Текст книги "Лучшее, что может случиться с круассаном"

Автор книги: Пабло Туссет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Не знаю почему, но я так и думала.

– Погоди, все еще только начинается. Короче, когда у него осталось всего несколько долларов, он понял, что у него нет иного выхода, кроме как пуститься в путь. Он накупил мешок провизии, подбросил монетку, чтобы решить, в каком направлении ему двигаться, и вместе со своим мулом, мешком и ситом для промывки песка направился точнехонько в том же направлении, что и остальные золотоискатели, – к устью Клондайка. Но Клондайк уже был изучен лучше, чем кружевные трусики мадемуазелек, каждый участок реки принадлежал какой-нибудь концессии, то же происходило и на главных притоках, так что наш чокнутый решил приняться за какой-то жалкий ручеек, в котором никто никогда не находил ни крупицы золота. Так оно и шло, пока через месяц, как он ни растягивал продукты, карабкаясь по горам Маккензи, мешок оказался пустым, и на горизонте замаячили мрачные тучи. Другие могли выжить даже в разгар зимы за счет охоты и рыбной ловли, но этот сын торговца скобяными товарами из Омахи едва отличал кролика от лосося, а как поймать того или другого, он и представить себе не мог. Короче, он уже собирался пустить на мясо свою клячу, когда, притаившись возле ручья, заметил ловившего рыбу сиваша.

– Си… кого?

– Североамериканского индейца. Должно быть, сын торговца скобяными товарами показался ему таким жалким, что он привел его в свою семью. Обычно индейский клан на лето разбивал стоянку рядом с небольшим прудом, который ручей образовывал вверх по течению, и как только нашего паренька накормили, он надолго заснул под пристальными взглядами многочисленной индейской родни, которая не привыкла к таким бледнолицым, светловолосым и заросшим созданиям. Молодой человек проспал весь день и, проснувшись, почувствовал себя намного лучше. Уже темнело, когда он встал и пошел к пруду – освежиться после сна, погрузив голову в ледяную воду. Тут-то он его и увидел.

– Золото!

– Точно. Дно пруда покрывала золотая патина, отливавшая в косых лучах позднего солнца, как бутылка «Фрейсенет», если разглядывать ее на свет. Парень чуть не захлебнулся. Сначала сиваши не поняли, отчего такой шум, но старейшина клана в конце концов предложил устроившее всех объяснение: якобы эта пыльца – нечто вроде косметического средства, золотистый пигмент, который придает цвет волосам бледнолицего и блестящим завиткам, которые покрывали всю его грудь и курчавились возле рта.

– Не выдумывай…

– Я серьезно. Эти люди привыкли видеть светловолосых мужчин только издали, когда те искали что-то невидимое на дне рек. Подумай, что по сравнению с сивашом житель Нью-Йорка, предки которого были родом из Голландии, сиял бы, как небожитель, точно так же, как дно этого пруда. Тогда-то наш молодой человек и понял, почему никто до сих пор не добрался до этого пруда. Обычно золотые крупинки плавают по всей реке, увлекаемые течением; добытчики действуют наудачу, выбрав место помельче, чтобы просеивать песок со дна, и, если находят что-нибудь, продолжают просеивать вверх по течению, в противном случае они выкидывают из головы эту речушку и продолжают поиски в другом месте. Но у этой заводи – площадью десять-двенадцать квадратных метров – течение сильно замедлялось, настолько, что золото оставалось в осадке, как мелкий дождь красящих пылинок, и вниз по течению стекала только чистая вода. Иначе говоря, заводь эта была вроде естественного отстойника, на дне которого скапливалось золото, и оставалось только проверить толщину золотого слоя. Еще вина?

– Еще.

Я наполнил наши бокалы, подчистил остатки ветчины и потыкал вилкой нежную эскалибаду, выглядевшую недостаточно привлекательно. Дело пошло на лад, когда я изрядно подсолил ее и обильно полил густым зеленоватым маслом. Дюймовочка тоже воспользовалась паузой, чтобы поклевать форель и откусить пару здоровых кусков от тоста. Я подождал, пока, прикрыв рукой полный рот, она не шепнула нетерпеливо:

– И что дальше?

– А дальше нашему герою пришла в голову блестящая мысль, достойная Пилота Гав-Гав. Дело в том, что из чистого любопытства он зачерпнул песок со дна запруды примерно на глубине трех метров и вытащил шляпу, полную донного песка. Едва оказавшись на поверхности, он понял, что песок содержит страшное богатство, представляя из себя смесь кварца и золота примерно в равных пропорциях, а когда он понял, что отныне неимоверно богат, ему стало лень несколько дней нырять, как утка, чтобы достать свое сокровище. Тогда ему пришло в голову использовать возможность и поучиться у сивашей охотницкому и рыбацкому делу. В конце концов, золото останется на своем месте столько, сколько потребуется; с другой стороны, индейцы никогда не разбивали лагерь больше, чем на неделю, и было крайне маловероятно, что ему снова удастся встретить их. Тогда он спрятал шляпу в суме своего мула и решил позабыть о случившемся, пока не придет время поработать всерьез, – несколько дней ничего не решали.

– И он остался с индейцами?…

– Более того – он уехал с ними. И научился не только невооруженным глазом отличать кролика от лосося, но также ставить соответствующие силки. А так как он был чокнутый и башковитый, то, используя знания, полученные в лавке отца, разработал для индейцев хитроумную систему поимки добычи, при виде которой сиваши просто опешили. Прошла неделя, другая, третья, и он настолько вошел во вкус кочевой жизни, что ездил вслед за индейцами от лагеря к лагерю и провел с ними остаток лета и часть осени.

Я сделал еще паузу, чтобы хлебнуть вина и закусить ветчиной.

– А запруда?

– Погоди, дай мне немножко поесть… С первыми холодами индейцы стали спускаться с гор к югу, и сын торговца скобяными товарами подумал, что настал момент вернуться и приняться за работу по извлечению золота. С индейцами он, должно быть, прошел километров двести к истокам Юкона, и теперь ему предстоял длинный путь на север, во время которого он на практике мог использовать недавно приобретенные навыки хищника, ставящего ловушки. Выпал первый снег, а паренек был еще только на середине пути, занятый дублением кроличьих шкурок, которые помогали ему спасаться от надвигающихся холодов. Тогда он заспешил, но снег заметал дорогу, и он потратил целую неделю, чтобы преодолеть последние двадцать километров, отделявшие его от запруды.

– И, приехав, обнаружил, что запруда полна людей…

– Ровно наоборот. Скажем так: никто уже не мог бы сунуться в эту дыру, даже если бы нашел ее. Потому что дыры-то уже не было: вода превратилась в жуткую глыбу мутного льда, покрытого слоем плотного снега в метр толщиной.

– Вот гадство…

– Еще какое.

– И что?…

– А то, что у него не нашлось иного выхода, кроме как вернуться в Доусон с содержимым шляпы, которую он все еще хранил в суме. До весны золото оставалось совершенно недоступным, если только не раскопать лед, а для этого потребовалась бы работа нескольких человек в течение дней, а может, и недель, словом, пришлось бы устраивать целый шахтерский лагерь. Но на этом дело не кончается, потому что парню пришла в голову еще одна мысль, достойная Пилота Гав-Гав. Как поступил бы любой нормальный человек в таких обстоятельствах? Конечно, он немедля бы поехал и договорился с другими, такими же нормальными людьми: небольшой группой опытных горняков, которые уже успели заключить выгодные концессии и были бы не прочь довести свой капитал до кругленькой суммы, поработав пару недель на стороне. И что же сделал вместо этого наш дурачок? Так вот, он решил изобразить из себя мать Терезу и отправился в Доусон за помощью оборванцев.

– Это еще зачем?

– Понимаешь ли, он выжил и разбогател благодаря великодушию индейцев, на которых все вокруг смотрели косо, вот он и решил, что настал момент вернуть долг, поделившись своей тайной с самыми нуждающимися. Все вместе они достали бы сокровище из-подо льда и могли бы вернуться по домам, набив карманы ровно настолько, чтобы отныне жить со всеми удобствами.

– Не такая уж плохая мысль.

– Иногда, Дюймовочка, мне кажется, что ты тоже немного того: все эти дурацкие неправительственные организации заглушают в тебе здравый смысл. Знаешь, что случилось, когда этот тип в одежде из кроличьих шкур стал рассказывать свою историю беднякам, которые, полупьяные, слонялись по улицам Доусона? Они его просто обсмеяли. Кто поверит какому-то бродяге, когда все помнили, как он направо и налево швырял деньги по городским кабакам, а теперь расхаживает по предместьям, пичкая нищих историями о чудесах? И еще меньше ему поверили, когда, пытаясь придать своей истории правдоподобность, он стал уснащать ее подробностями и рассказал про случай с сивашами. Посуди сама: Джордж Кармак, местный герой, которому приписывают открытие Эльдорадо, был белым, который симпатизировал индейцам, причем настолько, что женился на женщине из племени тагиш и совершил свое открытие именно благодаря помощи брата своей жены, индейца по имени Скукум Джим. Так что, когда наш блаженненький из Омахи стал рассказывать детали своего приключения, все окончательно убедились в том, что этот дурень не только наглый лжец, но и воображение у него небогатое. Он превратился в посмешище, шатаясь по салунам и бессвязно толкуя о золотых запрудах, таящих невероятные богатства; его перестали уважать, и чем больше он надрывался, тем большим безумцем казался в глазах остальных.

– Но у него же еще оставалось золото, которое он вытащил в шляпе, разве нет? Вот тебе и доказательство, что его история – правда.

– Верно, ему тоже пришла в голову эта мысль. Однажды он взял пригоршню золотого песка и, зайдя в салун, показал его всем и крикнул: «Глядите! А кто хочет убедиться собственными глазами, у меня еще два килограмма в шляпе…»

Я прервался, чтобы отхлебнуть вина, и пристально поглядел на Дюймовочку.

– И?

– Так вот, больше всего этим заинтересовалась парочка конных полицейских. Если вся эта бравада со шляпой не была надувательством, то это лишь ясно указывало, что парень украл золото у кого-то из почтенных горожан. Его задержали. Допросили. После двухчасового допроса он понял, что надо как-то выкручиваться, и намекнул на то, что выдумал сказку о двух килограммах, чтобы в баре его приняли за важную персону, – только так ему удалось оправдать ту горсть, с которой он появился в салуне. На его счастье, танцовщица одного из салунов на главной улице случайно опрокинула лампу во время выступления, отчего загорелось пол-улицы. Тогда в городе еще не было пожарной команды, и на полицию навалилось столько работы, что в конце концов они позабыли про несчастного беднягу.

– Худо дело…

– Хуже некуда. Так и заканчивается эта история. Стояло уже начало декабря, а прождать семь месяцев в этом месте, где все считали его подозрительным пьяницей, чтобы весной вернуться на запруду, было нашему пареньку уже не под силу. И вот он пустился в дальнюю дорогу обратно в Омаху, разочарованный и затаив злобу в душе.

– А как же золотая запруда?

– Тайна, покрытая мраком. Сын торговца скобяными товарами так никогда туда и не вернулся. А может, и вернулся, но это маловероятно. Теперь там проходит туристический маршрут для любителей приключений из салунов. Должно быть, кто-нибудь все же нашел золото, возможно канадское правительство. А может, и нет. Золотая лихорадка продлилась недолго, всего пару лет после этого. Поди узнай.

Мы оба замолчали. У Дюймовочки вид был очень серьезный, казалось, она мучительно размышляет над услышанным, пытаясь обнаружить в нем какой-то иносказательный смысл, который от нее ускользал. Воспользовавшись этим, я заказал себе буженину по-ламанчски. Дюймовочка больше ничего не хотела, даже отказалась от десерта.

– Слушай, а ты точно мне мозги не пудришь?

– А зачем мне?

– Потому что тебе это нравится. Уж я-то знаю.

– Знаешь, кто рассказал мне эту историю? Грег Фарнсуорт-младший, единственный сын, который годы спустя родился у того чокнутого парнишки. Пару недель я работал на его бензозаправке в предместье Авроры, в ста пятидесяти километрах от Омахи.

– Вот как… А я и не знала, что ты работал на бензозаправке…

– Только однажды, летом восемьдесят шестого. Мне нужно было несколько долларов, чтобы продолжить путешествие в Денвер, а ему нужна была пара хороших рук, чтобы навести порядок. По вечерам я обычно присоединялся к нему и старой Энни, чтобы выпить холодного лимонада на крыльце его дома. У них не было детей, которым они могли бы рассказать о своих сварах, и они пользовались возможностью, которую предоставлял им проезжий иностранец.

– А откуда ты знаешь, что это правда? Мне так она по-прежнему кажется похожей на рассказ Джека Лондона.

– Дюймовочка, пожалуйста… Неужели ты думаешь, что двое стариков, каждый из которых одной ногой стоял в могиле, стали бы выдумывать какую-то историю исключительно из удовольствия обмануть меня? Тот человек преклонялся перед памятью о своем отце, он рассказал мне о его приключении, чтобы оно продолжало жить, а не умерло вместе с ним. И похоже, я показался ему достойным слушателем. Именно я, проезжий постоялец. Он посвятил меня во все подробности, назвал все имена людей и мест, даты… Возможно, я напомнил ему того чокнутого, который отправился на Север в поисках необыкновенных перспектив, кто знает… Мало того, он показал мне золото, хранившееся в шляпе. Он берег его вместе с кроличьими шкурками и походными мешками отца как реликвию.

– Правда?!

– Коричневая широкополая шляпа, помятая, но жесткая, словно приобретшая новую форму в суме, и золото в ней. Песок действительно был золотым, он блестел, переливался… Он прилипал к влажной руке сверкающими крупинками, точь-в-точь как тончайший грим. Это одно из моих самых трогательных воспоминаний – та золотая пыльца.

Кругом было тихо. Только дрова потрескивали в камине. Все приняло такой серьезный оборот, что я почувствовал необходимым выкинуть какую-нибудь глупость. В качестве неотложной меры я по-негритянски выпятил губы, надул щеки, вытаращил глаза и начал неуклюже раскачиваться на стуле, подражая хореографии Джорджи Дана.

 
– Когда люди кругом ругают меня
и говорят, что я живу без царя в голове,
то никому не приходит на ум,
что у меня премиленькая кофейная плантация.
 

– Ну что, теперь по глотку марочного шампанского и по чашечке кофе, договорились?

Дюймовочка снова заулыбалась.

– Нет, погоди… Сначала изобрази Пилота Гав-Гав. Дав слово, держись.

Чтобы доставить ей удовольствие, я наскоро скорчил физиономию Пилота Гав-Гав и подозвал официанта. Под конец ужина мы оба сникли, да иначе и быть не могло: мы томно потягивали шампанское, болтали о том о сем, но было ясно, что необходима смена декораций. Я спросил счет – восемь тысяч с чем-то, значительно меньше, чем я ожидал, – и мы попытались выйти. Я говорю «попытались», потому что, пока мы ужинали, в зал вошла еще одна пара и села за столик – так, что я, в отличие от Дюймовочки, мог их видеть, она же заметила их, только когда мы встали, чтобы идти.

– Тони, Хисела! Вот здорово, тыщу лет не виделись!

Вот паскудство. Когда Дюймовочка встречает кого-нибудь в ресторане, считай, что все накрылось. Она всегда тыщу лет их не видела и всегда старается оказаться в курсе самых последних событий. Вот они узнали друг друга, и парочка – лет за тридцать, похожая на бездетную семью, которая еще выбирается в ресторан посреди недели, – приветствует приближающуюся Дюймовочку, демонстрируя пышный набор исполненных энтузиазма жестов. Я сразу учуял, что посиделки теперь затянутся надолго, и решил прибегнуть к обходному маневру.

– Эй, крошка, я сейчас описаюсь. Сбегаю-ка я в туалет, пока ты здороваешься со своими друзьями, а потом подожду в машине, ладно?

Она согласилась и, не обращая на меня ни малейшего внимания, направилась к столику, за которым расположилась парочка, в радостно-возбужденном состоянии.

Я не пошел в туалет, потому что вовсе не собирался описаться, а просто вышел во двор. Было жарко. Последние весенние вечера. Мы были достаточно далеко от Барселоны, чтобы видеть звезды. Звезды и запах дыма всегда предрасполагают к буколическому, воздыхательному настрою. Я подошел к Черной Бестии, щелк – забрался внутрь, открыл окно и растворился в треске сверчков и дремотном состоянии, охватывающем человека после ужина.

Брат Бермехо

Возможно, внутренние пропорции Бестии безупречны для гонок по автостраде, однако довольно трудно нормально уснуть на сиденье, которое заставляет тебя скрючиваться в позе пилота. Но даже так, обливаясь потом, я погрузился в промежуточное между сном и явью состояние, стараясь выстроить пиликанье сверчков на размер четыре четверти, который распадался, как только чьи-либо шаги по гравию или шум мотора проезжающей по шоссе машины будили меня. Временами, набрав полную грудь прохладного вечернего воздуха, я испытывал это несказанное удовольствие – вновь почувствовать себя самим собой. Наконец мне приснилось, что я еду на огромной скорости по безлюдным горным дорогам, окруженный роями мошек, выхваченных светом фар, все к одной и той же дальней долине, которая ждала меня там, внизу, со своими деревенскими домишками и мягчайшими перинами кроватей длиной метр девяносто, на которых я в конце концов смогу выспаться всласть.

Из транса меня вывело невыносимое ощущение удушья, и я замахал руками, стараясь освободиться от чего-то, что сжимало мне ноздри, как пинцет. Полностью проснувшись, я увидел Дюймовочку, хохочущую за окном машины.

– Куда ты провалился? Я думала, ты в туалете.

– Дюймовочка, черт тебя побери, не делай больше так, ладно?

– Чего?

– Не зажимай мне нос, когда я сплю. Терпеть этого не могу.

– Хорошо, только не сердись.

– Ладно, только так больше не делай. Я славно уснул, а ты перекрываешь мне кислород. Знаешь, какой это облом?

Я развернул машину, и Дюймовочка, нахмурившись, забралась на пассажирское сиденье. Теперь она строила из себя обиженную, чтобы загладить неловкость.

– Что, поехали? – спросила она.

– Сколько времени?

– Второй час.

– Второй? Сколько же ты трепалась со своими дружками?

– Да не знаю. Я думала, что ты пошел в туалет и скоро вернешься.

– Я сказал, что буду ждать в машине, просто дело в том, что, когда тебе чего-то не хочется, ты притворяешься, что не слышишь.

Она ничего не ответила. Вид у нее по-прежнему был насупленный. Я попробовал заговорить примиряющим тоном.

– Давай, включи кондиционер.

– Включай сам, дон Совершенство. Не знаю, где он.

– Черт, Дюймовочка, не будь такой злюкой. Видишь картинку? Красная – обогрев, синяя – кондиционер.

– Вот ты и нажимай. Хотела бы посмотреть, как ты ищешь эти кнопки, когда мы мчались по шоссе, как ракета.

– Ты сама сейчас взорвешься, как ракета. Валяй, поставь музыку. Сама найдешь кнопку, Лился моя Белоснежная, или мне поискать?

Дюймовочка развернулась и стукнула меня по плечу: вот тебе.

Хороший знак.

Я тронулся с места, и, сделав разворот, мы медленно покатили по Национальному шоссе. Дюймовочка просмотрела содержимое коробки с дисками и вытащила сборник хитов Дины Вашингтон. «Mad about the boy» [20]20
  «От этого парня я без ума» (англ.).


[Закрыть]окончательно растопил лед, и мы разговорились.

– Кто это были такие?

– Тони и Хисела? С ней мы вместе учились. Ты их не знаешь.

Не переходя за сто двадцать, мы ехали в сторону Барселоны, Дюймовочка подробно рассказывала мне про свои отношения с Хиселой, я слушал без особого интереса, а Дина Вашингтон делала все возможное, чтобы создавать шикарный фок. Подъезжая к дому, я свернул на Никарагуа и на минутку остановился в двойном ряду напротив офиса банка на Травесере. Настал новый деловой день; я не знал, имеет ли какие-либо ограничения карточка моего Неподражаемого Брата, но если несколько часов назад она, не пикнув, выдала мне сто банкнот, то и сейчас ничто не мешало выудить еще сто.

Все прошло хорошо. Дюймовочка вытаращила глаза, увидев столько бумажек.

– Зачем тебе сразу столько денег?

– Вижу, что история паренька из Омахи ничему тебя не научила, Лилея.

– Если ты не перестанешь называть меня Лилеей, я огрею тебя сумкой.

Мы снова забрались в Черную Бестию и сделали огромный крюк, который приходится делать на машине, чтобы проехать пятьсот метров, отделяющих нас от бара Луиджи. Припарковаться пришлось в тройном ряду, на свободном месте, которое оставили бесчисленные такси и жандармский фургончик (иногда Леонсио и Тристон заявляются на фургончике). Роберто из-за стойки увидел, как мы паркуемся, и у него вырвалось «ё-моё!», слышное даже снаружи бара. Он тут же, не снимая фартука, вышел на улицу и направился к Бестии, глядя на нас выпученными глазами, когда мы встретились посреди улицы. Мы с Дюймовочкой продолжили свое шествие к бару, но визгливый возглас Роберто привлек внимание клиентов за стойкой. Пять или шесть таксистов, Леонсио и Тристон, пьяные завсегдатаи и некий человек художественной наружности, еще не до конца отпустивший шевелюру, образовали в дверях живой заслон, глядя, как Роберто описывает круги вокруг машины. Нам с Дюймовочкой удалось преодолеть стену любопытствующих, и Луиджи бросил на нас косой взгляд – на этот раз относящийся скорей ко мне, чем к Дюймовочке, – но воздержался от комментариев по поводу моего внешнего вида, решив прежде вызнать, за каким чертом я так вырядился. Вскоре за тем появился и Роберто с блуждающим, отсутствующим взглядом.

– Пресвятая Дева! Это же «лотус-эспри» – машина Джеймса Бонда!

Это заставило всех окончательно проникнуться важностью появления такого необычного механизма, и вся орава накинулась на нас, требуя объяснений. Когда я в первый раз увидел Багиру, она сразу показалась мне достойной человека с лицензией на убийство, но я не знал, что это действительно одна из машин Джеймса Бонда.

Я почувствовал, что моя обязанность – свести инцидент к минимуму.

– Я думал, что у Джеймса Бонда «астон-мартин»…

Но Роберто был вне себя от волнения.

– Не-е-е-т! Это когда его еще играл Шон Коннери! А Роджер Мур водил «лотус-эспри». Вы что, не видели «Шпион, который меня любил»? Помнишь, там он еще бросается в море на белой спортивной машине, которая превращается в подводную лодку? Вот-вот. Но это последняя модель V8GT девяносто седьмого года. А ты смотрел «Основной инстинкт»?

– Нет, но я смотрел «Моченые фрикадельки».

Посетители бара унт поразвесили, слушая обрывочную информацию Роберто, поражаясь его обширной эрудиции в области автомобилизма, хотя вся эта эрудиция была почерпнута исключительно в кинозалах. Подобного рода сведения просто распирали Роберто.

– И еще ее снимали в «Красотке»… Это же классика, супермашина, бриллиант… Пятьсот пятьдесят лошадиных сил, мотор с двумя турбинами, тридцать два клапана, разгоняется с места до ста километров за четыре и девять десятых секунды, скорость – до двухсот семидесяти двух километров в час, электронное управление…

Таксисты начали поглядывать на меня со смиренными лицами обладателей дизельных «Толедо», раскрашенных, как машинки из мультика, и я решил поскорее заткнуть Роберто рот. Вытащив ключи, я помахал ими у него перед носом.

– Хочешь прокатиться?

Роберто уставился на ключи, как сомнамбула. Сначала я решил, что это от удивления, но мало-помалу лицо у него как-то съежилось, вид стал пришибленный, и с бесконечной печалью онаниста в голосе он пробормотал:

– Такая штука… у меня прав нету.

Реакция последовала секунды через две. Как только Луиджи выдохнул свое хриплое астматическое «ха», вся компания взорвалась смехом. Один из таксистов, не в силах сдержаться, схватил Роберто за голову и влепил ему сочный поцелуй в лоб, что только удвоило всеобщее веселье вокруг бедного клоуна, который, понурив голову и вытирая руки о фартук, вернулся за стойку. Воспользовавшись суматохой, мы протиснулись вглубь бара и заняли столик. Прежде чем сесть, я спросил Дюймовочку, что ей заказать. «Виски со льдом. Сегодня тянет напиться, хорошо бы только, чтобы голова с утра не трещала». Я спросил у Луиджи «Вишофф» для себя и виски для Дюймовочки. Не знаю, чувствует ли Васкес Монтальбан какую-либо ответственность, но подозреваю, что именно по его вине всякая мелкая сошка просит солодовый виски, когда хочет показаться изысканной. В общем… Луиджи принес мой «Вишофф», свою «Куба либре» и олимпийский нектар для Дюймовочки и присел с нами, готовясь подвергнуть меня второму допросу за ночь.

– Ладно, а теперь не будешь ли ты так любезен объяснить мне, какого черта все это значит: эта машина и твой бордельный постмодернистский видок.

Я легонько стукнул Дюймовочку по коленке под столом, чтобы она мне не мешала. Она свирепо посмотрела на меня, словно говоря: «Посмотрим, как-то ты теперь выкрутишься», но промолчала.

– Празднуем нашу годовщину, – ответил я.

– Годовщину?… Годовщину чего?

– Сегодня двадцать лет, как мы познакомились. – Это была почти правда: мы с Дюймовочкой познакомились в Иоаннову ночь, если и не двадцать, то десять с длинным-предлинным хвостиком лет назад. – И мы решили отпраздновать это, воспользовавшись предложением радиопрограммы, которая оплачивает все расходы романтической ночи при условии, что на следующий день ты выйдешь в эфир и расскажешь обо всем, что натворил. Нам дали напрокат машину на выбор, оплатили ужин и выпивку в любом месте и зарезервировали номер в гостинице «Хуан Карлос I».

– Не пудри мне…

– Так что если завтра вечером включишь «Радио „Любовь"», то услышишь, как мы рассказываем о твоем баре. Программа начинается в полночь и называется «Какая ночь в такой день». Хочу рассказать, какой шум поднялся из-за «лотуса», публике это понравится. Хочешь, скажу что-нибудь конкретное о твоем баре: допустим, какие дивные у тебя закуски? Пользуйся: бесплатная реклама.

– А пошел ты… Думаешь, так я и поверил?

– Ах, не веришь? Тогда посмотри: на улице стоит доказательство, способное разогнаться до ста километров за четыре и девять десятых секунды. Откуда, по-твоему, мы его взяли? Знаешь, сколько стоит прокат такой развалюхи на одну ночь?

– Без разницы. Не верю, и все тут.

– Мы могли бы поехать к Оливеру Харди распить бутылочку «Дом Периньон», но вместо этого притащились сюда поделиться с тобой своей радостью, а теперь ты говоришь, что я вру.

– Вижу, вижу, что приехал. А теперь станешь клянчить у меня денег и говорить, что заплатишь завтра, когда радиопрограмма погасит твои расходы.

Я осторожно порылся в кармане, вытащил тугую пачку банкнот, повертел ее перед носом Луиджи и положил на столик пару синеньких.

– Официант, сдачи не надо.

– Умолкни. И то сказать – откуда у тебя такое? Вишь ли, Дюймовочка, если бы ты рассказала мне про радио, я бы поверил.

Не в силах сдержать улыбку, Дюймовочка посмотрела на меня, потом снова перевела взгляд на Луиджи и закивала с таким видом, который не мог бы убедить никого на свете. Луиджи торжествующе встал из-за столика, оттянув нижнее веко указательным пальцем. Я пожал плечами, глядя на Дюймовочку, которая ответила мне лукавым взглядом, позаимствованным из итальянской музыкальной комедии.

– Ну-ка, что теперь скажешь? И ты еще хочешь, чтобы я верила твоим историям о золотоискателях, когда ты травишь байки про индейцев на каждом углу?

– Никогда не пойму, что за мания у вас у всех непременно знать правду.

Тут начался получасовой философский спор, который не стоит описывать. Достаточно сказать, что мы выпили еще по порции «Вишоффа» и виски, и Дюймовочка, учитывая выпитое за ужином вино, бокал шампанского и пару рюмок ликера, стала заводиться. Прошло всего-то ничего, а часы над стойкой уже показывали два, и я подумал, что настало время приняться за работу, прежде чем запруда замерзнет.

– Слушай, Дюймовочка, мне пора. Ты знаешь, в чем дело.

– Ка-а-а-к? Уже-е-е? Нетушки, теперь я домой не поеду… Я буду тебя сопровождать, у всех детективов есть помощники, разве нет?

– Но это может оказаться скучно… Возможно, мне придется провести всю ночь, сидя в машине.

– Ну, заснуть я тебе не дам. Прихватим какую-нибудь выпивку, включим музыку и устроим в «лотусе» шурум-бурум, идет?

Я быстренько все прикинул. В голове у меня царил полный бардак, но, зная Дюймовочку, я понимал, что доставить ее домой займет у меня не меньше двух часов. Стоит ей захотеть, и она – королева саботажа, она выдумала бы тысячу способов растянуть прощание. Кроме того, черт побери, мне тоже не светило проторчать одному в машине, как бы она ни походила на машину Джеймса Бонда, поэтому я сделал вид, что уступаю против воли, и пошел к стойке в поисках Луиджи.

– Слушай, мне нужна бутылка виски, бутылка водки, которую ты хранишь для меня в морозилке, и пакет льда. Плачу на месте.

– Ты что, сдурел? Сколько же мне с тебя брать?

– Не знаю. Столько же, сколько бы ты взял, если бы продавал мне все это в розницу.

– Тогда тридцать штук…

– Заметано. Держи. На здоровье.

Он повернулся, вышел из-за стойки и направился в заднюю часть бара, сердито бормоча что-то сквозь зубы. Вскоре он вернулся с бутылкой водки. Достав с полки бутылку виски, он выставил их передо мной на стойку, всхрапнув так, что из ноздри у него выкатилась сопля.

– Завтра принесешь мне две такие же, по крайней мере такие же полные.

– Годится. Еще мне нужен пакет льда и два стакана.

– А откуда я тебе возьму пакет льда? Ты что, решил, что здесь бензоколонка?

– Ну, дружище, раз уж ты такой понятливый, объясняю: возьми хорошую пригоршню льда и брось в любой пакет. И получи десять кусков за вчера и за сегодня.

– За сегодня и за то, что ты брал вчера утром? Ты мне должен еще за чашку кофе и пачку «Дукадос».

Память у Луиджи просто потрясающая.

Мы вышли из бара с пакетом выпивки и направились к Бестии. В Дюймовочке снова проснулась охота ласкаться, и она попыталась обнять меня. Внимание. Я подумал, что мне подобает действовать пожестче. «Черт, Дюймовочка, ты сегодня так на мне и виснешь». Она снова наградила меня увесистым шлепком и отодвинулась, изображая оскорбленное королевское достоинство. Мы залезли в машину и молча доехали до Жауме Гильямет, миновав дом номер пятнадцать. Я свернул налево, на Травесеру, и остановился во втором ряду в нескольких метрах от угла.

– Подожди капельку, я через пару могут вернусь.

– Ты куда?

– Отлить.

Выйдя из машины, я углубился в переулок; свернув за угол, я пошел к дому, засунув руки в карманы, как человек, который назначил кому-то встречу и ходит взад-вперед, чтобы убить время. Света в доме то ли вообще не было, то ли из-за плотно закрытых ставен он был не виден с улицы. На мгновение я задержался перед калиткой в сад, повторяя номер с развязавшимся ботинком, и убедился, что красная тряпица, как всегда, болтается на столбе. Затем, уже не скрываясь, я выпрямился, не спеша отвязал тряпицу, положил ее в карман и, развернувшись, зашагал обратно к машине.

Как только я свернул за угол и увидел мигающие задние огни Бестии, до меня одновременно донеслось приглушенное улюлюканье полицейской машины, которое громогласно доносилось из кабины. Чей-то силуэт, раскачивавшийся на сиденье, как персонаж кукольного мультика, убедил меня в том, что Дюймовочка уже вкусила от последней бутылки виски.