Текст книги "Лучшее, что может случиться с круассаном"

Автор книги: Пабло Туссет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Теперь я знаю, что поступал правильно, обдумывая все эти вопросы, но тогда я чувствовал себя нелепо: было несомненно, что The First похитили ради выкупа, и остались считанные часы до того, как кто-нибудь попытается выйти на связь с папенькой. Как бы там ни было, я возвращался в Барселону, сделав крюк, чтобы въехать со стороны Меридианы, когда мне пришла мысль, что неплохо бы навестить «Женни Г.». Было ясно, что эта идея связана с моим потаенным желанием довести приключение до конца, но я обманул себя, притворившись, что хочу только отпраздновать разрешение всех загадок и тайн и по большому счету распрощаться с Багирой и кредитной карточкой. Скоро я снова стану Пабло Балу Миральесом, пешеходом без гроша в кармане. И тут я с сокрушением вынужден был констатировать, что, доведись мне выбирать между вечной жизнью в Интернете и эфемерным удовольствием реально сидеть за рулем «лотуса эспри», я, несомненно, предпочел бы «лотус». Но менять жизнь было уже поздно.

Спустившись по Вильяроэль, я наткнулся на парковку, желтый щит перед которой обещал, что она открыта круглосуточно. Я заехал и прямо оттуда набрал по мобильнику The First нужный номер. Цифровые часы показывали четыре минуты четвертого утра.

– Доброй ночи, «Женни Г.» слушает.

Отчетливый английский акцент, точно как в первый раз.

– Привет. Видите ли, я – друг дома и подумал, не заехать ли чего-нибудь выпить, но не знаю, может быть, уже поздно.

– Ни в коем случае.

– Превосходно. Только, понимаете, я не помню точного адреса…

Номер дома по улице самой верхней части квартала Сарриа, где город, поднимаясь по склону горы, становится разреженнее. Сразу же, выйдя с парковки, я поймал такси: по приемнику звучала баллада в исполнении «Crowded House», от обивки еще пахло женскими духами, таксист был скромен и вежлив. Пока ехали, я обшарил карманы и среди ключей и принадлежностей для набивания косячков наскреб восемьдесят две тысячи мятыми бумажками. Не густо, поэтому я попросил шофера остановиться на площади Сарриа у банкомата, из которого извлек еще сто банкнот в виде подкрепления; потом мы проехали еще какой-то участок дороги, и я сошел у предположительного местонахождения дома, номер которого запомнил.

Пройдя немного, я почти сразу наткнулся на здание. Это был огромный пяти– или шестиэтажный особняк в неоклассическом стиле, окруженный садами. Несмотря на впечатляющие размеры, дом в целом производил гармоничное впечатление и был отделан не без изящества. Бело-желтый фасад премило украшал зеленый плющ и лиловые цветы бугенвиллий. Здесь с равным успехом мог бы располагаться дом престарелых и один из тех частных университетов, где учат зарабатывать кучу денег. Во второй раз за вечер я пожалел, что, выходя из дома, надел гавайскую рубашку. Пройдя мимо будки, где сидели два сторожа, контролировавшие проезд транспорта («Доброй ночи-и-и-и»), я пересек часть сада и поднялся по короткой мраморной лестнице, снова почувствовав, как болезненно протестуют перетруженные мышцы ног. Наверху я наткнулся на застекленную решетку, сквозь которую были видны сени, куда в оны дни, должно быть, въезжали верховые и откуда – снизу вверх и сверху вниз – вели две пышно изукрашенные лестницы. Я нажал на звонок, вделанный в позолоченную дощечку. «Женни Г.» – значилось на ней под декоративной гравировкой, изображавшей, как мне показалось, ветку нарда (впрочем, это вполне могла оказаться и магнолия – по цветам я не великий спец). У меня возникло искушение поискать где-нибудь рядом с косяком красную тряпицу, но я сдержался, увидев сквозь стекло приближавшуюся, чтобы открыть решетку, девушку, платьем и внешним видом похожую на служанку, не слишком агрессивную. Ощущение дежа вю не покидало меня еще долгое время спустя, но это было ложное дежа вю, поскольку я мог с абсолютной точностью восстановить его предысторию.

У девушки был совершенно такой же акцент, как и по телефону. Я сказал, что недавно разговаривал с ней, и она вспомнила меня.

– Вы член клуба?

– Нет.

– Это ваш первый визит?

– Да.

– Ваше удостоверение личности, пожалуйста…

– Я должен показать вам удостоверение личности?

– Неизбежная формальность.

Лады, у меня есть удостоверение личности, уже несколько лет как просроченное, но я всегда ношу его при себе вместе с паспортом, тоже просроченным, – привычка, сохранившаяся со времен моих странствий. Девица не обратила внимание на даты, ограничившись тем, что набрала номер на клавиатуре. Через несколько секунд из маленького принтера появилась пластиковая карточка.

– Сейчас я вам все объясню. Это понадобится вам, это – магнитная карта (в слове «карта» «р» – английское, картавое). На ней служащие будут записывать услуги, которых вы потребуете, находясь здесь. Вход – пятьдесят тысяч. Если вы хотите точнее узнать о расценках, в вашем распоряжении прейскуранты, которые можно найти в любой части здания.

Я подумал, что куда проще была старая система фишек, но как бы то ни было, взял у девушки это своеобразное удостоверение с логотипом в виде ветки нарда, номером и магнитной лентой на обратной стороне. Почему-то подумалось, что я попал в тематический парк, но ощущение мгновенно прошло, едва я увидел молодого громилу в рубашке со стоячим черным воротничком и пиджаке в шотландскую клетку. Он выглянул из двери служебного помещения под спускающейся лестницей. Оттуда же до меня долетело приглушенное воркование голосов, говорящих на английском, и я решил, что это нечто вроде караулки. Тип, которого я углядел, был под метр девяносто, сплошные бугры выпирающих мышц; хотелось сунуть ему в руку банку йогурта и сфотографировать для рекламы. На какое-то мгновение он настороженно застыл, глядя на девушку и на меня, но, убедившись, что все в порядке, вернулся в свою комнатушку, причем когда он поворачивался, под пиджаком, на уровне подмышки, у него обозначилась темная припухлость, которая вряд ли могла оказаться подмышечной опухолью. Это мне не очень понравилось, но коли уж я оказался здесь, то решил, следуя указаниям девушки, подняться по лестнице на второй этаж, где, по всей видимости, был расположен непосредственно вход.

Никаких старух у каминов: пройдя по коридору и свернув за угол, я тут же попал в большой зал, по всему напоминавший главный бар, еще более просторный, чем сени. Тут-то мне и припомнилась старая пивная реклама, в которой молодой дипломат, назначенный консулом в какую-то далекую страну, едва оказавшись там, видит экзотически размалеванную вывеску, сулящую море соблазнов. «Добро пожаловать, господин консул». Соблазнов я и без того ждал, но экзотика была немного странной: возможно, такой могла показаться Барселона иностранцу, не знаю: это был типично британский клуб, однако находившийся не в Лондоне, а в самой верхней части квартала Сарриа, и это пространственное смещение сказывалось в каждой подробности, в самой архитектуре здания, в рисунках китайской тушью, изображавших Пасео-де-Грасия начала века, в модернистских стульях, в больших вентиляторах под потолком, в отливающей синевой обивке стен и в, мягко говоря, не средиземноморских кентиях, довершавших колониальный колорит. Нет, правда, мне понравилось. И действительно, во мне шевельнулось желание напиться или встретить подходящую партнершу, с которой, кто знает, черт побери, мне, возможно, удастся второй раз за день перепихнуться каким-нибудь сумасшедшим образом. Звучал негромкий джаз. Не знаю, почему во всех изысканных заведениях джаз ставят негромко, хотелось бы знать, какого мнения об этом Чарли Паркер. Но главное, что здесь перед огромным окном с затененными стеклами, выходившим на сад и город, я увидел стойку бара, и для начала мне не нужно было ничего другого, чтобы почувствовать себя счастливым.

Я не хотел чересчур усложнять себе жизнь и поэтому спросил у официанта порцию «Гаваны» с ломтиком лимона. Это был мужчина средних лет в черном жилете и неизбежной «бабочке» – вот тут английского привкуса не чувствовалось. Я отдал ему свою карту и, когда он меня уже обслужил, увидел, как он проводит ее через щель какого-то диковинного аппарата, видимого мне с моего места. После чего я полуобернулся, чтобы рассмотреть посетителей этого ночного притона.

В общей сложности в огромном зале затерялись человек пятнадцать-двадцать: два типа, обсуждавших что-то за отдельным столиком, какая-то пара, с виду совсем не похожая на пару, небольшая компания из четырех человек на диванах в центре зала… Место показалось мне подходящим, приятным и спокойным, чтобы пропустить рюмку-другую, хотя кроме соблазнов и барселонской экзотики на британский лад от него веяло чем-то загадочным. Должно быть, этому способствовал непрестанный поток служащих, которые то поодиночке, то парами, то даже небольшими группами входили и выходили из зала через одну из бесчисленных дверей, неизменно выводивших в коленчатые коридоры, скрывавшие то, что находилось за поворотом. Задние комнаты, должно быть, не маленькие, подумал я. Более того, я готов был держать пари, что вскоре ко мне кто-нибудь присоединится. И действительно, не успел я допить свою «Гавану», как к стойке подошла одна из барышень, которые появлялись из таинственных внутренних помещений. Изысканные манеры, черное платье, похожее на дезабилье, лет тридцати с небольшим, короткие рыжеватые волосы, словом, идеальная кандидатура для рекламы «Вершков и корешков». Когда она повернулась, чтобы сказать мне «доброй ночи», я увидел, что она необычайно красива, писаная красавица, а глаза – сторожевые драконы. Не скажу, чтобы это был в точности мой тип, но мне захотелось к ней подъехать хотя бы ради того, чтобы сменить пластинку. Она положила свою сумочку в двух шагах от меня и учтиво поздоровалась. Я ответил ей с не меньшей учтивостью, чтобы дать понять, что гавайская рубашка не более чем причуда, и продолжал мелкими глоточками прихлебывать ром. Я воспользовался тем, что она заказала кампари с апельсиновым соком (забавное совпадение), попросил у бармена еще порцию «Гаваны» и с места в карьер начал клеиться.

– Разрешите вас угостить? – спросил я.

Взгляд, улыбка, полный порядок.

– Очень любезно с вашей стороны.

Короткая пауза, чтобы не показаться нетерпеливым. Очередной залп.

– Прекрасная ночь.

– Просто великолепная.

– Летнее солнцестояние: подходящий момент, чтобы пропустить рюмочку. Иначе никак не уснуть.

– Да, временами мне кажется, что спать надо только зимой.

– Весь секрет в том, как научиться спать в дневные часы.

Встав с табурета, я предложил ей место рядом с собой на том же расстоянии, что отделяло нас от стойки.

– Извините, не желаете присесть?

Было что-то в этой бабенке, хотя она и не могла быть намного старше меня, что так и тянуло обращаться к ней на «вы». Просто до жути хотелось.

– Не припомню, чтобы вы бывали здесь раньше, – сказала она.

– В первый раз. Мне порекомендовал это место приятель, который часто здесь бывает.

– Тогда, может быть, я знаю вашего приятеля.

– Его зовут Эусебио. А меня Пабло. Пабло Кабанильяс. Рад познакомиться.

Я протянул ей руку, и она ответила мне, как это часто делают женщины, позволив пожать только согнутые в костяшках пальцы.

– Беатрис.

– Красивое имя. А не перейти ли нам на «ты», Беатрис?

– Пожалуй, да.

– А ты – часто здесь бываешь?

– Два-три раза в неделю и обязательно по субботам. А как фамилия твоего друга?

– Лосано. Эусебио Лосано.

– Нет, не знаю. Конечно, есть люди, которым нравится скрывать свое настоящее имя. Люди вообще обожают фантазировать.

– Правда? Например?

– Ну, не знаю… Назваться вымышленным именем, притвориться, что ты это не ты…

– Невинное развлечение.

– Все зависит от того, кто ты и за кого себя выдаешь. Так или иначе, возможно, я действительно не знаю твоего друга. Тут бывает много народу.

– Я думал, это клуб для избранных.

– Так и есть. Пожалуй, из десяти тысяч только один может позволить себе стать его завсегдатаем. Но и так получается больше трехсот тысяч, если я правильно считаю.

– Включая партийных?

– Я знавала здесь не одного.

Я допил свою «Гавану» несколькими большими глотками. Заказал еще одну и кампари с апельсиновым соком для своей спутницы. Она отказалась, сославшись на то, что у нее еще есть. Понятно, значит, в «Женни Г.» шлюх обслуживают в баре без скидки.

– Слушай, знаешь, чего мне хочется?

– Чего?

– Чтобы ты показала мне это место. Мой друг рассказывал мне всякие чудеса, но я уверен, что почти ничего не увижу, если мы останемся здесь.

– Тебе нужен чичероне? Хорошо, бери свой стакан. – Она обратилась к бармену: – Херардо, мы забираем бокалы.

Казалось, ее чем-то привлекла мысль показать мне свою забегаловку. Она даже взяла меня за руку и потянула за собой.

– Ну-ка, посмотрим, что ты хочешь увидеть сначала: рай или ад?

– Можно выбирать?

– Конечно. Ты изучал катехизис?

– Так, в одно ухо влетело, в другое вылетело… Давай сначала в ад, предпочитаю оставлять лучшее напоследок.

– А почему ты решил, что рай лучше ада?

– Видишь ли, принято считать, что слова нагружены коннотациями, которые придают им многозначность.

– Этот Чомски – кретин.

– Я это уже понял.

– Про Чомски?

– Нет, что ты филолог.

– Ошибаешься: у меня диплом по истории.

Уже выйдя из зала, мы шли по широкому, хорошо освещенному коридору – то есть, я хочу сказать, со вкусом освещенному, – очень похожему на те, что окружают ложи в театрах: сюда выходили все двери из бара-гостиной. Ковры на стенах и на полу, картины, двери, коридоры, большие и маленькие лестницы, даже несколько лифтов. Тут тоже повсюду сновал народ: парочка симпатичных, безупречно одетых девушек, супружеская пара, шепчущая что-то друг другу на ухо, толстый господин без пиджака, в одной рубашке. Все здание в целом было, вероятно, огромным борделем, но мы находились в той его части, где все пока еще блюли приличия.

– Хочешь чего-нибудь, прежде чем спустимся?

Я подумал было, что она имеет в виду выпивку, и слегка приподнял свой почти полный стакан. Она указала на свою сумочку. Ладушки: что бы там ни было, небольшая порция мне не помешает. Мы свернули в другой коридор и оказались перед дверью без опознавательных знаков, за которой шел ряд умывальников с большими зеркалами, окруженными лампочками, наподобие театральных уборных.

– У тебя найдется банкнота?

Я дал ей десятитысячную банкноту, и она свернула ее трубочкой. После чего достала из сумочки зеркало и маленький пакетик. Наверное, кокаин, подумал я; Беатрис щедрой рукой насыпала две дорожки и протянула мне зеркальце. Я втянул каждой ноздрей по половине понюшки – действительно, кокаин; потом передал все причиндалы Беатрис, она втянула вторую дорожку и снова спрятала в сумочку все, включая мои десять тысяч.

– Откуда тебе известно, что я не из полиции? – спросил я, решив слегка прощупать ее нравственные устои. Она и глазом не повела.

– Слушай, поедем на лифте или будем спускаться с этажа на этаж по лестнице?

– Лучше с этажа на этаж.

– Предупреждаю: этажей тут много. Это не напоминает тебе «Божественную комедию»?

– Весьма, но оттуда, где я живу, третий канал не ловится. Послушай, надеюсь, что все это не какая-нибудь аллегория, мне аллегории не нужны.

– Милый мой, все в этом мире аллегория, но, если уж ты так хочешь, давай перейдем прямо к сути. Итак, тебе нравится есть, пить, людей посмотреть и себя показать? Нравятся мальчики, девочки, групповуха, садизм, мазохизм, нижнее белье, какой-нибудь фетиш, какая-нибудь живописная филия: копро, зоо, геронто, некро, или ты предпочитаешь что-нибудь понормальнее? Единственное условие – все в рамках закона. Здесь все совершеннолетние, психически вменяемые и явились сюда по доброй воле.

– Предоставляю выбор тебе, ты у нас человек сведущий.

– Очень хорошо. Тогда подвал номер три. Я называю его Витриной. Побывав там, начнешь потихоньку привыкать.

Куда больше, чем на дантовский ад, это смахивало на шикарный магазин типа «Корте Инглес»: «Полуподвальный этаж: белье и mйnage а trois, наши предложения из области содомии». Так или иначе вынужден признать, что впечатление было сильное, трудно представить что-либо подобное в двух шагах от центра старого квартала Сарриа. Теперь, когда мы спускались по второму пролету лестницы, уходившей под землю, окна исчезли, а с ними сначала городские огни – нечто далекое, но успокаивающее, – затем пост охраны, служивший границей инфернальных владений, и наконец ближайшие кроны садовых деревьев. Страха я не испытывал: моей спутницей была очаровательнейшая девушка, которая уверенно ориентировалась во всех этих закоулках, безопасность клиентов подчеркнуто гарантировали элегантные громилы, то и дело попадавшиеся на пути, и кроме того, я привык к местам бесконечно более мрачным, в особенности помню нечто вроде плавучего предместья неподалеку от Сайгона, которое излечило меня от страхов на всю оставшуюся жизнь. Нет, я не чувствовал страха в строгом смысле этого слова, но в горле стоял комок и желудок тревожно сокращался, что затрудняло нормальное поглощение моей «Гаваны» с лимоном. Любопытно, что страх, равно как и сексуальное перевозбуждение, дают один и тот же эффект. Помимо того, кокаин всегда оказывает стимулирующее воздействие, а этот оказался настолько хорош, что кайф от него был почти незаметен.

Наконец мы спустились до этажа, про который говорила Беатрис, до Витрины, расположенной тремя уровнями ниже исходной точки – бара. В приемной один из громил провел мою карточку через щель другого аппарата с клавиатурой, и мы углубились в запутанный лабиринт. Сначала, пока мы углублялись внутрь, переходя из одной гостиной в другую, – я понимал, что мы углубляемся,несмотря на то что все мои ориентиры окончательно сбились из-за сложностей маршрута, – не было заметно ничего, что могло бы привлечь внимание, разве что убранство было более или менее забавным. Оранжевый плюш обивки, развешанные по стенам эротические рисунки, диванчики и стулья постепенно вытесняли кентии и вентиляторы. Вдруг, когда мы уже, казалось бы, подходили к чему-то вроде внутренней галереи, появился шедший нам навстречу бледный как смерть старик, лысый, тощий-претощий, в одной только белой рубашке, доходившей ему до середины бедер, как блуза. Заметив нас в другом конце коридора, он остановился и, внимательно на нас глядя, поднял полы рубашки, чтобы продемонстрировать нам свой член – тонкий и предлинный пенис, вяло свисавший с лобка, покрытого неожиданно темной растительностью. Вначале он стал настаивать (в глазах его читалась едва ли не мольба), чтобы на член посмотрела Беатрис, возможно потому, что она шла первой, передо мной. Она доставила ему это удовольствие, я видел, как ее взгляд скользнул по его гениталиям, и видел также блеск признательности в глазах старика. Затем настала моя очередь исполнить его просьбу. Я бросил на него пристальный взгляд, но было куда труднее выдержать взор этих нищенских глаз, чем обратиться к зрелищу, которое он выставлял мне напоказ. Я сосредоточился на этой истощенной гадюке, чью длину только подчеркивало излишество крайней плоти, и тут же снова взглянул старику в глаза, словно давая понять, что встреча окончена. Думаю, никогда ранее мне не приходилось видеть обнаженным такого дряхлого старика, меня поразила тонкость его кожных покровов, их прозрачность, гениталии, обвисшие под действием чрезмерной тяжести: было странно видеть на частях тела, обычно скрытых одеждой, те же следы старости, которые так привычны на лице и руках. Уже миновав старика, я на мгновение обернулся и увидел, что он повернулся спиной, не переставая наблюдать за нами через плечо. Теперь он выставил напоказ ягодицы желтого сморщенного зада, который старался обхватить руками, чтобы не оставалось сомнений, чем теперь он собирается привлечь наше внимание.

Это было только начало. Когда мы дошли до огромной четырехугольной призмы, перекрывавшей весь внутренний периметр здания, над которой, наподобие балконов, уходили ввысь этаж за этажом, стали попадаться и более любопытные вещи. Первым делом захватывала сама конструкция, этот десятиэтажный провал, в самом низу которого виднелся бассейн, выложенный зеленоватой мозаикой, а верхнюю часть замыкала стеклянная кровля, уходившая в темноту ночного неба. Тогда мы начали наше странствие вокруг центрального проема, как бы прохаживаясь по автосалону, с той лишь разницей, что на этой уникальной ярмарке была выставлена толпа народу, предававшегося блуду самыми разнообразными способами. Первое, что я увидел на скамье слева от нас, была пара, без особого успеха пытавшаяся исполнить соитие ad mode ferarum. [37]37
  По-звериному (лат.).


[Закрыть]Кажется, наше присутствие несколько взбодрило их, и сладострастные придыхания стали раздаваться громче, однако мне показалось, что скорее они старались привлечь наше внимание, чем стимулировать самих себя. Дальше двое типов, очень похожих друг на друга как в одежде, так и во внешности, неистово целовались, как совершающие инцест близнецы. На составленных в беспрерывный ряд диванах сваленные в кучу личности, словно превратившиеся в единое тело с самостоятельно движущимися членами, в полном упоении щупали и гладили друг друга. Остальные просто открыто демонстрировали свою наготу и свои сложные и зачастую жеманные ласки, которым предавались в одиночестве; некто, более заинтересованный страстью других, чем своей собственной, без особой охоты мастурбировал то здесь, то там, словно подвергая испытанию таланты прочих исполнителей. Встречались и просто, как мы, прогуливавшиеся, которые ненадолго задерживались перед каким-нибудь особо выдающимся экземпляром или присаживались покурить. Так мы шли, иногда вынужденные обходить какого-нибудь субъекта, который, оттопырив зад, старался засунуть в задний проход соковыжималку, или другого чудика в том же роде, пока не обошли первую сторону квадрата. Было очевидно, что моя проводница намерена обогнуть галерею по всему периметру, чтобы закончить там же, где мы начали, поэтому я безропотно последовал за нею. Пройдя еще немного, мы подошли к укромной нише, служившей продолжением первого угла, который мы огибали. Небольшая кучка людей, человек десять-пятнадцать, привлекла внимание Беатрис настолько, что она ненадолго свернула в сторону, чтобы приблизиться к ним. Правду сказать, подобное скопление пробудило и мое любопытство, так что я охотно последовал за ней. Сердце сборища, отчасти скрытое теми, кто наблюдал за происходящим стоя, составляло любопытное трио, образованное зрелой парой, показавшейся мне похожей на супружескую, – оба упитанные, одетые как господин нотариус с супругой, – и хрупкой девушкой с небесно-голубыми глазами, которой уж никак не могло быть больше восемнадцати. Эта троица, в противоположность всем, виденным ранее, казалась полностью сосредоточенной на своих манипуляцих, безразличная к ожиданиям, которые могла пробудить. Сеньора, усевшись на пол и прислонившись спиной к сиденью дивана, раздвинула, насколько ей позволяло ее сложение, ноги со вздутыми венами и с чмокающим звуком копошилась у себя между ног, вульва напоминала распустившийся цветок с мясистыми лепестками, из которого выдавался беловатый клитор, обезумевший от беспрестанных толчков безымянного пальца правой руки – инструмента, который она попеременно использовала для проникновения в вагину. У полностью одетого мужчины была расстегнута ширинка, из которой торчала головка члена, разбухшая и лиловая, как напившийся крови клещ, присосавшийся к пузу. Тут-то и наставал черед девочки, сидевшей на диване рядом с мужчиной: она осторожно брала венчик двумя пальцами и, следуя указаниям мужчины, которые тот отдавал со сдерживаемым пылом, бережными прикосновениями удерживала обладателя органа на грани семяизвержения. Женщина, соблюдая приличия, но в полной мере, не спеша наслаждалась собственными маневрами, при этом не сводя глаз с мужского члена; мужчина точно так же пристально смотрел ей между ног, а девочка делила внимание между своими пальчиками, выражением лиц достопочтенной четы и зрителями, в тишине, нарушаемой только указаниями мужчины – «быстрее», «стой», «так» – и негромкими стонами сеньоры; в целом это упражнение на точность напоминало партию в бильярд на троих. Когда мне поднадоело следить за главным действом, я стал наблюдать за наблюдателями, некоторые из которых расселись на свободные места, оставленные троицей на двух больших диванах, расположенных друг против друга.

Зрелищу была присуща подлинная живописность, как одной из работ эпохи Возрождения, где все словно застыли вокруг центра композиции. Самое большее – кто-нибудь осмеливался шевельнуть рукой, чтобы поднести сигарету ко рту или зыркнуть глазами в сторону одного из священнодействующих. Хуже всего было повисшее в воздухе невыносимое напряжение, как будто все только и ждали развязки, чтобы разразиться аплодисментами. От этого мне было особенно не по себе, и я решил утешиться своей «Гаваной», но звяканье льдинок на мгновение отвлекло девочку с голубыми глазами, и чуть было не произошла катастрофа, роковой сдвиг равновесия величественной постройки. На меня обратилось несколько укоризненных взглядов, я почувствовал себя нелепым – да, я, в своей вульгарной рубашке, со своей бестактностью неофита, – и в поисках участия посмотрел на Беатрис. К счастью, я его нашел: она обращала на меня так же мало внимания, как и на происходящее вокруг. Я напустил на себя понимающий вид, и мы пошли дальше по другой стороне квадрата.

– Слушай, от этого оранжевого цвета у меня разболелась голова.

– Мы уже уходим.

Кажется, мое беспокойство забавляло ее. Мы ускорили шаг, но она все же на мгновение задержалась перед тремя смежными крохотными комнатушками, разделенными стеклянными перегородками и почти полностью занятыми одной огромной кроватью. Две из них пустовали, но в третьей молодая пара, полностью обнаженная, – похоже, они были единственными полностью обнаженными, остальные всегда были полураздеты, – совокуплялась с гимнастической сноровкой, характерной для порнофильмов, под равномерно ухающую звукозапись.

– Вот что я называю Витриной, – сказала Беатрис, указывая на это подобие аквариума.

– Они похожи на профессионалов.

– Вполне возможно. Как-то я видела в одной из этих комнатушек Рокко Сифреди. Он приехал в Барселону на фестиваль эротического кино.

– Да уж. Слушай, и ты знаешь всю эту преисподнюю?

– Как сказать. Есть вещи, от которых даже меня воротит. Они ранят мои чувства. К примеру, я не выношу зловония, и мне не нравится вид крови. Хочешь, спустимся ниже? Следующий этаж еще куда ни шло.

– Я бы предпочел немного подышать свежим воздухом.

– Отлично. Тогда пошли наверх.

Мы уже далеко отошли от центральной галереи, возвращаясь в зону лифтов, но по пути еще раз задержались в одной из уборных, чтобы нюхнуть еще по «дорожке». Само собой, первая банкнота уже не годилась, и Беатрис попросила у меня новую.

– А что на верхних этажах?

– Рай.

– Да, но что там?

– Если ад – это земля, материя, плоть, то нетрудно догадаться, что рай – это воздух, мысль, дух. Внизу тебя ждут плотские утехи, вверху – душевный покой. До второго этажа еще существует физический контакт, но начиная с третьего никаких прикосновений, все в основном разговаривают.

– А на седьмом – групповая терапия и исповедальня?

– Ну, не совсем.

– И на какой же этаж мы идем?

– На верхний.

– Bay.

– Успокойся, противоположности соприкасаются. Самое возвышенное и самое низменное замыкаются на городе. Реальность – это одновременно и рай, и ад. Чистой воды аллегория, как видишь.

И правда, последний этаж занимало нечто вроде буфета, окруженного солярием, откуда снова стал виден город. Было еще темно, часов пять-шесть утра. Воздух показался мне прозрачным и чистым, я глубоко вдохнул его – Беатрис тоже, – и мы сели за столик на пустой террасе, ожидая, пока подойдет официант. Беатрис снова выбрала кампари, я же отважился на бутылку замороженной водки и попросил принести мне высокий стакан со льдом. Я залпом осушил полстакана, до ледышек, дрожь пробежала по всему моему телу, я продолжал пить мелкими глоточками. Беатрис тем временем ударилась в теорию. Босх. Гойя, Голем, Ги де Мопассан, ведьмы Барохи, Нищие, Песни Мальдорора… череда подтасованных ссылок, чей общий знаменатель она пыталась обосновать на зыбкой почве идей, неизбежно уводивших ее совсем в другой мир: Фауста, Фредди Крюгера, Дориана Грея и – все по новой.

– Скажи, ты шлюха? – спросил я, когда она начала слишком давить на меня своей культурностью.

– Извини?

– Ну, шлюха… проститутка…

– Почему ты об этом спрашиваешь?

Внезапно меня осенила бредовая мысль.

– Да так, из любопытства. Я решил, что это бордель.

– Ну, не совсем.

Я не понял, относится ли это к борделю или к тому, что Беатрис – шлюха, но мне было все равно.

– Послушай, давай начистоту… Я частный детектив. Разыскиваю одного человека по поручению его семьи, и ты могла бы предоставить мне кое-какую информацию. Разумеется, за скромное вознаграждение.

– Так я и знала.

– Что?

– Что ты сыщик. Сразу подумала, как только тебя увидела.

Легкая ирония или мне почудилось?

– А мне казалось, что это незаметно.

– Есть в тебе что-то такое. И потом, я хороший психолог.

– Превосходный, я уж вижу… Помнится, ты сказала, что знаешь завсегдатаев…

– Почти всех, кто появляется в баре. Но мне не нужны никакие истории.

– Я не собираюсь впутывать тебя ни в какую историю. Тебе что-нибудь говорит имя Себастьян Миральес?

На лице Беатрис не дрогнул ни единый мускул.

– С Себастьяном что-то случилось?

– Так ты его знаешь?

– Да. С ним случилось что-нибудь?

– Мы не знаем. Он исчез несколько дней назад, и его семья поручила мне кое-что выяснить.

– Тебя наняла Глория?

Черт: если семья вместе предается разврату, она остается семьей.

– Ты и Глорию знаешь?

– Да.

– А Лали? Эулалию Роблес?

– И ее тоже.

Почему она как-то странно произнесла это «тоже»?

– Давно ты их здесь видела?

– Они не появлялись уже недели две.

– Они приходят вместе?

– Иногда…

– Я подумал, что его исчезновение каким-то образом связано с тем, что они часто посещают это место. Как тебе кажется?

Она смотрела на меня с покерным лицом.

– Слушай, по-моему, я и так уже достаточно рассказала.

– Ничего, что я уже не знал бы до сих пор.

– Но в таких местах, как это, приватность – основной принцип.

– Я никого не посвящаю в детали расследования: просто ищу этого типа; если найду – хорошо, если нет, то представлю полный отчет и получу свое вплоть до последнего, только и всего.

– Так кто, говоришь, тебя нанял?

Почему мне показалось, что она издевается надо мной и абсолютно не верит в то, что я детектив?

– Глория. Она дала мне этот адрес. – И я повторил вопрос, который так и повис в воздухе: – Так как тебе кажется: его исчезновение связано с этим местом?