Текст книги "Четверка в четверти"

Автор книги: Оскар Ремез

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава шестая. Диалоги на бульваре

Пенкин шел из школы вместе с Кудрявцевой. Кудрявцева покачивала портфелем и иногда подпрыгивала на одной ноге, а Пенкин портфелем не покачивал и на ноге не подпрыгивал. У него в портфеле лежала двойка и замечание в дневнике. На душе у Пенкина было скверно.

И чтобы как-нибудь утешить Пенкина, Галя стала рассказывать ему про свои неприятности. Человеку всегда легче, если другому тоже нелегко. А неприятностей у Гали оказалось много. У нее заболела Огонечкина. И теперь Галя даже запустила своих медведей.

У Гали дома жили три кошки и один кот. Кошек любила еще Галина бабушка, которая умерла в прошлом году. И теперь Галя сама заботилась о кошках. Кошки требовали постоянного ухода. Потом их надо было воспитывать. У каждой был свой характер. А Галя обязательно хотела, чтобы они жили дружно. Кошки этого не понимали и регулярно устраивали драки. Вернее сказать, все били Огонечкину. Огонечкина – это было кошкино имя или, вернее сказать, фамилия. Это была фамилия маминой знакомой, и в честь этой знакомой бабушка назвала кошку. Иногда в гости приходила настоящая Огонечкина, и тогда всем становилось смешно, потому что в одной квартире оказывалось две Огонечкины. Правда, у маминой знакомой было еще имя и отчество, ее звали Людмила Никитична, а у кошки Огонечкиной имени и отчества не было. И вот теперь еще, вдобавок ко всему, она заболела. Она сделалась грустной-прегрустной, ни с кем не играет и даже остальные кошки ее уже два дня не бьют. Другие кошки назывались обыкновенно – Хмурик, Лизка. А черный кот носил красивое индийское имя Патинава. Это был старый бабушкин кот. Самый умный из всех. Он все понимал и во всем разбирался. И не кричал без разбору. И его слушались.

– А разве кошки разговаривают? – спросил наконец все время молчавший Пенкин.

– А ты как думал?

Пенкин помолчал, отломил с водосточной трубы сосульку и ни с того ни с сего спросил:

– А ты знаешь, что Павлик Морозов, например, когда ему было одиннадцать лет, разоблачил кулаков? А Аркадий Гайдар в четырнадцать командовал полком? А Володя Копчанеев во время войны пустил под откос пятнадцать немецких эшелонов?

– Это ты к чему? – не поняла Галя.

– К тому, что мы с тобой уже на целый год старше Павлика Морозова, а ничего еще не сделали!

– Ну как же так, – пробовала возразить Галя, – мы учимся, ведем общественную работу…

Пенкин усмехнулся.

– Олечкиными словами заговорила. Тянет-потянет-вытянуть не может. Особенно твоя Оля ее ведет, общественную работу.

– А что – не ведет?

– Ведет. В другую сторону.

– Ты к Ольге несправедлив!

– Я таких людей, как Замошина, терпеть не могу. «Ты выучи вопрос, а ты заучи ответ». Заученный она человек!

– Никакой не заученный, что ты выдумываешь! И если хочешь знать, так вот именно Оля бы пустила под откос пятнадцать эшелонов.

– А я, значит – нет?

– Ты – еще неизвестно. А Оля – точно. На нее можно положиться. Она никогда не подведет и не обманет.

– Зато она ничего не любит по-настоящему!

– Она петь любит! – разволновалась Галя.

– Что-то никогда я не слышал ее пения, – удивился Пенкин.

– Потому что ей некогда! Она одна тащит на себе целый воз. Всю пионерскую работу. За всех за нас. И за тебя в том числе!

И так как Пенкин посмеивался, Галя хотела и еще добавить, но вспомнила, что у Пенкина – неприятности. Поэтому она ограничилась тем, что сказала:

– А вообще теперь не война, а мирное время. И мы не в кино живем, а в обыкновенной жизни. И наша задача – лучше учиться и готовиться стать достойными гражданами. Когда вырастем.

Она хотела немножко подвоспитать Пенкина. Как-никак, она была звеньевая, а он – рядовой пионер.

– Ну и кем же ты станешь, когда вырастешь? – спросил Пенкин.

– Укротительницей тигров, – сразу ответила Галя. – Или, в крайнем случае, ветеринарным врачом.

– Счастливая ты, Кудрявцева, – позавидовал Пенкин. – Решила! А я вот запутался. Сначала твердо решил стать летчиком. Потом подумал, что летчиком не справлюсь, и переменил на шофера. А там в шофере разочаровался и решил стать учителем. Но как в школу пошел, так учителем я сразу расхотел быть и выбрал инженера-строителя. Потом я стал собирать марки и мечтал путешествовать. Но и на этом не задержался! Мне понравилось быть писателем. А теперь я и совсем не знаю. Вот я поговорил недавно с одним человеком и понял, что это вообще чудно: иметь на всю жизнь специальность. На всю жизнь – одну и ту же. Это же скука какая!

– Ты какой-то… невыясненный, Пенкин, – сказала Галя.

– Ага! Я – невыясненный. Мне и летчиком иногда хочется… Или – космонавтом. А потом подумаю – что же это я буду все время в небе летать или в космосе вертеться. Это, конечно, интересно, в небе, но что же я – в море не выйду никогда? За всю жизнь – ни разочка?

– Поэтому ты и начинаешь… придумывать? – Галя могла, конечно, сказать «врать», но ей не хотелось обижать Пенкина, и она спросила поосторожнее.

– Может быть, и поэтому, – обрадовался Пенкин. – Да если не придумывать, у нас в классе такая тоска зеленая…

– Конечно, у нас не очень весело, – рассуждала Галя, – но учеба – это не развлечение и не игра какая-нибудь…

– Не игра, – тоскливо протянул Пенкин. – А может быть, и хорошо бы, если игра. Если бы все играли вместе. А то ведь каждый в одиночку играет. В свою игру. Прудков – в шахматы, ты – в кошек. Толя – в изобретателя…

– А Оля Замошина во что играет?

– Она – в активность.

– А Корягин?

– А Корягин ни во что не играет. И ему скучно. Как и мне.

– Но ты же играешь?

– Во что?..

– В свою игру.

Галя опять могла сказать «врешь», но вспомнила, что Гена и так получил двойку и замечание в дневнике, и промолчала. Пенкин тоже замолчал. Тем более, они дошли до поворота, с которого начиналась другая улица.

– Ты – домой? – спросил Пенкин.

– Да.

– Привет Огонечкиной. А я тут на скамеечке посижу. Чего-то домой меня сегодня не тянет.

Галя постояла немножко на одной ноге, потом попрощались с Пенкиным и пошла домой.

А Пенкин сел на скамейку и стал разглядывать прохожих. Он загадал так – если на его скамейку сядет женщина, все еще может обойтись, если мужчина…

– У вас тут свободно? – спросил Пенкина какой-то старенький старичок.

Гена хотел было сказать, что занято, но потом махнул на все рукой и подвинулся. Старичок поблагодарил и сел. Гена сердито посмотрел на старичка, который все ему напортил. Он стал придумывать – что сказать дома. А старичок достал из кармана газету и принялся читать ее. Он читал не как-нибудь, наспех, а медленно, все подряд. Прочел сперва передовую статью, потом спустился ниже и прочел какое-то обращение. После обращения перешел к телеграммам из-за рубежа. Тут старичок разволновался, стал ерзать по скамейке, беспокойно оглядываться и, наконец, спросил у Пенкина:

– Вы читали, что происходит в Боливии?

– Зачем мне читать, что происходит в Боливии, – ответил Пенкин, рассеянно разглядывая свои ботинки, – если я сам вчера оттуда приехал.

Старичок снял очки и минуты две, не меньше, смотрел на Гену с большим изумлением.

– Как интересно, – наконец выговорил он. – Вы, наверное, были там с родителями?

– Да, мой папа – посол в Боливии.

– Ах, вот что, – обрадовался старичок. – Очень рад познакомиться. Меня зовут Мирон Сергеевич.

– А меня Арнольд Арчибасов, – протянул руку Пенкин.

– Арчибасов? – переспросил старичок. – Позвольте, но фамилия нашего посла в Боливии… – и старичок, подняв голову кверху, зашевелил губами.

– Не будем уточнять фамилию нашего посла в Боливии, – таинственно и тихо предложил Пенкин.

– Вы правы, – согласился старичок. – А где теперь ваш папа?

– Он отправился в коллегию по иностранным делам. Мы приехали сюда всего на неделю. Потом мы подъедем на парочку дней в Чили, а оттуда – прямо в Боливию.

– Порядочное все-таки свинство со стороны правительства – менять внешнюю политику.

– Не говорите. Все боливийцы были буквально поражены такой переменой. Многие даже не верили.

– Серьезно?

– Абсолютно. А вы кто по специальности? – вдруг переменил тему Пенкин.

– Я на пенсии.

– А до пенсии кем работали?

– О, работа у меня была интересная.

– Кем же вы были?

– Я работал в «Союзпечати». Продавал газеты, знаете.

– В киоске?

– Да. Работа, правда, нервная…

– А почему нервная?

– Ответственность большая. Представляете очередь вечером. Люди ждут самые последние, вечерние новости. А газета, как на грех, запаздывает… Очередь волнуется… Простите, у вас лучше зрение – вот этот киоск напротив вы видите?

– Ну…

– Мне кажется, что привезли газету.

– Кажется.

– Простите меня, – заторопился старичок. – Обещал помочь. Работник молодой, неопытный. Я ему пока что помогаю. Какая жалость – мы с вами не успели поговорить! Так бы хотелось расспросить о Боливии…

– Ничего. Я к вам могу зайти и порассказать, – сболтнул Пенкин.

– Серьезно? Я буду так рад. И жена тоже обрадуется. Мы живем здесь, недалеко. Запишите адрес – Садово-Гончарная, восемнадцать, квартира двадцать два.

– Да я запомню!

– Нет, нет, запишите. Так надежнее.

Пенкин расстегнул портфель и поискал чистый листок. На глаза ему попался дневник. Странно, это был не его дневник, а дневник Гали Кудрявцевой. Как же такое могло случиться? Наверно, они перепутали дневники, когда уходили с последнего урока. Вот тебе и раз…

– Сейчас я вам дам листок бумаги, – засуетился старичок.

– Ничего, у меня есть.

Делать нечего! Пенкин записал адрес на последней страничке тетради по геометрии. Старичок ему в общем понравился и не хотелось обижать старичка. Хотя тот, между прочим, и испортил Пенкину все замыслы. Старичок попрощался и побежал.

– У меня к вам один вопрос, – остановил его Пенкин.

– Пожалуйста.

– Вот вы специалист по газетам, можно сказать.

– Сорок лет на газетном деле.

– Скажите, перед тем, как публиковать статью, материал проверяют?

– Ну, а как же. Всесторонне проверяют. Это же ответственнейшее дело.

– А так, что вдруг непроверенный напечатают, – не бывает?

– Что вы! Такое может случиться один раз в сто лет!

– Я тоже так думаю.

– Желаю вам всего наилучшего. И жду!

Старичок побежал со всех ног к газетному киоску. А Гена побрел домой. Рано или поздно ему все равно пришлось бы это сделать. На всякий случай он решил перенести объяснение на завтрашнее утро.

Во-первых, утро вечера мудренее. Во-вторых, дневник с двойкой по ошибке утащила Кудрявцева, в-третьих, завтра было воскресенье, и поэтому особенно торопиться было некуда.

И как только Пенкин вернулся домой, он забрался в свою комнату и раскрыл свою общую тетрадь.

Глава седьмая. Средневековая история

«Часы на башне городской ратуши пробили десять раз.

Генрих сидел в своей маленькой комнатке, глядел в окно, за которым плотной пеленой лежал снег, и думал о том, как поступить.

Лучше всего было бы встретиться с отцом и во всем повиниться.

Отца Генрих не видел уже две недели. Нет, отец его не странствовал в каравелле по прихотливым волнам океана, не делал попыток подняться в небо на воздушном шаре. Отец посвятил свою жизнь науке.

Рано утром отправился он в королевскую библиотеку, где работал до поздней ночи над научными трудами.

Мать Генриха – простая и работящая женщина – делила с мужем тяготы жизни. Отец пребывал в уверенности, что сын, отданный в колледж, получит там вполне достаточное образование. Родители радовались успехам Генриха в колледже, успехам, которых, как уже знают читатели, вовсе не было.

В колледже, где учился Генрих, царила скука зеленая. Никто не мог понять мятущейся души юноши, который стремился как можно скорее ступить на дорогу настоящей жизни, полной самых разных превратностей. Может быть, только один человек способен был понять Генриха. Это была прекрасная Галл. У нее был независимый и гордый характер. Она совсем была непохожа на свою подругу заносчивую Олле. Галл была ни на кого не похожа.

В парке ее дома жили три прекрасных тигрицы и один свирепый тигр по имени Патинава. Смелая Гэлл бесстрашно кормила диких тигров и заставляла их жить в дружбе. Генрих никогда не говорил Гэлл о своей любви. Он мечтал о том времени, когда, совершив настоящий подвиг, сможет послать ей весточку о себе. Сегодня почти весь вечер проговорили они о жизненных дорогах, об учебе в колледже, о дисциплине. До той минуты, когда Генриху суждено было объясниться с Гэлл, было еще далеко.

Сегодня утром Генриху вручили пакет с вызовом в совет дружины. Совет собирался в понедельник. Что хорошего могло ожидать Генриха в понедельник? Ничего хорошего.

Отец еще не приходил.

В комнату Генриха вошла мать и справилась об его здоровье. Бедная, она не знала, как тяжко ее сыну и какое испытание предстоит ему в понедельник! Он мужественно улыбнулся, скрывая свое отчаяние, и пожелал ей покойной ночи.

Часы пробили одиннадцать.

Снег по-прежнему сверкал за окном.

Генрих не мог уснуть…»

Глава восьмая. Зловредное воскресенье

Если считать, что Мирон Сергеевич сказал правду (а почему, собственно, надо ему не верить?) – газета «Пионерский галстук» может совершенно спокойно работать ближайшие сто лет. Потому как то, что может случиться с газетой только один раз в сто лет, уже произошло с ней в воскресенье, восьмого декабря.

Статья о Пенкине была опубликована. Под названием «Всем ребятам пример».

Как ни боролся Светлицын с приевшимися заголовками, они в последний момент одолели Светлицына. Дали-таки ему зуботычину. При содействии секретаря редакции Антипа Антиповича. Антип Антипович дежурил по номеру и в последний момент зачеркнул название светлицынской статьи «Пенкин и его друзья», заменив его более звучным «Всем ребятам пример».

А до этого было вот что.

Газета «Пионерский галстук» последние две недели давала, как назло, «негативный» материал. Приводила одни отрицательные примеры из жизни школы. А от газеты требовался позитивный материал. Конечно, и на дурных примерах можно воспитывать читателей, но во сколько раз возрастет сила печатного слова, если публиковать рядом и положительные примеры!

– Наша задача – не только брать под обстрел плохое, но и подмечать хорошее! – сказал на летучке редактор Пахом Пахомыч.

Тогда-то Светлицын и положил на стол Костина свою статью под названием «Пенкин и его друзья».

Костину статья понравилась. Он задвигал желваками, а это значило, что Костя чертовски завидует.

И все-таки он не удержался – спросил:

– А ты проверил этот материал?

В ответ Светлицын сказал:

– Как тебе не стыдно! – и хлопнул дверью.

Этот хлопок все и решил. Если бы Костя перед тем, как спросить, проверен ли материал, похвалил бы статью по существу, Светлицын ни за что бы не хлопнул дверью. Если бы Светлицын не хлопнул дверью, они наверняка бы вдвоем с Костиным еще раз съездили в школу, поговорили бы, как полагается, с директором, и все бы прояснилось. Но Светлицын хлопнул дверью с чистой совестью – ведь он действительно проверял материал. И он помнил совершенно точно, как совет дружины склонился к тому, что материал о Пенкине поможет школе. А то, что этот материал поможет всем школам района, всем школам города и всем школам страны, Светлицын не сомневался ни секунды.

Костин понимал, что обидел Светлицына. Понимал, что обидел зря.

И как только Пахом Пахомыч очередной раз сказал ему:

– Учтите, Костин, наша задача – не только брать под обстрел плохое, но и подмечать хорошее! – выложил на стол редактора светлицынскую статью.

Пахом Пахомыч, сдвинув в сторону очки, прочел статью с конца и до самого начала (у него была привычка читать статьи задом наперед), потер руки и спросил для порядка:

– Материал проверен?

Костину ничего не оставалось, как ответить «конечно».

После этого редактор, напялив на место очки, написал в уголочке статьи «Срочно! В воскресный номер», тем самым обеспечив себе и газете спокойную жизнь на сто лет вперед.

Было раннее воскресное утро.

Шестой «В» досматривал сны.

У каждого был свой, продленный сон, который можно было смотреть в свое удовольствие.

Не звонили будильники, не ругались мамы, все происходило как в доброй телевизионной сказке.

Первым вышел из сказки Петя Ягодкин.

Он вышел, поеживаясь, из сказки и пошел в магазин за молоком. По дороге Ягодкин, как всегда, прочитывал все, что попадалось ему на глаза.

На этот раз на глаза попалось сначала объявление, что институту «Гидромедпром» требуется на постоянную работу начальник технического отдела, потом, что столовой № 4 требуются посудомойщицы, следующей шла афиша театра имени Некрасова, извещавшая о постановке трагедии Шиллера «Разбойники», потом попалось написанное от руки предложение обменять однокомнатную квартиру с метро на двухкомнатную без метро, дальше шла целая газета «Пионерский галстук», только что промазанная сверху донизу и крест-накрест мокрым клеем. Это было находкой для Пети Ягодкина. Тем более что за газетой находился уже магазин «Молоко», куда он направлялся и где, кроме извещения о том, что «кефир – ценный питательный продукт», читать было совершенно нечего.

Про кефир Петя знал наизусть, а тут перед ним была совершенно свеженькая газета. Такой газеты Пете хватило бы на полчаса, не меньше. Минут через двадцать внимательного чтения кинулась ему в глаза статья под названием «Всем ребятам пример», помещенная на третьей странице. Как только Ягодкин начал ее читать, он подумал, что еще не пошел за молоком, а лежит на кровати и видит воскресный сон. То есть он был уверен в этом! Потому что он читал не про что-нибудь, а про свой собственный шестой «В» класс шестидесятой школы. И то, что он читал, было так непохоже на то, что есть на самом деле, что получало объяснение только в том случае, если это сон. То есть если это сон, то все было правильно. И Петя уже с интересом читал про Пенкина, который оказывался во сне самым первым отличником шестого «В» класса.

Но тут у Ягодкина вдруг обнаружились сильные сомнения. Он вспомнил совершенно ясно, как встал, поплескался в ванной, оделся, как мама дала ему шестнадцать копеек и пустую бутылку и как он вышел из подъезда…

Тут мимо Пети пробежали Галя Кудрявцева с летной сумкой через плечо и Оля Замошина с авоськой в руках.

Петя крикнул:

– Оля! Здесь есть про Пенкина статья!

– В газете? – спокойно спросила Оля.

– Да…

– Наконец-то поместили, – сказала Оля и скрылась в магазине.

Теперь Петя снова понял, что все это ему снится, и поэтому уже совсем не удивился, когда Оля, выйдя из магазина с полной авоськой, на ходу бросила Гале:

– Очень полезно, что такая статья появилась!

И спросила:

– Где тут написано?

Оля подошла к газете и начала читать. И Галя – тоже. Оля читала и читала, и перечитывала, ничего не говоря, потом обернулась и сказала Гале Кудрявцевой и Пете Ягодкину:

– Бежим к Корягину.

И они побежали.

Сновидения кончились.

По дороге Оля подбежала к киоску «Союзпечати» и попросила сегодняшний номер газеты «Пионерский галстук». Но газеты уже не было в продаже, потому что, сказал молодой газетчик, какой-то остроносый молодой человек в очках еще час назад скупил все номера.

Корягин собирался на лыжную вылазку, но Оля потребовала, чтобы он бежал читать газету.

Все вчетвером они добежали до угла, и Корягин прочел статью.

– Да-а, история, – сказал он. – Как же это могло произойти?

– Это произошло потому, – отчеканила Оля, – что его не исключили из школы на прошлой неделе. Я предупреждала. Теперь началось вранье во всесоюзном масштабе.

– А это хорошо: доска зеленая, – вдруг произнес молчавший все это время Петя Ягодкин.

Но Оля так шуганула его, что он живо направился за молоком.

Корягин, Оля и Галя Кудрявцева принялись спорить.

Они спорили долго.

Ягодкин успел сдать пустую бутылку, прочесть объявление про кефир, выбить чек и получить молоко. Петя Ягодкин успел выйти на улицу и прочесть объявление, что в связи с отъездом продается хороший дубовый стол и шкаф в приличном состоянии.

А Корягин, Оля и Галя Кудрявцева все еще спорили.

Наконец, они заметили Ягодкина.

– Пряник! – сказала Кудрявцева. – Надо собрать все звено по цепочке. Я всех обзвоню, у кого есть телефон, а ты обегай всех, у кого нет телефона.

– Он не обегает, – сказала Оля.

– Почему это я не обегаю? – обиделся Ягодкин. – Обязательно обегаю.

– Да он обчитается по дороге! – сказала Оля.

– Ягодкин! Собери звено по цепочке! – приказала звеньевая Кудрявцева.

– Есть собрать звено по цепочке, – вытянулся Ягодкин и отсалютовал свободной от молока рукой. – А куда их собрать?

– Мы соберемся в парке Калинина. У старого дуба. Ровно в час, – сказала Галя.

– Есть ровно в час, у старого дуба, – повторил Ягодкин и побежал.

И Галя побежала – звонить по телефону.

– Теперь идем к Пенкину! – сказала Оля Корягину.

И они зашагали по улице.