Текст книги "Мальчик из Гоби"
Автор книги: П. Хорлоо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
VI. Пленение белых
– Беляки увозили нас с Яндан-гуаем все дальше и дальше.
Руки, связанные за спиной, затекли, ныли от боли, без седла я с трудом держалась на лошади. А тут еще полная неизвестность: куда тебя везут, где и когда прикончат? Как там Нина? И что будет со старухой? Эти мысли неотвязно мучили меня. Ни о чем другом не было сил думать.
Солнце уже клонилось к закату, усилился ветерок, на небе клубились темные тучи – собирался дождь, а беляки всё ехали и ехали, не останавливаясь, не отдыхая, только клевали носом да раскачивались в седле, словно дятлы, без устали долбящие сухое дерево.
Село солнце, начали сгущаться сумерки. Беляки наконец остановились на небольшой полянке. Как видно, они собирались ночевать: всадники спешились и привязали коней.
Высокий развязал мне руки и приказал собирать хворост. Пользуясь случаем, я незаметно подошла к Яндан-гуаю – он сидел, прислонившись к стволу толстого дерева. Руки у него были стянуты за спиной.
«Ну, как вы себя чувствуете?» – тихо спросила я.
«Ничего… Руки вот только немеют…»
«Подождите, я попробую ослабить веревки».
«Что ты! Не надо, – встревожился Яндан-гуай. – Заметят – совсем худо будет. Проследи лучше, куда они свои ружья положат. И разведи им хороший костер: согреются, крепче заснут. А там поглядим, что нам делать!»
Я набрала большущую охапку сушняка и притащила ее белякам. Носатый чиркнул спичкой, ветви тотчас же занялись, запылало яркое пламя. Беляк вытащил из сумки, притороченной к седлу, банку консервов, нагрел ее и, открыв, разделил со своим напарником.
Покончив с едой, он принялся было допрашивать меня, но его так разморило, так сильно клонило ко сну, что он очень скоро бросил эту затею, тем более что я твердила одно и то же – ничего, мол, не знаю.
«Ты давай смотри за ними в оба! – приказал он тщедушному малорослому цири́ку.[43]43
Цири́к – воин, солдат.
[Закрыть] – Не засни только…»
Высокий лег возле костра, положил рядом с собой свой карабин и захрапел. Тщедушный снова связал мне руки, потом тоже прилег у костра и тоже заснул.
Какое-то время я лежала не шевелясь, прислушивалась к каждому звуку. В лесу, погруженном в ночную тьму, было тихо, лишь изредка фыркали лошади да шелестели крыльями ночные птицы.
Ползком, осторожно я подобралась к Яндан-гуаю.
«Ну как?» – прошептал он.
«Заснули…»
«А где винтовки?»
«Рядом с ними».
«Тогда быстренько развяжи мне руки…»
Я вцепилась зубами в веревку и с трудом развязала узлы. Потом Яндан-гуай освободил мои руки.
«Беги к лошадям, – шепнул он. – Если меня схватят, скачи прочь, сама знаешь куда…» И, прижимаясь к траве, он пополз в сторону костра. Взошла луна, в ее белом свете я видела, как ловко он подкрадывался к нашим врагам.
Я тихо подошла к лошадям, вся обмирая от страха. «Какой смелый, какой мужественный человек этот Яндан! – думала я. – А вот мне страшно…»
Скоро ко мне приполз Яндан-гуай, волоча за собой винтовку.
«Ну, доченька, давай выбираться отсюда!»
Стараясь не шуметь, мы взяли лошадей под уздцы и пошли в глубь леса. Позади никто не пошевелился. Тогда мы вскочили на коней и понеслись назад к хотону.
«Почему вы не взяли второе ружье?» – крикнула я на скаку Яндан-гуаю.
«Взял… Смотри!» И он вытащил из-за пазухи тяжелый затвор.
Под утро мы прискакали в аил. Мы застали Янжиму с Ниной в слезах, в аиле царил переполох: вернулись с отгонных пастбищ мужчины, люди укладывали палатки, собирались откочевывать. Яндан-гуай с двумя друзьями снова отправился в лес. Там они захватили по-прежнему спящих крепким сном белых и сдали их партизанам.
VII. Мой сын – твой брат
– Через два дня после этого события мы с Ниной стали собираться в дорогу. Ярко светило солнце, было тепло и сухо.
Яндан-гуай накормил нас на дорогу и, по монгольскому обычаю, подарил Нине хадак.
«Счастливого пути, доченька. Не бойся – больше ничего не случится. Я – человек везучий, все, что говорю, всегда сбывается. Ты всем нам пришлась по сердцу. И пусть этот хадак останется у тебя в знак того, что между нами и между нашими детьми всегда будет дружба».
Нина так и зарделась от радости.
«Спасибо, спасибо вам за ваше чистосердечие и помощь, – сказала она. – И если я не смогу ответить вам тем же, пусть сделают это за меня мой муж и мои дети, и пусть этот хадак будет священным залогом сердечной дружбы между нами, русскими и монголами».
Помню, Яндан-гуай и все жители аила вышли провожать нас. Старик сам подтянул подпругу у Нининой лошади, потом расцеловался с нами обеими.
«Счастливого пути!» – еще раз сказал он на прощание.
«Я обязательно расскажу своим детям о том, что вы для меня сделали, – сказала Нина. – И я верю, что никогда не потеряю связь с вами».
Наши кони пошли рысью. А когда, отъехав немного, мы обернулись, чтобы в последний раз взглянуть на аил, мы увидели, что Янжима кропит нам вслед молоко.
– …Да, много лет прошло с той поры, а я помню все так, как будто это было вчера, – закончила свой рассказ бабушка.
– Значит, тот русский, который заходил к нам, – сын вашей подруги?
– Конечно, он сын Нины. Тот самый, которого она носила под сердцем, когда мы скрывались от белых.
– А кто он?
– Инженер-строитель, помогает нам строить новый город – Дархан.
– А мама его жива?
– А как же? Чудесная она женщина! Живет сейчас на родине, в Иркутске. Надо будет всем нам повидаться. Ведь Васильев – и мой сын, и твой брат, правда, внученька?..
Мальчик из Гоби
Повесть
Перевел А. Дамба-Ринчинэ
I
Полдень жаркого осеннего дня. Беспощадно налит солнце. Овцы сбились в кучи и, пофыркивая, отгоняют мух.
Возле овечьего стада стоит Зо́риг, мальчик лет десяти. Одет он в полинявший тэрлик из синей далембы с узеньким желтым пояском, завязанным спереди узлом. Вытирая рукавом пот с лица, он смотрит вдаль, любуясь красотой своей родной Гоби.
Широко вокруг раскинулась степь. В воздухе стоит аромат душистых трав. Не умолкая трещит саранча. В лучах солнца червонным золотом сверкают стебли карликовой карганы, покрытые пухом. Кудрявятся зеленые кустики ежовника. В шелковисто-желтом песке шмыгают длиннохвостые ящерицы, потом они зарывают головы в песок и тяжело дышат, раздувая животы.
Вдали, на склоне сопки Цага́н-Толго́й, Зориг увидел табун верблюдов. Они стояли, повернув головы против ветра, и позы их напоминали мальчику одну из сказок, слышанную в детстве от матери.
«Какие они красивые, верблюды», – подумал он. На память пришла знакомая песенка:
На красавце – красном верблюде
По великой Гоби я ехал,
Горячее солнце палило
И от жажды я изнывал…
От плывших по небу облаков на Зорига и его стадо упала тень. Подул ветерок. Стало чуть свежее. Почувствовав прохладу, овцы пошли быстрее. Отставал только козел с высокими саблевидными рогами и длинной пушистой шерстью. Козла звали Серый Бык. Зориг пас его еще козленком, баловал, кормил сеном, травой, сыром и сушеным творогом.
– Се-е-рый! – позвал Зориг.
Серый Бык остановился, повернул назад и, покачивая длинными рогами, подошел к мальчику.
Зориг нарвал дикого лука, протянул козлу. Тот потянулся губами к зеленым росткам. Зориг изловчился, вскочил ему на спину и ухватился за хвост. Козел взбрыкнул и рванулся с места. Зориг грохнулся на землю. Он сморщился от боли и сквозь слезы посмотрел на козла. Не обращая внимания на незадачливого наездника, козел свободно и легко побежал от него в степь.
– У, проклятый Серый! – сердито крикнул ему вслед Зориг.
Козел, не подозревая, что его ругают, обернулся, поглядел на мальчика и, мотая головой, остановился.
– Бедный козлик! – тут же пожалел его Зориг. – Я проклинаю тебя, а ты даже не обижаешься. Добрый ты, мой Серенький. – Зориг встал, вытер слезы. «Ребенок не плачет, когда падает сам», – вспомнил он поговорку, нарвал луку и протянул козлу в знак примирения. – Не сердись на меня, Серый! – говорил он, поглаживая по спине своего любимца. – Я погорячился. Скотовод не должен ругать скотину. Когда мне подарили тебя, то сказали, что ты сирота. Я всегда жалел тебя. А мама говорит, что ты приносишь нам счастье: с тех пор как мы обзавелись тобой, у нас появилось много серых коз.
Зориг задумчиво посмотрел вдаль. В долине, западнее сопки Цаган-Толгой, словно россыпи жемчужин, белели овцы. Это паслось стадо из соседнего аила. Вдруг мальчик заметил скачущего во весь опор всадника. Он узнал своего друга Тугэлдэ́ра. Подтолкнув козла вперед, Зориг торопливо надел тэрлик, который сбросил из-за жары, подпоясался и, вскочив на коня, поскакал навстречу другу.
– Здравствуй, Тугэлдэр! – крикнул он еще издали.
Натянув поводья, Тугэлдэр остановил коня:
– Здравствуй, Зориг. Наигрался с козлом?
Значит, Тугэлдэр видел, как козел сбросил его? Зориг обиженно замолчал. Потом спросил:
– Ты чего прискакал? Скоро обед, пора гнать овец к дому.
– Да вот приехал тебя повидать. Вчера один человек привез письмо. Там сказано, что я, ты и дочь старой Должи́н должны учиться в школе. Тетушка Должин очень обрадовалась. Она сказала, что сошьет своей дочери красивый дэл, чтобы та носила его в школе. А ты будешь учиться?
Зориг молчал. Опустив глаза, он барабанил пальцами по луке своего седла.
– Я-то хочу учиться, – сказал он наконец. – Боюсь только, отец не отпустит, скажет, дома работать некому. Вчера он тоже читал это письмо, а сегодня поехал в управление просить, чтобы меня не посылали.
– Выходит, твой отец не очень-то тебя любит. А ты поговори с матерью…
– Мама хочет, чтобы я учился, а отец – нет. Он и в прошлом году не пустил меня, – невесело усмехнулся Зориг.
– А кто тебя больше любит, отец или мать?
– Мать, конечно.
– Почему это?
– Да потому, что мать у меня родная.
– А отец?
– А отец не родной. Ты разве не знал?
– Нет… – растерялся Тугэлдэр. – Да ты как следует попроси! Пошлите в школу – и все! Тогда они сдадутся, – посоветовал Тугэлдэр.
– Я уже сто раз просил маму. А она говорит – проси отца. Знаешь что, Тугэлдэр, поговори-ка со своим отцом, пусть он им скажет. Может, они хоть его послушают.
– Идет! – обрадовался Тугэлдэр. – Слушай, Зориг, хорошо бы нам вместе поехать в школу.
– Еще бы!
– Ладно, – пообещал Тугэлдэр, – я скажу отцу.
Он повернул коня и поскакал к своему стаду.
– Кажется, собирается дождь, – начал Тугэлдэр, подъехав к отцу.
Отец Тугэлдэра, Санда́г, высокий черноусый мужчина лет пятидесяти, ехал на гнедом коне. Одет он был в коричневый тэрлик, на голове красовалась помятая старая шляпа. Посмотрев на небо, он кивнул.
– Похоже… А может, выпадет град – очень темная туча. Ты захватил дождевик?
– Нет. Мама сказала, если пойдет дождь, нужно сразу же скакать домой!
Они подъехали к шоссе. Сандаг спешился и, сев на траву, закурил свою трубку с белым халцедоновым мундштуком.
– Это дорога в школу? – спросил Тугэлдэр, поглядев на шоссе.
– Да. Скоро ты со мной поедешь туда, – улыбнулся Сандаг.
Тугэлдэр спрыгнул с коня и подсел к отцу.
– Папа! Зориг сирота?
Сандага удивил странный вопрос. Он выбил пепел из своей трубки о подошву сапога. Потом покосился на сына:
– А что?
– Да так, мне Зориг сам сказал, – стал оправдываться Тугэлдэр.
– Ну и что же?
– Дядя Шара́в говорит, что у них некому работать, и не пускает Зорига в школу. А Зоригу очень хочется учиться. Папа, вы… – Тугэлдэр вдруг смутился и замолчал.
Сандаг ждал продолжения, но не дождался. Он внимательно посмотрел на сына и подумал: «Тяжело сироте с отчимом. Особенно с таким, как Шарав, – упрямым и бессердечным».
Потом Сандаг перевел взгляд на Козью гору и, указав на нее сыну, сказал:
– На склонах Козьей горы хорошее пастбище для скота. Для нагула нет лучшего места. С завтрашнего дня выгоняй овец туда.
– Ладно, – кивнул Тугэлдэр. – А почему она называется Горой тысячи коз?
Сандаг еще раз набил трубку и рассказал сыну такую легенду.
На той горе испокон веков водится множество всяких зверей: лис, волков, леопардов, горных козлов. Богата она и драгоценными камнями и горячими ключами. На вершине горы никогда не бывает снега, хотя выпадает его очень много. Старики говорят, что там, где обитают черно-бурые лисицы, снег не держится. Так вот, в давние времена на этой горе в ущелье, в черной хижине, жили старик со старухой и их сын. Старик охотился, старуха собирала аргал, а сын пас коз.
Одна коза была особенно красивой и стройной, с рогами, как у оронго́.[44]44
Оронго́ – вид антилопы.
[Закрыть] И приносила она по два козленка в год. Но однажды коза исчезла. Старики с сыном отправились на поиски. Старик пошел по склонам горы, сын – к вершине, а старуха – в степь. Старуха обшарила все овраги, но козы не нашла. Опечаленная, возвращалась она домой, как вдруг набрела на овраг, все дно которого светилось красным, зеленым и желтым блеском. Старуха спустилась в овраг – там было много разноцветных сверкающих камней. Она взяла один самоцвет – а это был самый настоящий алмаз – и принесла домой.
Старик исходил все склоны горы и тоже не нашел серой козы. Печальный возвращался он домой и вдруг на тропинке увидел самку горного барана. Старик выстрелил. Самка упала, но потом вдруг вскочила и стрелой унеслась в горы.
Изумленный старик подошел к тому месту, где упала подстреленная им самка. И там, между двумя скалами, он увидел что-то похожее на белую пену или на снег. Он коснулся этой пены пальцами, но тут же отдернул руку: пена была горячей!
Неужто животворная вода? Обрадовался старик и поспешил домой. Огонь в очаге уже погас, но на сундуке что-то сверкало, излучая свет невиданной красоты.
«Что это там у нас?» – спросил старик.
«Я не нашла козы и собралась было домой, – стала рассказывать старуха. – Гляжу – в овраге светятся огоньки – красные, зеленые, желтые. Спустилась вниз, а это камни. Ну, я и взяла один».
«А я набрел на животворный источник! – похвастался старик. – Его искал сам Будда, но не нашел!»
«Как же это ты мог найти животворный источник, раз его не нашел сам Будда?» – укоризненно посмотрела на старика старуха.
Старик рассказал, как было дело, и они вдвоем стали ждать сына. Шли часы, а его все не было. Так прошла длинная бессонная ночь.
Наконец под утро явился их сын. Он пригнал серую козу да в придачу еще и козла. С тех пор старики и их сын жили богато и счастливо. Они пили воду из чудесного источника, и век их был долог. У них было много драгоценных камней, и они никогда не знали нужды. Серая козочка принесла им тысячу коз.
И до сих пор стоит на вершине горы каменная ограда. Люди говорят, что здесь была хижина старого охотника. Между двух красных скал бьет горячий источник и называется он Источником старика. Рассказывают, что если в источник опустить сырое мясо, оно тут же сварится. Вот только добраться до чудесного источника очень трудно.
– Может, скоро ученые люди разыщут туда дорогу и узнают, что там на самом деле, – закончил свой рассказ Сандаг.
Тугэлдэр молчал. В мечтах он уже видел себя ученым. Вот он ищет в горах животворный источник, находит драгоценные камни…
– Эх, поскорее бы выучиться!..
На дороге показался всадник. Тугэлдэр приставил козырьком ладонь к глазам и сказал, вглядываясь в даль:
– Это дядя Шарав.
– Верно. Спрошу-ка я у него о наших верблюдах! – И Сандаг, натянув поводья, зацепил их за луку седла.
На гнедом иноходце подъехал Шарав. На нем был старый коричневый тэрлик, голова обвязана белым платком.
– Ну что хорошего? – спросил Шарав. Спешившись, он уселся рядом с Сандагом.
«Чего это Шарав так быстро скакал? Небось из сомо́на[45]45
Сомо́н – районный центр, район.
[Закрыть] едет», – посмотрев на его взмыленного коня, подумал Тугэлдэр и стал прислушиваться к разговору.
– Ну, что нового, Сандаг? Ч-что х-хорошего? – невнятно пробормотал Шарав. Было видно, что он опять пьяный.
– Куда ты ездил?
– В сомон.
– Ну, и что там хорошего?
– В кооперативе разных товаров полно… Да вот… – начал Шарав, но, взглянув на Тугэлдэра, замолчал и сильнее задымил трубкой.
– А насчет сына как? Согласился? – спросил Сандаг.
Шарав отрицательно покачал головой.
– Я-то думал, директор школы – человек ученый, степенный. А он ветрогон какой-то. Ему плевать, что другому трудно. Я к нему и так и сяк – посочувствуйте, дескать, ведь в хозяйстве работать некому, не могу я мальчишку послать в школу. А ему хоть кол на голове теши, уперся – и все. Обязан, говорит, и точка. Ох и разругался же я с ним! Но все равно будет по-моему. Не отдам я мальчишку! Кто в хозяйстве за него будет работать, директор школы, что ли?
– Послушай, Шарав, – заговорил Сандаг, – так нельзя. Наши дети должны учиться. Сейчас времена другие. Не будем учить их – останутся такими же темными, как мы. Ну разве это дело? Я в этом году обязательно отправлю своего сына, отправь и ты Зорига. Ученье для человека – счастье. Как же можно отнимать его у наших детей.
«Значит, точно, – обрадовался Тугэлдэр. – Я еду в школу. Эх, если бы и Зорига отпустили! Неужели Шарав не послушает отца?»
Но Шарав, сердито сощурив глаза, раздраженно ответил:
– «Счастье, счастье»! В чем счастье-то? То ли дело в старое время. Выучится, бывало, человек, становится ламой. А потом и того выше. А сейчас что? Чему их научат? В бога не верить? Греховодничать?
Сандаг покосился на своего собеседника.
– Ты это спьяна, что ли? – сдерживая возмущение, сказал он. – Или и вправду: что у трезвого на уме – у пьяного на языке? Мы вот и в бога и в святость лам верили. А много они нам помогли? Много мы видели счастья?
Шарав смутился, но сдаваться не собирался.
– Это у тебя сын и хороший и умный, вот ты его и учи. А Зориг тупой, его учи не учи – все одно толку не будет.
– Нехорошо так говорить о своих детях, – укоризненно покачал головой Сандаг.
Шарав смутился еще больше. Выпучив для вящей убедительности глаза и глядя по очереди то на отца, то на сына, он принялся оправдываться:
– А что? Правду я говорю! Зориг – совсем глупый. Ну кто, скажи, во время пастьбы овец забирается в пещеру и спит? И все у него так. Если на него не кричать, толку не будет!
Потом, немного успокоившись, он набил трубку и обратился к Тугэлдэру:
– А ты хочешь учиться?
– Очень! – быстро сказал Тугэлдэр.
– Вот видишь! А Зориг не хочет. Он…
И тут Тугэлдэр не выдержал:
– Что вы! Зориг очень хочет учиться! Он только и говорит о том, чтобы нам вместе поехать в школу…
– Вот вести ты себя не умеешь, – хмуря брови, оборвал его Шарав. – Дети не должны вмешиваться, когда говорят старшие.
– Ладно, – улыбнулся сыну Сандаг. – Его ведь не переспоришь. Плетью обуха не перешибешь. Скажи, Шарав, ты по дороге не видел наших верблюдов?
Шарав отрицательно покачал головой, поднялся и, пошатываясь, подошел к своему коню.
Сандаг тоже встал и, вскочив на коня, сказал:
– Ну, я поеду. Гони, сынок, овец к дому. А ты, Шарав, побереги коня. Он у тебя весь в мыле. Смотри, загонишь!
Тугэлдэр поскакал к стаду. Он ехал через степь, напоенную ароматом трав, и с горечью думал о том, что вечером надо встретиться с Зоригом и все ему рассказать.
II
У коновязи нетерпеливо бил копытом красивый серый однолеток с подстриженной гривой. Он рвался к табуну – тот косяком уходил в степь. На нем было красное седло с чепраком из желтой сыромятной кожи.
Из юрты вышел Сандаг, он вытащил из-за пояса приготовленный аркан и направился к коновязи.
Следом за ним выбежал Тугэлдэр. Вскочив в седло, он хлестнул коня и поскакал к табуну.
– Потише! – крикнул ему вдогонку Сандаг, провожая сына ласковым взглядом.
Догнав табун, Тугэлдэр остановил его и вдруг увидел бегущего навстречу Зорига. Лицо у него было заплакано.
«Что это он? Может быть, упал с коня?» – встревожился Тугэлдэр.
– Что с тобой? – спросил он приятеля.
– Если бы у меня был отец… – начал Зориг и снова заплакал.
Оказывается, вернувшись домой, Шарав избил жену и Зорига.
– Твой отчим не любит тебя. Не хочет отпускать в школу, – нахмурился Тугэлдэр и рассказал о разговоре своего отца с Шаравом.
– Пусть говорит, что хочет, все равно поеду учиться, – всхлипывал Зориг.
– А как? – растерялся Тугэлдэр.
– Убегу – и все!
– Убегать не надо, лучше упроси мать.
– Она боится отчима, не посмеет его ослушаться. Другого выхода нет. Я убегу! – Зориг вытер слезы и, подоткнув тэрлик, потуже затянул пояс.
…Был лунный осенний вечер. Привязав телят к натянутой на колья веревке, Тугэлдэр вошел в юрту, освещенную мягким светом очага.
Мать помешивала кипятившееся в котле молоко. Она налила сыну большую кружку, и тот уселся на корточки рядом с огнем. Было светло, тепло и уютно, попахивало аргалом, и наработавшийся за день Тугэлдэр чувствовал, как по всему телу разливается приятная истома.
Вошел Сандаг. Он тоже сел у очага, пригладил волосы и, вытерев рукой потное лицо, с улыбкой спросил:
– Ну как, сын, видел обновку?
– Какую? Нет! – с загоревшимися от любопытства глазами ответил Тугэлдэр.
– Боюсь, что они будут ему великоваты, – сказала мать, доставая из сундука новенькие сапоги.
Тугэлдэр вскочил, мгновенно натянул сапоги.
– Да они мне как раз! – радостно воскликнул он.
– Смотри-ка, отец! В сапогах он совсем взрослый. И нарядный! В таких сапожках придется и учиться как следует. – Мать засмеялась и поцеловала сына в голову.
Вдруг кто-то свистнул, залилась звонким лаем собака.
Тугэлдэр выскочил во двор и увидел поджидавшего его Зорига. Они вошли в юрту.
Мальчики выпили молока, поели творога, а потом легли спать.
– Больше он не бил тебя? – шепотом спросил Тугэлдэр.
– Нет. Правда, он все время злился, но к нам приехал лама Моло́м, и отец больше меня не тронул. Но все равно я решил переночевать у вас, – ответил Зориг.
Все в юрте уснули, и только Зоригу не спалось… Неужели ему так и не разрешат учиться? Нет, он добьется своего, он окончит сомонную школу, а потом поедет учиться в город. Говорят, в городе школа большая и красивая. Вот будет здорово, если их с Тугэлдэром посадят за одну парту. А в летние каникулы он приедет в свое кочевье повидаться с матерью. Она его небось сразу и не узнает, ведь к тому времени он очень вырастет. Но как быть теперь?.. Придется уехать не сказав ничего даже матери. Она, конечно, обидится. И главное – как бы отчим опять не избил ее. А то, чего доброго, выгнать может. Ему никого не жаль… Ворочаясь с боку на бок, Зориг наконец заснул. Ему снилось, будто он с матерью летит в самолете по голубому, ясному небу. Вот они пронеслись над вершиной какой-то горы, и перед ними открылись широкие улицы с красивыми высокими домами и огромными дворцами.
«Что это, мама?» – спрашивает Зориг.
«Улан-Батор. Вон видишь то высокое здание – на шпиле его сверкает пятиконечная звезда? Это школа, там ты будешь учиться», – отвечает мать.
Зориг от радости хлопает в ладоши…
Проснувшись, Зориг не сразу понял, где он. Не было ни самолета, ни гула мотора, ни прекрасных улиц. В юрте тихо, слышно лишь похрапывание отца Тугэлдэра.
