Текст книги "Мальчик из Гоби"

Автор книги: П. Хорлоо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Я тебе покажу, безбожник, грязная тварь, как заводить смуту в монастыре, как осквернять веру! – Он повернулся к Лувсану и рявкнул: – Связать его и к забору!

Лувсан, казалось, только и ждал этого. Как коршун набросился он на Буяна, заломил ему руки за спину, скрутил ноги и, подтащив к ограде, крепко-накрепко привязал к одному из столбов частокола, окружавшего двор.

– Ну, паршивец, говори, это ты посмел выкрикивать безбожное имя? – взревел он.

– Какое имя?

– Не притворяйся – знаешь какое! Из твоей поганой глотки неслось: «Ленин! Ленин!» Скажешь, не так?

– Скажу, что сейчас я слышу это имя от вас! – дерзко ответил Буян.

Лувсан побагровел:

– Ах так! – И он изо всех сил ударил непокорного ученика широким носком гутула прямо в живот.

От боли Буян чуть было не потерял сознание.

Оскалив свои желтые, прокуренные зубы, Лувсан заорал на весь двор:

– Ламы! Этот выродок заслужил сурового наказания. Надо выбить из него скверну! – И он принялся хлестать Буяна кожаной плеткой по лицу, по шее, по бокам, приговаривая: – На́ тебе, на́ тебе, черт, на́ тебе, дьявол, изыди, бесовское племя!

Скоро тело Буяна покрылось кровоподтеками и ссадинами. Мальчик не выдержал и разрыдался.

Плач Буяна привлек внимание лам в соседних хашанах.

«Ага, значит, Цоржи-бакши нашел зачинщика сегодняшней смуты», – решили они и тоже принялись колотить своих учеников и послушников, ибо все они были у них на подозрении и, уж конечно, все они сочувствовали Буяну. На монастырской улице поднялся невероятный шум. Ругань, крики и вопли нарушили кажущееся спокойствие святой обители. И вдруг среди всего этого невообразимого гвалта отчетливо и ясно зазвучали возгласы: «Ленин! Ленин!»

Ламы растерялись, опешили. У Цоржи защемило в груди, Дашдамба заметался в испуге, один из лам уронил плетку. Кто кричал? Откуда донеслись эти крики? Разобрать было трудно, но в сердцах монахов они прозвучали предвестником грозных событий, великой смуты…

Буян уткнулся разбитым лицом в столб. Горели, немилосердно жгли, чесались глубокие царапины на щеке. Хотелось почесать их, но руки у него были связаны, и он мог лишь слегка тереться о прохладное дерево.

«Ничего я не успел в жизни, – с горечью думал Буян. – Да и жизни-то у меня еще не было. Поступлю вот в школу, начну учиться, тогда и придет настоящая жизнь. А может, я поеду в Москву, на родину Ленина? Доктор Васильев… Хороший он человек… Никогда не встречал таких! Недаром он называет себя солдатом Ленина. Он и должен таким быть…»

Буян тяжело вздохнул: «Он и не знает, что со мной происходит, а то непременно прискакал бы на помощь… А в нашей долине небось здорово. Трава густая, ребята скачки устраивают…»

Между тем день кончился, настали сумерки. В чистом небе зажглись звезды, подул ветерок. «Эх, сейчас как раз и бежать бы», – терзался Буян.

И, будто подслушав его мысли, кто-то совсем рядом прошептал:

– Буян! Пора!

Это был Дондок. Он развязал толстые веревки, поддержал товарища, когда тот на одеревеневших ногах попытался сдвинуться с места. Потом ребята легли на землю и поползли по высокой лебеде к калитке. Выбравшись на улицу, оба облегченно вздохнули. Сознание, что он наконец-то избавится от злого и жестокого Цоржи, придавало Буяну силы.

– Ну, как, можешь идти? – тревожно спросил его Дондок.

– Не только идти – кажется, я и бежать могу!

– Тогда давай быстрее!

Прижимаясь к заборам, они крадучись двинулись вдоль по улице. Буяну она показалась бесконечной: то ли потому, что действительно была очень длинной, то ли потому, что нестерпимо ныли руки и ноги. Но все равно, стиснув зубы, спотыкаясь и оступаясь, он упорно шел вперед, пока не очутился за пределами монастыря.

Выйдя на дорогу, ведущую к перевалу, они оглянулись. Черный силуэт монастыря, словно гигантская скала, возвышался в ночной тьме. Ни огонька, ни звука. Тишина… Только изредка слышен лай собак. По небу сквозь рваные тучи бежала луна. Впереди неясно белела дорога.

Они благополучно добрались до деревянных ворот кумирни, что стояла на перевале, и залегли у большой груды камней, воздвигнутой в честь духов этой горы. При бледном свете луны хорошо было видно молитвенное колесо у кумирни. Буян задумчиво глядел на него. «Отец, наверное, не раз проезжал по этой дороге, – думал он, – вращал колесо, молился, чтобы вырос я добродетельным, образованным человеком. Что же, я исполню его желание: поступлю в школу, выучусь читать и писать!»

Он пристально всматривался в ночную мглу.

– А может, Тогмид с Ойдовом вообще не придут?

– Что ты! – возразил Дондок. – Они уже здесь, вот увидишь. Прячутся где-нибудь. – И Дондок, приподнявшись, позвал: – Гуук, гуук!

– Тише, – испугался Буян. – Может, ламы уже пустились в погоню!..

Дондок умолк и лег на спину, устремив глаза в черное небо.

– Смотри, – задумчиво сказал он, – только что погасла звезда. Значит, кто-то умер.

– Откуда ты знаешь?

– От наставника. Ламы говорят: когда гаснет звезда, значит, чья-то душа устремляется в небеса.

– Вранье все это. Чепуха! – заявил Буян. Он резко повернулся к другу и тут же застонал от боли.

– Сильно болит? – посочувствовал Дондок.

– Не очень. Только немеет как-то…

Дул ветерок, неся с гор прохладу. Ребята лежали, молча думая о своем.

«Придем в школу, покажем портрет учителю. А если он вдруг заругает нас, поеду к доктору Васильеву. Он все поймет», – размечтался Буян. Но вот послышался какой-то шорох. Буян приподнялся на локте. Кто-то крадучись шел к перевалу. Припав к земле, Буян тронул за плечо задремавшего было Дондока:

– Смотри, человек!

– Кто это? – вздрогнул Дондок.

– Может, лекарь Дашдамба?

– Не знаю.

– Ладно, лежи, не двигайся, авось пронесет.

Шаги приблизились. На ребят упала маленькая, тонкая тень.

– Может, Ойдов? – прошептал Буян и тихо сказал: – Ленин!

– Ленин! – раздался ответный пароль.

Ребята вскочили и бросились к приятелю. Ойдов тяжело дышал: то ли от волнения, то ли от подъема на перевал.

– А где Тогмид? – первым делом спросил Буян.

– Его с-схватили, – заикаясь от волнения, прошептал Ойдов.

– Как? Кто? Говори толком, что случилось? – тормошили товарища Буян и Дондок.

– Тогмид рассказал все ученику гавжи́[35]35
  Гавжи́ – духовный сан, одно из монашеских званий.


[Закрыть] Самбу, а тот передал наставнику. Тогмида схватили, связали и заперли в звоннице. Даже стражника приставили с колотушкой. Завтра будут наказывать перед всеми ламами и послушниками. Говорят, могут даже в жертвенный огонь бросить.

– Тебе Тогмид успел сказать что-нибудь?

– Нет, ничего. Только показал глазами, чтобы я быстрей уходил. Ну, я и побежал прямо сюда.

– Что делать будем?

Все трое задумались. Буян посмотрел на звезды.

– До рассвета еще далеко…

– Далеко. Сейчас только полночь, – откликнулся Дондок.

– Тогда давайте спускаться. Вернемся в монастырь, попробуем освободить Тогмида.

И ребята пошли назад, вниз, уже не прячась, прямо по укатанной дороге, по которой столетиями шли к кумирне и в монастырь тысячи людей, дабы выпросить у бога благодеяние или отпущение грехов. Сейчас по этой дороге семенили три пары еще не окрепших детских ног, спеша на выручку своему товарищу. Легкий попутный ветерок дул им в спины, луна освещала путь.

Буян задержал шаг и остановился у монастырской свалки. В голову ему пришла отличная мысль.

– Эй, друзья, видите, лежат черепа?

– Чьи? – Дондок и Ойдов подошли ближе.

– Какая разница – чьи? Вон, например, череп коровы, с рогами!

Дондок поднял с земли череп и, держа его подальше от себя, подал Буяну.

– Да ты не бойся, – засмеялся тот. – Он нам еще как пригодится: поможет спасти Тогмида. Вы только делайте так, как я вам скажу.

Он взял у Дондока череп и направился к воротам монастыря. Ребята шли за ним. Стояла мертвая тишина. Только раз легонько звякнул соборный колокол. Видно, от ветра. Да пробежали мимо два шелудивых пса.

Осторожно, стараясь держаться в тени, ребята добрались до звонницы, находившейся за главным храмом. Буян поглядел наверх и увидел слабый мерцающий огонек.

– Караульный еще не спит, – потянул он за рукав Дондока. – Значит, через дверь хода нет. Слушай! – Буян толкнул стоявшего сзади Ойдова. – Давай-ка изобрази плач ребенка, ты умеешь…

Ойдов прикрыл рот рукой и стал подражать жалобному плачу младенца, да так ловко, что брало за сердце.

Лама, дремавший в звоннице у чулана, где был заперт Тогмид, встрепенулся. Снизу явственно доносился детский плач. «Откуда он среди ночи?» – с тревогой подумал лама и прислушался. Несколько мгновений было тихо, потом снова послышались всхлипывания. «Неужто нечистая сила?» – ужаснулся монах, чувствуя, как от страха у него шевелятся волосы.

Взобравшись по стенке в звонницу, Буян неслышно подкрался к чулану и швырнул к ногам сторожа коровий череп. Раздался отчаянный крик, и лама сломя голову кинулся вниз по лестнице. Как безумный забегал он вокруг храма, потеряв от ужаса дар речи. А через оставленную им открытой входную дверь на лестницу вбежали Ойдов с Дондоком. Они быстро взломали старый замок и вытащили из чулана связанного по рукам и ногам Тогмида. На помощь подоспел Буян. Развязав Тогмида, друзья бросились наутек. Залаяли вслед монастырские собаки, но ребята быстро от них отделались – отогнали камнями.

Скоро все четверо поднимались к знакомому перевалу.

Уже занималась заря, когда ребята подошли к кумирне. Тогмиду было совсем худо. Друзья по очереди тащили его на себе.

На молитвенном колесе развевалась шелковая лента, смутно белели слова молитвы, высеченные на большом плоском камне около входа в кумирню.

– Давайте немного передохнем, – попросил Тогмид.

Ребята опустились на землю.

– Скажи, что у тебя болит? – тихо спросил Буян.

– Ноги ничего не чувствуют, голова кружится… – так же тихо ответил Тогмид и добавил с ненавистью: – А все из-за этого проклятого парня!

– Послушника Самбу?

– Ага, из-за этого выродка.

Буян с досадой стукнул кулаком о колено.

– Я же тебе говорил – береги тайну, никому не рассказывай.

– Верно, говорил. Но ведь я верил ему…

Небо стало совсем розовым.

– Скоро взойдет солнце, – забеспокоился Буян.

– Давайте-ка доберемся до пещеры Асга́д, там и укроемся до темноты. А то за нами, наверное, уже гонятся.

И он показал на синеющую вдали, покрытую лесом вершину. Там, над самыми макушками деревьев, клубился туман, почти сливаясь с облаками. Не только четверо друзей, целый хотон с людьми и скотом мог бы спрятаться под его надежной защитой.

Когда они добрались до места, солнечные лучи уже освещали вершины гор. Ребята вошли в пещеру, расположились у самого входа. Где-то внизу, в серой дымке, виднелись контуры монастыря, искрился на солнце шпиль главного храма.

«Интересно, что там сейчас происходит? – усмехнулся Буян. – Небось гэсгуй вовсю орудует своей колотушкой, колошматит несчастного сторожа».

Застонал Тогмид, и Буян повернулся к нему, принялся осторожно счищать с его рук запекшуюся кровь.

– Надо бы воды ему дать – смотрите, пересохли губы. Но где ее взять?

– В лунках между скал, наверное, есть. Я пойду посмотрю, ладно? – предложил Дондок.

– Иди. Только осторожно, не попадись кому-нибудь на глаза!

Дондок пришел очень быстро, неся полные пригоршни воды. Ребята приподняли голову Тогмида, дали ему попить. Потом Дондок сходил еще раз, намочил в лунке конец своей орхимжи. Холодный шелк приложили ко лбу Тогмида. Он облегченно вздохнул, повернулся на бок и задремал. Утомленные путешествием и волнениями прошлой ночи, ребята растянулись на прохладном земляном полу пещеры.

Буян первым заметил двух всадников на перевале.

– Погоня, – сказал он негромко. – Теперь надо глядеть в оба. Не спускать с них глаз!

Один из всадников спешился, стал ходить возле молитвенного колеса, у входа в кумирню, что-то высматривая на земле.

– Следы ищет, – решил Буян. – Уж не твой ли это учитель, Дондок?

– Похоже, что он, – задумчиво кивнул головой Дондок. И, еще раз внимательно приглядевшись, добавил: – И дэл на нем бордовый… Ну конечно, он! Ни у кого нет такой одежды!

– Смотри, – подтолкнул его Ойдов. – Снова сел на коня. Двигаются прямо сюда. Видно, напали на след.

– Что будем делать? – встревожился Дондок. – Может, уйдем поскорее, поднимемся выше – там густой лес!

– А Тогмида бросим здесь, что ли? – возмутился Буян. – Нет, так не пойдет. Лежите тихо. И чтоб ни один из вас не издал ни звука. Не вздумайте кашлянуть или чихнуть!

Ойдов и Дондок отползли внутрь пещеры и там затихли. Буян тоже отодвинулся немного в сторону, прижался к мокрым камням.

Вскоре они услышали цокот копыт, гудение голосов. Всадники подъехали совсем близко: скрипели седла, позвякивали уздечки.

– Ну что, никаких следов? – раздался грубый голос. Всякие сомнения отпали – это был лекарь Дашдамба.

– В скалах трудно что-нибудь разобрать, – прогундосил кто-то в ответ.

– Странно. Их ведь трое, неужто никто не оставил следов?

– Может, они прошли стороной?

– Возможно. Однако надо посмотреть внимательно, не упустить бы этого мерзавца – сына Сэнгэ и наших послушников, что сбежали с ним.

– Вот какие-то следы… Но это, по-моему, шабина́ры,[36]36
  Шабина́ры – здесь: ученики, послушники; крепостные монастырей.


[Закрыть] те, что приходят сюда за дровами.

– Тогда поехали снова к кумирне – поищем по другую сторону перевала. И местных жителей порасспросим.

Цокот копыт замер вдали. Буян облегченно вздохнул. «Значит, они думают, что нас трое. А нас – четверо. А завтра будет тридцать, сорок – вот когда придется им побегать!»

Буян засмеялся от радости. Потом он разбудил Тогмида:

– Ну как, полегчало?

Тогмид кивнул:

– Немного.

– А знаешь, пока ты спал, сюда приезжал лекарь Дашдамба!

– Правда?!

– Да ты не волнуйся! Он нас не нашел! Пришлось ему повернуть назад. Скажи-ка лучше, сколько нас здесь?

– Четверо.

– А Дашдамба думает, только трое. Ошибается. Видно, еще не проснулся.

Ребята расхохотались. Им стало легко и весело – опасность миновала, они – на свободе. И только теперь они почувствовали, как проголодались. К счастью, у Ойдова за пазухой оказался кусок хлеба. Друзья разделили его на четыре части и с наслаждением съели. Незаметно за разговорами они пролежали в пещере до вечера. Перед заходом солнца поднялись в лес и просидели там до темноты. Потом стали спускаться в долину. Буян вывел товарищей на дорогу, ведущую в центр хошуна.

И чем дальше они удалялись от монастыря, чем ближе подходили к хошунному центру, тем радостнее становилось у них на душе. Они словно летели на крыльях. Только у Тогмида продолжали болеть ноги.

Рано утром друзья увидели прямо перед собой белые юрты. Над одной из них развевался большой красный флаг.

– Видите! – радостно воскликнул Буян. – Вон она – хошунная школа!

– Дошли! Ура! – закричали Дондок и Ойдов.

И даже Тогмид, несмотря на боль в опухших ногах, широко улыбнулся.

Учитель Оно́лт – пожилой человек с тронутыми сединой волосами – снял очки и внимательно оглядел стоящих перед ним ребят. Потом он заговорил ласково, мягко, не торопясь.

– Вы молодцы, вы хорошие, смелые ребята. Наша революционная партия и народная власть принесли монгольскому народу свободу и независимость, открыли детям бедняков путь к знаниям. Вы правильно сделали, что пришли сюда. Только здесь вы станете образованными людьми. А что может быть лучше этого?

Друзья слушали его затаив дыхание – в монастыре никто никогда не разговаривал с ними так ласково и уважительно. Их ждет новая, счастливая жизнь, в которой больше не будет ни побоев, ни унижений! Радостное волнение охватило ребят.

И вдруг через открытую дверь они увидели колонну учеников. В чистых коричневых дэлах, сверкая медными пряжками кожаных ремней и до блеска начищенными черными гутулами, с портфелями и книжками в руках, они весело шли в школу. Да, это были настоящие представители нового мира.

«Неужели и мы когда-нибудь будем такими?» – подумал Буян и вдруг увидел в колонне Цолмона.

– Цолмон! – крикнул он и махнул рукой.

Цолмон оглянулся, всплеснул руками и побежал к юрте.

– Ты что, учиться? – не веря своим глазам, спросил он старого друга.

Буян кивнул.

– Вот здорово! – обрадовался Цолмон. – Ну, я побегу. Увидимся позже!.. – И он кинулся догонять колонну.

А в юрту уже входил доктор Васильев.

Буян вскрикнул от радости и бросился к нему в объятия. Доктор крепко прижал Буяна к груди.

– Ну, здравствуй, здравствуй! Как дела, хорошо?

Буян молча кивнул головой и засмеялся.

– Вы что, знаете этого паренька? – удивился учитель Онолт.

– Еще бы! – весело откликнулся доктор. Это один из моих лучших монгольских друзей.

– Вот как? – Учитель с интересом посмотрел на Буяна.

А доктор добавил:

– Буян молодец, настоящий он человек. Вот здесь у него знаете что? – И доктор Васильев показал на амулет на шее мальчика.

– Что же? Бурхан?

– Нет, Онолт-гуай, не бурхан, а Ленин. Покажи учителю портрет, Буян!

Буян снял талисман, вынул оттуда портрет Ленина. Онолт бережно разгладил листок с портретом.

– Спасибо, мальчик! – сказал он. – Мы навсегда сохраним этот портрет – повесим его в рамке над нашей стенной газетой. Пусть этот портрет зовет вас, детей бедняков, к овладению справедливым учением Маркса и Ленина.

Он помолчал и добавил:

– С каждым годом все больше ребят будет приходить сюда, в нашу школу. Как и Буяна, их приведет сюда жажда знаний, свет ленинских идей. И мы сделаем все, чтобы они ушли отсюда образованными людьми. – Он повернулся к доктору Васильеву: – Этому пареньку совсем плохо. – Онолт показал на скорчившегося в углу Тогмида. – Вы его не посмотрите?

– А что с ним? – нахмурился доктор.

– Ламы избили, – ответил Онолт.

– Есть переломы?

– Не знаю. Но руки и ноги сильно опухли.

Доктор подошел к Тогмиду, положил руку ему на лоб.

– Да, у него жар. Придется забрать в медпункт.

Он осторожно вывел Тогмида из юрты.

Учитель Онолт покачал головой, вздохнул. Потом достал чистые анкеты и приготовился писать.

– Буян, как зовут твоего отца? – спросил он.

– Сэнгэ.

– Как ты сказал? Сэнгэ? – оживился учитель. – А откуда он родом?

– Из Хух Бургэда.

– Ах, вот как, – широко улыбнулся учитель Онолт. – Так мы вместе работали на урто́нной станции[37]37
  Урто́нная станция – почтово-пассажирская конная станция. Такие станции существовали в Монголии до 1949 года.


[Закрыть] в Чине: он – ямщиком, а я – писарем. Значит, ты сын моего старого знакомого. Отлично! Думаю, он обрадуется, когда узнает, что ты здесь.

Он кончил писать и повернулся к ребятам.

– А теперь ступайте вон в ту юрту, к завхозу. Он вас устроит с жильем и питанием.

Друзья поблагодарили и вышли на улицу. Воздух был чист и прохладен. Неподалеку на берегу быстрой речки мирно паслись коровы, тихо блеяли овцы.

– До чего хорошо! – глубоко вздохнул Буян.

– Не зря ты так хранил этот портрет, – заметил Дондок. – Он и в самом деле принес нам удачу!

– Да, здорово ему повезло – нашел портрет такого человека! – поддержал друга Ойдов.

…Дождливым осенним утром Сэнгэ отправился в хошунную школу. Рядом с ним бежал оседланный конь, для сына. Над степью висело хмурое серое небо. И мысли Сэнгэ были под стать этому небу: сумрачные и тревожные.

«Говорят, в монастыре объявился дьявол. В главном храме видели мычащий коровий череп. Во время службы вдруг заплакал ребенок, потом явилась женщина с обритой наполовину головой! Что только творится на свете, о боже! Неужто и впрямь мой родной сын накликал беду, а сам убежал нам на горе! Подумать только, оскорбил самого Цоржи-ламу! А этот Онолт тоже хорош! Вскружил мальчику голову своими баснями! Нет, надо вернуть Буяна на праведный путь!»

Целый день промокший насквозь Сэнгэ не слезал с коня. К вечеру он добрался до школы.

На улице весело играли ребята, но Сэнгэ не увидел среди них Буяна. Скрепя сердце он направился прямо к юрте учителя.

Онолт сидел за столом и что-то писал. Он поднял голову и посмотрел поверх очков прямо в глаза Сэнгэ.

– Здравствуй, дружище! – приветливо улыбнулся он старому знакомому.

Но улыбка быстро исчезла с его лица, когда вместо приветствия Сэнгэ буркнул в ответ:

– Я приехал забрать сына. Где он?

– Забрать Буяна? – нахмурился Онолт.

– Да, и немедля! Напрасно ты туманил ему мозги, старался оторвать от веры, от лам и наставников. Ничего у тебя не выйдет, Онолт, хоть и стал ты теперь большой шишкой. Буян – мой единственный сын, и я не дам сгубить его. Почему ты сделал это, Онолт? Разве я чем-нибудь обидел тебя?

– О чем ты говоришь? – изумился Онолт. – О каких обидах?

Сэнгэ промолчал. Он опустился на одно колено, достал трубку и выбил ее о деревянный настил.

Учитель подошел к двери.

– Буян! – позвал он.

В юрту в новом коричневом дэле, туго перехваченном кожаным ремнем, с красным галстуком на шее вбежал веселый, довольный Буян. Сэнгэ растерянно смотрел на него: кажется, Буян всем доволен. Он поцеловал сына и, явно успокоенный, уселся на корточки. Морщины на его лбу разгладились. Учитель заметил эту перемену и тут же решил ею воспользоваться.

– Послушай, Сэнгэ! – горячо начал он. – Много воды утекло с тех пор, когда мы с тобой работали на уртоне. Настали другие времена. Народная революция все изменила, разве не так? Твой Буян – отличный парень. Он сам потянулся к новому, сам пришел к нам. Вот увидишь, Буян станет образованным человеком, порадует тебя своими успехами. У него большие способности. Всего несколько дней, как он начал заниматься, а уже знает все буквы, читает букварь. Можешь гордиться своим сыном. Неужели же вместо того ты оторвешь мальчика от занятий, от школы, в которую он так стремился и которую успел полюбить всем сердцем? Неужели ты отдашь его этим извергам?

Сэнгэ помолчал, потом пробормотал нерешительно:

– Ну, что хорошо, то хорошо. Если ему здесь нравится, что ж, я не против. Но ведь я хотел выучить его на ученого ламу…

– Ничего, – засмеялся Онолт. – Кончит школу – никому в знаниях не уступит. Будет настоящим человеком. Смотри!

И Онолт показал Сэнгэ на портрет Ленина, висевший на почетном месте. Сэнгэ увидел знакомый листок.

– Кто это? – хмуро спросил он.

– Учитель Ленин, он принес нам свободу и счастье!

– Видно, очень уважаемый человек?

– А как же! Доктор Васильев его земляк.

– Так, значит, этот человек – русский?

– Ну да!

– Соном-гуай твердит, что русские – хорошие люди, – задумчиво сказал Сэнгэ. – Похоже, он прав.

– Конечно!

Сэнгэ пристально посмотрел на портрет Ленина. Потом перевел взор на Буяна и долго молчал.

– Ты хорошо сделал, что сохранил его, сын мой, – наконец сказал он.

Всю ночь Онолт и Сэнгэ провели за разговором – вспоминали далекие годы молодости, делились планами на будущее. А наутро Сэнгэ, крепко обняв сына и пожелав ему успехов в ученье, повернул лошадей в сторону дома. На душе у него было легко. Он и думать забыл про бесовские козни. И, как истинный монгол, наслаждаясь вольным воздухом широкой степи, затянул протяжную песню.

* * *

– Вот так, дети, портрет Владимира Ильича Ленина, вырезанный из газеты «Унэн» от 4 марта 1929 года, привел меня в народную школу. Мой путь к знаниям – это путь, который прошли тысячи мальчиков и девочек Монголии, дети простых скотоводов, выросшие под солнцем мудрого учения Ленина – великого вождя мировой революции, – закончил свой рассказ заслуженный учитель Монгольской Народной Республики Буян.

Раздался гром аплодисментов. Ребята, не жалея сил, хлопали в ладоши, приветствуя любимого учителя.