизованный характер, рискнула спросить, нет ли здесь где-нибудь дамской комнаты, после чего Экзорцист дал указание мегафоннику отпустить охрану и добавил, чтобы он послал «женщину-офицера сопровождать сеньору». Потом нажал на расположенную под столом кнопку селектора и попросил кого-то войти.

Несколько мгновений были слышны только взрывы праздничных петард, на этот раз так отчетливо, как они слышны в любом из городских зданий. «Иоаннова ночь – волшебная ночь», – сказал наконец наш радушный хозяин, тем самым разрушив все волшебство ночи. Я учуял неминуемое лирическое отступление о похищении Персефоны; кроме того, мне хотелось есть, пить и покончить со всем этим как можно скорее. Краем глаза взглянув на The First, я понял по застывшей на его лице гримасе, что хоть раз в жизни нашлось нечто, что было в равной степени по душе нам обоим. Дюймовочка, напротив, казалась очарованной словами о «волшебстве ночи». Но, прервав лирическое отступление, в комнату вошли две женщины: одна в костюме охранника, другая – в черном комбинезоне. Похоже, черные комбинезоны были здесь, внутри, последним писком моды; большая часть замеченных мной по пути личностей носила именно их. Говоря начистоту, они напоминали персонажей научно-фантастического фильма с Флориндой Чико и Антонио Гариса.

Когда Дюймовочка вышла в сопровождении охранницы («Извините, я на минутку», – сказала она, окончательно оттаяв от такого деликатного обращения), Экзорцист спросил The First и меня, не нужно ли нам чего-нибудь. Что до меня, то помимо голода и жажды мне страшно хотелось глотнуть кофе и выкурить косячок. Косячок мог бы свернуть и я сам, если бы мне вернули содержимое моих карманов, и так я без обиняков и сказал. The First попросил только воды, но его аскетичность была чистым притворством, поскольку он не удержался, чтобы не бросить на меня один из тех долгих неодобрительных взглядов, которые так часто доставляли ему удовольствие. Экзорцист произнес «пожалуйста», обращенное к девице в черном комбинезоне, давая ей понять, чтобы она отправилась на поиски требуемого, после чего предложил нам сесть.

The First и я приняли предложение и с облегчением опустились в стоявшие напротив стола кресла.

Экзорцист снова занял свое место на черном кожаном троне.

– Известно ли вам, что праздник святого Иоанна, по всей вероятности, халдейского происхождения? Некоторые антропологи связывают его с древним культом Ваала. Возможно, в те давние времена уже было принято есть в память о нем круглый пирог, пирог с отверстием посередине, символизировавшим солнечный диск…

Меньше всего мне сейчас хотелось присутствовать на научной конференции, но я решил не противоречить, по крайней мере пока мне не подадут кофе. Мой Неподражаемый Брат, напротив, не мог сдержаться.

– Слушай, Игнасио, все это, конечно, очень интересно, но, если ты не против, я предпочел бы поскорее вернуться в свою тюрьму.

Экзорцист улыбнулся своей неповторимой улыбкой во всю пасть.

– Ах… совсем я заболтался. Вы ведь, наверное, устали, для вас выдался тяжелый день. Жаль, потому что эта ночь предназначена для задушевных бесед… Послушайте, город бурлит.

Говоря это, он шарил рукой под столом, приводя в действие некое устройство, приглушавшее свет в кабинете. Почти одновременно мы услышали механическое гудение, заставившее нас обернуться. Стена за нами во всю свою ширину представляла собой металлический занавес, который теперь поднялся, открыв огромную застекленную панораму: перед нами появилась Барселона в ночном убранстве, как дива в своем лучшем платье, расшитом блестками. Если Экзорцист хотел произвести на нас впечатление, то он избрал верный путь, но в данный момент я не столько упивался пиротехническим буйством, сколько старался определить наше местонахождение. Мы находились в очень высоком здании, слишком высоком, чтобы различить улицу, над которой оно вздымалось, но мне было достаточно бросить взгляд на крыши, чтобы понять, что мы на улице Жауме Гильямет, точно рядом с домом номер пятнадцать. Было часов одиннадцать, и весь город, должно быть, жевал коку, запивая ее тем дешевым шампанским, которое зарегистрированные юзеры называют «кава». Как раз об этом я думал, когда вновь появилась девица в черном, толкавшая перед собой тележку, на которой помимо того, что просили мы с братом, красовались ореховый пирог и вышеупомянутая темно-зеленая бутылка, впрочем не из дешевых. Более внимательный осмотр тележки показал, что на ней находится также моя пачка курительной бумаги и остатки оковалка – и то и другое на маленьком серебряном подносе.

Кайф.

– Я подумал было, что нам следует отметить праздник comme il faut, [57]57
  Как подобает (фр.).


[Закрыть]– сказал Экзорцист. – Бокал шампанского? Это великолепное брют. Разумеется, вкусовые органы требуют к сладкому другого напитка, но народные традиции теряют свое очарование, если не соблюдать их по всей форме. Как вам кажется. Пабло?

– Пф… у меня вошло в привычку соблюдать только общеобязательные народные традиции.

– М-м… Например?

– Например, дышать.

Экзорцист не попался на мою удочку, только снова обнажил полный набор своих зубов, как комплект спортивного снаряжения. The First, явно не прислушивавшийся к нашей словесной перепалке, налил в стакан воды и выпил. Я сделал то же, пока дон Игнасио, воспользовавшись паузой между сетами, откупорил свою Неподражаемую Бутылку. Он все еще наливал себе шампанское в высокий бокал, когда The First, который, должно быть, знал подоплеку дела, решил не давать ему передышки.

– Ладно, Игнасио, если хочешь перейти к сути и сказать нам то, что собирался…

Тип снова уселся на свой трон с полным бокалом в руках, сделал глоточек и на мгновение по-театральному прикрыл глаза, словно наслаждаясь этой газированной водичкой, которой всегда в результате оказывается шампанское. Теперь нас в комнате оставалось всего четверо (и две вооруженные супергиены, впрочем выступавшие скорее в роли мебели), и, говоря откровенно, сам воздух кабинета, полнившегося кипением праздничного торжества, стал приобретать нечто очень кинематографическое. Казалось, что за окном вспыхивает реклама «репсоля», и думаю, что, окажись у меня под рукой лира, я стал бы возносить оду городу, охваченному пламенем.

Но мне пришлось оторваться от зрелища, потому что Экзорцист стал проявлять признаки недовольства и снова заговорил. И на сей раз, следуя просьбе The First, он постарался говорить без обиняков.

– Я думал было сделать вам некое предложение, но полагаю, будет лучше начать с ряда вопросов. Должно быть, вы немного смущены… Прежде всего вы, Пабло. И чем лучше вы поймете ситуацию, в которой оказались, тем лучше сможете оценить предложение, которое я намереваюсь вам сделать.

Он закончил, обращаясь ко мне, но ответил ему The First, причем вид у него был скептический, как у журналиста, который обращается с конкретным вопросом к политику.

– Отлично, начнем с вопросов: когда ты собираешься выпустить нас отсюда?

– Допустим, это зависит от соглашения, к которому мы придем.

– Что ж, по рукам. Чего ты от нас хочешь?

– Полного соблюдения тайны.

– О'кей, мы будем блюсти тайну. Можно идти?

– Боюсь, мне необходимы некоторые гарантии.

– Гарантия – наше слово.

– Этого недостаточно. Пойми меня: лично я против вас ничего не имею, но я человек зависимый, ты же знаешь.

Хотя в тот момент я проводил языком по липкому краю бумажки, мне не хотелось полностью оставаться вне игры.

– Прошу прощения, может быть, кто-нибудь объяснит мне, о чем речь?

Экзорцист мгновенно отбросил осмотрительность, с какой он общался с The First, и обратился ко мне с самой напыщенной помпезностью, на которую был способен:

– Вы вступили в Цитадель, господин Миральес. Вы преступили границу мира, где правят иные законы, и это – редкая привилегия, за которую люди, как правило, должны платить определенную цену.

Прекрасно, почти афоризм, но мое терпение понемногу истощилось.

– Послушайте, дон Игнасио, извините за прямоту, но больше всего на свете я не выношу загадок.

Учитывая, что я ни хрена не понимаю, про какую Цитадель вы здесь толкуете, можете вы мне внятно объяснить, зачем вы нас здесь держите?

Экзорцист порылся в памяти и наконец нашел самый расхожий ответ.

– Допустим, потому что вы слишком много знаете. Это достаточно внятно?

– Да так, помаленьку понимаю. Но если вас волнует именно это, то знайте, что я ничегошеньки не знаю. Вот уже целую неделю я не в курсе событий.

– Позвольте с вами не согласиться, но вы знаете гораздо больше, чем думаете. Вы знаете о существовании Worm, можете связать его с конкретным адресом в конкретном городе, и вам известны по крайней мере двое Врат Цитадели в Барселоне. Кроме того, вы можете опознать некоторых внешних членов организации, в том числе и меня, хотя я не являюсь в строгом смысле слова «внешним», однако тем, кто по значимости занимаемого им поста может оказать определенное содействие Worm. Всей этой информации достаточно, чтобы поставить под угрозу восьмисотлетнее тайное существование. Полагаю, вы знаете, о чем я говорю: мы получили вашу анкету через Интернет. Вполне уверен также, что вашим немецким друзьям не доставит особых неприятностей защитный вирус, который мы им отправили. Наши техники имеют указание действовать со всей решительностью в случае информационной атаки.

Оснащенная до зубов банда психов. Но опережавший меня The First хотел любой ценой ускорить течение беседы.

– Согласен, ты сказал, что хочешь сделать нам предложение. Делай.

Экзорцист поудобнее расположился в кресле, переводя взгляд с одного из нас на другого, и когда мы уже перестали обращать на него внимание, сказал:

– Кто-то из вас троих должен остаться с нами. И этот кто-то – Пабло.

Я чуть было не поперхнулся затяжкой, так что мой Неподражаемый Брат первым выразил свое несогласие.

– И речи быть не может… Почему он?

Экзорцист ответил ему с показным терпением:

– Себастьян, пожалуйста, будь благоразумен. Ты женат, у тебя двое детей и дело, которое ты ведешь, куча людей каждую минуту может заметить твое отсутствие; отец твой – человек влиятельный, у него прекрасные связи, он может сильно осложнить нам жизнь. Не думаю также, чтобы ты предпочел оставить у нас вашу подругу, кроме того, она нам тоже не подходит… Пабло – единственный, кто может исчезнуть, никого этим особенно не удивив: он делал это и раньше, достаточно будет время от времени посылать открытку с заграничным штемпелем, чтобы твой отец не волновался.

– Простите, но мне и так хорошо на своем месте, и я не думаю его покидать, так что придумайте что-нибудь другое, – вмешался я.

Тип взглянул на меня с выражением, мне до сих пор незнакомым.

– Полагаю, вам следует попробовать, Пабло… Оставайтесь с нами, нам нужны такие люди, как вы.

Впервые человек, не являющийся владельцем гостиницы, сказал мне подобное, и должен признать, что мне это польстило, но я продолжал сопротивляться изо всех сил.

– Предупреждаю, что я отнюдь не расположен вступать в какую бы то ни было секту. Не люблю сковывать себя обязательствами.

– Секта? – улыбнулся Экзорцист. – Вот уж никогда не думал о Worm, как о секте. – Он снова откинулся на своем троне. – Если память мне не изменяет, так называемые «секты» отвечают определенным требованиям, не имеющим ничего общего с нашим случаем. Мы никоим образом не превозносим наш образ жизни, по крайней мере не заявляем, что мы лучше других. Можно было бы даже сказать, что мы чураемся всякой рекламы. Нас интересуют очень немногие, и тем немногим, что нас интересуют, мы в значительной степени затрудняем доступ к нам. Вы – исключение, вы преодолели искус. Нет у нас и харизматического лидера. Так, например, я занимаю высокий пост, но моя власть не личностная, я был избран советом, который, в свою очередь, постоянно обновляется. И, разумеется, высокий пост влечет за собой определенные привилегии, вроде этого великолепного шампанского, но то же самое происходит с руководящим лицом любой многонациональной корпорации. С другой стороны, все наши экономические ресурсы поступают из-за границы, от дел, которые не имеют ничего общего с ядром организации. Наши внутренние члены, местные уроженцы, обязаны всего лишь соблюдать дисциплину и заниматься своими делами, если же нам приходится нанимать служащих извне, то мы щедро оплачиваем их услуги. – Он кивнул в сторону двух супергиен, державшихся по-прежнему бесстрастно. – Так что решительно заявляю, что мы не секта, во всяком случае не в большей степени, чем футбольный клуб «Барселона», хотя, как и они, мы представляем собой нечто большее, чем просто клуб. Я бы даже сказал, что мы – мир в себе. И этому, другому плану реальности мыслители нужны не меньше, чем они нужны тому миру, который вы знали раньше, друг мой Пабло.

– Что ж, тогда знайте, что я стараюсь мыслить как можно меньше и почти всегда скрепя сердце.

Экзорцист рассмеялся и напустил на себя понимающий вид.

– Не скромничайте… В последние дни мы с большим вниманием следили за вашей теорией Вымышленной Реальности, и она произвела на нас самое благоприятное впечатление. Думаю, что если во всей этой заварушке был хоть какой-то толк, так это то, что мы вышли на вас. Как правило, мы пользуемся Интернетом для внутреннего сообщения, но, исходя из связи, которую вы установили с нами под ложным именем, нам показалось целесообразным отследить вас. Мы не только сразу же поняли, что именно вы – тот человек, которому Себастьян поручил отыскать наши Врата, но и почти случайно попали в Метафизический клуб, по-моему, он так называется? Сначала мы и поверить не могли, что написавший те слова никак не связан с нами. Ведь это были те же выводы, почти буквально те же слова, которые привели Джеффри де Вруна к созданию Цитадели, после чего он покинул этот мир весной 1254 года. Разница, пожалуй, в том, что вы опираетесь на опыт восьми прошедших столетий, а нашему основателю пришлось проделать весь этот путь в одиночку. Но даже в таком случае совпадение более чем примечательное. Полагаю, что вы можете быть счастливы с нами и, конечно, очень полезны для организации. Мы в состоянии обеспечить вам любые условия, чтобы вы могли продолжать свою работу.

– Сомневаюсь, – сказал я. Теперь уже The First почти не прислушивался к разговору.

– Почему? Стоит только попросить…

– Послушайте, не стоит. Для начала, мне нечего продолжать. Учтите, что у нас, метафизиков, дел не так уж много; поэтому мне и понравилось это занятие: никто тебе не платит, но и работы почти никакой, а если и есть, то не срочная. С другой стороны, я вам уже говорил, что не люблю сковывать себя обязательствами, от кого бы они ни исходили – от ван Гааля или от Мальтийского ордена. Если вы читали мои выступления в Метафизическом клубе, то знаете, что в стороне от восьмивековой истории глупости я обзавелся привычкой делать исключительно то, что мне нравится, – ни больше, ни меньше. Скажем, что по духу я – медведь, если вы меня понимаете.

– Даже когда у вас кончается кредитная карточка? Простите, но, уж конечно, мы не ограничились слежкой за вами в Интернете… Представьте хоть на секунду место, где вы могли бы делать все, что вам ни заблагорассудится, не задумываясь о деньгах. Здесь деньги не в ходу, в Цитадели их не существует.

– Уж коли вы так хорошо информированы, то должны знать, что половина денег моего отца – это куда больше, чем мне нужно, чтобы не просыхать ближайшие пятьсот лет. А там посмотрим.

– Вы знакомы с завещанием своего отца? Вполне вероятно, что после всего (кучившегося он не захочет делить свое состояние поровну.

– Все равно. Того, что мне причитается по закону, достаточно.

На мгновение тип притворно нахмурился.

– Стало быть, насколько я понимаю, вы отвергаете мое предложение?

The First не дал мне ответить.

– Естественно, не принимает.

– Ладно. В таком случае мне не остается ничего иного, кроме как задержать всех троих, – сказал Экзорцист, делая вид, что ему очень не по душе такие меры.

The First мигом пресек его лицедейство.

– Не прикидывайся, Игнасио, это нелепо. Ты сам сказал, что про нас не забудут. Отец перевернет небо и землю, чтобы найти нас, и рано или поздно столкнется с вашей шайкой, сам знаешь.

– У нас всегда наготове парочка трупов, которые можно оплакивать. Точнее, три: двух любимых наследников и подружки одного из них. Прискорбный несчастный случай: трое пассажиров, набившихся в двухместный «лотус», высокое содержание алкоголя в крови, орущая музыка…

Я вспомнил о перевернутой «корсе» на дне котлована.

– Сыну Робельядеса не исполнилось и двадцати пяти, вы просто скотина, сеньор.

– Кто такой Робельядес? – спросил The First, но ни у Экзорциста, ни у меня не было охоты вводить его в курс предшествующих событий.

– Прежде чем хамить, знайте, что произошедшее с Робельядесом действительно было несчастным случаем, и я сожалею о нем не меньше вас. Я говорю совершенно искренне, поверьте мне: он зашел слишком далеко, и мы хотели действовать соответственно, но у нас на уме было другое. Мы не убийцы.

– А то, что вы привязали этого человека к стулу и задали ему трепку, это что – тоже нечаянно? Или его комары так искусали?

– С вашим братом нам пришлось зайти гораздо дальше, чем мы привыкли. Он человек упрямый, но мы не представляли, что до такой степени. Однако мы постарались не причинить ему никакого вреда, который не исцелила была пара недель, проведенных в покое. Подумайте, прежде чем судить нас так строго, ведь в данном случае на карту поставлено наше существование, и вспомните, как вы сами пытались запугать одного из наших служащих, угрожая засунуть ему в нос некий колющий предмет. Э-э… зубную щетку, если меня правильно информировали. – Он прочитал это по бумажке, лежавшей у него на столе.

– Мы только хотели припугнуть его, – ответил The First.

– Ты хочешь сказать, что психологическая пытка – уже не пытка? Это уж не говоря о переломанных вами костях и об охраннике, который лежит в лазарете с разбитой мошонкой. Тебе нет прощения, Себастьян, так же как и нам, и ты это прекрасно знаешь. Все мы старались избежать опасности, угрожавшей нашему дальнейшему существованию. Ничего бы этого не произошло, не сунься ты в наши дела. Тебе известно, что Лали с нами по собственной воле, точно так же как Глория – против, и ты не имеешь никакого права вмешиваться. Твоя ошибка заключалась в том, что ты захотел спасти того, кто в твоем спасении вовсе не нуждался. И теперь я не угрожаю вам, а всего лишь предлагаю единственную возможность спастись. Примите ее как знак доброй воли: ты знаешь, что я люблю твою жену как дочь, а я знаю, что ты любишь мою дочь как женщину.

Когда Экзорцист закончил свой монолог этой скороговоркой, я подумал, что, пожалуй, он прав, обвиняя The First в том, что тот везде сует свой нос, узнаю его манеру. С другой стороны, этот тип прекрасно мог удержать меня силой и отпустить The First и Дюймовочку, пригрозив свернуть мне шею, если они проболтаются. Иначе говоря, практически не имело никакого значения, согласимся мы с его идеей или нет: все нити были в его руках.

Я промолчал, потому что высказывать подобную мысль в данный момент показалось мне неуместным, но в крайнем случае я предпочел бы согласиться с Экзорцистом, чем окончить свои дни в его лабиринте. И, учитывая подобную точку зрения, лучше было сразу согласиться с предложением остаться; вероятно, это позволило бы поторговаться насчет условий.

– Хорошо, предположим на минутку, что я соглашусь остаться у вас в качестве заложника, – начал было я.

– Даже и не заикайся, – оборвал меня The First.

– Слушай, помолчи немного, я разговариваю с твоим другом.

– Хорошо, предположим, – сказал Экзорцист. – Но давайте с самого начала формулировать все правильно: не заложника, а гостя.

– Отлично. Предположим, я остаюсь как гость. Как конкретно это будет выглядеть?

– Как вам будет угодно. Я уже говорил, что мы можем предоставить вам практически все, что вы пожелаете. Что может вам понадобиться, чтобы вы чувствовали себя комфортно?

Подумав немного, я постарался составить перечень своего bare necessities. [58]58
  Самого необходимого (англ.).


[Закрыть]

– Комфортно, так сказать, в своей тарелке… Ну, не знаю… Полноценное питание… Литр водки в день или его слабоалкогольный эквивалент… Десять граммов гашиша в неделю… Время от времени – женское общество (само собой, исключительно в сексуальных целях)… Возможность подключаться к Интернету… Ну и наконец… никакого предустановленного расписания, у меня аллергия на будильники.

Похоже, Экзорцисту пришлись по душе мои требования.

– Позвольте сказать, вы – человек незаурядный. Мне доставило бы огромное удовольствие поболтать с вами на досуге о том, о сем. Но в данный момент могу сказать лишь, что я расположен принять ваши условия, с одной маленькой поправкой. Я могу предоставить вам практически любой вид наркотиков, включая алкоголь, но женское общество вам придется искать самому, хотя вы сами убедитесь, что в Цитадели найти его несложно. Женская часть населения нашего анклава состоит почти из двух тысяч местных уроженок, и я не сомневаюсь, что большинство из них заинтересуется вами. Что касается связи с Интернетом, то у нас здесь это редкая привилегия, но, учитывая ваши особые обстоятельства, думаю, мы без проблем обеспечим вас ею. Разумеется, всегда под известным контролем, поймите, что мы не можем позволить вам неосмотрительное общение. Осмелюсь предупредить, что вы сможете получить доступ к любой интересующей вас информации, но с соблюдением всех правил безопасности: ваши сообщения должны будут проходить цензуру. Думаю, технически это вполне возможно. Кроме того, разумеется, вам предоставят соответствующие условия для поддержания личной гигиены и физической формы, а также отдельную площадь, достаточно просторную, чтобы вам было удобно работать и отдыхать. Так как вам кажется? Может быть, что-нибудь еще?

Я изо всех сил сосредоточился, стараясь не упустить чего-нибудь действительно значимого.

– А телевизор будет?

Мой собеседник снова улыбнулся. Черт его дери, что ему так нравилось?

– К сожалению, этого я вам предоставить не могу. По крайней мере пока вы не научитесь ловить телепрограммы через Интернет.

The First смотрел на меня с выражением «куда лезешь, дурень», но лично мне это место стало казаться все более лакомым кусочком. Вряд ли я сам смог бы выдумать Рай, который пришелся бы мне больше по вкусу: в Эдемском саду была всего одна женщина, ни капли алкоголя и даже ни одного завалящего транзистора; я уж не говорю про Иегову, который, наверное, напоминал папеньку, только много хуже, и ко всему прочему был всеведущ. Меня единственно беспокоили «условия для поддержания личной гигиены» (уж не хотят ли они заставить меня каждый день принимать душ?), но прежде всего доступность женского общества там, где нет денег. Внимательный читатель уже знает, насколько я не доверяю женщинам, которые не берут денег за трах. Какого дьявола бабы из Цитадели вдруг заинтересуются мной? Разве что какой-нибудь гадостью.

Тут вернулась из уборной Дюймовочка в сопровождении женщины-офицера, которая только на минутку заглянула в дверь. Она сменила халат на черный комбинезон и теперь была похожа на «ангела Чарли».

– Я что-нибудь пропустила?

– Да, бокал шампанского. Желаете? – ответил Экзорцист.

– Если холодное…

– И кусочек пирога?

– Фруктового?

– Орехового.

– Да, но только кусочек: от выпечки безумно толстеешь. Вижу, вы тут празднуете. – Она посмотрела на открытое окно. – Ой, как красиво. На Монтжуик зажгли подсветку.

Экзорцист налил Дюймовочке шампанского и поднял бокал, собираясь произнести тост.

– За ваше здоровье, Пабло, и за то, чтобы союз, который мы заключили, оказался в равной степени благотворным для нас и для вас.

The First тоже встал.

– Прости, Игнасио, но пока мы не заключили никакого союза. И если ты не против, я хотел бы пару минут переговорить с братом, по возможности наедине.

– Разумеется. Понимаю: вам нужно уладить кое-какие личные дела. Могу предложить свой конференц-зал. А пока, надеюсь, ваша очаровательная подруга не откажется допить свой бокал и поболтать со мной.

Экзорцист подал знак, и стоявшая слева супергиена открыла раздвижную дверь, незаметную на фоне деревянной обшивки. The First решительно подошел к порогу и кивнул мне, чтобы я за ним следовал.

Обстановка зала, куда мы вошли, состояла из овального стола и примерно двух десятков стульев. За другим окном во всю стену, сквозь металлические жалюзи виднелись огни города.

– Ты что, спятил? – сказал The First.

– Естественно, – ответил я.

– Пойми, кретин, тебе предлагают не отпуск в монастыре Поблет, тебе предлагают провести остаток жизни здесь, внутри. Ты хоть понимаешь, что это значит?

– А что? Если я не соглашусь, то все равно буду осужден провести остаток жизни – только не внутри, а снаружи.

– Будь добр, перестань нести бред… и прекрати курить эту пакость, а не то заработаешь размягчение мозга. Хватит тянуть: выйдем и скажем Игнасио, что не согласны.

– Значит, по-твоему, лучше, чтобы нас всех троих шлепнули в твоей машине?

– Пусть только попробуют. Уверяю тебя, прежде мы устроим им настоящую войну.

– Война уже давно идет. Ты что, не слышал, что сказал Свен Ужасный? А Дюймовочка: хочешь, чтобы она тоже погибла с высоко поднятой головой? А твои дети? Как они смогут стать такими же крутыми, как ты, если ты их не выдрессируешь?

Он на мгновение заколебался, и я воспользовался передышкой, чтобы привести новые аргументы.

– Подумай немного: если мы откажемся сотрудничать, нам и чудом отсюда не выбраться. Все, чего мы добьемся, это разозлим их, и они нас убьют. И наоборот, если согласимся, то выиграем время, а там, на воле, ты, может, придумаешь, как помочь мне бежать отсюда. Тебе не кажется, что легче устроить побег одному из нас, спокойно все обдумав и рассчитывая на внешнюю помощь?

– Отлично, тогда останусь я, а ты уйдешь с Хосефиной.

– Ты же слышал, что сказал твой друг: они согласны только на меня.

– Посмотрим.

Я решил сменить тактику.

– Себастьян, ты что не видишь, у меня слюнки текут?

Это его окончательно взбесило.

– Слюнки, говоришь? Хочешь, чтоб тебя засунули в какую-нибудь дыру?

– Ладно, хватит… Всю эту чертову жизнь ты обращался со мной как с нищим. Так вот, заруби себе на носу, что мне моя нищета очень даже нравится.

– Ты просто больной.

– Пусть, но лечиться я не желаю.

– Порешь чушь, и большее ничего.

– Отлично, но выслушай хоть раз в жизни эту чушь до конца, я повторяться не буду. Ни твой мир, ни твое окружение меня не интересуют. Бывает, иногда проникнешься к кому-нибудь симпатией, но почти всегда это то же самое, что проникнуться симпатией к морской черепахе: ты можешь наблюдать за ней, сидя на солнышке на террасе, но она не составит тебе компании, понимаешь? Мне никто не нужен; а тебе – да: тебе нужна публика, которая бы тобой восхищалась, этакие зеркальца, в которых отражались бы разные грани твоего величия: жена, дети, любовница, родители, друзья, клиенты, служащие, путешествия первым классом, призы на всех состязаниях, тебе нужно играть Дебюсси, водить «лотус», быть прекрасным любовником. Мне – нет. И знаешь почему? Потому что единственная форма восхищения, доступная большинству людей, это замаскированная зависть, а я не хочу, чтобы мне завидовали: мне это противно, стыдно, у меня от этого все внутри переворачивается, понятно? И вот что я еще скажу: возможно, какое-то время я действительно был болен, болен одиночеством, как Гадкий Утенок, как неандерталец, вдруг распрямившийся и утративший волосяной покров в мире кроманьонцев; так болен, что даже объехал весь свет, пытаясь догнать улетевших лебедей. Потом я обнаружил, что лебедей нет, разве что один или два на сотню уток – что здесь, что в Джакарте, – и мне было больно согласиться с этим, но кончилось тем, что я выработал собственный образ мыслей. С тех пор я предпочитаю ограждать себя от этого мира, который вы так скверно придумали. Что ты мне предлагаешь? Променять пиво на спортзал, Метафизический клуб на роскошную тачку, шлюх – на жену, которая будет видеть во мне только производителя, и любовницу, которая в качестве компенсации будет пару раз в месяц делать мне отсос? Спасибо, но я уже скроил себя по своей мерке, радуюсь жизни на свой лад, а такое про себя не всякий скажет.