Текст книги "Черный ворон: Приключения Шерлока Холмса в России т.2"

Автор книги: П. Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Черный ворон

I.

Водворение знаменитого преступника, Бориса Карцева, в Костромскую тюрьму носило торжественный характер.

Как человек интеллигентный, притом бывший помещик, Карцев возбудил к себе всеобщий интерес, а целый ряд крупных, из ряда выходящих, преступлений создал ему ореол своеобразной славы.

Красивый и статный, он возбуждал к себе наибольший интерес среди прекрасного пола.

Поэтому неудивительно, что при водворении его в тюрьму присутствовал почти весь род.

Каждому и каждой хотелось взглянуть на него хоть глазком, когда его подвезут к тюремному двору.

Еще с раннего утра к тюремным воротам стала стекаться многочисленная публика, словно перед тюрьмой в этот день должно было быть дано даровое и интересное представление.

Наконец, около двенадцати часов дня показался давно ожидаемый кортеж.

Бориса Карцева, скованного по рукам и ногам, везли в простой извозчичьей пролетке, окруженной со всех сторон конными полицейскими и жандармами.

Вместе с ним в пролетке также сидело двое городовых.

Преступник держался гордо и вызывающе, насмешливо поглядывая на собравшуюся толпу и кивая по временам головой своим знакомым.

Подъезжая к воротам тюрьмы, он вдруг повернулся к публике и громко, отчетливо крикнул:

– Надеюсь, господа, что через несколько дней мы увидимся!

Это было настолько неожиданно и так эффектно, что несколько дам не выдержали и захлопали в ладоши.

Мы с Шерлоком Холмсом стояли около самых тюремных ворот и, как только они растворились, вошли внутрь двора, куда, следом за нами, ввезли и Карцева.

Он сразу заметил Холмса и, вежливо сняв шляпу, проговорил:

– А, вот этому я рад, что мне приходится еще раз повидаться с вами!..

– Вы знаете, – чистосердечно произнес Холмс, дружески протягивая ему руку, – с таким человеком, как вы, приятно иметь дело, и я серьезно горжусь тем, что вышел победителем из нашей борьбы!

– Ну, говорить о победе еще рановато! – ответил преступник, улыбаясь. – Уж не думаете ли вы, что я долго засижусь здесь, в этих стенах?

– Надеюсь, вы не исчезнете, как дым?

– Кто знает? – пожал плечами Карцев. – Во всяком случае, я от души жалею, что судьба послала мне в лице вас не сотоварища, а врага.

– О, эту же фразу и я сказал бы вам! – воскликнул Холмс.

– Ну-ка, нечего тут разговаривать! – произнес, подходя, смотритель тюрьмы. – Посмотрел бы я, как ты убежишь! Конвойные, ведите его!..

И, обращаясь к своему помощнику, он добавил:

– Камера № 18. Скажите часовому, чтобы почаще заглядывал в глазок и вообще усильте над этим арестантом надзор.

Карцев еще раз кивнул нам головой и исчез за тюремной дверью.

– Пойдемте домой! – произнес Холмс, дотрагиваясь до моей руки.

Мы вышли за ворота и уже собрались нанять извозчика, как вдруг знакомый голос окликнул нас.

Оглянувшись, мы увидели начальника сыскного отделения, торопливо шедшего за нами вместе с полицеймейстером.

II.

– Вы, вероятно, домой? – спросил Шестов (так была фамилия начальника сыскного отделения), обращаясь к Холмсу.

– Да, а что?

– Я хотел бы украсть у вас минут пять вашего времени.

– Я к вашим услугам! – поклонился Холмс. – Вероятно, случилось еще что-нибудь интересное?

– О, нет! – воскликнул Шестов. – Я все насчет того же Карцева. Дело в том, что самонадеянность этого господина прямо-таки не дает мне покоя!

– Это вы насчет чего же? – удивился Холмс.

– Насчет того, что он все время говорит о своем исчезновении. Даже смотритель тюрьмы потерял голову! – ответил взволнованно Шестов. – Это прямо-таки ужасный человек! Ведь если он так откровенно говорит это, значит, имеет к этому основание. Вероятно, те скрытые помощники, о которых он упоминал, когда мы его арестовали, не спускают с него глаз…

– В этом я и не сомневаюсь!

– Ну, так как же?

Холмс пожал плечами.

– Само собою разумеется, надо ждать попыток освобождения. Вопрос только в том, каковы они будут? Ведь не взорвут же они всю тюрьму!

– А черт их знает? – со злостью промолвил Шестов.

– Нет, я не думаю, что они пойдут на террористические акты. Карцев слишком умен и хитер для того, чтобы не придумать более спокойного и оригинального способа бегства.

– Что бы вы посоветовали сделать?

– Я? Господи! Предотвратить бегство вовсе уж не так трудно, – ответил Холмс. – Держите его в одиночной камере, почаще посматривайте за ним, и вряд ли при таких условиях ему удастся удрать…

– Об одиночной камере я уже отдал распоряжение, – произнес Шестов. – А вот я все подумываю о том, чтобы его даже в камере держать в кандалах.

– Ну, это совершенно лишнее, – рассмеялся Холмс. – Конечно, если будет замечена серьезная попытка, тогда можно будет прибегнуть и к этому средству. Что касается меня, то я понаведаюсь к нему еще несколько раз…

– Я только что хотел просить вас об этом!..

– О, это не составит для меня особого труда!

– Очень, очень благодарен вам за это! – воскликнул Шестов, пожимая руки Холмса.

Он несколько минут, молча, шел вслед за нами.

– А знаете что? – проговорил он наконец.

– Что?

– Я уверен, что он сбежит! – произнес он уверенным голосом.

Холмс и я не могли удержаться от улыбки.

– Откуда у вас такая уверенность? – спросил Холмс.

– Право, не знаю! – задумчиво произнес Шестов. – Но сердце мое чует несчастье. Вот уверен, да и баста! И сколько бы мы его ни заковывали, он все равно сбежит.

– Ну, уж если вы так уверены, так наверно сбежит! – расхохотался наконец Холмс.

Пройдя с нами до памятника Сусанина, Шестов и полицеймейстер стали прощаться.

– Так я надеюсь на вас! – проговорил Шестов на прощание.

– Попробую!.. Зайду к нему, – улыбаясь, ответил Холмс, пожимая протянутые руки.

С этими словами мы разошлись в разные стороны.

III.

Прошло дня три без особых перемен. Мы продолжали жить в гостинице «Старый Двор», гуляли по городу, нес-колько раз катались на лодке по Волге и вообще отдыхали в полном смысле этого слова.

Вялый город отличался и вялой жизнью.

В один из этих трех дней в город приезжал доктор Дубровин, один из главарей «Союза русского народа».

Говорят, он гастролировал и дал где-то в городе два представления, на которые собрались все рыночные торговки и несколько джентльменов в опорках.

Я уже начинал свыкаться с однообразной, праздной жизнью, как однажды Холмс подошел ко мне со словами:

– А ведь мы, дорогой Ватсон, совсем забыли нашего приятеля!

– Кого это? – удивился я.

– А Карцева, разве вы уже забыли? – спросил Холмс.

– Но ведь, насколько я знаю, он сидит за надежной решеткой! – проговорил я.

– И все-таки мы навестим его сегодня, – ответил Холмс. – Не хотите ли пройтись вместе со мной в тюрьму?

– С удовольствием!

Мы оделись и вышли на улицу, направившись к зданию тюрьмы.

Вскоре мы были уже у ворот, в которые нас пропустили беспрепятственно.

Тут же во дворе мы встретили и самого смотрителя тюрьмы.

Поздоровавшись с нами, он пригласил нас к себе на квартиру, где мы застали в столовой кипящий самовар.

– Ну, как наш арестант? – полюбопытствовал Холмс.

Смотритель развел руками.

– Ничего не могу сказать про него, – ответил он. – Ведет себя смирно, больше лежит и, мне кажется, он совершенно отбросил мысль о бегстве.

– Вы так полагаете?

– По крайней мере, он не выдает ни единым жестом своих намерений.

– Он, вероятно, скучает?

– Очень. За эти три дня он так сильно изменился, что положительно выглядит выходцем с того света! Ест мало…

– Он питается на свой счет? – полюбопытствовал Холмс.

– Да, – ответил смотритель. – Ведь у нас это разрешается. Вчера он заявил мне, что чувствует сильный упадок сил, и просил, между прочим, покупать ему ежедневно по полфунта сырого мяса…

– Это еще для чего? – удивился Холмс.

– Он ест его сырьем и говорить, что это поддерживает его силы.

– И действительно ест?

– Ест. Это видели и часовые, – ответил смотритель. – Признаюсь, его вид настолько обеспокоил меня, что я даже предложил ему лечь в нашу тюремную больницу, но он наотрез отказался.

– Что же он ответил?

– Говорит, что если ему суждено умереть, так и в больнице умрет, а поэтому нечего и места менять.

Холмс казался очень задумчивым.

Несколько минут он угрюмо молчал, весь погруженный в свои думы.

Наконец, он поднял голову.

– Насколько я помню, при его аресте у него было отобрано решительно все, кроме носового платка?..

– Совершенно верно! – подтвердил смотритель.

– Каким же образом у него очутились деньги? – неожиданно спросил Холмс.

– Деньги? – растерянно пробормотал смотритель. – Гм… деньги… Признаюсь, я об этом не подумал!

– А между тем, они у него несомненно есть, так как он делает покупки. Между тем нельзя предположить, чтобы человек заранее знал о своем аресте и зашил деньги себе в платье. Да… Кроме того, я сам видел, как его платье ощупывали самым тщательны образом…

– А здесь и совсем отобрали, – подсказал смотритель. – Он с ног до головы переодевался при мне.

Несколько минут снова длилось тяжелое молчание.

– Нет сомнения, что он имеет сношения с внешним миром, – произнес, наконец, Холмс решительным тоном, – и деньги он получает извне.

– Что вы говорите? – воскликнул смотритель, вскакивая со стула.

– Это так же верно, как и то, что мы сидим с вами вместе, – произнес Холмс.

Он встал со стула и нервно зашагал взад и вперед по комнате.

– Гм… болен… сырое мясо… отказывается от больницы… – бормотал он про себя, шагая по комнате. – Да, да… очень странно…

– Вы находите в его поведении что-нибудь особенное? – с беспокойством спросил смотритель.

– Карцев готовится к чему-то, – ответил Холмс. – В этом нет никакого сомнения! Вы угадали: его поведение сильно интересует меня и мне придется слегка понаблюдать за ним.

– Но что именно находите вы странным? – не успокаивался смотритель.

– Я не могу вам открыть мои мысли раньше времени, – ответил Холмс. – Могу лишь посоветовать вам удвоить надзор за преступником.

Посидев у смотрителя еще несколько минут, мы попросили провести нас к камере Карцева.

Когда мы вошли к Карцеву, он, вероятно, спал. Но при нашем входе он проснулся и, сразу узнав нас, быстро поднялся с кровати, дружески протянув Холмсу руку.

– Хоть мы и враги, но я привык ценить ум, – произнес он немного ослабевшим голосом. – Вот почему я радуюсь всегда, видя вас при той обстановке, в которой вы не можете сделать мне никакого вреда…

– Вы знаете прекрасно, что и я очень люблю вас в той обстановке, в которой вы не можете делать зла другим, – улыбаясь, ответил Холмс, садясь рядом с Карцевым на кровать и внимательно оглядывая его с головы до ног.

За три дня тюремного заключения Карцев, действительно, страшно изменился. Лицо его побледнело, щеки ввалились, глаза горели болезненным лихорадочным блеском. Весь он осунулся и словно постарел.

– Однако, вид у вас неважный! – проговорил Холмс. – С такими силами вряд ли можно привести в исполнение свое обещание.

Карцев болезненно улыбнулся.

– Да, лишение свободы сильно-таки подействовало на меня, – ответил он. – Я и сам не ожидал…

Он вдруг насмешливо взглянул на Холмса и спросил:

– Неужели же вы так наивны, думая что я так и дам себя повесить?

– То есть?

– То есть, что я не буду искать средств к освобождению? Правда, в таком виде я не гожусь никуда, но… как только я поправлюсь, я займусь своим делом…

– В чем и желаю вам успеха, – улыбнулся Холмс.

– Благодарю вас, – серьезно ответил Карцев. – Как только я окажусь на свободе, я не замедлю известить вас об этом. А пока я подкрепляю свои силы самой питательной пищей.

С этими словами он взял с тарелки несколько кусочков сырого мяса, обмакнул их в соль и, не садясь, стал прожевывать.

– Верное средство обзавестись солитером, – произнес Холмс, глядя на него.

Шум крыльев, раздавшийся в это время, вдруг привлек наше внимание к решетке окна. Взглянув одновременно вверх, мы увидели огромного черного ворона, сидевшего на железе решетки.

Птица, видимо, не боявшаяся узников, преспокойно просунула голову внутрь камеры, поглядывая то на Карцева, то на нас.

– Послал Бог приятеля! – с улыбкой произнес Карцев, кивая на птицу. – Каждый день прилетает! Ишь, какой здоровый! Должно быть, хорошо ему живется на арестантских хлебах!.. Я с ним даже разговаривать научился.

Между тем, ворон вдруг вытянул шею и громко каркнул три раза.

Карцев взял с тарелки несколько кусочков мяса и подал их ворону, который выхватил их прямо из рук.

– А ну-ка, и я тебе покаркаю! – повеселев, проговорил Карцев.

С этими словами он закаркал так натурально, что, не присутствуй мы сами здесь, нам никогда не отличить бы его карканья от вороньего.

Услыхав ответное карканье, ворон натопорщился, спрыгнул на подоконник и, взмахнув крыльями, взвился вверх и скоро исчез из виду.

– Славная птица! Мы с ней дружим! – проговорил Карцев, глядя вслед улетавшему ворону.

– Но я посоветовал бы вам лечь в больницу, – перебил его Холмс.

Карцев пожал плечами, – Не стоит! Я болею не от пищи, а от сознания, что я не свободен. Ведь в больнице я буду таким же арестантом!..

Поговорив с ним еще немного, мы простились и вышли из камеры.

IV.

Выйдя из камеры Карцева, Холмс попросил провести нас в общую камеру.

Смотритель с готовностью исполнил его просьбу, и скоро мы очутились в просторной комнате, заставленной нарами, на которых группами и в одиночку сидели арестанты.

При нашем появлении шум стих и несколько десятков глаз впились в нас подозрительными взорами. Лишь один старик почти не обратил на нас никакого внимания.

Он стоял у окна и кормил голубей, буквально облепивших железную решетку.

– Что, дедушка, птицу кормишь? – обратился к нему ласково Холмс.

Старый арестант посмотрел на него.

– О Божьей птице и позаботиться не грех, – ответил он степенно. – Вот только воробьи все отнимают.

– И ворон небось тоже? – спросил, словно невзначай, Холмс.

– Какой ворон? – удивился старик.

– А тот, что к вашим решеткам все летает.

Арестант удивленно покачал головой.

– Эта дрянь к нам не летает! – произнес он строго. – Наш брат арестант не любит эту птицу. Только прилети она к нам, так мы бы ей показали Кузькину мать!

Холмс, улыбаясь, отошел от него.

Пройдя по всей камере, мы вышли в коридор и тут, простившись со смотрителем, покинули тюрьму.

Всю дорогу до дома Холмс шел молча, весь погруженный в раздумье.

Зная, что мой друг не любит несвоевременных расспросов, я тоже молчал.

Так дошли мы до дому.

Войдя в номер, Холмс скинул с себя пиджак и, сев в кресло, закурил сигару, попыхивая дымом, наполнившим скоро всю комнату.

Перебрасываясь пустячными фразами, мы скоротали день и, скромно поужинав в городском саду, в который вечером прошли послушать музыку, мирно заснули у себя в номере.

* * *

Когда на следующий день я проснулся, было уже около девяти часов утра.

Кровать Холмса была пуста, а чуть теплый самовар на столе показывал, что Холмс уже давно тихонько напился чаю и ушел из дому, находя излишним будить меня.

Я один позавтракал, погулял бесцельно по городу, затем зашел пообедать в ресторан «Большой Московской гостиницы» на Павловской улице и, возвратясь домой, принялся за чтение одной единственной местной октябристской[1]1
  «Октябристами» называли сторонников «Союза 17 октября» (1905–15), крупной право-либеральной буржуазной партии, выступавшей за конституционную монархию в России (Прим. ред.).


[Закрыть] газетки, наполненной хроникой, объявлениями и агентскими телеграммами.

Часов около семи вечера пришел и Холмс.

Он был весел и насвистывал на ходу какой-то игривый мотив.

– Ну, что, дорогой Ватсон, вы, наверно, изрядно соскучились? – спросил он, снимая пальто и шляпу.

– Признаюсь, да, – ответил я. – Я думал, что с вами, по меньшей мере, случилось что-нибудь необыкновенное…

– И вы были совершенно правы! – весело воскликнул Холмс. – Положительно, этот Карцев выдающийся человек!

– А что?

– Нет, я просто удивляюсь тому, что человек с такими талантами пошел по такой дороге. Ведь направь он свои способности в хорошую сторону, из него вышел бы прекрасный делец, администратор, купец, даже циркач, ну, одним словом, все, что угодно. И на любом поприще он заработал бы крупную деньгу.

Я был положительно заинтригован.

– Вы, вероятно, открыли в нем еще один талант? – спросил я Холмса.

– Да. На этот раз я окончательно убедился в его замечательной способности дрессировать зверей и птиц, – ответил Холмс, заметно потешаясь моим любопытством. – Вы, конечно, не забыли его прекрасного экземпляра павиана, которого он так мастерски приучил душить людей и который задушил его дядю, чуть не задушив нас с вами?

– Еще бы не помнить это проклятое животное! – воскликнул я, содрогаясь при одном воспоминании той ночи, когда чуть не погиб Холмс.

– Ну, вот… А теперь как вы думаете: кто его помощник?

– Вот уж не знаю!

– Черный ворон!..

– Черный ворон? – воскликнул я удивленно. – Уж не тот ли самый, который прилетал к нему на решетку?

– Он самый и есть! – самодовольно произнес Холмс. – Я еще тогда заподозрил это, а сегодня лишь убедился в этом окончательно.

Заинтересованный словами Холмса, я стал просить его рассказать мне подробнее все то, что ему удалось открыть.

Кивнув головой в знак согласия, он докурил сигару и, усевшись поудобнее в кресле, начал.

V.

– Я не могу себе до сих пор ясно представить плана побега, задуманного Карцевым. То, что он серьезно готовится к побегу или вообще к освобождению, это несомненно. Когда я увидел на его решетке откормленного черного ворона, я сразу же понял, что мясо, которое он покупает, якобы, для себя, на самом деле берется для ворона. В тот раз, когда мы были с вами у Карцева, ворон каркнул два раза и Карцев в ответ каркнул четыре раза. Я прекрасно знал, что арестанты терпеть не могут воронов, и мне сразу показалось странным, что ворон, птица обыкновенно очень осторожная и дикая, на этот раз является совершенно ручной. Однако, я решил проверить самого себя и посмотреть: не приручили ли действительно арестанты эту птицу? Вы слышали, Ватсон, что ответил мне старик, кормивший голубей? И вот, после его ответа мне стало ясно, что черный ворон прилетает специально к Карцеву. Птица сразу отыскала своего хозяина и проникла туда, куда не могли проникнуть его товарищи. Черный ворон Карцева выдрессирован великолепно и служит заключенному не только как поставщик необходимых предметов, но и как прекрасный сигнальщик.

– Это каким же образом? – удивился я.

– Я сегодня весь день наблюдал за ним, – продолжал Шерлок Холмс. – Выйдя отсюда около шести часов утра, я спрятался в одном из садиков, находящихся против окна той камеры тюрьмы, в которой сидит Карцев. Отсюда я мог незаметно наблюдать за окном, не рискуя быть открытым. Действительно, как я и ожидал, черный ворон около семи часов очутился на решетке. На этот раз он каркнул один раз и спрыгнул в камеру. Я подозреваю, что он принес ему что-то под крылом. Через несколько секунд ворон снова вскочил на решетку и Карцев каркнул из камеры два раза, после чего ворон взмахнул крыльями и улетел.

– Крайне любопытная история! – воскликнул я.

– О, да! – согласился Холмс. – Завтра, как только Карцева уведут на прогулку, я постараюсь поставить снаружи окна силок с приманкой.

– А что вы говорили относительно сигнализации? – полюбопытствовал я.

– В этом я еще не совсем уверен, но… мне кажется, что через черного ворона идет условный разговор. Представьте себе, что ворон приучен повторять карканье столько раз, сколько ему приказывают. Карцев каркнет три раза, и ворон, прилетев к его сообщнику, каркнет столько же раз. В свою очередь и помощник, прокаркав, предположим, пять раз, знает, что ворон столько же раз прокаркнет на решетке тюрьмы.

– Да ведь это настоящий телеграф!

– Только упрощенный. Каждое число карканий обозначает или известное действие или предупреждение. Условный смысл этого карканья известен, конечно, лишь им одним и вряд ли возможно понять его, но то, что приносит с собой ворон, завтра же будет моих руках.

– Да, Карцев действительно редкий экземпляр! – проговорил я. – Но что вы скажете относительно его внезапной болезни?

– В этом отношении у меня имеются кое-какие подозрения, которых, впрочем, мне нечего скрывать от вас. Мне кажется, что прилеты ворона до некоторой степени связаны с этой болезнью. Можно предположить, что ворон доставил ему нужное средство, которое сделает из него мнимо-умершего. Он будто бы умрет, его похоронят, а вырыть его из могилы будет делом нетрудным для его сообщников.

– Разве есть такие средства?

– О, да! В особенности хорош для этого сок одного растения, растущего на южной оконечности Малакки. Сок этот вызывает летаргическое состояние на несколько дней при маленьких приемах. При средних приемах летаргия может длиться до двух-трех недель. Дальнейшее увеличение дозы приема становится опасным и может иметь даже смертельный исход.

– И вы думаете, что преступник прибегает к одному из этих средств? – спросил, я заинтересованный.

– По всей вероятности, – ответил Холмс серьезно. – Хотя… конечно, это лишь предположение, основанное лишь на совершенно непонятной и неожиданной болезни Карцева и на странном его отказе от лазарета, где арестанты чувствуют себя обыкновенно много лучше.

– Итак… завтра мы с вами ставим силки?

– Или иначе: превращаемся из сыщиков в птицеловов, занимающихся ловлей никому не нужной породы.

Сказав это, Холмс весело рассмеялся.

Снова одевшись, мы вышли из гостиницы и прошли в городской сад поужинать.

Тут мы встретили следователя, а затем Шестова, вместе с которыми и заняли одну из беседочек ресторана.

– Ну, как наши дела? – спросил Шестов.

– Скоро будут новости, – ответил Холмс загадочно.

– А пока? – насторожился Шестов.

– Пока же мы будем ужинать, а потом разойдемся спать, – улыбаясь, ответил Холмс.

Как ни были заинтересованы Шестов и следователь, однако они поняли, что настаивать бесполезно и, переменив тему разговора, мы принялись за поданный ужин.

VI.

Рано утром на следующий день Холмс разбудил меня.

Зная заранее, в чем дело, я быстро соскочил с постели и уже через несколько минут мы пили чай.

– Мы, конечно, зайдем купить силок? – спросил я между прочим, вспоминая его вчерашнее намерение.

– О, нет! – ответил он. – Я запасся вчера пучком конского волоса, чтобы сделать из него несколько петель на подоконнике. Птице достаточно будет лишь ступить на подоконник снаружи решетки, где между петлями будет положено мясо, чтобы крепко попасть ногой или головой в петлю.

С этими словами Холмс достал из письменного стола пучок длинных конских волос и стал приготовлять петли.

За этим занятием он провел около часу и когда мы, наконец, вышли из дому, было уже около восьми часов.

Придя к зданию тюрьмы, мы заявили, что идем к смотрителю, и нас тотчас же проводили к нему на квартиру.

Наш приход немного взволновал его.

– Уж не случилось ли чего-нибудь? – тревожно спросил он.

Узнав, что ничего особенного не произошло, он сразу успокоился и, ни с того ни с чего, предложил нам выпить по рюмке водки.

– От водки я позволю себе отказаться, – ответил Холмс. – Но позвольте вам задать несколько вопросов относительно Карцева!

– К вашим услугам! – произнес смотритель, сконфуженный отказом.

– Как ведет себя арестованный? – спросил Холмс.

– Почти все время лежит, закутанный в одеяло, – ответил смотритель. – Вероятно, его знобит.

– Часто ли он встает?

– Встает-то часто, но не надолго.

– А каков его вид?

– Плох. С каждым днем худеет и становится бледнее.

– Возможно ли под каким-нибудь предлогом удалить его временно из камеры?

– Конечно. Его можно заставить пойти в лазарет или вызвать в канцелярию, якобы для опроса.

– В таком случае, я попросил бы вас удалить его на время, – проговорил Холмс, вставая. – Мне необходимо побывать в его камере, но надо сделать так, чтобы мы не встретились с ним в то время, как его будут уводить.

– О, это очень легко! Мы выведем его, а потом пройдем вместе с вами в его камеру.

– Прекрасно! И еще один вопрос…

– Я слушаю…

– Не замечали ли вы еще какой-нибудь особенности в его болезни?

Смотритель задумался.

– Как вам сказать… – проговорил он после минутного молчания. – У него, вероятно, сильное расстройство желудка…

– Из чего вы это заключаете? – быстро спросил Холмс.

– Из того, что каждый раз, как он встает, он просится на двор. Вероятно, сырое мясо, которое он продолжает есть, действует слабительно на его желудок.

– Благодарю вас, это все, что мне нужно было знать, – поклонился Холмс. – А теперь я бы попросил вас исполнить мою просьбу. Самим вам лучше было бы не ходить с нами, а вести разговор с ним самим. Это не возбудило бы его подозрения.

– Как угодно, – немного обидчиво произнес смотритель. – Не могу ли я, по крайней мере, узнать, чем вызвано все это?

Холмс улыбнулся.

– Вы ведь прекрасно знаете, что преступник собирается бежать. Я имею некоторые данные предполагать, что он подготовляет побег…

Смотритель так и подскочил на стуле.

– Как подготовляет?! – воскликнул он, бледнея.

– Успокойтесь! – насмешливо проговорил Холмс. – Мы сумеем предупредить его. А пока, повторяю, пора выполнить мою просьбу.

Перепуганный смотритель не заставил себя просить два раза.

Выскочив за дверь, он исчез на четверть часа и, возвратившись, произнес:

– Все готово. Карцева только что повели в канцелярию, и я сейчас иду к нему, а вас служитель проводит в его камеру.

Мы вышли.

В прихожей нас встретил тюремный сторож и, временно простившись со смотрителем, мы ушли в тюрьму.

Как только Холмс переступил порог камеры Карцева, он сию же минуту принялся осматривать ее самым тщательным образом.

Он осмотрел стол, табуретку, кусок выходившей в камеру кафельной печи, заглянул под кровать и матрац, и через несколько минут во всей камере не осталось ни одной щели, не осмотренной Холмсом.

Но все было напрасно.

В камере не было ни одной посторонней мелочи и решительно ничего такого, что могло бы подтвердить хоть сколько-нибудь подозрения Холмса.

Не добившись осмотром никакого толку, Холмс быстро придвинул стол к стене, вверху которой было окно. Поставив на стол табурет, он влез на него и, вынув из кармана приготовленные петли, стал закреплять их за решетки, выводя их на наружную половину подоконника, так что их никоим образом нельзя было заметить изнутри камеры.

Затем, положив приманку, он осторожно спустился вниз и, поставив сдвинутые стол и табуретку на прежние места, вышел из камеры.

VII.

Сначала мы зашли к смотрителю, но не застали его дома. Он все еще был в канцелярии, где, для отвода глаз, вероятно, делал допрос Карцеву, а потому, сказав слуге, что уходим, мы вышли из тюрьмы.

– Желал бы я посмотреть, дорогой Ватсон, как эта птица вывернется на сей раз из моей западни! – произнес Холмс, потирая руки. – Пойдемте-ка в мою засаду. Откуда прекрасно видна решетка карцевского окна. От угла оно седьмое справа.

Обойдя здание тюрьмы, мы зашли в переулок, примыкавший к ее боковому фасаду и, перейдя улицу, вошли в ворота одного из домов.

Со двора мы проникли в сад, окруженный сильно прогнившим дощатым забором, и засели там около одной из многочисленных щелей, сквозь которую можно было прекрасно наблюдать за окнами тюрьмы.

Как мы и ожидали, ворон скоро прилетел.

Но – увы! – на этот раз мечтам и надеждам Холмса суждено было потерпеть полнейшее фиаско…

Подлетев к окну, черный ворон сел на железную решетку и, по-птичьи подозрительно, оглянулся кругом.

Положенное на подоконнике мясо, видимо, удивило его. Он несколько раз взглянул на него, нагибая голову то на один бок, то на другой, и вдруг поднял такой отчаянный крик, как будто бы его собирались резать.

Он махал крыльями, подпрыгивал на железной решетке и вообще вел себя так, как будто бы видел перед собою не лакомые куски, а смертельного врага.

С напряженным любопытством смотрели мы на мрачную птицу, полные изумления, смешанного с невольным восторгом.

Через несколько секунд за решеткой показалась рука.

Ворон, не переставая кричать, доверчиво вспрыгнул на поднятую руку, словно спасаясь от опасности, и исчез с нею за окном.

– Вот это так птица! – с неподдельным восторгом прошептал Холмс. – Первый раз в жизни приходится мне видеть подобное чудо.

– Признаюсь, и я не видел до сих пор ничего подобного! – воскликнул я.

– Нет, каков ум! – снова заговорил Холмс. – И если этот негодяй умеет сделать для себя помощника из глупой птицы, то какое, подумайте, влияние должен он иметь на людей, помогающих ему!

– О, да! – воскликнул я.

– Смотрите, смотрите!

Я снова взглянул на окно.

Ворон появился на решетке.

Он снова поднял неистовый крик, глядя на приманку, и, наконец, взмахнув крыльями, взвился кверху и быстро исчез из наших глаз.

Взглянув на Холмса, я невольно расхохотался – до того потешно было его лицо, на котором теперь отражались и злость, и удивление, и досада за обманутые надежды.

– Черт возьми, вам смешно, Ватсон! – пробурчал он. – А между тем, сегодняшняя неудача имеет для меня огромное значение! Боюсь, как бы мы не опоздали узнать истину. Карцев, конечно, догадался, в чем дело, и теперь удвоит свою осторожность. Но то, что он успел за эти дни сговориться обо всем со своими помощниками, не подлежит сомнению. Нам необходимо добыть эту птицу живой или мертвой!..

– Что же вы думаете сделать? – полюбопытствовал я.

– Завтра, как только птица влетит в камеру, я захлопну окно.

– Но как?

– О, это я сделаю посредством шнурков, которые проведу в соседнюю камеру. В то же время, как только окно захлопнется, смотритель и вы войдете моментально в камеру, чтобы не дать времени преступнику отобрать от птицы то, что она принесет ему.

– Отчего же вы не хотите сделать того же самого, удалив предварительно из камеры самого Карцева?

– Оттого, что ворон не влетит внутрь, если там не будет его хозяина.

– Вы полагаете?

– Больше, чем уверен в этом! Птица даже корм берет исключительно из его рук.

Раздосадованные неудачей, мы вышли из засады и направились к смотрителю тюрьмы.

К нашему большому удовольствию, мы застали у него на квартире начальника сыскного отделения и следователя.

По-видимому, смотритель успел им рассказать о всем происшедшем, так как они встретили нас с нескрываемым любопытством, сразу набросившись на Холмса с расспросами.

Подумав немного, Холмс посмотрел на них с улыбкой.

– Вижу, что вам не терпится, – проговорил он. – Извольте, я расскажу вам все, что знаю, но взамен этого попрошу полного молчания до поры до времени. Я желал бы, чтобы вы не рассказывали ничего даже вашим семьям, так как все новости из семейств переходят обыкновенно на кухню, а оттуда расползаются по всему городу.

– О, в этом вы можете быть совершенно покойным! – воскликнул следователь.

– За меня также! – подтвердил Шестов.

VIII.

Не спеша, не упуская ни малейшей подробности, Холмс принялся излагать присутствующим весь ход своих наблюдений и предположений.

Когда рассказ дошел до черного ворона, изумлению слушателей не было границ.

Неудача сегодняшнего дня привела всех в смущение.

– Это не человек, а черт! Это – полубог! – восклицал Шестов.