Текст книги "Искусство Ленинграда январь 1991"

Автор книги: Осип Мандельштам

Соавторы: Николай Рубцов,Нестор Кукольник,Вадим Вацуро,Ирина Афанасьева,Эдуард Шнейдерман,Борис Кац,Галина Скотникова,Валерий Суров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Б. В. Графов. Поднос. «Утров». 1980. ГРМ

Как же стало возможным такое размывание народного искусства сувенирной промышленностью? Причин здесь немало, они вполне укладываются в общие наши беды ведомственного руководства экономикой и культурой, остаточного принципа в отношении последней, бездумного растрачивания государственных средств на сиюминутные кампании без учета общих последствий, некомпетентности руководителей промыслов, полного игнорирования научных исследований в этой области. Десятилетиями длится борьба специалистов за выделение уникальных народных промыслов из промышленной системы и потока сувениров в специальное независимое объединение с условиями труда и творчества, соответствующими особенностям и законам развития народного искусства. Однако ведомства, руководящие народными промыслами и существующие за счет их доходов, всеми силами стараются удержать их в своей власти, сохранить эту власть под новыми вывесками. Сегодня под эгидой ВЦСПС создана Ассоциация народных мастеров с огромной армией координаторов и руководителей. Грядет Союз народных мастеров, создаваемый Минместпромом и подведомственным ему Научно-исследовательским институтом художественной промышленности. В борьбе за свои кресла и зарплаты чиновники рокируются, объединения плодятся, в них продолжается смешение подлинно народного искусства с сувенирами и любительскими поделками. И только никто не спрашивает и не учитывает мнений и интересов самих народных мастеров – как лучше им организовать свое дело.

Обратимся к опыту прошлого. Независимо от того, работали народные мастера по домам или в организованных мастерских, масштабы промыслов были сравнительно невелики, что позволяло обеспечивать и постоянный спрос, и художественные качества предметов. Занимались промыслами семьями, главным образом в зимнее, свободное от полевых работ, время, сами развозили изделия по ярмаркам и базарам, благодаря чему такой, например, предмет, как мезенская прялка, бытовал на огромной территории Русского Севера от Онеги до Печоры, хотя делали их жители села Палащелья. При этом не было над мастерами ни бухгалтерии, ни ведомственного аппарата, как нет их и сегодня в Полховском Майдане, прославленном селе Нижегородской области, где десятки семей делают расписные деревянные предметы и игрушки. До недавнего времени они сами развозили их в самые разные районы страны. Сегодня на этом промысле наживаются перекупщики.

Народные мастера всегда учитывали конъюнктуру рынка, моду, вкусы потребителей, но никогда не держали на своих плечах такого количества людей, не имеющих никакого отношения к их деятельности, как сегодня. Масштабы промыслов были разными, но они органично соответствовали ручному характеру труда, вариативности народного творчества, позволяли каждую вещь делать индивидуальной, варьировать ее художественный образ. Даже в промыслах, работавших на экспорт, не знали таких гигантских масштабов производственных планов, тиражей, на которые нацелены современные художественные промыслы. В этой гигантомании есть внутреннее противоречие с природой и сущностью народного искусства. Народное искусство – это не предметы первой необходимости, не «изделия массового спроса населения» или «непродовольственные товары народного потребления», как значатся изделия промыслов в ведомственных циркулярах. Они волнуют нас как явления культуры, и их художественные качества имеют первостепенное значение. Пока же промышленная структура производства разрушает промыслы в разных направлениях.

Прежде всего, поточным производством, огромными плановыми показателями, вынуждающими мастера «выгонять» количественные нормы по утвержденным образцам. При такой системе изделия промыслов ничем не отличаются от штамповки каких-нибудь деталей заводских машин и механизмов; всякая творческая «отсебятина» вызывает раздражение своей нестандартностью, несоответствием утвержденным правилам, тарифам, прейскурантам. Творчески одаренный мастер не может развернуться в полную силу своего таланта, он вынужден подгонять себя под усредненные стандартизированные образцы. А это помимо всего прочего унижает его человеческое достоинство.

Промышленная система вынуждает механизировать производство, что несовместимо с ручным характером мастерства. Особенно пагубно это для ткачества, вышивки, ковроделия, кружевоплетения, которые в ряде центров (например, Крестцы Новгородской области, Мстёра Владимирской области и др.) насильственно переведены на машинное производство. Здесь убито всякое творчество, заключенное подчас в узкоместных секретах ручного мастерства, особенностях приемов исполнения и орнаментации.

Промышленная система разделила мастеров на «творческих» и «исполнителей», породив у одних пренебрежение к скромным традиционным изделиям, так необходимым людям, а у других – нежелание делать ничего, кроме «массовки», и ограничение своей деятельности лишь определенной суммой сдельного заработка. Одни почувствовали себя индивидуальными творцами, свободными даже от законов профессионализма и канонов местного искусства. Другие довольствуются положением копиистов, подчас не обладающих необходимым уровнем ремесла.

Во все времена и в любом промысле изначально существовали мастера разной одаренности. Но все они уживались в одной местности или мастерской и находили своего потребителя. Мастер сегодня делал рядовые вещи, а завтра создавал шедевр. Накопив мастерство, вчерашний «исполнитель» мог создать самостоятельное, творчески зрелое произведение. Современное же деление на «творческих» и «исполнителей» привело к распаду единых коллективов традиционных промыслов, уходу из ряда центров наиболее одаренных художников. В этом расколе, нарушении сложившегося веками закона естественного отбора коллективным опытом всего лучшего, созданного талантами отдельных мастеров, едва ли не самый главный ущерб, нанесенный промышленной системой народному искусству.

Что же можно сделать для спасения народного искусства?

Прежде всего выделить его из потока сувенирной промышленности и любительских занятий. Среди сотен предприятий, называемых сегодня народными художественными промыслами, лишь 40—50 можно отнести к числу уникальных, исторически сложившихся и являющихся очагами традиционного народного искусства. Именно они должны быть выведены из подчинения всех министерств и ведомств и работать в условиях автономии и самоуправления, самоокупаемости и самофинансирования, с учетом разумных тиражей изделий, соотношения в них малосерийных и уникальных изделий и соответствующего ценообразования, снабжения своими изделиями внутреннего и внешнего рынка, контактов с зарубежными фирмами. Промыслы должны иметь приоритетное обеспечение материальными ресурсами, в полных объемах, необходимых для полноценной деятельности, а также право располагать своими доходами, прибылями, в том числе и валютными.

Предприятия народных промыслов должны быть реорганизованы, лишены промышленной структуры и ориентированы на создание индивидуальных художественных изделий, сделанных не по образцам, а по творческой воле каждого мастера. Это должны быть производственно-творческие мастерские с равными правами всех мастеров и художников и возможностью каждому реализовать свой талант и мастерство и в серийных, и в уникальных произведениях.

На каждом промысле главным арбитром художественного качества всех изделий и ответственным за творческую направленность должен быть местный художественный совет, в котором две трети составляют ведущие мастера этого центра и специалисты-искусствоведы.

Для обучения мастеров и художников народных промыслов необходимо создать в каждом уникальном центре свою художественную школу или училище. Сегодня же кадры для Жостова и Ростова Ярославского готовят в Федоскине; для всех ювелирных промыслов – в селе Красном на Волге; кружевниц, наряду со школой в Вологде, готовит Московское училище им. М. И. Калинина, откуда художники все равно едут на стажировку в Вологду. Необходимо укрепить материально-техническую базу училищ, улучшить состав и условия жизни преподавателей, повысить статус местных художественных школ и училищ.

Овладение системой местного искусства, достижение в нем профессионализма, знание законов и специфики местного мастерства могут состояться только на местах, на опыте преемственности поколений мастеров, личной причастности ученика к жизни конкретного промысла, его прошлому и настоящему. К преподавательской деятельности следует привлекать наиболее одаренных творчески мастеров этого центра, а само преподавание ориентировать не на подготовку пассивного копииста, как это практикуется сегодня, а на воспитание творческой личности, высокого профессионала-мастера в местном искусстве.

Следует также всячески расширять и пропагандировать знакомство с местным промыслом детей, как это бытует в Жостове, Гжели, Кубачи и некоторых других центрах. Необходимо сделать приоритетным обучение именно местных детей, живущих в промысле или близ него, ибо в них генетически заложено восприятие местной культуры и народного искусства.

В каждом уникальном промысле должны существовать местные музеи, аналогичные тем, что есть в Палехе и Мстёре. Они нужны не только зрителям, приезжающим в этот центр из разных уголков страны на экскурсии, но и местным мастерам, особенно молодым, как наглядная школа мастерства и высокого профессионализма в местном искусстве, как одно из средств его пропаганды.

Еще в постановлении «О народных художественных промыслах» говорилось о необходимости создания охранных зон вокруг уникальных промыслов. Однако это осталось на бумаге, а на практике мы лишились такого очага традиционной деревянной игрушки, как село Богородское Московской области. Почему-то именно здесь, где более трех столетий мастера занимались резьбой по дереву, необходимо было построить Загорскую ГАЭС, для чего срыть уникальный рельеф местности, снести дома старых потомственных резчиков, имевшие музейное значение, а современных переселить в каменные коттеджи, построенные, конечно, без учета профессиональных нужд.

Сегодня угроза нависла над Жостовом, единственным в мире очагом росписи подносов. Подобные художественные промыслы должны на практике стать заповедниками, охраняемыми государством. В соответствии со статусом охранных зон всякое новое строительство, нарушение природной среды, снос старых домов и т. п. не могут осуществляться без ведома и согласия общественности и мастеров промысла, и нарушение этого порядка должно караться законом с привлечением к уголовной ответственности.

Необходимо разработать и принять закон об авторском праве отдельных народных мастеров и коллективном авторском праве уникальных художественных промыслов, чтобы путем наложения штрафов в пользу автора или промысла в целом прекратить практику создания как кооперативами и частными лицами, так и «промыслами-дублерами» подделок под традиционное народное искусство.

Произведениями народных мастеров нужно торговать не в обычных магазинах подарочно-галантерейного назначения, а в специальных, фирменных. И каждая вещь должна иметь авторскую подпись и фирменное клеймо или марку промысла. Существующий на Невском проспекте магазин художественных промыслов и даже открытый недавно от Ленинградского отделения Фонда культуры салон-магазин с обязывающим названием «Наследие» никак не соответствуют фирменным требованиям, ибо в них произведения подлинного народного искусства случайны среди массы ширпотреба и подделок разного толка.

Проблемы развития народного искусства неотделимы от вопросов его популяризации. Привычка ориентироваться на иностранных туристов, которые уже заметно насытились «русскими сувенирами», привела к тому, что у нас в стране стали библиографической редкостью издания по народному искусству. И не столько из-за дефицита бумаги, сколько потому, что издателям эта тема представляется неактуальной. За сиюминутной конъюнктурой забывается необходимость воспитания собственных детей, молодежи.

Давно назрела необходимость создать в Ленинграде постоянную экспозицию народного искусства. Русский музей обладает разнообразными и обширными коллекциями, насчитывающими более 40 тысяч произведений народного искусства XVII—XX веков. Но, в связи с затянувшимся ремонтом, с 1981 года эти сокровища зрителям недоступны, а в ближайших планах музея их показ возможен только от случая к случаю на временных выставках. Между тем в 1989 году в музее был разработан проект создания в помещениях Шереметевского дворца на Фонтанке Музея художественных ремесел как части Русского музея. С учетом особенностей архитектуры и декора конкретных залов в них предполагалось экспонировать изделия мастеров X—XX веков из фондов отделов древнерусского и народного искусства. Роль такого музея виделась не только в показе неизвестных зрителю произведений, но и в разнообразной работе по эстетическому воспитанию на представленных материалах, в приобщении посетителя, особенно детей, к корням и истокам национальной русской культуры, в воспитании уважения к ручному труду, в пропаганде художественного ремесла, его многообразных видов, современных форм и возможностей. Камерный характер Фонтанного Дома, нейтральный декор многих интерьеров располагает к внимательному осмотру постоянных выставок, среди которых могли быть экспозиции древнерусского золотного и шелкового шитья, мелкой пластики, деревянной и металлической утвари, различных тканей, вышивок, костюмов разных районов, керамики, деревянной скульптуры, народных игрушек и многого другого. Здесь можно было устраивать встречи с мастерами, выставки их творчества, показ работ отдельных промыслов. Выставки могли сопровождать концерты фольклорных коллективов из разных местностей, комплексные программы знакомства с народными традициями и культурой многих регионов страны.

Однако, как известно, городские власти передали Шереметевский дворец Театральному музею, даже не вникнув в предлагаемый Русским музеем проект.

Во всем этом видится не просто некомпетентность и пренебрежение художественным наследием, но и неуважение к своему народу. Судьба народного искусства – не узковедомственное дело, она должна касаться каждого человека, любящего свою страну и ее культуру.

ИЗ ПОЧТЫ РУБРИКИ

МУЗЕИ

ДИРЕКТОРУ ГОСУДАРСТВЕННОГО РУССКОГО МУЗЕЯ ГУСЕВУ В. А.

Уважаемый Владимир Александрович!

В течение многих лет экспозиция картин кисти художника Василия Васильевича Верещагина находилась в Русском музее в совершенно неудовлетворительном состоянии.

Из нескольких десятков картин, имеющихся в фондах, в экспозиции было представлено всего девять, да и те не из числа лучших. Нельзя признать удачным и их былое размещение: узкий, малометражный зал не давал возможности нормального обзора таких крупномасштабных произведений, как «Шипка-Шейново» и «У дверей мечети»; картины же меньшего формата находились в затененных простенках.

Около двух лет назад я обратил на это внимание Вашего предшественника В. А. Леняшина и получил заверение, что экспозиция носит временный характер (однако она существовала много лет!) и вскоре будет приведена в удовлетворительное состояние.

Вместо того зал верещагинских картин был и вовсе закрыт для посетителей, и таким образом В.В. Верещагин оказался исключен из числа русских художников, представленных в Русском музее.

История отечественного искусства знает о той дискриминационной политике в отношении Верещагина, которую осуществляло царское правительство в связи с демократической и антивоенной направленностью его творчества. С горечью и досадой на это не раз указывали Стасов, Репин и другие лучшие деятели искусства начала XX века. Но чтобы дискриминационная политика в отношении прославленного художника докатилась до наших дней – этого невозможно ни объяснить, ни оправдать!

В 1992 году исполняется 150 лет со дня рождения В. В. Верещагина. К нам, родственникам художника, поступают сведения об организационных мероприятиях за рубежом, связанных с подготовкой к юбилейной дате. Так, художественная общественность Кубы ходатайствует перед ЮНЕСКО о признании 1992 года «годом Верещагина» и готовит выставку картин, относящихся к его кубино-американской серии. В Англии задуман специальный фильм. Готовится отметить юбилей и Болгария.

Было бы крайне огорчительно, если бы музей того города, где прошла юность Верещагина, где складывались его взгляды и где многочисленные выставки его картин всегда будоражили умы и вызывали заметные отклики в общественной жизни всей страны, не принял деятельного участия в празднествах, посвященных этой дате.

Ожидать развернутой персональной выставки картин Верещагина в стенах Русского музея не приходится, так как имеющихся в его фондах произведений для этого явно недостаточно. Надеяться же на поддержку других музеев не представляется возможным, ведь основные хранилища картин Верещагина – Третьяковская галерея, Киевский музей русского искусства, Николаевский художественный музей – сами предполагают организовать к этой дате достаточно представительные выставки.

По-видимому. только хорошо развернутая постоянная экспозиция картин Верещагина может стать тем мероприятием, которым Русский музей способен принять участие в юбилейных торжествах и тем проявить уважение к судьбе и творчеству художника.

Времени мало! Просим, Владимир Александрович, не упустить его.

Г. Андреевский, племянник художника, лауреат премии Совмина СССР

Наш корреспондент В. Яковлева попросила прокомментировать это письмо В. А. Гусева.

– Шесть лет длится эпопея ремонта корпуса Бенуа, закрытие которого и привело к сокращению экспозиций. В настоящее время можно только сожалеть о том, что залы, посвященные творчеству Верещагина, недоступны для посетителей. Затянувшийся капитальный ремонт привел к тому, что в закрытых для посещения залах мы вынуждены размещать фонды музея. В невыгодном положении оказался не один Верещагин. Так, в связи с ремонтом одного из двух зданий Русского музея в экспозиции вот уже несколько лет полностью отсутствует раздел советского искусства. Произведения этого периода экспонируются лишь на временных выставках. Значительно сокращен раздел живописи второй половины девятнадцатого века. Например, не показывается популярная картина В. Д. Поленова «Христос и грешница». Более двух лет закрыт зал с широко известной и не имеющей аналогов в музейных собраниях страны картиной И. Е. Репина «Торжественное заседание Государственного совета». Из обширной коллекции произведений А. И. Куинджи в залах показывается всего одна картина. Можно привести сколько угодно примеров...

– А что представляет собой музейная коллекция произведений Верещагина?

— В ней восемьдесят шесть картин. Большая часть поступила в музей в 1905 году с посмертной выставки работ художника. Среди них такие известные полотна, как «Шипка-Шейново», «У дверей мечети», «В Иерусалиме. Царские гробницы», портреты, включенные художником в книгу «Иллюстрированные автобиографии нескольких замечательных русских людей», серия этюдов, написанных во время путешествия в Японию. Все они принадлежат постоянной экспозиции Русского музея. Вместе с тем основная часть коллекции состоит из работ, носящих подготовительный характер и лишь периодически показываемых на выставках. К ним относятся этюды «Древесные сучья», «Канделябр», «Драпировка» и другие.

– Почему бы на время ремонта не поместить отдельные произведения Верещагина в работающих залах?

— Общепринятые в музее хронологические принципы составления экспозиций, а также самобытность творчества Верещагина, да и размеры его основных работ не позволяют объединить их с произведениями других художников.

– И все же, что ждет картины Верещагина в юбилейный год художника?

— Мы рассчитываем на окончание ремонта. Это даст возможность в ближайшем будущем открыть для посетителей ряд залов, в которых и творчество Верещагина займет подобающее ему место. Но я бы не хотел, чтобы ценители искусства подумали – Русский музей совсем забыл этого выдающегося мастера. Музей активно пропагандирует его работы, показывает на внутрисоюзных и зарубежных выставках. Так, большим успехом пользовалась выставка «Из фондов Русского музея» в Центральном выставочном зале Ленинграда, где демонстрировалось большое полотно Верещагина «Гора Казбек». В 1985 году в Череповце прошла персональная выставка художника, опять-таки с участием Русского музея. В 1989 году аналогичная выставка была в Югославии. Произведения Верещагина были показаны в 1987—88 годах в Испании, Португалии, Индии – в составе шедевров отечественного искусства из коллекции Русского музея. В настоящее время готовимся к юбилейному, 1992 году. Совместно с Государственной Третьяковской галереей планируем организовать выставку и провести научную конференцию.

Если же вернуться к тому, что автор открытого письма называет «дискриминацией» творчества, то хочу еще раз подчеркнуть, что ей подвергаются произведения многих художников, чьи работы хранятся в Русском музее. Ведь сегодня наша сокровищница национального искусства может показать всего около одного процента своей огромной коллекции. Проблем много, но это уже предмет отдельного разговора.

– В одном из выпусков рубрики «Музеи» мы постараемся вернуться к этой теме, волнующей многих ценителей искусства.

ВИД ИЗ КОЛОДЦА

Валерий Суров

Рассказ

Рисунки Е. Свердлова

Мишка позвонил мне в институт, сказал, что ему тошно и что надо встретиться, а то муторно...

Вышли мы из подвальчика на Невском, а куда идти? Не в подворотню же! Да и не станешь в столовке из рукава разливать, не то положение у нас в обществе. Засуетились. Между Садовой и Литейным мечемся. Такое положение, что положение не позволяет кое-где пить. Но и не те у нас деньги, чтобы в ресторан шагать,– есть, но дальше вешалки не хватит.

У Мишки дома беда – жена совсем очумела, выгоняет его напрочь – на волоске в квартире висит. В последнее время в собственную квартиру ходит только ночевать, да и то на раскладушке. У меня не лучше. Жена красива только снаружи.

Идем опять от Садовой к Литейному. Дело к вечеру. По Невскому девушка густо пошла. Впереди что-то черное мелькает. Присмотрелись – друг наш. Ксима. Сто лет не виделись! В форме торгового моряка, в шевронах.

– А-а! – закричали мы.– Попался?!

– О-о-о! – завопил он.

– Как веревочке не виться, а язык до Невского доведет,– заметил я радостно.

– Понимаете, орлы! – гаркнул Ксима.– Я прямо из порта. Не успел заскочить домой – прихватить навильник денег. А то мы бы сейчас врезали за встречу!

– Мы тоже с Мишкой позабыли кошельки на роялях!

– Но врежем! – твердо сказал Мишка. – У нас с собой ноль семь.

– А где резать? – спросил Ксима (его на самом деле звать Анаксимандр – бывают же имена!).– В кафе, может, двинем, в мороженицу?

– Не станем бросать денег на ветер спустя рукава,– сказал я.– Знаю где.– И многозначительно подмигнул лошади на Аничковом мосту.– Тут поблизости дом ушел на капитальный ремонт – его еще нескоро станут ремонтировать, а жители давно съехали в Парголово.

– И точно! – подхватил Мишка.– Заодно посмотрим старинные квартиры Петербурга.

– Я ведь здесь давно не был! – признался Ксима.– Даже соскучился. А помните, мы вместе, а?..

– Точно! Помним! – согласились мы.

Спустя пятнадцать минут мы оказались в знакомом дворе-колодце могучего старинного здания середины прошлого столетия. В первом дворе садоводы-дачевладельцы что возможно выдрали и увезли на автобусах в Синявино, а в глубину такие питерские лабиринты – будьте нате! И с путеводителем нужной квартиры не отыщешь. В этот двор уж если войти, то выйти можно лишь где-нибудь за Нарвской заставой или же – на Петроградской стороне. У нас в руках пакеты, бутылочки «Пепси», еще кое-что для удобства времяпрепровождения. Купили мороженое – выели его из стаканчиков, чтобы своя посуда была. Не воровать же в нашем положении у сатураторов. Представляете? Два интеллигента при галстуках и выпускник Макаровского училища хитят граненый семикопеечный стакан, а за ними, в поте лица, гонятся труженики газированных автоматов, и постовые передают по рации: «Группа с граненым стаканом под командой моряка торгового флота прорывается в сторону Мойки!..»

Ксима от радости даже голову задрал – любуется, вспоминает детство, как мальчишкой кидал шарманщику копейки в бумажках, как играли в войну у дровяных сараев, как гудело эхо примуса «Прометей»...

Ушли подальше. В пятый или же в шестой двор, чтобы поспокойнее посидеть да побеседовать. Этот двор был последним, самым натуральным колодцем. На асфальте не разглядеть, рубль или бумажка валяется,– такая темень. Но зато чистый двор. Предыдущие дворы захламлены негодной мебелью, осколками битого стекла, банками, спинками железных кроватей, отжившими век помойными ведрами с облысевшими швабрами... Впрочем, описать весь хлам не хватит и ста страниц. Но любой куче можно рассудить, что напрасно ленинградцев считают накопителями, говорят, что они с трудом расстаются с барахлом и собирают его из поколения в поколение, забивая кладовки, антресоли, шкафы и ниши. Все это – гнусная клевета! Мы сами видели совсем новый ящик от артиллерийских снарядов. А он мог бы служить и служить в должности унтер-сундука. Видели также почти пригодные вещи, способные приносить пользу многая лета, как то: керосиновая лампа-семилинейка без стекла и без пробки; колун ржавый, без топорища; коврик на клеенке по мотивам «Лебединого озера»; венский стул; касторовая шляпа; шестнадцать рамочек для унитазов; полбанки мастики «Шик» для паркета с воткнутой в нее деревянной обувью на щетинистом ходу; нога гипсового Амура; медная вывеска акционерного общества «Россия»; букет бумажных роз; угольный утюг со сгоревшей деревянной ручкой; шкаф-квартира; ошейник без пряжки; овальный портрет кошечки с бантиком, анфас; три метра фитиля для керосинки; покореженный осциллограф; обложка книги «Как стать красивой»; корпус огнетушителя; трамвайный талон; цветок герань без горшка, но с корнями; «Правила пользовании газовыми приборами в дачных помещениях»; гиря, оглобля, безмен и многое-многое другое, что места не заняло бы особого на лоджии, а прихватить следовало б.

В последнем дворе Мишка указал пальцем на угловую, чудом сохранившуюся дверь и заявил:

– Этот подъезд мне больше нравится.

Вошли. Поднялись на четвертый этаж и направились по коридору, что с поворотами и причудливыми изгибами растянулся на полкилометра.

– Судя по количеству комнат, здесь много народу проживало. Как килек в бочке.

– Надо думать,– согласился я.

– Не успели ободрать дачники жилье,– оценил Мишка.– Вон, стулья даже есть.

– А я стол видел на втором этаже,– сказал Ксима.

И мы направились на второй этаж. Второй этаж был очень высок, потому что первый – бельэтаж. Все занялись предпраздничными хлопотами – я даже клеенку раздобыл. Обнаружили, что ни воду не выключили, ни свет.

Нашли нормальные стаканы, вымыли их с мылом, которое лежало на кухне, принялись сервировать стол.

– Попахивает тут какой-то гадостью,– заметил Ксима и ноздрями пошевелил, как пес.

– Это, наверное, – сказал я,– хозяева травили крыс. Они под досками пола скончались.

– Все-таки без противогаза я в таком озоне пить не хочу, даже с друзьями, тем более после твоего объяснения.

– Мне казалось, что морскому волку все трын-трава. Но ты и на судне, чувствую, остался с носом. Какой разговор – пошли дальше. Весь дом в нашем распоряжении, хоть кол теши.

Взяли клеенку, стулья и направились дальше. Отыскали хорошую, светлую комнату – в окне стекла целые. Устроились. Мишка даже кресло-качалку раздобыл. Повалился в нее и с наслаждением вымолвил:

– Вот так сидел бы и качался. И никакой жены не надо!

– Семья – дело серьезное,– заметил Ксима многозначительно.– А насчет качаться – выпивки мало.

Тем временем я сервировал. Стаканы посмотрел на свет. Разлил понемногу. Приподнял стакан и произнес:

– За нашу случайную встречу с Ксимой!

– За нашу случайную жизнь на земле,– согласился Мишка.

– За наше случайное здоровье...

Выпили. Принялись зажевывать. Не торопясь.

Ну что нам надо? Не напиться же, действительно, а просто – посидеть и потолковать о своих делах, как личных, так и семейных, поплакаться друг другу в жилетку. Где еще поплакаться во всем городе? В ресторан идти – надо копить на ресторан, хотя и зарабатываем прилично. Я – ведущий. Мишка – вообще изобретатель с авторскими свидетельствами. Ксима – человек флотский, а они не обижены. Им еще и одежа казенная, со скидкой. Но дома – жены. А они такие. Я к Мишке не могу прийти с бутылочкой, чтобы языки почесать. Тяжело весь день в костюме, как в футляре. Все думаешь, как бы чего лишнего не брякнуть – в нашем НИИ долго все помнят.

А как я к Мишке-то? Когда он сам к себе – е-два, е-четыре...

А у меня жена присядет обязательно и станет выказывать «ум, алчущий познаний», а когда Мишка уйдет, начнет считать, на сколько он колбасы съел. А он как назло такой обжора! На лету глотает! Вот и получается, что мы как бездомные сироты. Дом есть, но он вроде как бы и не дом. Из-за этого и идти не хочется ни к кому. Понимаешь. Сидишь у людей и чувствуешь, что тут свершится после твоего ухода. А что за дом, если возвращаться в него, как на гауптвахту бессрочную.

А тут еще оба мы с Мишкой алиментщики, отчего комплекс вины в нас развился до такой степени, что, кажется, приключись землетрясение на острове Суматра, почувствуешь себя виноватым перед женой. Упало давление, потекли дожди – виноват перед тещей. Оба мы были вначале новобрачными барашками, лишь потом переросли в баранов.

Время от времени с Мишкой приключаются извержения внутренних вулканов, и тогда он режет правду-матку жене. Нет! Вы вслушайтесь в эту нелепость: «режет правду-матку жене»! По-моему, бесполезнее занятия нет на свете, чем пытаться доказать женщине, что она не права. Все равно что ругать трамвай за то, что он железный.

– А не застукают ли нас здесь? – усмехнулся Ксима.– Уж очень мы уютно тут сидим. Такого не бывает, чтобы так уютно ни с того ни с сего. Придут дружинники – и хоп – извольте мыться!

– Во-первых,– говорю я,– этот дом нужен им как пятое колесо телеге. Но с другой стороны, заставь дурака богу молиться, он уж точно сыщет, где собака зарыта, будь это хоть седьмая вода на киселе. Но мы ж трезвые и не станем выкобениваться, словно рыба об лед. И потом, где запрещается распивать отрицательные напитки? В общественных местах. А дом, ушедший на капремонт, из которого даже тараканы в комодах выехали, разве является общественным местом?

– Это все они виноваты! – вскочил Мишка из качалки.– Я их всем нутром ненавижу!