Текст книги "Мальчик из Гоби"

Автор книги: П. Хорлоо

IX

Уже несколько дней шел снег и дул порывистый, холодный ветер. Оконные рамы были оклеены бумагой, но кое-где она отстала, и ветер со свистом врывался в щели.

Зориг и Жанчив играли во дворе. Вдруг они увидели, что на подоконник сел жаворонок. Птичка искала укрытия от холода и жалобно щебетала.

– Зориг! Давай стрелять в нее! – предложил Жанчив.

– А из чего? – спросил Зориг.

– Из рогатки.

– А она у тебя есть?

– Есть.

Жанчив вытащил из-за пазухи рогатку. Зориг посмотрел на нее, и ему очень захотелось пострелять.

Ребята стали подкрадываться к птичке.

Зоригу было жаль жаворонка, но ему очень хотелось посмотреть, как действует оружие Жанчива, и он не стал отговаривать своего приятеля. Дернув Жанчива за руку, он спросил:

– А окно не разобьется?

– Тише! – прошептал вместо ответа Жанчив.

Прищурившись, Жанчив натянул рогатку, прицелился.

«Все равно как батыр, преследующий медведя», – подумал Зориг.

Щелкнула тугая резина – и жаворонок упал на землю. Жанчив и Зориг подбежали к подбитой птице. Распластав крылья, жаворонок вздрагивал всем тельцем.

– А ты, оказывается, меткий стрелок, – похвалил приятеля Зориг.

– Это что! Я без промаха попадаю в голову суслика, – хвастливо сказал Жанчив.

Зориг с завистью посмотрел на рогатку Жанчива и спросил:

– У тебя есть еще рогатка?

– Есть, да получше этой.

– Подари мне.

– А ты что мне дашь за это?

– Ты хочешь продать, что ли? – удивился Зориг.

– А как же, – не смущаясь, ответил Жанчив.

– А что ты за нее хочешь?

– Давай карандаш, только целый.

– Целого у меня нет. Половинку хочешь? – предложил Зориг, доставая из-за пазухи огрызок карандаша.

– Нет, за половинку я не отдам! – Жанчив забрал у Зорига рогатку, которую тот уже держал в руках. – Только смотри о рогатке ни слова, а то отберет учитель.

Зориг кивнул. Но все-таки ему очень хотелось иметь рогатку. Он нашел Тугэлдэра и, дружески обняв его, попросил:

– Тугэлдэр, дай мне карандаш. Я хочу обменять его на одну интересную штуку.

– На какую? – с интересом спросил Тугэлдэр.

– Очень интересную. Я потом тебе покажу. Пожалуйста, дай мне карандаш!

Тугэлдэр вынул из-за пазухи карандаш и отдал его Зоригу.

Зориг побежал искать Жанчива.

…За окном то и дело пролетали жаворонки. Некоторые прыгали по только что выпавшему снегу и, казалось, с любопытством рассматривали его.

Зоригу не терпелось пострелять из рогатки, и он украдкой поглядывал в окно.

– Зориг! – раздался строгий голос учителя. – Покажи-ка свою домашнюю работу!

Зориг нехотя встал и принялся перелистывать тетрадь. Домашнюю работу он не сделал: весь вечер был занят своей рогаткой.

– Ну, что ж ты стоишь? Покажи домашнюю работу, – повторил учитель.

Зориг молчал.

Ребята с удивлением уставились на него. Зориг не знал, куда деваться от стыда.

X

– Где ты взял рогатку? – строго глядя на Зорига, спросил учитель Жигмид.

Зориг молчал, не поднимая глаз.

– Долго ты будешь молчать? Отвечай: кто тебе дал рогатку? Или ты сам ее смастерил?

– Мне дал ее Жанчив.

– Ты у него выпросил?

– Нет, не выпросил. Я ее выменял.

– Выменял? На что?

– На карандаш.

– Вот как! Ну, а теперь что ты думаешь делать?

– Не знаю, – ответил Зориг, шмыгая носом.

– Не знаешь? А окно кто разбил? А ты знаешь, что, разбив окно, ты нарушил школьную дисциплину и нанес ущерб государственному имуществу? – повысив голос, сказал учитель.

Подавленный, Зориг молчал.

– Что ж ты молчишь? Учти, это даром тебе не пройдет. За разбитое стекло заставим платить родителей, а тебя исключим из школы. Понял?

Из глаз Зорига полились слезы, он стал отчаянно всхлипывать. Что же теперь будет? Что он скажет матери? Когда она провожала его, глаза ее были полны слез. Она брызгала ему вслед молоко, молилась, хотела, чтобы он учился, стал образованным человеком. Бедная мама, ей и во сне не снилось, что ее сына могут исключить из школы. Неужели прав был отчим, когда говорил: «Боюсь, как бы ты сам потом не пожалел». Наверное, так оно и будет. Перед Зоригом встало злое лицо отчима, его морщинистый лоб, жидкие брови, узкие мутно-зеленые глазки. Он уже ощущал на себе враждебный взгляд отчима, каким тот всегда смотрел на него.

Шарав погладил Зорига по голове и ласково спросил:

– Ну, как дела, сынок? Как учишься? Ты плачешь? Что-нибудь случилось? Учитель наказал?

Глотая слезы, Зориг все рассказал отчиму и заплакал еще сильнее.

Шарав с трудом скрывал свою радость. Он и не думал, что предвидение ламы начнет так скоро сбываться. Да, лама Молом человек мудрый. Он правильно посоветовал: нужно внимательно следить за тем, что происходит в школе, умело использовать каждую возможность. Вот первый случай и подвернулся.

– Ну, разве я не говорил тебе? – сочувственно вздохнул Шарав. – Учиться в школе – дело нелегкое. Теперь ты понял? И надо ж было случиться такой беде! Платить за разбитое стекло? А денег где взять? Денег-то у нас нет. Значит, тебя исключат из школы. Что ж, ничего не поделаешь.

Зориг только всхлипывал и вытирал слезы рукавом старой овчинной шубки, из которой уже давно вырос.

– Да, невеселые у нас дела, – гладя мальчика по голове, говорил Шарав. – И мать что-то последнее время совсем расхворалась. Я сейчас как раз собираюсь к врачу, надо с ним посоветоваться. Так что же мы с тобой будем делать? Знаешь, есть такая пословица: «Лучше сломать кости, чем опозорить себя». Зачем ждать, чтобы тебя исключили, зачем позорить себя? Лучше самому уйти из школы. И дома будет спокойнее, поможешь матери, а про эту самую школу и про все свои огорчения скоро забудешь. Захочешь куда съездить – пожалуйста, всегда для тебя есть конь. Я тебе закажу новое седло и уздечку с серебряным набором. А хочешь, дам тебе своего серого иноходца? Езди, пожалуйста! Правда, лучше самому уйти из школы. А то выгонят тебя – как мы с твоей бедной матерью людям на глаза покажемся? А если вернешься сам, мы всякому скажем: виноват учитель, зачем он несправедливо ругал нашего сына? Мальчик не выдержал и вернулся домой. И правильно поступил. Молодец!.. Ты слушайся меня, сынок, – заключил Шарав и поцеловал Зорига в лоб своими потрескавшимися, шершавыми губами.

Напуганному, растерявшемуся Зоригу стало казаться, что отчим прав. А весть о болезни матери усилила его тревогу. Глазами, полными слез, он смотрел в сторону своего кочевья. Все вокруг было окутано снежной мглой, и Зоригу вдруг почудилось скорбное лицо матери, пристально смотревшее на него сквозь эту мглу.

XI

Когда Зориг вошел в общежитие, Тугэлдэр лежал, уткнувшись лицом в подушку, и плакал.

– Что с тобой? Побили ребята? – участливо спросил Зориг.

– Жанчив избил, – шмыгая носом, ответил Тугэлдэр.

– За что?

– За то, что я сказал учителю…

– О чем?

– О том, что Жанчив все время стреляет из рогатки, – ответил Тугэлдэр и, вытирая слезы, добавил: – Я очень соскучился по дому, а отец все не приезжает.

– А может, нам самим уйти домой? – шепотом предложил Зориг.

– Когда?

– Да хоть сегодня. Я тоже скучаю по маме. Говорят, она заболела.

– Куда же мы пойдем в такую темень! Страшно!

– А кого бояться? Пойдем той же дорогой, которой сюда приехали, – решительно сказал Зориг.

Не привыкший жить вдали от родителей, избалованный их вниманием, Тугэлдэр решил немедленно отправиться в путь. Правда, у него мелькнула мысль отпроситься у учителя. Но он тут же передумал. «Пойдем так», – решил мальчик.

Ночь была темная, на небе мерцали редкие звезды. Дул холодный порывистый ветер. Тугэлдэр сильно замерз. Опустив уши мерлушковой шапки, он догнал Зорига, шедшего впереди.

– Ты не замерз? Я весь продрог. Кажется, опять снег пойдет.

– Мне пока не холодно. Говорят, если идти быстро, то не замерзнешь. Ты шагай побыстрее, – сказал Зориг и, взяв Тугэлдэра за руку, потащил за собой.

Дорогу стало заметать снегом. Сбившись с пути, мальчики с трудом продвигались вперед, то и дело натыкаясь на камни и бугры. Вскоре они вошли в ущелье. Теперь уже не было видно ни одной звездочки – снег летел непрерывно.

– Куда же мы теперь пойдем? – испуганно спросил Тугэлдэр, озираясь по сторонам.

– Пойдем по ущелью.

– Разве мы тут проезжали, когда ехали в школу?

Озадаченный Зориг присел на корточки, внимательно посмотрел вокруг.

– Не знаю.

– Так куда же идти? – снова спросил дрожащий от холода Тугэлдэр.

– Будь что будет, пойдем дальше, – сказал Зориг и двинулся вперед.

Они долго шли по ущелью, спотыкались о камни, проваливались в расщелины.

Снег падал сплошной стеной, ветер усиливался. У мальчиков одеревенели ноги. Прячась от ветра, они уселись у самого подножия скалы, над которой завывала и свистела пурга.

– Мы замерзнем, – сказал Тугэлдэр, стуча зубами от холода.

Зориг взял его закоченевшие руки, подержал их в своих, пытаясь отогреть, потом сказал:

– Пойдем!

– Не могу, – еле слышно отозвался Тугэлдэр. – Лучше вернемся назад, в школу.

– Нет уж, – вздохнул Зориг. – Будь что будет. Надо добраться до дома.

Тугэлдэр ничего не ответил.

Обнявшись, ребята сели на корточки и стали ждать рассвета.

Взъерошенный, с широко раскрытыми глазами, учитель Жигмид вскакивает со стула, стучит кулаком по столу и кричит:

«Выгоним из школы! Выгоним! Понял?»

«Учитель, не выгоняйте меня!» – плачет, стоя перед ним на коленях, Зориг.

«Не выгоняйте его, учитель! Прошу вас! Это мой единственный сын. У него ведь и отца нет…» – умоляет мать Зорига, утирая слезы рукавом рваного дэла, и тоже падает к ногам учителя.

«Мама, встаньте, встаньте!» – хочет крикнуть Зориг и… вздрогнув, просыпается.

Нет ни учителя, ни матери. Нет и Тугэлдэра. Он один.

Зориг вскочил:

– Тугэлдэр! Тугэлдэр!

Крик замер в тишине. Над горизонтом занималась заря.

Зориг побежал ей навстречу.

…– Садись, Долгорсурэн! – Самбу указал учителю на мягкое кресло перед его столом.

Долгорсурэн сел в кресло и задумался: с чего же начать?

Самбу заметил его смущение, но тоже молчал.

Когда-то Долгорсурэн учился с Самбу в одной школе, дружил и был откровенен с ним, но сейчас он чувствовал какую-то скованность. Уж слишком неприятным было дело, по которому он пришел. Но Самбу – директор школы, а он – учитель и обязан дать объяснение, как говорят, по всей форме.

– Товарищ директор! Я пришел сообщить вам об одном чрезвычайном происшествии.

– Слушаю, – отозвался Самбу и внимательно посмотрел на Долгорсурэна.

– Вчера ночью убежали два ученика моего класса… – начал Долгорсурэн.

Но Самбу прервал его:

– Это мне известно. Меня интересует причина. Как классный руководитель ты должен знать, почему это произошло.

Долгорсурэн задумался. Всего несколько месяцев прошло с тех пор, как он окончил институт. Не было ни опыта, ни уверенности. Сейчас ему предстояло ответить на очень сложный и важный вопрос.

– По-моему, я знаю причину, – начал он. – У Зорига нет отца. С ним жестоко обращается отчим. Он мальчик нервный и неуравновешенный. Сам он ласковый, но легко ранимый. А у нас нашлись учителя, которые запугивали его. Говорят, что отчим Зорига, в прошлом монах, – человек хитрый. Говорят, он был против того, чтобы Зориг учился. Как раз тогда, когда Зориг разбил стекло, он был здесь. Не исключено, что именно отчим уговорил мальчика бежать из школы. Я думаю, так оно и было.

Слушая, директор чуть заметно кивал головой. Это воодушевляло Долгорсурэна.

– Воспитание детей, – уверенно продолжал он, – дело очень ответственное. Жигмид, видимо, забывает об этом и допускает серьезные ошибки.

– А в чем ошибка Жигмида, в чем он виноват? – спросил Самбу.

– Вместо того чтобы терпеливо объяснить Зоригу его проступок, Жигмид-гуай стал кричать на него, запугивать, угрожать исключением из школы. В этом я и усматриваю ошибку Жигмида. Разве это метод воспитания? Это непедагогично и может привести к тому, что дети станут ненавидеть школу.

– Ты говорил с ним?

– Да. Но он считает, что прав, и еще обиделся на меня.

– За что?

– Не знаю. Жигмид-гуай учительствует много лет. Казалось бы, он должен понять… Я думаю поставить этот вопрос на обсуждение в партийной организации, – закончил Долгорсурэн.

– Правильно, – поддержал его Самбу. – С этим нужно бороться. Боюсь только, что Жигмид не одинок. Многие еще прибегают к подобным методам воспитания.

Открылась дверь. В кабинет вошел Жигмид. Он подошел к столу директора и сердито спросил:

– Ну что вы мне теперь прикажете делать?

– Вы о чем? – удивился Самбу.

Жигмид искоса взглянул на Долгорсурэна.

– Я не позволю, чтобы каждый, кому не лень, ругал меня. Освободите меня от работы! Я поеду к себе домой, у меня есть небольшое стадо, как-нибудь проживу.

Долгорсурэн, пытаясь уладить дело, снова начал подробно объяснять, почему убежал Зориг.

Но Жигмид не сдавался.

– Я, что ли, вынудил мальчика бежать из школы? – раздраженно заметил он.

– Я этого не говорю.

– По-вашему, выходит, мальчишка прав, выходит, можно безнаказанно портить школьное имущество!

– И этого я не говорил. Я лишь говорил и повторяю, что основной принцип педагогики – не запугивание, а воспитание детей путем убеждения.

– Ну, я человек отсталый, я вашей педагогики не знаю, – обиженно развел руками Жигмид. – Но я и без нее учительствую вот уже более десяти лет. А теперь, выходит, разучился.

– Не надо спорить. И обижаться, по-моему, не стоит, – примирительно сказал Самбу. – По правде говоря, уважаемый Жигмид, я не могу согласиться с вами. Учитель, который не знает педагогики, не может воспитывать детей. Я полагаю, что вы сказали это в пылу раздражения. Этим же я объясняю и ваше требование уволить вас. Не могу же я допустить, что вы и нас хотите запугать?

Самбу помолчал, а потом продолжил:

– В истории с Зоригом нужно учитывать ряд обстоятельств. Он сирота. Его отчим – бывший монах, человек старых взглядов. Зориг только-только избавился от его жестоких преследований, и запугивать мальчика в такой момент – значит оттолкнуть его от школы.

Опустив глаза, Жигмид нервно достал из коробки папиросу и закурил.

– Не знаю, – после некоторого молчания заговорил он. – Раньше, бывало, припугнешь как следует такого озорника, и он быстро исправлялся.

– А вы не думаете, уважаемый Жигмид, – снова начал директор, – что помогли отчиму мальчика, который всячески противился поступлению Зорига в школу? Если мы будем слишком резки с детьми, этим могут воспользоваться наши недруги. Мы, педагоги, и об этом не должны забывать. Ведь верно?

– Верно, – отозвался Долгорсурэн.

– Я хотел проучить мальчишку и потому пригрозил исключением. По правде говоря, я не думал, что он сбежит из школы, – тихо сказал Жигмид.

– И напрасно, Жигмид-гуай, вы называете себя отсталым человеком. Если б это было так, вряд ли вы могли бы успешно выполнять свой долг. Вы работаете уже давно, у вас большой опыт. Вот и давайте помогать друг другу.

XII

Лежавший под овчинной шубой Тугэлдэр приподнял голову и попросил, задыхаясь:

– Воды! Воды!

Его мать, отогревавшая у огня закоченевшие руки, вскочила и подбежала к сыну.

– Нельзя тебе пить холодную воду, сынок. У тебя жар. Сейчас я приготовлю тебе кипяток с молоком. – Она провела рукой по его лбу.

– Дай мне воды! Воды! – закричал Тугэлдэр и оттолкнул руку матери.

– Сейчас будет готов кипяток, – повторила она и, подойдя к очагу, подбросила в огонь аргал.

Потом она вернулась к сыну, поцеловала его в лоб, покрытый холодной испариной, и присела у изголовья. «Что там у них случилось? Бежал из школы и чуть не замерз в степи! Что с ним произошло?» Она печально вздохнула.

Тугэлдэр лежал молча, потом вдруг заметался, сбросил с себя шубу. Он тяжело дышал.

– Мама, смотри! Это наш класс. Видишь? Все сидят за партами и занимаются. А вон у доски стоит и смеется Долгорсурэн. Это наш учитель. Ты его знаешь? Он очень добрый. Как хорошо в классе! Я тоже хочу заниматься…

Тугэлдэр стал подниматься, мать с трудом удержала его.

– Лежи спокойно, сынок! Сейчас отец приведет лекаря. Ты скоро поправишься и опять поедешь в школу, – сказала она, укрывая сына.

Кипевшая в котле вода с молоком побежала через край. Юрта наполнилась паром.

Тугэлдэр снова скинул одеяло и стал подниматься.

– Ой, мама! Смотри! Смотри! – быстро заговорил он. – Что это? Куда ж мне деваться? Не бей меня, мама! Не бей! Кто это? Кто это?..

– Сыночек, милый! – повторяла испуганная мать, целуя сына. – Это же я, твоя мама. Что тебе померещилось? Разве я могу тебя бить?!

Она прильнула щекой к его лбу. Мальчику стало легче, и он затих.

Потом он попросил чуть слышно:

– Дай воды, мама!

– Сейчас, сынок, сейчас, – заторопилась она, мешая молоко.

У входа в юрту залаяла собака.

– Это папа, сынок! – обрадовалась измученная женщина. – Он привел лекаря!

Бросив недружелюбный взгляд на Зорига, стоявшего у двери с опущенными глазами, Шарав крикнул:

– Что ты там копаешься? Почему не идешь за аргалом?

– Ему нельзя идти, у него жар, – вступилась Норжма, чинившая овчинный дэл сына. – Я сама схожу.

Шарав подскочил к Зоригу и хлестнул его ремнем по голове:

– Сам виноват, негодяй! Сам рвался в эту школу. Вот и получил по заслугам.

Зориг заплакал, и Норжма не выдержала. Она давно таила обиду на мужа. Не могла больше видеть, как обижают ее сына.

– Хватит тебе измываться над нами! – крикнула она. – Будь ты проклят! Больше ты нас не увидишь! – И, взяв Зорига за руку, она вышла из юрты.

Высоко подняв голову, Норжма решительно зашагала прочь.

– Куда мы идем, мама? – спросил Зориг.

– Я отведу тебя в школу, – ответила мать.

– А меня не выгонят?

– Я буду просить. К Шараву мы не вернемся. Без него и мне будет лучше, а ты сможешь спокойно учиться. Эх, сынок, если бы ты только знал! Зачем ты послушался Шарава? Душа у него черная, как сажа, а повадки волчьи…

Они шли по заснеженной степи, кругом не было ни троп, ни дорог. Холодный ветер неистово дул им в лицо, но они ничего не чувствовали, кроме радости избавления от мук.

– Мама! Посмотрите туда! Видите – скачут два всадника! – воскликнул вдруг Зориг.

– Кто бы это мог быть? – Норжма недоуменно подняла брови.

Всматриваясь в даль, Зориг сказал:

– Один из них похож на нашего учителя Долгорсурэна.

Мать и сын остановились. Всадники мчались к ним.

XIII

Поезд, направлявшийся в Москву, прибыл на станцию Сайн-Шанд. Через несколько минут он тронется дальше. Среди пассажиров, отправлявшихся в дальний путь, – Зориг и Тугэлдэр.

С того дня, как Зориг впервые переступил порог школы, прошло десять лет, сейчас он был уже взрослым юношей. Ему припомнилось прошлое, и он усмехнулся: «Да, не всегда я вел себя, как подобает мужчине. Однажды даже убежал из школы». Он взглянул на мать и улыбнулся. Мать начала волноваться задолго до отправления поезда. Ей все казалось, что поезд внезапно тронется и она не успеет проститься с сыном.

– Дай я тебя поцелую, – в который раз повторяла она.

– Что вы так спешите, мама? У нас еще есть время. – Зориг подставил щеку.

– А я все боюсь, как бы не пошел поезд, – сквозь слезы повторяла Норжма.

Какое счастье, что она ушла тогда от Шарава! Останься она с ним, сын ни за что не кончил бы школу и она не поступила бы на работу. А теперь все хорошо! Зориг едет в институт, а она работает при школе. Ах, какие все-таки подлецы эти Шарав и Молом! Недаром они переметнулись к врагам.

Раздался свисток. Зориг подошел к матери:

– Ну вот, теперь, мама, пора.

– Счастливого пути, сынок! Учись, набирайся знаний и поскорее возвращайся домой, – говорила Норжма, целуя сына.

– До свиданья, мама. Не скучайте. Я скоро вернусь. Постарайтесь, чтобы ребятам в школе жилось хорошо.

– Будь спокоен. Они мне все равно что родные дети. Пока я с ними, у них в общежитии всегда будет чисто, тепло и уютно.

– Ну, счастливого пути! Учись! Вернешься – поделишься с нами новыми знаниями, – сказал стоявший рядом Долгорсурэн. – А это письмо отдай Лене. Встретишься с ней в Москве, скажи, что все пионеры нашей школы шлют ей привет. Скажи, что ребята хорошо знают ее, хотя лично с ней не знакомы, всегда ждут ее писем и с удовольствием их читают. Ну, будь здоров!

– Спасибо, дорогой учитель! А ваше поручение выполню сразу же, как только приеду в Москву, – улыбнулся Зориг.

Учитель еще раз крепко пожал ему руку и поцеловал в лоб.

Зориг и Тугэлдэр сели в вагон.

Вокруг простирались необъятные степные просторы. Стада джейранов вихрем проносились перед поездом через железнодорожные пути. Зориг с волнением думал о том, что скоро он увидит Улан-Батор. А там – и Москву!

Перевалив через Хоолт, поезд подошел к Баян-Урхаю. «Улан-Батор, Улан-Батор!» – радостно переговаривались пассажиры. Вскочив с места, Зориг подбежал к окну и увидел светлые здания Улан-Батора, раскинувшегося в долине прозрачной Толы. В лучах восходящего солнца, словно хрусталь, сверкали окна высоких красивых зданий. На одном из них над стеклянным куполом развевалось красное знамя.

– Это университет? – спросил Зориг.

– Да, – ответил сосед Зорига по купе. – Ну-ка признавайтесь, кто из вас говорил, что будет учиться на зооветеринарном факультете?

– Вот он, – ответил Зориг, указывая на приятеля.

– Как будто получилось, – сказал вдруг Тугэлдэр. Он уже давно сидел у столика и что-то писал.

Вот что написал Тугэлдэр:

 
Вы, должно быть, ее видели,
Может быть, вы ее знаете.
Утром, когда отъезжали мы,
Нас провожала она,
Полная смуглая женщина,
Женщина лет пятидесяти,
Та, что рукой все махала вслед,
Вслед уходившему поезду.
Это была моя мать!
Знайте, что я – ее сын!
Знаете, что в моем сердце?
Я, Тугэлдэр, всем скажу,
Перед людьми прямо стоя,
Гордо отвечу я вам:
Я горячо люблю родину,
Светлую, сильную родину!
Я горячо люблю матушку,
Давшую счастье и жизнь.
Может, вы тоже гобиец?
Знаете наши степи?
Знаете бедного мальчика,
Мальчика-батрака?
В стареньком, сношенном дэле
(Веревкою дэл подпоясан)
Он от восхода до вечера
Батрачил всегда на других.
Но как-то однажды отправился
В школу учиться народную.
Мать окропила дорогу
Белым как снег молоком.
Мать при прощанье не плакала
Мать говорила, счастливая:
«Пусть свои тайны великие
Мудрость откроет тебе!»
Я не забыл пожелания,
Я не забыл наставления.
Спросите: «Кто ж эта женщина?»
Это была моя мать!
Вон за окном расстилается
Светлая степь, где колышутся
Травы ее ароматные,
Пахнущие, как мед.
Здесь моя милая родина,
Здесь же прошло мое детство,
Здесь я учился и вырос,
Маму оставил я здесь…