Текст книги "Краснокожий пророк"

Автор книги: Орсон Скотт Кард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Справившись наконец с деревом, они привязали к стволу лошадей и сволокли его с дороги. Работенка оказалась непростой, пота пролилось немало, потому что лошади не привыкли тянуть дружно и мешали друг другу. Да и дерево постоянно цеплялось ветвями, поэтому пришлось катить его, подрубая мешающие сучья. Конечно, Эл мог бы воспользоваться своим даром и изменить дерево изнутри, мог заставить его расщепиться, только это было бы неправильно. Сияющий Человек не одобрил бы его поступка, поскольку в данном случае Элом руководили бы эгоизм и лень. Поэтому Элвин рубил, тянул и потел вместе с Мерой. Но он ничуть не возражал. То была добрая работа, и сделана она была всего за час. Это время было потрачено с толком.

Но лучше всего дело спорится за разговорами. В основном братья обсуждали убийства, которые, по слухам, совершали краснокожие на юге. К этим сплетням Мера относился весьма скептически.

– Конечно, я слышал эти рассказки, но все они распространяются людьми, которые слышали их от своего знакомого, который рассказывал о троюродном брате своего знакомого. Поселенцы, которые на самом деле жили там и которые позднее бежали оттуда, все в один голос твердят, что Такумсе всего лишь увел их свиней и кур. И не было никаких свистящих над головой стрел, никого там не убили.

Эл, будучи десяти лет от роду, предпочитал верить в жуткие байки, и чем кровавее они были – тем лучше.

– Но, может, они убивают целыми семьями, вот никто и не может рассказать.

– Да ты сам подумай, Эл. В этом же нет никакого смысла. Такумсе добивается, чтобы бледнолицые убрались с его земель, верно? Поэтому он пугает их до смерти, они быстренько собирают вещички и проваливают. Ему же, наоборот, выгодно оставить кого-нибудь в живых, чтобы тот рассказал, какие зверства творятся на юге, – при условии, что Такумсе действительно причастен к убийствам. И почему еще не было найдено ни одного мертвого тела, скажи мне?

– Тогда откуда ж эти слухи?

– Армор говорит, что эту ложь распространяет Гаррисон, чтобы заставить поселенцев ополчиться на краснокожих.

– Но он же не может лгать насчет того, что его собственный дом сгорел? Кто-то ведь видел, как он горел? И неужели он врет, когда говорит, что при этом погибли его жена и маленький ребенок?

– Нет, Эл, дом действительно сгорел. Но, может, это вовсе не Такумсе поджег его своими огненными стрелами. Ты об этом подумал?

– Губернатор Гаррисон не стал бы поджигать собственный дом и убивать свою семью ради того, чтобы натравить поселенцев на краснокожих, – заметил Эл. – Это глупо.

Они еще долго обсуждали неприятности, учиняемые краснокожими белым поселенцам в низовьях Воббской долины, потому что в последнее время это стало темой всех разговоров, а поскольку никто в точности не знал, что происходит, мнения спорящих были одинаково верны.

До ближайшей фермы было где-то полмили, леса, распростершиеся вокруг, они изъездили вдоль и поперек с тех пор, как поселились здесь, поэтому им и в голову не могло прийти, что с ними может что-нибудь случиться. Когда дом рядом, волей-неволей забываешь об осторожности, даже обсуждая кровожадных краснокожих, зверствующих на юге, убийства и всевозможные пытки. Впрочем, осторожность им нисколько не помогла бы. Эл сворачивал веревку, а Мера проверял седла, когда их вдруг окружила дюжина краснокожих, появившихся словно из воздуха. Секунду назад вокруг никого не было, кроме сверчков, полевых мышек и порхающих птиц, и вдруг, откуда ни возьмись, краснокожие в боевой раскраске.

И то они не сразу испугались. В Граде Пророка жило множество краснокожих, и они частенько наведывались в лавку к Армору. Поэтому Элвин сначала не обратил на них никакого внимания.

– Здравствуйте, – учтиво поздоровался он.

Но они не ответили. Их лица были расписаны зловещими узорами.

– Похоже, эти краснокожие не здороваются, – тихо произнес Мера. – И у них мушкеты.

Стало быть, эти краснокожие пришли не из Града Пророка. Пророк учил своих последователей никогда не брать в руки оружие белого человека. Настоящему краснокожему нет нужды охотиться с ружьем, потому что земля знает его нужды и животные сами подставляются под стрелу охотника. По словам Пророка, краснокожий может взять в руки ружье, только если в его сердце поселилась жажда убийства, намерение убить белого человека. Именно так он и говорил. Видно, эти краснокожие не особенно-то следовали заповедям Пророка.

Элвин взглянул одному из них в глаза. Должно быть, на лице мальчика отразился страх, потому что краснокожий заметил это и улыбнулся. Молча он протянул руку.

– Дай ему веревку, – приказал Мера.

– Это же наша веревка, – возразил было Эл.

И тут же понял бессмысленность своих возражений. Эл вручил мотки краснокожему.

Краснокожий осторожно принял веревку и швырнул один из мотков через головы юношей своему товарищу. Не произнеся ни слова, краснокожие принялись за работу – они сорвали с братьев одежду, после чего туго скрутили им руки, затянув узлы так, что даже плечи заныли.

– Зачем им понадобилась наша одежда? – спросил Эл.

В ответ один из краснокожих больно хлестнул его по лицу. Должно быть, звук пощечины ему понравился, потому что он ударил мальчика еще раз. От ужалившей боли на глаза Эла навернулись слезы, но он не заплакал – отчасти от удивления, отчасти от злости. Ему не хотелось давать краснокожим лишний повод порадоваться его слабости. Идея пощечин пришлась по нраву остальным дикарям, которые незамедлительно принялись хлестать Меру. Вскоре юноши чуть сознание от боли не теряли, а их щеки истекали кровью как внутри, так и снаружи.

Один из краснокожих что-то прорычал, и ему передали рубашку Эла. Он разрезал ее своим ножом, затем прижал к кровоточащему лицу мальчика. Должно быть, ему показалось, что крови недостаточно, поэтому он вытащил нож и быстрым движением рассек Элу лоб. Кровь полилась на глаза, а секундой спустя пожаловала боль – в первый раз Эл заплакал. Лоб ему, похоже, рассекли до самой кости, заливающая глаза кровь мешала что-либо рассмотреть. Мера заорал, чтобы Эла не трогали, но это ничего не изменило. Каждый поселенец знает, что если уж краснокожие начали резать тебя, то они не остановятся, пока ты не умрешь.

Как только кровь хлестнула на одежду, а Эл вскрикнул от боли, краснокожие принялись хохотать и тихонько улюлюкать. Похоже, эта шайка намеревалась идти до конца, поэтому Элвин принялся вспоминать всякие истории о жестокости краснокожих. Самая знаменитая повествовала о Дэне Буне, пенсильванском поселенце, который некоторое время жил в Королевских Колониях. Это случилось в те времена, когда черрики, собравшись, выступили на тропу войны против белого человека. Однажды Дэн Бун обнаружил, что сын его похищен. Не прошло и получаса, как Бун вышел на след краснокожих. Как оказалось, они играли с ним. Они то отрезали у мальчика лоскутки кожи, то вырывали глаз – в общем, причиняли ему жуткую боль, чтобы он кричал погромче. Бун слышал крики своего сына и бежал на них. Но когда он и его друзья-фермеры, вооруженные мушкетами и полуобезумевшие от ярости, выбегали на поляну, где пытали мальчика, краснокожих уже не было, словно дикари испарялись в воздухе – ни одного следа не оставалось. Но вскоре раздавался очередной крик. В тот день они прошли двадцать миль и в конце концов, когда дело уже шло к ночи, нашли мальчика, вернее, его останки, свисающие с макушек трех деревьев. Говорили, что Бун никогда не забудет той погони, что после того дня он краснокожего видеть не может.

Услышав смех краснокожих, почувствовав боль, Эл вспомнил историю сынишки Буна. Боль, которую он испытал, была только началом. Он не знал, какие цели преследуют краснокожие, зато прекрасно понимал, двое мертвых бледнолицых мальчишек – это то, что им нужно. Поэтому они будут только рады, если их жертвы немножко покричат. «Тише, – приказал он себе. – Успокойся».

Они вытерли раскромсанной рубахой его лицо, после чего обляпали кровью одежду Меры. Эла тем временем занимали несколько иные мысли. Он лечил себя всего один раз, причем лечил свою сломанную ногу. Тогда он лежал на кровати, у него была масса времени, чтобы познакомиться с устройством собственного тела, чтобы проложить путь туда, где вены были порваны, и срастить их, соединить кожу и кость. Но сегодня он был напуган, его толкали и пинали, так что сосредоточиться никак не получалось. Однако ему все же удалось отыскать самые большие вены и артерии, заставить их закрыться. После того как краснокожие еще раз вытерли его лицо рубашкой, кровь перестала заливать глаза. Она все еще текла, но струйка ее заметно ослабла. Взмахнув головой, Эл направил ручеек на виски, чтобы кровь не мешала видеть происходящее.

Меру пока не тронули. Старший брат смотрел на Эла, и на лице его был написан ужас пополам с болью. Эл достаточно хорошо знал своего брата, поэтому догадался, о чем тот сейчас думает. Мама и папа вверили Эла опеке Меры, и вот как он подвел их. Сейчас он винил в происшедшем себя, не понимая, что его вины здесь нет. Эти краснокожие могли натворить то же самое, ворвавшись в любую хижину в округе, и никто бы их не остановил. Если б Эл и Мера не отправились сегодня в путь, они бы все равно устроили на дороге засаду. Но Эл не мог объяснить этого Мере, он мог всего лишь ободряюще улыбнуться.

Он улыбнулся и снова вернулся к ране на лбу. Он должен был срастить кожу и вены. Во второй раз дело пошло быстрее. Он сосредоточенно работал над собой, краем глаза наблюдая за краснокожими.

Говорили они немного. Каждый хорошо знал свои обязанности. Окровавленную одежду туго привязали к седлам, и один из краснокожих своим ножом вырезал на одном седле «Такумсе», а на другом – «Пророк». Сначала Элвин было удивился, обнаружив, что краснокожий умеет писать по-английски, но потом заметил, что дикарь время от времени сверяется с бумажкой, вытащенной из-за пояса набедренной повязки. Бумага…

Затем, пока двое краснокожих придерживали лошадей за поводья, третий сделал на боках лошадей неглубокие надрезы, так чтобы животные обезумели от боли, принялись лягаться и храпеть. В конце концов лошади сбили с ног держащих их воинов, вырвались на свободу и понеслись по дороге домой. Дикари правильно все рассчитали.

Это было послание. Краснокожие нарочно подстроили, чтобы фермеры за ними погнались. Они хотели, чтобы бледнолицые взяли мушкеты, лошадей и пустились за ними в погоню. Как гнался за черрики Даниэль Бун. Следуя за криками своего сына. Белый человек лишается разума, когда слышит вопли умирающих детей.

Что ж, решил про себя Элвин, умрут они с Мерой или останутся в живых, но родителям не доведется пережить того, что пережил Даниэль Бун. Впрочем, шансов на побег не было. Даже если веревка ослабнет – это Элвин без труда может устроить, – двум мальчишкам никогда не скрыться в лесу от краснокожих. Нет, бежать лучше не пытаться. Но Элвин от своего не отступится, у него есть чем подействовать на краснокожих. И, применив свой дар, он поступит правильно, по справедливости, потому что в данном случае он не будет преследовать собственную выгоду. Он сделает это ради своего брата, ради своей семьи. Смешно, но он прибегнет к своему дару ради тех же краснокожих, потому что, если случится что-нибудь непоправимое, если мальчиков и в самом деле запытают до смерти, разразится война, между краснокожими и бледнолицыми начнется грязная, кровавая бойня и много людей погибнет. Эл не будет убивать, но свой дар он использует во благо всего народа.

Лошади, стуча копытами, умчались, и краснокожие вернулись к Элвину и Мере. Набросив им на шею по ремню, они потащили братьев за собой. Мера был рослым парнем, куда выше, чем любой из краснокожих, поэтому ему приходилось бежать нагнувшись. Он постоянно спотыкался, но ремень тащил его вперед. Эл бежал сразу за ним, поэтому видел, как плохо приходится Мере, слышал, как он задыхается. Впрочем, Элу было нетрудно проникнуть внутрь ремня и чуточку растянуть его, растянуть еще немножко и еще, пока петля на шее у Меры не разошлась. Теперь Мера мог бежать более-менее прямо. Элвин действовал очень осторожно, поэтому краснокожие ничего не заметили. Но он знал, что вскоре его проделку обнаружат.

Всем и каждому известно, что краснокожие не оставляют следов. Так что обычно, захватывая в плен солдат или поселенцев, краснокожие несли своих пленников связанными по рукам и ногам, как освежеванных оленей, чтобы неуклюжие бледнолицые не выдали их. Эти краснокожие специально вели за собой погоню, потому что позволили Элу и Мере бежать самим.

Хотя они не собирались облегчать фермерам задачу. Они бежали целую вечность, по меньшей мере часа два, пока не добрались до ручья. Поднявшись вверх по течению, краснокожие пробежали еще полмили или милю, прежде чем наконец остановились на поляне и развели огонь.

Ферм поблизости не было, но это не имело особого значения. К этому времени лошади наверняка уже вернулись домой с окровавленной одеждой, ножевыми ранами в боках и именами, выцарапанными на седлах. К этому времени все фермеры уже свезли свои семьи в церковь, где их сможет защитить небольшой отряд, пока остальные мужчины будут искать пропавших мальчиков. К этому времени мама наверняка вне себя от ужаса, а отец бросается на всех и каждого, крича: «Ну быстрее же, быстрее, нельзя терять ни минуты, надо найти мальчиков, если вы не идете, я пойду один!» А остальные успокаивают его: «Тише, тише, спокойнее, один ты ничего не сделаешь, можешь не волноваться, мы поймаем их». Но никто не говорит вслух то, что известно всем, – Эл и Мера все равно что мертвы.

Но Эл не собирался умирать. Нет, сэр. Он собирался жить и дальше, он и Мера.

Краснокожие разожгли хороший, жаркий костер, но вовсе не еду они собирались на нем готовить. Поскольку солнце ярко сияло с неба, паля своими лучами, Эл и Мера ужасно вспотели, даже несмотря на то что надето на них было только нижнее белье. Пот ручьями полил с них, когда краснокожие принялись срезать с них это белье, сначала рубя пуговицы, а потом кромсая ткань на лоскутья, так что вскоре братья остались совсем нагишом.

И тут один из краснокожих обратил внимание на лоб Элвина. Он выбрал лоскут побольше из валяющегося рядом нижнего белья и вытер лицо Эла, сдирая засохшую кровь. Затем обернулся и, обращаясь к своим товарищам, что-то быстро забормотал. Собравшись вокруг пленников, краснокожие сначала оглядели Элвина, потом проверили лоб Меры. Эл знал, что они ищут. И знал, что они ничего не найдут. Потому что он успел залечить свой лоб, не оставив ни шрама, ни малейшей отметинки. И уж конечно, на Мере тоже не осталось ни царапины, поскольку его никто не резал. Это заставит краснокожих немножко призадуматься.

Но на силу исцеления надеяться было нельзя, потому что лечить слишком тяжело, для этого требуется много времени – нож режет всяко быстрее, чем Элвин исцеляет. Нет, у Эла созрел другой план. С куда большей легкостью он мог применять свой дар на камне и металле, которые обладали одинаковым внутренним строением, тогда как живое тело было слишком сложно, слишком много в нем содержалось всяких мелких штучек, которые все надо было уместить в голове, чтобы изменить плоть и вернуть ей прежнюю форму.

Поэтому, когда один из краснокожих сел перед Мерой, зловеще поигрывая своим ножом, Эл не стал ждать, когда дикарь начнет пытку. Мальчик восстановил в уме образ этого ножа, его сталь, которая, кстати, была выкована белым человеком, точно так же как мушкеты, которые краснокожие сжимали в руках, нащупал кромку лезвия, самое острие и затупил его, сгладил, закруглил.

Краснокожий приложил нож к обнаженной груди Меры и попытался разрезать кожу. Мера напрягся, ожидая нестерпимую боль. Но нож ни малейшей отметины не оставил, скользнув по телу юноши, словно обыкновенная ложка.

Эл чуть не рассмеялся, увидев, с каким удивлением краснокожий отдернул нож и принялся его изучать, пытаясь разобраться, что произошло. Он даже попробовал лезвие пальцем, проверяя его остроту; Эл было подумал сделать нож острым как бритва, но нет, он должен был использовать свой дар, чтобы исправлять, лечить, а не наносить раны. Остальные краснокожие тоже подошли поближе, чтобы посмотреть на лезвие. Кое-кто стал высмеивать владельца ножа, вероятно подумав, что воин забыл его наточить. Тем временем Эл отыскал остальные ножи, покоящиеся в ножнах, и точно так же затупил их. После того как Эл постарался, такими ножами краснокожие не смогли бы и гороховый стручок пополам разрезать.

Остальные тоже вытащили из ножен свои ножи. Сначала они перепробовали их остроту на Элвине или Мере, после чего разразились гневными криками, начав обвинять друг друга и спорить, кто виноват.

Но им же надо было исполнять свою работу. Они должны были запытать до смерти этих бледнолицых мальчишек, должны были заставить их кричать. По крайней мере, их следовало изуродовать так, чтобы фермерами, которые наткнутся на их тела, завладела жажда крови.

Поэтому один из краснокожих вытащил свой старый каменный томагавк и стал размахивать им перед лицом Эла, чтобы мальчик рассмотрел его поближе и как следует испугался. Эл тем временем размягчил камень, подточил дерево и распустил ремни, которыми был оплетен томагавк. Поэтому, когда краснокожий наконец поднял топорик над головой, чтобы опустить его острие на лицо Эла, томагавк рассыпался прямо у него в руках. Прогнившее дерево сломалось, камень упал на землю и раскололся на кусочки, даже ремень расползся посредине. Краснокожий заорал от страха и отскочил назад, будто увидел перед собой гадюку.

У другого краснокожего обнаружился стальной тесак, и этот дикарь не стал тратить время зря и пугать им пленников. Он положил руку Меры на большой валун и с размаху ударил по ней огромным ножом, надеясь отсечь юноше пальцы. Ну, это для Элвина вообще плевое дело. Разве он не вырезал целые жернова, когда было нужно? Тесак ударился о камень и звонко зазвенел, а Мера судорожно втянул в себя воздух, ожидая увидеть, как отрубленные пальцы падают на землю. Но когда краснокожий поднял свой тесак, рука Меры оказалась целой и невредимой, тогда как на лезвии тесака остались полукруглые впадины в форме пальцев, как будто это была не сталь, а масло или глиняное мыло.

Краснокожие в один голос завыли и стали испуганно переглядываться – происходящее пробудило в их сердцах страх и гнев. Будучи бледнолицым, Элвин не догадывался о настоящих причинах их тревоги. Дело все в том, что краснокожий всегда чувствует, когда белый человек накладывает какие-либо заклятия или обереги, но сейчас зеленая тишина не отзывалась на чары бледнолицего. Обычно, когда белый человек творил заклинание, краснокожие ощущали небольшой толчок; заговор распространял вокруг себя противный запах, а оберег жужжал, как пчела. Но то, что делал Элвин, никоим образом не тревожило покой земли, поэтому краснокожие, обладающие чувством порядка вещей, не ощущали ничего подозрительного. Все выглядело так, словно природные законы внезапно изменились: сталь стала мягкой, плоть обрела твердость камня, сам же камень начал рассыпаться от прикосновения, а кожа рвалась, как трава. Краснокожим и в голову прийти не могло, что причиной происходящего может быть Эл или Мера. Против них выступила сама природа.

Элвин заметил только их страх, гнев и смущение, поэтому остался доволен результатом. Хотя нос задирать не стал. Он понимал, что с некоторыми вещами ему будет не справиться. Например, с водой; если краснокожие вздумают утопить юношей, Эл не сможет воспрепятствовать им и спасти себя и Меру. Ему было всего десять лет, и он был по рукам и ногам связан законами, которых еще не понимал, ведь он так и не выяснил, на что способен его дар и как он работает. При помощи своей силы Элвин наверняка мог устроить на полянке грандиозное представление, только он не знал, что ему подвластно, а что – нет.

Но им повезло – краснокожие даже не подумали о воде. Зато вспомнили об огне. Скорее всего, они с самого начала замышляли закончить дело сожжением мальчиков. Элвин не раз слышал истории о том, как во времена войн краснокожих с Новой Англией находили истерзанные трупы солдат – их почерневшие ступни лежали в остывающих угольях костров. Жертвы собственными глазами видели, как горят их ноги, и вскоре сходили с ума от боли и потери крови.

Краснокожие принялись раздувать костер, подкидывая сухих веток, чтобы горел поярче. Элвин не знал, как лишить жар силы, потому что никогда этого не делал. Однако, пока краснокожие тащили Меру к костру, он все же нашел выход. Эл проник внутрь пылающих поленьев и заставил их рассыпаться в пыль, заставил сгореть побыстрее. Костер внезапно полыхнул яркой вспышкой, раздался громкий хлопок, и в небо поднялся огромный жаркий язык. Разгоревшееся пламя создало вокруг себя ветер, небольшой ураган, который длился секунду или две, взметая пепел в воздух и раскидывая по сторонам серые остывшие хлопья.

От костра ничего не осталось, кроме серой пыли, туманом осевшей на траву поляны.

О, как они завыли, запрыгали, затанцевали, забили себя в грудь. Пока они вели себя как плакальщики на ирландских похоронах, Эл ослабил веревки, связывающие его и Меру. Несмотря ни на что, он по-прежнему надеялся, что им все-таки удастся улизнуть до того, как их родители и друзья найдут похитителей и вокруг начнется кровавая бойня.

Мера, разумеется, почувствовал, что веревки на запястьях ослабли, и пристально поглядел на Элвина; должно быть, не только краснокожих потрясло происходящее на полянке. Конечно, он сразу понял, кто все это творит, но Элвин ведь не объяснил ему свой план заранее, поэтому Мера был удивлен не меньше краснокожих. Но теперь он очнулся от изумления, поглядел на Элвина и понимающе кивнул, начав потихоньку освобождаться от пут. Краснокожие не обращали на юношей ни малейшего внимания. Может, Элвину и Мере удалось бы убежать, может быть – всего лишь может быть, – краснокожие не пустились бы за ними в погоню.

Но в эту секунду все изменилось. Из леса раздался улюлюкающий клич, его подхватили, и вскоре поляну словно окружили три сотни безумствующих филинов. Судя по тому взгляду, которым одарил старший брат младшего, Мера подумал, что это опять проделки Элвина, но краснокожие, в отличие от него, догадались, что за силы явились по их души, и замерли, затравленно озираясь по сторонам. В Элвине зародилась искра надежды – наверное, случилось что-то очень хорошее, может быть, помощь наконец пожаловала.

Из окружающих поляну кустов на открытое место стали выходить краснокожие. Постепенно их набралось больше сотни. Судя по тому, что все они держали в руках луки – Эл не заметил ни одного мушкета, – судя по их одежде и выбритым головам, это были шони, последователи Пророка. Честно говоря, их появления Эл ожидал меньше всего. Он уже по горло был сыт краснокожими, ему хотелось увидеть хоть одно белое лицо.

Один из краснокожих выступил вперед, высокий, сильный человек, резкие, жесткие черты лица которого были высечены словно из камня. Обращаясь к похитителям, он выпалил несколько коротких угрожающих слов, и краснокожие немедленно что-то залепетали, замямлили, принялись умолять. «Как дети малые, – подумал Эл. – Натворили делов, хотя знали, что этого нельзя делать, да еще попались на месте преступления своему строгому папе». С ним такое тоже случалось, поэтому он даже ощутил некоторое сочувствие к беднягам, но потом вдруг вспомнил, какой жестокой смерти похитители намеревались предать его и брата. И в том, что юноши вышли из переделки без единой царапины, заслуги этих краснокожих не было.

Вдруг в непонятном бормотании индейцев прозвучало знакомое слово – имя Такумсе. Эл взглянул на Меру, чтобы убедиться, слышал ли тот, а Мера, изумленно подняв брови, посмотрел на него, задавая тот же вопрос. Они беззвучно повторили одно и то же слово – Такумсе.

Неужели ответственность за их похищение действительно лежит на Такумсе? Может быть, он сердится, что похитителям не удалось подвергнуть жертв пыткам? Или же его ярость вызвал факт пленения бледнолицых юношей? Краснокожие не позаботились объясниться. Элвин мог лишь предполагать, оценивая их поступки. Вновь прибывшие краснокожие отобрали у похитителей мушкеты и увели преступников в лес. На полянке вместе с Элом и Мерой осталась всего дюжина краснокожих, среди которых был и Такумсе.

– Они говорят, твои пальцы сделаны из стали, – сказал Такумсе.

Мера оглянулся на Эла, показывая, чтобы тот ответил, но Эл ничего не мог придумать. Ему почему-то не хотелось рассказывать этому краснокожему, что он на самом деле сделал. Поэтому отвечать пришлось Мере. Юноша поднял руки и пошевелил пальцами.

– Да нет, вроде пальцы как пальцы, – пожал плечами он.

Такумсе шагнул вперед и схватил его за руку – должно быть, крепко он держал, потому что Мера попытался было вырваться, но не смог.

– Железная кожа, – сказал Такумсе. – Не разрезать ножом. Не сжечь. Мальчики из камня.

Он рывком поднял Меру на ноги и свободной рукой с размаху огрел его по предплечью.

– Ну-ка, каменный мальчик, уложи меня на землю!

– Я не буду бороться с тобой, – покачал головой Мера. – Я не хочу ни с кем бороться.

– Уложи меня! – приказал Такумсе.

Он отпустил руку юноши и, немного повернув ступню, выставил вперед ногу, ожидая, что Мера сделает то же самое. Он бросал ему вызов, как мужчина мужчине, вызывая на обычную среди краснокожих игру. Только это была не игра – во всяком случае, для братьев, которые только что смотрели смерти в глаза и еще не были уверены, что она не подстерегает их за углом.

Эл не знал, как действовать в этой ситуации, но ему страшно хотелось что-нибудь сделать – он вошел во вкус изменения вещей. Не подумав о последствиях, в тот самый момент, как Мера и Такумсе принялись толкать и тянуть друг друга, Элвин заставил землю чуть-чуть продавиться под ногой у вождя, так что краснокожий, влекомый собственным весом, упал прямо на спину.

Другие краснокожие подшучивали и посмеивались над соперниками, но, увидев, что великий вождь всех племен, человек, чье имя было известно от Бостона до Нового Орлеана, брякнулся со всей мочи о землю, они разом перестали смеяться. Над полянкой нависла гробовая тишина. Такумсе поднялся, внимательно осмотрел землю у себя под ногами, поцарапал ее носком. Ей, конечно, уже вернулась прежняя твердость. Но он все-таки отступил на несколько футов и снова вытянул руки, приглашая продолжить борьбу.

На этот раз Мера вел себя более уверенно – он решительно протянул руки навстречу Такумсе, но в последнюю секунду вождь неожиданно выпрямился. Он стоял неподвижно, не глядел ни на Меру, ни на Элвина, ни на кого-либо еще. Просто стоял и смотрел в пространство. Наконец он повернулся к другим краснокожим и разразился быстрыми повелениями, усыпанными «сс» и «кс» языка племени шони. Эл и другие дети из Церкви Вигора не раз в шутку имитировали речь краснокожих, выпаливая что-нибудь вроде «бокси-токси-скок-воксити», после чего валились на землю, держась от смеха за бока. Но речь Такумсе не показалась смешной. Краснокожие, получив приказы, снова набросили на Элвина и Меру ремни и поволокли за собой. Когда остатки нижнего белья сползли на ноги юношей и стали цепляться за кусты, Такумсе собственными руками сорвал лохмотья. Лицо его почему-то было сердитым. Однако ни Эл, ни Мера не сочли должным протестовать, хоть и остались практически нагишом – если не считать одеждой ремни вокруг шей. Момент для жалоб был не наилучшим. Они понятия не имели, куда ведет их Такумсе, но выбора у них не было, а стало быть, что спрашивать впустую?

Эл и Мера никогда в жизни не бегали на такие расстояния. Час тянулся за часом, миля за милей, краснокожие не прибавляли скорость, но и не останавливались. Подобным образом краснокожий мог преодолевать большие расстояния и бежать быстрее, чем белый человек ехал бы на лошади, если, конечно, не загонять лошадь вусмерть. Кроме того, лошадь могла ездить только по дорогам, тогда как краснокожие – они даже без тропок прекрасно обходились.

Эл вскоре заметил, что краснокожие бегут несколько иначе, чем он и Мера. Шум создавали только Эл с Мерой. Краснокожий, который тащил Меру, отгибал грудью ветвь, и ветка сама пропускала его. Когда же сквозь заросли пытался продраться Мера, ветки ломались и царапали его кожу. Краснокожие ступали на корни и сухие сучья, и не раздавалось ни звука, ничто не трещало и не ломалось у них под ногами. Но когда на то же место ступал Эл, он обязательно спотыкался, чуть не падая, и ремень больно впивался в шею. Или же какой сучок вонзался в пятку, или грубая кора обдирала кожу. Эл, будучи совсем мальчишкой, частенько бегал босым, поэтому пятки его немножко затвердели. Но Мера, повзрослев, уже несколько лет ходил в башмаках, и Эл видел, что брат продержится еще милю, не больше, после чего его ноги начнут истекать кровью.

Единственное, что он мог сделать, это залечить Мере ноги. Он попытался было найти путь в тело брата, как находил путь в камень, сталь и дерево. Однако на бегу было трудно сосредоточиться. И живая плоть чересчур сложна.

Но Эл не собирался сдаваться. Нет, он просто решил иначе подойти к проблеме. Поскольку бег отвлекал его, он взял и перестал думать о беге. Перестал глядеть под ноги. Перестал следовать за бегущим впереди краснокожим шаг в шаг, вообще думать об этом перестал. Он словно подкрутил внутри себя некий фитиль, как в керосиновой лампе. Глаза его смотрели вперед, ум освободился, а тело работало, как ручное животное, следуя само по себе.

Он даже не догадывался, что сейчас поступил в точности как перевертыш, который, выпустив жучка из головы, отправляется в путешествие. Но все равно это было не то же самое – какой перевертыш смог бы покинуть свое тело на бегу, да еще с ремнем вокруг шеи?

Теперь он без труда проник в тело Меры, отыскал царапины, залечил порезы, прогнал боль из ног и резь из бока. Элвин исцелил его ступни и нарастил на пятках кожу, что было не так уж и трудно. Затем Элвин ощутил, что тело Меры жаждет воздуха, что оно жаждет дышать глубже, быстрее, поэтому Эл незамедлительно проник в его легкие и прочистил их, открыв в самых глубоких местах. Теперь, когда Мера вдыхал воздух, тело извлекало из каждого вздоха куда больше пользы, словно мокрую тряпку выжимало досуха. Эл сам толком не понял, что такое он сотворил, – знал только то, что поступил правильно, потому что боль в теле Меры начала ослабевать, юноша уже не так уставал, уже не задыхался.

Вернувшись обратно в свое тело, Эл обнаружил, что, пока он помогал Мере, его ноги не наступили ни на один сучок, его грудь не поранилась ни об одну ветку, которую отодвинул бегущий впереди него краснокожий. Однако теперь он снова начал спотыкаться и натыкаться на сучья. Сперва он решил, что это происходило и раньше, просто он не замечал этого, потому что не обращал внимания на собственное тело. Но, почти поверив в это, он вдруг заметил, что звук окружающего его мира также изменился. Теперь он слышал лишь дыхание, топот собственных ног по земле и шуршание опавших листьев. Периодически чирикала какая-то птичка, жужжали мухи. Ничего особенного, но Эл неожиданно вспомнил, что до той секунды, как он вернулся назад в тело, его сопровождала какая-то призрачная музыка… зеленая музыка. Чушь какая-то. Музыка не может иметь цвета, откуда у нее цвет? Поэтому Эл выбросил эти мысли из головы, постаравшись забыть о всяких глупостях. Однако его неотвязно преследовало неосознанное желание услышать эту музыку вновь. Услышать, увидеть, почуять – он жаждал, чтобы она вернулась.